Сразу же после Нового года столицу вольных городов буквально засыпало снегом. Обеспечение городской гвардии обходилось дорого – их зимнее облачение было тяжелым, а копья были способны разбить даже самый толстый лёд. Но, несмотря на дорогое обслуживание в особо суровую зиму, Дун Чжунши не поднял налоги, вопреки ожиданиям горожан. Поскольку особых дел для стражников в мирное время не было, по приказу главы города они то и дело занимались расчисткой дорог и сколами льда с высоких крыш. Люди хоть и с благодарностью относились к такой помощи, всё же продолжали держать холодную войну с главой гильдии, всё ещё помня, как стражники творили бесчинства в городе.
Дела в Яотине шли относительно спокойно, но Лю Синь вдруг начал замечать в городе тут и там подозрительных личностей. Он знал, что существует управление стражников, которые облачены в гражданские одежды, при помощи которых они лучше могли контролировать ситуацию в городе, однако эти люди никоим образом не походили на них. Они не выглядели опасными, но явно были не местными и пытались вписаться в окружающую обстановку всеми силами, но как бы ни старались, всё равно выделялись на фоне мирных горожан. Эти люди были одеты в грубые волчьи меха и тёмные плащи, а на их суровых лицах то и дело проскальзывало недоверие к городской суете – словно они уже успели позабыть радости жизни. Ни для кого не было секретом, что вольные города открыли свои двери перед северянами, не собираясь выдавать их империи, но эти люди, словно только что вышедшие из снегов, как будто ждали, что их вот-вот схватят и отдадут на казнь без суда. Они ходили в наглухо запахнутых тяжелых плащах, сквозь которые заметно прослеживались тяжелые мечи. И даже чуть позже, когда первые морозы сошли и приближалась весна, северяне не оставили меха и свои чёрные одежды.
Лю Синь столкнулся с одним из них на улице – случайно налетел на мужчину в давке, и уже было подумал, оглядывая суровое лицо с кустистыми бровями и плотно сжатыми губами, что стычки не избежать, как тот вдруг просто поставил его на ноги, всучил оброненную корзинку и побрел себе дальше.
Как бы то ни было и кем бы они ни были – в Яотин эти люди пришли не со злым умыслом и почему-то дислоцировались в основном у зданий управления городских стражников. Подумав об этом, Лю Синь не стал углубляться в это дело. Политика и планы Дун Чжунши его волновали мало – у него и своих дел хватало.
Горы книг продолжали расти в его доме день ото дня, и вскоре пришлось даже пожертвовать подсобкой с мётлами, чтобы всё уместить, потому как Тан Цзэмин то и дело спотыкался о них, да и Лю Синю заново ломать ноги не хотелось.
Через пару недель, когда Ван Цзянь и Пэй Сунлинь вновь посетили дом на улице Инхуа, говоря о скором отъезде, Лю Синь неожиданно отказался. Он не объяснил причин, а мужчины не стали расспрашивать. Их реакция разительно отличалась друг от друга: Ван Цзянь расстроился и померк глазами, а Пэй Сунлинь, заметив это, тут же ощетинился, словно дикий кот. Лю Синь лишь усмехнулся, глядя на этих двоих.
– Запад, – сказал Ван Цзянь уже напоследок, глядя на Лю Синя, сидя верхом на коне.
Юноша кивнул, принимая его слова к сведению, и пожелал доброго пути.
– Надеюсь, мы ещё встретимся, – улыбнулся Ван Цзянь, пришпорив коня в сторону городских ворот. – Я твой должник!
Подъехавший к Лю Синю Пэй Сунлинь долго смотрел на него хмурым взглядом. В итоге протянув руку за пазуху и выудив что-то, он перебросил это ему. Юноша ловко поймал мешочек и поднял на него вопросительный взгляд.
Мужчина усмехнулся, поясняя:
– Это редкие травы, растущие на дальнем севере. Помогают от серьезных глубоких ранений.
Лю Синь благодарно улыбнулся, на что Пэй Сунлинь тут же сощурился:
– Смотри не умирай, Лю-диди¹.
Лю Синь открыл рот и тут же захлопнул, чтобы не наглотаться пыли, пущенной из-под копыт коня мужчины.
– Болван, – беззлобно фыркнул Лю Синь ему вслед, направляясь домой.
Дни текли стремительно, и совсем скоро наступила весна. Яотин раскинулся на холмистой местности, поэтому деревья, стоящие на пригорках, то и дело забрасывали своими цветущими лепестками весь город. К тому времени, когда грушевые деревья зацвели одними из последних, ноги Лю Синя уже излечились от ран. И хотя на его лодыжках до сих пор оставались белые тонкие шрамы, юноша не находил это чем-то уродливым или тем, из-за чего нужно было бы волноваться. Он просто был рад, что наконец-то смог ходить без надоедливой трости. Хотя и не мог не признать того, что временами она была очень полезной. Взять хотя бы тот раз, когда его пытались ограбить в тёмном переулке. Видя перед собой троих парней, лет двадцати, которые вынырнули вдруг из темноты, желая поживиться добычей в лице юноши и ребёнка, Лю Синь отнюдь не упал духом. Тан Цзэмин даже сказать ничего не успел, когда Лю Синь вдруг подкинул свою трость, перехватывая ту за низ, и со свистом обрушил её на всех троих парней, сшибая тех на землю и нанося стремительные удары. Слушая стенания валяющихся на земле неудачливых воров, Лю Синь переступил через одного из них, беря Тан Цзэмина за руку и уводя домой, совсем не замечая подергивающихся глаз мальчика.
Ещё в те дни, когда Лю Синь вышел на работу, Сяо Вэнь, проявляя свой легкий характер, просто пихнул его в плечо и повел первым делом пить чай. Вместе они работали над выявлением яда, которым была отравлена судья-марионетка. Как оказалось, помещение в управлении стражников всё ещё было запечатано, а все, кто входил туда, – неминуемо получали дозу отравления и сваливались с тяжелой лихорадкой. Сяо Вэнь, всегда учтивый и прилежный, тихо матерился себе под нос, думая, что Лю Синь не слышит. Это дело стало для лекаря своеобразным вызовом.
Что это за яд такой, с которым даже он справиться не может?! И что это за последний ингредиент…
И Сяо Вэнь и Лю Синь бились над этим днями, и последнему приходилось всё чаще и чаще задерживаться допоздна, штудируя трактаты и разбираясь с остатками яда, которого и так осталось немного.
И, тем не менее, несмотря на плотную работу бок о бок, стена между ними не исчезала, а словно разрасталась в присутствии Чоу Лицзы, что омрачало с каждым днем их обоих. Так что полученное в один из дней приглашение от лекаря прогуляться по набережной и полюбоваться цветущими деревьями, стало для Лю Синя шансом разрешить сложившуюся ситуацию.
Сегодня был его выходной и Лю Синь хотел направиться в один из приютов, но в последний момент отказавшись, принял приглашение друга, посылая несколько коробов со снедью. Сам он вырос почти в таком же месте, потому знал, как дети ждут выходных, чтобы получить подарки от неравнодушных людей.
Лю Синь и Тан Цзэмин, придя на набережную в назначенный час, встретились с Сяо Вэнем, который был не один.
Не дав Лю Синю сделать и шагу, лекарь потянул всю компанию в беседку, стоящую неподалеку, внутри которой уже был накрыт стол.
Едва они расселись по местам, Чоу Лицзы неловко кашлянул и сказал учтивым голосом:
– Мне следует извиниться. Как я и сказал Сяо Вэню тогда, возникло простое недопонимание. Ча действительно иногда ведёт себя слишком резко, а я могу быть остр на язык из-за недостатка воспитания, – с этими словами юноша повернул голову к Лю Синю. – Я прошу прощения за тот раз. Надеюсь, между нами не возникнет в будущем недопонимания и нам удастся разрешить наш конфликт?
Лю Синь задумался о том вопросе, заданном на пиру, который вызвал такой переполох. Задай ему сейчас его Чоу Лицзы, Лю Синь ответил бы также – он ему не нравится. Было в нём что-то, что заставляло напрягаться каждый раз в его присутствии и дело было даже не в той небольшой стычке – Лю Синь и сам иногда мог рыкнуть первым. Никто не обязан быть добрым. Но получая приглашение, он никак не ожидал, что Сяо Вэнь притащит на встречу с ним своего нового друга и тем более он не ждал от того извинений. Отверни он сейчас нос, то будет выглядеть снобом и невежей, так как же ему поступить?
Лю Синь посмотрел на Сяо Вэня, который с надеждой в глазах смотрел на него в ответ.
Ему в самом деле нравится Чоу Лицзы?
Ладно, пусть так. Нет ничего плохого в том, чтобы проводить своё время в компании тех, кто тебе нравится. Сам он изредка, но всё же встречал людей, которым совсем не нравился Сяо Вэнь и которые находили его болтовню утомительной. Но ведь это не значит, что он непременно должен следовать их мнению и оттолкнуть от себя друга? А ведь именно это он и делал в отношении Чоу Лицзы, который ему совсем не нравился.
Придя к определенным выводам, Лю Синь улыбнулся:
– Разумеется нет. В тот день у меня была бессонная ночь, я также был груб. Прошу меня простить.
Губы Сяо Вэня дрогнули в улыбке, и в следующее мгновение он облегченно тихо вздохнул, принявшись наполнять чаши вином и чаем.
– Выпьем!
Атмосфера была непринужденной, какой была большую часть времени, когда Сяо Вэнь открывал рот.
Как оказалось, Ча тоже был неподалеку.
Под уговорами Сяо Вэня, достав маленькую бамбуковую свирель, Чоу Лицзы подул в неё. Звук был едва уловим для человеческого слуха, но не прошло и пары минут, как пес примчался на зов, грохоча лапами по земле.
Словно не понимая, что ему делать, он замер на пороге.
Подперев голову рукой, Лю Синь неотрывно наблюдал за псом, который порыкивал и водил носом по сторонам, принюхиваясь и сверкая темными глазами.
Он спросил:
– Как ты нашел его?
Чоу Лицзы опустил дымящуюся чашу на стол и вздохнул:
– Ча сам меня нашел. Не знаю, просто в один из дней он пришел к порогу несколько месяцев назад и сидел два дня, пока я не впустил его в дом.
Лю Синь прикрыл глаза, глядя из-под полуприкрытых век на зверя, который крадучись подбирался к ним ближе.
– Ну надо же, – протянул Тан Цзэмин, складывая руки на груди, – всё как в той повести о Пин Гумане, которую ифу мне рассказывал.
Чоу Лицзы вскинул брови:
– Это тот слепец, который пригрел змею на груди?
Лю Синь ответил, мысленно давая «пять» Тан Цзэмину:
– Да, и которая сожрала его после нескольких лет мирного сосуществования.
Опустив глаза на большого пса, который мирно лежал на полу, Тан Цзэмин сказал:
– Я так до конца и не понял смысл этой истории. Зверь ведь просто сожрал монаха в конце.
Лю Синь ответил, отпивая вино:
– Мораль истории такова, что змея всегда остается змеей.
– Ах вот оно как… – потер подбородок Тан Цзэмин, улыбаясь глазами, в которых то и дело плясали черти, тыкая вилами сидящего слепого парня напротив.
Сяо Вэнь тут же нахмурился.
Чоу Лицзы не заметил схлестнувшихся взглядов за столом и сказал через некоторое время:
– Я тоже знаю одну историю. Не уверен в некоторых деталях, так как слышал её давно, но могу рассказать, если вам интересно.
Сяо Вэнь тут же оживился:
– Конечно рассказывай!
Чоу Лицзы прикрыл веки, скрывая блекло мерцающие глаза:
– Давным-давно на берегу реки стояла небольшая деревенька. Жители в ней знали друг друга и почти никогда не покидали родных мест, мирно живя день за днем, не зная печалей. Кроме одного лишь дня в году. Рогатый монстр, что жил в той самой реке, каждый год выбирался наружу, чтобы пожрать деревенский скот, но людей он при этом не трогал. Он всегда утаскивал столько, сколько мог – дюжину овец, но не более. В один из дней в деревеньку забрел раненый нищий в темных одеждах. В обмен на кров и еду, он предложил прогнать монстра раз и навсегда, и деревенские тут же согласились. Нищий был заклинателем, простым людям было невдомек, что тот сделал, но уже через пару дней в назначенную ночь монстр не явился и деревенские ликовали, вознося хвалу заклинателю и отмечая знаменательный день. Он быстро обрел славу и почет в тех землях, купаясь в достатке; после долгих скитаний найдя наконец покой и крышу над головой. Староста той деревни затаил в своем сердце обиду, ведь он стремительно терял статус в лицах соседей, а все те годы только уверял всех, что зверя невозможно остановить или прогнать, ведь тот был карой небес. Неспособный остановить вихрь событий, староста, под гнетом всех деревенских, освободил свой дом, уступая его заклинателю, который стал покровителем всех жителей и защитником той деревни. Так, оказавшись с двумя своими детьми и женой в доме поменьше, он прозябал год за годом, ведя жалкое существование на окраине деревеньки. И хоть жизнь их была тяжелой и суровой, вся семья держалась друг друга и только лишь отец семейства не мог смириться и поверить в тот факт, что монстр так просто ушел. Сомнения в его сердце всё росли с каждым днем, пока однажды он не решил проследить за тем заклинателем, чтобы выведать его тайну. Старший сын уговаривал отца оставить затею, не оставляя попыток, но тот не послушал. На следующий день глава семьи не вернулся, а ещё через три его нашли на берегу реки с разорванной грудью. Безутешный старший сын обвинил заклинателя, призывая всю деревню прогнать его и раскрыть, наконец, глаза. Люди, увидевшие зверски убитого старосту и видя раны от длинных когтей, пришли к выводу, что зверь не исчез, а заклинатель их попросту одурачил. Его прогнали взашей в тот же вечер, не став слушать оправданий, а монстр с тех пор так и не появлялся. Семья же старосты вернулась в свой дом, и старший сын перенял пост отца, встав во главе деревни. Всё шло своим чередом, покуда много лет спустя тот самый заклинатель не явился с кавалькадой за спиной, вооруженной цепями. Деревенские в страхе бежали, от ужаса не зная где спрятаться и как спастись под натиском стали и огня, которым полыхала их деревня. Деревенские просили заклинателя о пощаде, но тот лишь припомнил им их злые слова, которыми они прогоняли его из деревни, снова лишая дома и не желая слушать его оправданий. Он так и не смог смириться с наказанием, которому его подвергли. В то зимнее утро светило яркое солнце, а трупов, что лежали тут и там на дороге, было не сосчитать. Некоторым удалось всё же сбежать: как не иронично, той самой семье, что обвинила заклинателя, избегая его расплаты. Пришлые люди оставили в живых только мужчин и детей той деревни, надевая на них оковы. Прогнанный заклинатель обозлился столь сильно, что с помощью заклинаний лишил поселенцев всех их желаний и чувств, чтобы те не ополчились против своих новых хозяев и покорно следовали всем их приказам.
К концу рассказа над столом некоторое время царила тишина, которую внезапно прервал Сяо Вэнь, в сердцах выкрикивая:
– Этот заклинатель – истинное чудовище! – опрокинул он в себя глоток вина. История так поразила его, что он не мог скрыть яркого злого румянца, затопившего его лицо.
Чоу Лицзы опустил голову, вскидывая уголок губ:
– Думаешь, этим людям было бы лучше, если бы они существовали в боли и страданиях дальше?
Сяо Вэнь задохнулся, смотря на него широко распахнутыми глазами. Разгоряченная вином кровь внутри клокотала, желая возмездия поганому отродью.
Он воскликнул:
– Все его действия – сущее зло! Он обманул жителей и перерезал деревню!
– Но что насчет тех людей, – на выдохе спросил Чоу Лицзы, – как им было бы проще?
Сяо Вэнь хмыкнул:
– Им было бы проще, если бы эта проклятая сволочь и вовсе не являлась к ним на порог.
Молчавший всё это время Лю Синь вдруг спросил:
– А что с тем зверем? Его кто-нибудь видел с тех пор?
– Кто знает… – протянул Чоу Лицзы, облокачиваясь на руку и медленно моргая. – История на этом обрывается.
Ча под столом почухал задней лапой ухо и широко зевнул во всю пасть, обнажая большие клыки.
༄ ༄ ༄
После того вечера в беседке вопреки ожиданиям Сяо Вэня Лю Синь не оттаял сердцем в сторону Чоу Лицзы, относясь к нему всё с той же вежливой прохладой, чем вызывал у лекаря недовольства, которыми тот и спешил поделиться. Лю Синь в ответ предпочитал молчать, сосредоточившись на делах.
Пребывание слепца в их жизни словно стало неотъемлемой её частью после того дня. Он был буквально повсюду – Лю Синь то и дело встречал его вместе с Сяо Вэнем то в городе, то на редких приемах у Дун Чжунши, не говоря уже о том, что тот стал частым гостем в доме лекаря. Казалось, что там, где был один, – непременно был и второй.
Гу Юшэнг, занятый своими делами, хоть и был разъярен на язык, не трогал слепца, который то и дело случайно проливал чай на его документы, когда тот работал у камина. Не говоря уже о том, что шумные посиделки в гостиной под неумолкающее трещание Сяо Вэня становились всё чаще и чаще. Вместо скандалов, на которые у него не было времени, Гу Юшэнг лишь глухо матерился себе под нос и уходил в свое поместье, всё реже возвращаясь в дом лекаря.
Сяо Вэнь наконец облегченно выдохнул.
Новые отстроенные дома в Яотине заиграли яркими красками, оживляя город и придавая ему ещё более красочный вид. Чего нельзя было сказать о других вольных городах. Все они терпели в последнее время убытки из-за нападений, которые вспыхивали тут и там по их землям. Было созвано несколько советов, чтобы как можно скорее разрешить сложившуюся ситуацию. Но грызущиеся между собой главы не могли прийти к общему решению, обвиняя во всем главу, находясь в беззаконии со стороны судьи, отчего Дун Чжунши мрачнел с каждым днем всё сильней. В итоге на место временного заместителя судьи был выбран тот самый мужчина с банкета, назвавший в тот вечер Лю Синя калекой. Что ж, по крайней мере, такое прохладное отношение к нему стало для юноши ясным. Он наконец таки выдохнул, на время освобождаясь от присутствия в его жизни гильдии, занимаясь своими делами. Дун Чжунши иногда слал ему приглашения посетить его резиденцию для обеденного чая или незначительных празднеств, которые Лю Синь принимал через раз, желая развеять скуку.
В один из таких дней мужчина оказался более мрачным, чем обычно.
День его начался с того, что порог его резиденции переступила женщина, которую он ждал все эти дни. Собравшись уже высокомерно вскинуть подбородок, не желая показывать ей свою слабость и тоску, он удостоился только низкого поклона и вложенного в его руку амулета – означающего принадлежность и статус в гильдии.
Ма Цайтянь развернулась к двери и так бы и ушла, не сказав ни слова, но вопрос в спину заставил её остановиться:
– Неужели жизнь в окружении дешевого вина и простолюдинов лучше, чем со мной?
Ма Цайтянь улыбнулась, отвечая напоследок:
– Я люблю вино.
Говорила она совсем не о вине, как таковом, о чем и поведал Лю Синю Дун Чжунши, опрокидывая в себя глоток байцзю.
Лю Синь, пережевывая пряник, только покивал и потянулся за следующим.
Атмосфера в «Хмельном соболе» в противовес резиденции главы города была мирной и радостной. Шуя Ганъюн не умолкая трещал о свадьбе и приготовлениях, планируя совершить празднество в первый месяц осени.
Лю Синю стало от этой новости немного грустно, потому как уже в конце лета они с Тан Цзэмином должны были покинуть Яотин. Тем не менее, искренне порадовавшись и поздравив друзей с помолвкой, он подарил им красный увесистый мешочек².
༄ ༄ ༄
Спустя три дня после этого Лю Синь и Тан Цзэмин решили навестить приют. Близился Цинмин³, и для детей, потерявших родителей в этот год, он был особенным. Лю Синь проводил здесь несколько дней в неделю, поэтому знал этих сирот и их скорбные истории.
Желая хоть немного подсластить их настроение перед поминальным днем, Лю Синь и Тан Цзэмин, набрав сладкой снеди, перешагнули порог здания. На удивление в такой погожий денек дети не играли на улице, по которой бегали даже в стылые морозы, а управляющие не сновали туда-сюда, занятые кипой дел.
Непонимающе переглянувшись, Лю Синь и Тан Цзэмин прошли в коридор. С каждым их шагом звук, доносящийся из глубины здания, слышался всё отчетливей. Это был цинь, мягко струящийся и отражающийся от стен, словно своим звучанием переплетаясь с солнечными лучами, льющимися из открытых окон.
Толкнув дверь зала, оба замерли на пороге.
Все воспитанники приюта сидели вокруг красивого юноши в зеленом халате цвета сочной листвы. Чоу Лицзы с мягкой улыбкой уверенно извлекал звуки из белого прекрасного гуциня, опустив глаза и мягко скользя по золотым струнам. Он выглядел таким спокойным и кротким, что одним своим видом делал всех вокруг словно умиротворенными жизнью и познавшими покой.
Мелодия была красивой и легкой, плывя по воздуху подобно белой гуаши по спокойной реке.
Все дети сидели, подперев лица руками и с удовольствием слушая музыку. И даже взрослые, которые обычно могли выкроить всего пару минут отдыха в день, стояли с умиротворением на лицах, словно даже пару минут за прослушиванием звуков циня и созерцанием прекрасного юноши могли заменить им часы отдыха.
Когда мелодия закончилась последним звонким переливом, к Чоу Лицзы тут же сбежались все дети, хватая за руки и за халат, утягивая в свой вихрь.
– Старший брат Чоу, сыграй нам ещё! – выкрикнул щербатый мальчишка.
– Пойдем вместе кормить уток, брат Чоу! – крикнул другой, отталкивая его и подпрыгивая на месте.
– Господин Чоу, я испекла для вас песочное печенье. В прошлый раз вам так понравилось… – смущенно сказала девочка лет тринадцати, тут же вспыхивая румянцем, когда юноша протянул свои изящные пальцы к тарелке, благодарно улыбаясь.
Лю Синь растерянно моргнул пару раз и посмотрел в пол. Он иногда играл детям на пипе, однако ещё ни разу его игра не находила такого отклика в сердцах этих людей. Все дети обычно успокаивались под его музыку, поэтому чаще всего Лю Синь играл именно по вечерам, чтобы помочь управляющим и воспитателям утихомирить разбушевавшуюся за день малышню. Взрослые и вовсе не находили на это время, предпочитая отдавать драгоценные минуты делам и заботе о многочисленных сиротах.
Тан Цзэмин вдруг фыркнул, складывая руки на груди:
– Что этот проходимец тут делает?
Увидев их, к ним тут же поспешил управляющий – высокий худой мужчина лет сорока с жидкой бородкой. Коротко поклонившись, он сощурился в улыбке:
– О, господин Лю, вы пришли так внезапно!
Лю Синь в удивлении вскинул бровь и ответил:
– Я прихожу каждый вторник и пятницу.
Управляющий неловко засмеялся, почесывая затылок:
– Да? Ха-ха надо же… я совсем потерялся в днях. Столько дел, столько дел… Вы уже знакомы с господином Чоу? – вдруг вскинулся он, оборачиваясь на парня, всё ещё щебечущего о чем-то с детьми. – Господин Сяо пару дней назад привел его с собой. Кстати, он сейчас тоже здесь, – указал он в сторону комнат, где лежали приболевшие дети. – В тот день у Мянь-эр умерла старая собака, которая хворала в последнее время, получив несколько ран на улице, и все дети так скорбели, что мы не знали, как их утешить. Хвала небу в тот день здесь оказался господин Чоу! По его просьбе мы быстро отыскали гуцинь и дети даже думать забыли о своем горе. Поразительный талант! – мужчина всё заливался соловьем, глядя светящимися глазами на слепца, а Лю Синь мрачнел с каждым словом.
Тан Цзэмин, увидев в его взгляде перемену, холодно прервал мужчину:
– Мой ифу тоже хорошо играет. Не вы ли расхваливали его мастерство?
Управляющий тут же обернулся, говоря с запинкой:
– А я и не спорю... Музыка господина Лю и впрямь трогает душу, однако… её звучание столь надрывно, а мелодия полна тоски… – вздохнул он. – Думаю, это не то, что нужно детям. Их жизни в прошлом и так были полны горя. Мы простые скромные люди и небольшие ценители искусства. Боюсь, такую глубину музыки нам попросту не понять.
Лю Синь коротко кивнул. Сгрузив коробы со снедью подоспевшим к ним работникам приюта, он сказал:
– Мы придем в пятницу, чтобы помочь с приготовлениями к празднику.
Управляющий замахал руками, неловко смеясь:
– Господин Лю, вы так много сделали для нас в последнее время, ни к чему так утруждаться и тратить свои выходные. Отдохните хорошенько и позаботьтесь о себе.
Тан Цзэмин стиснул зубы. Он знал, как Лю Синю нравилось проводить здесь время, будучи занятым делами и помогая приюту, чтобы не слоняться дома без дела и тонуть в своих мыслях. Посмотрев на юношу, боясь найти на его лице боль, он увидел на нём только отстраненное выражение.
Лю Синь коротко поклонился и вежливо сказал:
– Хорошо. Тогда мы пойдём, – с этими словами он поспешил наружу.
Никто так и не заметил их прихода, кроме управляющего.
Шаг юноши был столь стремителен, что Тан Цзэмину удалось нагнать его только почти у самого выхода. Он несколько минут раздумывал, прежде чем сказать:
– Эти люди просто получили то, что им было нужно, а теперь ведут себя с нами, словно мы бродяжки какие-то! – в сердцах распинался он, вспоминая хоть и вежливый, но заметно похолодевший взгляд управляющего. Тот всегда светился, радуясь каждому приходу юноши, который помогал, не требуя ничего взамен. К тому же, именно благодаря Лю Синю приют процветал и они пребывали в достатке, так как же он мог быть с ним груб в те дни? А сейчас он даже не позвал их на праздник! Лю Синь знал этих детей, и каким этот день был особенным для них, а ему попросту указали на дверь.
Все эти мысли привели Тан Цзэмина в такое негодование, что сейчас он желал на всех парах вернуться и навтыкать новоиспеченному музыканту и выдернуть жидкую козлиную бородку управляющего!
Но Лю Синь вдруг сказал:
– Всё в порядке. Если это пойдет приюту и детям на пользу, то пусть. Какая в конце концов разница, откуда приходит помощь.
Тан Цзэмин удрученно покачал головой, прикрывая глаза. Пусть Лю Синь и не показывал, но он был обижен в душе и мальчик прекрасно его понимал, видя заметно померкнувший взгляд.
༄ ༄ ༄
Чоу Лицзы, едва дети ослабили свои путы, тут же направился на поиски Сяо Вэня, с помощью провожавших его людей, которые всё рассыпались в благодарностях за его игру. Чоу Лицзы кивал на их слова, с вежливой улыбкой принимая приглашения приходить почаще.
Оставшись один перед дверью, парень стоял неподвижно несколько минут. Как только он услышал, что рядом больше никого нет, скромная улыбка с его лица медленно сползла, а руки, ещё недавно смущенно теребившие кисточку на рукаве, принялись стирать чужие прикосновения о край халата.
Втянув воздух сквозь зубы и тряхнув головой, он уже потянулся к ручке двери, но вдруг замер, слыша голос за ней.
Сяо Вэнь, который только что закончил осмотр больного ребёнка, сказал:
– Вот и всё, Сяо-Лунь⁴, – поправив одеяло на шестилетнем мальчике, который выглядел белым, словно простынь, он улыбнулся.
Ребёнок вдруг всхлипнул, смотря на мужчину слезящимися глазами:
– Я умру?
– Айяя… – тихо рассмеялся лекарь. – Конечно же нет. Это обычная простуда, которую я вылечу в два счета. Ты не умрешь. Просто в следующий раз не лезь в воду. Сейчас только середина весны, река всё ещё холодная. Разве ты не заметил лед, плывущий по ней?
Сяо-Лунь снова всхлипнул и разрыдался во весь голос:
– Я просто хотел поймать золотую рыбку…
Лекарь улыбнулся, поглаживая утешающими движениями ребёнка по голове:
– Ну-ну… Я обещаю тебе, что в следующий раз, когда я навещу вас, я принесу тебе большую золотую рыбку в аквариуме, идет? Но в реку больше не лезь.
Мальчишка распахнутыми доверчивыми глазами посмотрел на лекаря, не замечая больших капель слез, что потоком текли по щекам. Шмыгнув носом, он спросил:
– Обещаешь?
Сяо Вэнь кивнул, прикрывая глаза:
– Обещаю.
Ребёнок тут же вскочил на постели, кидаясь к мужчине на шею и радостно выкрикивая:
– Брат Сяо, ты лучший!
Лекарь рассмеялся, поглаживая ребёнка по спине и смотря на воспитателей, стоящих стайкой в углу. Кое-как уложив беспокойного мальчика обратно в постель и подоткнув одеяло, он встал, доставая из своего мешочка несколько пузырьков с лекарствами и протягивая их вместе с рецептом пожилой женщине.
Та низко поклонилась, моргая слезящимися глазами:
– Господин Сяо, мы так признательны вам. Дети в эту пору особенно часто болеют. Боюсь, мы разорились бы на оплату целителей в эти дни, если бы не вы, лечащий детей совершенно бесплатно.
Сяо Вэнь смущенно почесал бровь, улыбаясь в ответ:
– Да пустяки, не стоит благодарностей.
Кому как не ему было знать, что ингредиенты для лекарства от простуды и кашля стоят сущие гроши, но местные шарлатаны, коих в Яотине было не счесть, продают его за баснословные суммы. И это ещё не беря в расчет плату за осмотр и выписанный рецепт. Как он, будучи князем западных земель и имеющий казну битком набитую золотом и каменьями, мог обирать детей и стариков? То ли дело Дун Чжунши, с которого он драл три шкуры, ни о чем не жалея.
Оставив ещё пару советов по уходу за больными, он вышел за дверь, за которой никого не было. Чоу Лицзы обнаружился сидящим с нечитаемым выражением лица на лавочке под яблоней. Мягко улыбнувшись, Сяо Вэнь взял его под локоть и повел домой.
Автору есть, что сказать:
Поскольку у меня ещё нет группы в вк или твиттера, где я могла бы делиться небольшими смешными штуками, я сделаю это здесь. Только посмотрите, какую замену мне предложил гугл докс:D
https://i.ibb.co/1QwtKq8/image.png
«bae» часто используется вместо «babe» – переводится как «малыш» и употребляется у любовных парочек.
_____________________________
1. 弟弟 (dìdi) – младший брат.
2. В Китае на свадьбу принято дарить красные конверты/мешочки с деньгами или золотом.
3. 清明节 (qīng míng jié) – праздник чистого света, традиционный китайский праздник поминовения усопших. Отмечается на 104-й день после зимнего солнцестояния. Как правило, выпадает на 5 апреля.
4. 小 (xiǎo) – префикс к имени, означает маленький / малыш.
