Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

Когда первые ритуальные палочки были сожжены, дети принялись за написание посланий, которые необходимо было поместить в фонари, чтобы запустить в небо. Чоу Лицзы стоял в отдалении ото всех у раскидистых кустов, расположенных вдоль небольшого кованого заборчика. Поскольку приют образовался совсем недавно, а детей было слишком много, еды поначалу на всех не хватало. Поэтому старшие, подсчитав запасы на следующую зиму, рассадили на небольшом дворике и ягодные кусты, и яблоневые деревья. Щедро сдобренные заряженной духовными камнями водой, они должны были начать плодоносить уже этим летом, разрастаясь буквально на глазах. Никто из здешних воспитателей и воспитанников не ожидал, что помощь от городской знати придет в таком размере, что запасов им хватит не только пережить следующую зиму – им также не нужно было беспокоиться и о пяти последующих годах. В итоге двор превратился просто в красивый палисадник, по которому то и дело носились дети, а кусты и деревья стали скорее декоративными украшениями, хоть и не лишенными заботы. Чоу Лицзы провёл по пенному кружеву раскидистого куста, красные ягоды на котором уже начали созревать. Кожица на них была такой тонкой, – почти прозрачной – что внутри были видны маленькие семечки, которые сбились, как будто прижимаясь и не желая расставаться друг с другом. Но совсем скоро они разбредутся, отделяясь, словно рассорившаяся семья, а мягкая плоть обрастет черной твердой шкуркой, надавив на которую можно будет пустить красный сок. Губы Чоу Лицзы дрогнули в усмешке, а в следующий миг его брови нахмурились. Опустив голову вниз, он уставился на колыхающийся подол своих широких одежд. Приподняв синюю атласную ткань, он заглянул под неё, и пара испуганных больших глаз тут же вперилась в него. – Малец, ты… – Ш-ш-ш! – прижал маленький пальчик ко рту Сяо-Лунь, другой рукой прижимая к себе аквариум с рыбкой. – Я прячусь от толстяка Пу. Он сказал, что сломает мне руку, если я не отдам ему рыбку. А я не отдам! Брови Чоу Лицзы медленно поползли вверх. – И почему ты прячешься от него под моим халатом? Мальчик надул щечки, указывая пальцем на кусты: – Так больше ведь негде, здесь только кусты. Чоу Лицзы перевел взгляд на смородину и хмыкнул. Даже с расстояния ребёнку было видно поросль коротких иголок на тонких ветвях. – Ты боишься колючек? – Конечно боюсь! – в запале выкрикнул мальчик и тут же зажал ручкой рот. Сделав голос тише, он громко прошептал: – Однажды я полез в кусты за котенком и поранился, – поставив аквариум, Сяо-Лунь тут же принялся закатывать широкие рукава своих одежд, путаясь в них. Чоу Лицзы устало выдохнул и закатил глаза, стоя ко всем спиной с приподнятым подолом. Кто вообще придумал наряжать детей в даосские рясы? Зачем им столько слоёв одежд и карманов? Что им туда складывать? Носовые платки и пойманных кузнечиков? К тому же, молодняк носился с такой прытью, что их одежки буквально развевались по ветру от скорости и больше всего они походили в них на огромных бабочек, носящихся по двору. Чоу Лицзы обернулся и подавил в себе желание снова закатить глаза. Ах… кажется, он понял. Воспитатели за его спиной шептались, умиляясь от картины носящихся детей в разноцветных одеждах, которые то и дело размахивали руками, напоминая тем самым то ли птиц, то ли бабочек. – Смотри! – сказал Сяо-Лунь, привлекая внимание парня. На маленьких ручках от кистей до локтей были длинные неглубокие царапины. Судя по белым шрамам, тот раз был не первым, когда мальчик влез в колючий кустарник. Чоу Лицзы выдохнул: – Я слепой. Сяо-Лунь не понял, что это значит, и принялся размахивать руками, говоря: – Я поранил в кустах ручки! Ну что за ребёнок… – подумал Чоу Лицзы. То котят из кустов вытаскивает, то ныряет в реку за рыбкой. – Было больно, но я даже не плакал, – гордясь собой, ударил себя в грудь Сяо-Лунь, вскинув подбородок. – Ты же ведь плачешь по любому поводу, а от боли не плакал? – искренне удивился Чоу Лицзы, делая шаг назад и присаживаясь перед мальчиком на колени. Сяо-Лунь тут же погрустнел. Глаза его подозрительно увлажнились и заблестели, когда он сказал: – В тот день, когда сожгли нашу улицу, и разбойники ворвались в наш дом, мама спрятала меня в шкафу, – губы мальчика дрогнули, но он стоически продолжил, комкая свой алый подол в маленьких кулачках. – От грохота и ударов полки в нём обвалились, придавив меня, но я не издал ни звука, потому что отец сказал мне молчать. А утром, когда меня нашли стражники, они сказали, что я правильно сделал, что стерпел боль. Парень и ребёнок сидели на коленях напротив друг друга. Новый порыв ветра враз смел кисти их высоких хвостов в один бок. Чоу Лицзы ничего не ответил на скорбную историю и не утешил. Он просто протянул руку и проник ей в самый центр колючего кустарника. С тихим хрустом сломав тонкую ветвь, он вытащил свою невредимую белую ладонь, с зажатым в ней прутом. В этот момент его рука напоминала искусно выточенный нефрит, который неспособны были пробить ни колючки, ни что-либо другое. Почувствовав приятный свежий аромат, Сяо-Лунь приподнял голову, видя перед собой ветвь с алыми колючками. Даже смотря на них, мальчик испытал страх и дрожь во всём теле. Чоу Лицзы растянул губы в улыбку и сказал: – Ставлю на то, что толстяк Пу тоже боится колючек. Сяо-Лунь непонимающе захлопал глазами и склонил голову к плечу. Парень взял его за руку и вложил в неё ветвь и мальчик вдруг с удивлением понял – не колется. Вскинув голову на Чоу Лицзы, Сяо-Лунь уставился на него во все глаза. Парень чуть наклонился ближе и заговорщическим тоном прошептал: – Огрей его посильнее, и он больше не будет доставать тебя. За то, что принадлежит тебе, всегда нужно бороться, а не прятаться, понял? Сяо-Лунь с горящими глазами уверенно кивнул и, преисполненный наставлениями старшего брата, вскочил с земли, оттряхнул коленки и побежал в сторону других детей. Чоу Лицзы вскинул уголок губ, видя, как мальчик носится по полю за толстым ребёнком, подгоняя его под задницу шипастым прутом, пока воспитатели гуськом перебирали ногами следом, пытаясь утихомирить разбушевавшихся детей. В считанные мгновения палисадник погрузился в хаос и неразбериху. Чоу Лицзы опустил голову и тихо рассмеялся себе под нос. Сяо Вэнь, до этого скрывшийся во внутренних комнатах, вышел на шум с тарелкой нарезанных фруктов. Сделав два шага, и поставив блюдо на столик, он просто подхватил Сяо-Луня на руки, сажая его на предплечье. – Маленький разбойник, что это ты тут устроил, а? – рассмеялся он. Раскрасневшийся и запыхавшийся мальчик тут же растянул губы в солнечную улыбку и обхватил Сяо Вэня за шею, прижимаясь ближе и показывая обижавшим его детям язык. Толстяк Пу, вместе с товарищами, потирал высеченную задницу, что-то ворча и кидая обиженные взгляды в сторону Сяо-Луня. Маленький мальчик положил подбородок на плечо лекаря и посмотрел ему за спину, находя глазами Чоу Лицзы, всё также стоящего в одиночестве у кустов. Обменявшись с парнем улыбками, Сяо-Лунь вновь потерся о голову мужчины, чувствуя поглаживания по спине. Отобедав соевым сыром, лапшой и черным овсяным хлебом, все снова вышли на улицу, следуя указаниям Сяо Вэня. На удивление всех здешних воспитателей, мужчине так ловко удавалось построить всех детей, что они то и дело неустанно возносили ему хвальбы. Впереди был ещё вечер, а все старшие уже не чувствовали ног. Рассадив всех детей полукругом перед собой, Сяо Вэнь рассказывал им об исторических событиях, переплетая рассказы с учениями, чтобы заложить в умах детей понимание о том, что правильно, а что нет. Чоу Лицзы, которому нечем было особо заняться, снова попросил цинь, разбавляя слова лекаря тихой мелодией, сидя за его спиной и неосознанно делая его рассказы ещё более красочными. День был суматошным и долгим. Непонятно было, как лекарь успевает появляться то тут, то там – везде, где требовалось его участие. Видимо, он и в самом деле трехжильный, – подумал Чоу Лицзы, сидя под яблоней и закидывая в рот ягодное маленькое пирожное. Когда пришло время расписывать ритуальные небесные фонари, Сяо-Лунь снова выцепил парня, не дав ему отдохнуть. Подхватив слепца за руку, он потянул его к одному из низеньких столиков, которые воспитатели вытащили на небольшой дворик, дав детям возможность больше времени провести на воздухе. Чоу Лицзы медленно выдохнул и опустился на бархатные зеленые подушки напротив мальчика. Сяо-Лунь сказал своим звонким голосом: – Помоги разрисовать фонарик! С этими словами он пододвинул к парню тушечницу с кистью и сложенный сейчас фонарик из невесомой тонкой бумаги. Чоу Лизцы ответил ничего не выражающим голосом: – Я ведь слепой. Мальчишка тут же распахнул глаза шире, непонимающе уставившись на парня, и склонил голову к плечу. Уловив замешательство ребёнка, парень на миг закатил глаза и сказал: – Попроси своих воспитателей, как и другие послушные дети. Они сидели чуть в отдалении ото всех остальных. По всему небольшому дворику тут и там расположились дети, между которых сновали взрослые, помогая выводить иероглифы или линии, складывающиеся в зверей. По мере приготовлений груды фонариков стопками копились возле детей, которые старательно выводили рисунки. Детям было сложно писать длинные послания, поэтому они ограничивались парой иероглифов, а после разрисовывали бока фонариков причудливыми зверушками. Там были и большие рогатые коровы, и цикады, и маленькие кривоватые змейки. Все дети то и дело галдели друг с другом, хвастаясь, один только Сяо-Лунь так и остался с пустым фонарём. – Нарисуй! – пододвинул к Чоу Лицзы он кисть и бумагу. В его глазах парень был тем, кто помог ему отвоевать рыбку, уже не говоря о том, что он её и поймал. Что для него справиться с рисунком, верно? Пустяк, да и только. Но Чоу Лицзы отчего то был слишком ленив, поэтому мальчик принялся канючить и таскать его за рукав, заглядывая в лицо. Чоу Лицзы и бровью не повёл. Он не собирался потакать прихотям ребёнка, а мальчишка напротив, пыхтел, как маленький чайничек и продолжал пододвигать атрибуты ближе и тормошить его за плечо. Противостояние длилось до тех пор, пока над Чоу Лицзы не раздался мягкий смеющийся голос: – Я помогу. Сев рядом с парнем, Сяо Вэнь тряхнул широкими рукавами и разложил фонарик перед собой. Взяв в руки кисть, он с улыбкой обратился к ребёнку: – Какой рисунок ты хочешь? Сяо-Лунь приложил маленький пальчик к подбородку и задумался, прищурившись смотря на плывущие по небу облака. Спустя несколько долгих мгновений он воскликнул: – Я хочу рыбку! Ну ещё бы, – подумал Чоу Лицзы и тихо усмехнулся, чуть повернув голову в ту сторону, в которой на маленькой трехколесной тележке стоял аквариум. Отвоевав свою рыбу, маленький мальчик не расставался с ней ни на миг, катая её на тележке туда-сюда по двору, а дети, словно стайка утят, бегали за ним попятам, но больше не смели даже подумать о том, чтобы отобрать аквариум себе. И даже сейчас, не желая расставаться с подарком, мальчик притащил тележку к их столику, поставив ту сбоку. Золотая рыбка зависла в воде, пархая своими золотыми плавниками и уставилась в их сторону, словно и впрямь понимала, что там происходит. Повернув голову, Чоу Лицзы заметил изменившуюся атмосферу. Канючащий мальчик притих, а со стороны лекаря то и дело слышался мягкий шелест кисти, которой он выводил прекрасный рисунок. – Уааа… – протянул Сяо-Лунь, подпирая ручками подбородок и во все глаза смотря на рыбку. Движения кисти были медленными и степенными, но в них также сквозила уверенность и четкость, словно лекарь ни на секунду не сомневался и не боялся испортить рисунок, уверенный в своих силах и мастерстве. Хотя… чего ещё было ожидать от тройного юаня? Разумеется этот человек в совершенстве владел искусством каллиграфии. Будь он даже пьян в стельку, кисть под его рукой всегда выводила четкие линии отработанными движениями. Увидев заинтересованность мальчика и его блестящие глаза, Сяо Вэнь улыбнулся уголком губ и обмакнул кисть в тушь. Он спросил: – Хочешь научиться рисовать? Мальчик тут же вспыхнул румянцем и с уверенностью на лице кивнул, выглядя так воинственно, словно он был маленьким генералом на службе империи, которому только что поручили важное задание. Чоу Лицзы, вдруг уловил, что лекарь отодвигается от него, а следом за этим похлопывает по подушке со словами: – Садись. Мальчик с готовностью нырнул меж двумя мужчинами и тут же подрастерял весь свой пыл, становясь похожим больше на маленького щенка, прижавшего ушки. Задрав голову и переведя меж Чоу Лицзы и Сяо Вэнем растерянный взгляд, Сяо-Лунь опустил глаза на маленькую нарисованную рыбку, приподнимая брови. Кисть лекаря порхала над листом, как по волшебству выводя плавники и чешуйки. За удивлением тут же последовало восхищение – нежные черты глаз на рисунке выглядели такими живыми, словно вот-вот подмигнут и рассмеются. Как это чудо можно сотворить так быстро и так красиво? - подумал мальчик и несколько раз перевел взгляд с рыбки в аквариуме на листок, пытаясь найти отличия. Сяо Вэнь улыбнулся: – Во время моего обучения учителя постоянно ругали меня за то, что живопись из-под моей кисти наполнена пейзажами, зверьми и предметами. Всё это было в таком беспорядке, что я не раз получал нагоняй, заставляющий меня переписывать трактаты о важности гармонии в живописи и значениях каждого штриха. Чоу Лицзы чуть повернул голову, спрашивая: – Линии в живописи не служат границей формы, они сами являются формой, разве нет? Сяо Вэнь перевел на него лучащийся улыбкой взгляд, кивая: – Да, я тоже так думаю. Но, как бы то ни было, существуют правила и традиции, и не мне их нарушать. Сяо Вэнь замолчал, только сейчас понимая, сколько раз он наступал себе на горло, следуя законам и порядкам, написанным кем-то. Долгие годы он находился под неустанным надзором, контролирующим каждое движение даже его кисти. Благо, что сейчас, в эти годы, он мог рисовать всё, что душе угодно. И если он хотел рисовать маленькую рыбку, не вкладывая в движения своей кисти какой-то таинственный и глубокий смысл, он это делал. И ему от всего сердца нравилось это чувство. Глубоко втянув воздух и улыбнувшись, Сяо Вэнь снова опустил кисть в тушь и протянул её Сяо-Луню. – Вот, попробуй. Мальчик растерялся, неуверенно беря кисть в руки и вновь переводя взгляд между двумя мужчинами. Сяо Вэнь подбадривающее сказал, поглаживая его по спине: – Не бойся. Не страшно, если не получится. Сяо-Лунь кивнул и расчертил длинную грубую полоску под рыбкой, с силой вжимая кисть в тонкую бумагу. Ворс распушился, оставляя за собой жирные следы. – Не так сильно, – тихо рассмеялся лекарь, накрывая его руку своей. – Смотри, вот так, – с этими словами кисть медленно и осторожно принялась делать мазки, оставляя за собой длинные обрывчатые хвосты мокрой туши, которая постепенно высыхала с порывами легкого весеннего ветерка. Чоу Лицзы повернул голову, опустив глаза, и сидел так всё время, пока на рисунке под рыбкой вырисовывалась маленькая трехколесная тележка. Казалось, он был глубоко погружен в свои мысли, когда голос лекаря выдернул его из них со словами: – Лицзы, – позвал он, протягивая парню кисть и пододвигая его руку к бумаге, с намерением помочь ему, как и ребёнку, вывести пару штрихов. Парень тут же отстранился и отвернул голову, говоря: – Я испорчу, не стоит. – Это не так! – возразил Сяо-Лунь, поднимая на него блестящие глаза, в которых полыхала уверенность и улыбка. – Давай, старший брат, попробуй. С этими словами мальчик также как и лекарь накрыл ладонь парня своей, чтобы помочь ему вывести большую дугу вокруг рыбки. Когда маленький карп оказался заключен в аквариум, водруженный на тележку, Сяо-Лунь тут же громко захлопал в ладошки, сияя улыбкой, и принялся изо всех сил дуть на фонарик, чтобы скорее высушить тушь. Без преувеличений, его рисунок был самым красивым! Чоу Лицзы опустил веки, слыша щебетания мальчика и мужчины, и тени ресниц затрепетали на его бледных щеках. Когда бесчисленное множество фонарей вознеслось, уносясь по ветру в самое небо, походя на поток млечного пути, Сяо Вэнь подошел ближе, описывая ему эту картину. Повсюду кружили запахи благовоний, и как бы ветер не пытался их разогнать, дымки курильниц продолжали источать приятные ароматы. Чоу Лицзы казалось, что он никогда не избавится от запаха сандала и ивы. Уже начало вечереть, а дети всё не хотели их отпускать. Цепляясь за халат Чоу Лицзы, шестилетний Сяо-Лунь, дождавшись, пока на него обратят внимание, сунул в руку юноши листок, на котором было изображено два парня с мальчиком посредине, держащим золотую рыбку в синем кругу. – Я ведь не вижу, – поразился такому подарку Чоу Лицзы. Губы мальчишки снова дрогнули. Не дав сорваться новому плачу, подошедший Сяо Вэнь с улыбкой объяснил, что нарисовано на листе. Чоу Лицзы молчал несколько мгновений, после чего присел на одно колено перед ребёнком и неловко сказал: – Я уверен, что это очень красивый рисунок. Спасибо, маленькая тележка, – мягко похлопал он его по голове, тормоша растрепанные от бега волосы. Мальчик рассмеялся от такого прозвища и тут же налетел на парня, трепетно прижимаясь и обнимая за шею. Глаза Чоу Лицзы в неверии распахнулись, и всё тело тут же напряглось, когда он вдруг услышал тихий смех лекаря рядом. Опустив голову, он так и представил, как лучатся глаза Сяо Вэня, наблюдая эту картину. Кашлянув, парень неловко похлопал мальчика по плечу и снова потрепал по макушке. Поднявшись и чувствуя, как ребёнок продолжает цепляться за его халат, выражая нежелание его отпускать, он с удивлением понял, что вокруг них столпились все дети. Сяо Вэнь тихо шепнул Чоу Лицзы, что все они чего-то ждут. Неловко рассмеявшись и потирая бровь, парень стрельнул взглядом в сторону лекаря и сказал: – Хорошо заботьтесь о золотой рыбке. Теперь вы её опекуны. Дети тут же окружили его, то и дело перетягивая к себе для объятий. Самым бойким оказался всё тот же мальчишка, вновь заставив его опуститься на одно колено, он обнял его и шепнул: – Старший брат, приходи почаще, я научу тебя рисовать. Чоу Лицзы закатил глаза и рассмеялся под неутихающее хихиканье лекаря. Получив клятвенные обещания позаботиться о рыбке как следует, и кое-как распрощавшись с детьми, обещая вскоре вернуться, оба мужчины удалились. Сяо Вэнь был на удивление молчалив почти всю дорогу, держа парня под локоть. Улыбка, поселившаяся в уголках его глаз и губ, всё не желала уходить, а сам он не смел её прогонять, зная, что она так и останется необнаруженной человеком идущим рядом. Чоу Лицзы тоже не спешил заводить разговор, сжимая в руках трепещущий на ветру детский рисунок длинными нервными пальцами. Остановившись на одиноком лунном мосту, чтобы понаблюдать за деревьями, Сяо Вэнь сказал: – Яотин особенно прекрасен в эти дни, – переведя взгляд на парня, он тихо добавил: – Мне жаль, что ты этого не видишь. Чоу Лицзы улыбнулся уголком губ, поворачивая голову к берегу и чуть прищуривая свои светлые глаза: – Ничего. Я всё ещё помню вид цветущих деревьев, поэтому могу представить себе эту картину. Сяо Вэнь замешкался на мгновение, после чего задал вопрос, который давно его интересовал: – Как именно ты ослеп? Что случилось? Новый вдох замер в груди парня. Отойдя к перилам вымощенным белым известняком, он облокотился на них и молчал несколько минут, словно собираясь с мыслями. Спустя некоторое время он сказал: – Меня прокляли. Было время, когда я скитался по свету, будучи совсем один. Найдя наконец пристанище и понадеявшись на кров и добрых людей, я оказался обманут. Едва вырвавшись ночью, я сбежал и бежал до тех пор, пока не упал без сил среди леса. Очнувшись, я вновь ринулся прочь от тех мест и бежал ещё, казалось, три ночи, пока не понял, что то были дни. Сяо Вэнь осторожно подступил ближе, разворачивая его за плечо к себе и заглядывая в пшеничные поля его глаз: – Я могу попытаться исцелить тебя, – тихо сказал он. Его рука скользнула по плечу парня, неосознанно переплетаясь с его пальцами. Чоу Лицзы тут же свел брови к переносице и отступил на шаг, убирая руку. Желваки на его острых скулах напряглись, когда он сказал: – Не нужно. Улыбка Сяо Вэня померкла. Весенний ветер был теплым, однако лекарь вдруг почувствовал стылый холод, пробежавший по телу. Он спросил: – Ты говоришь о лечении или о моей руке? Чоу Лицзы медлил с ответом. Выждав несколько секунд и всё также сохраняя хмурое выражение лица, он ответил: – Я уже привык быть во тьме и не хочу снова выбираться на свет. – Тогда что насчет меня? – подошел ближе Сяо Вэнь. Пальцы его дрогнули в сторону руки парня, сжатой в кулак. – Тебе… не нравится, когда я держу тебя за руку? – Не нравится! – резко ответил парень, чуть опуская голову и смотря в сторону. Всегда, когда лекарь прикасался к нему, он чувствовал себя странно. Также вёл себя Ча, когда его гладили против шерсти. Желание ощетиниться и откусить тянущуюся к нему руку так и накрывало Чоу Лицзы с головой, а когда лекарь всё же отстранялся, хотелось загрызть его ещё больше и яростней, чтобы оставить эту руку себе. Скривив губы, он сказал: – Сердце бьется быстрее, и дышать становится тяжело. Мне это… не нравится. Сяо Вэнь вдруг моргнул и в следующее мгновение тихо рассмеялся. Видя стремительно расползающийся румянец на всё ещё хмуром лице, он почувствовал теплую вспышку в груди. Прижимая ладонь ко рту, он пытался приглушить хихиканье, чтобы не смутить молодого человека напротив. Как же он ему нравился! Такой яркий, такой живой и немного ворчливый. Немного неловкий, но Сяо Вэнь и не ждал, что все люди будут обладать изысканностью и мирным нравом. С этим человеком ему всегда было о чем поговорить, и хоть иногда лекарь впадал в ступор, он был этому только рад. Подойдя ближе, он мягко обхватил его локоть и потянул в сторону дома. Идя неспешным шагом и глубоко втягивая аромат цветущих деревьев, Сяо Вэнь понял, что улыбка с его лица не сойдёт даже ночью и вряд ли удастся уснуть. Уже оказавшись дома наедине с собой, Чоу Лицзы поднял к глазам лист тонкой рисовой бумаги, проводя кончиками пальцев по детским каракулям. Он долго стоял так, оглаживая рисунок, прежде чем смять листок и без сожалений бросить его в камин. Огонь тут же вспыхнул, пожирая улыбающиеся лица. Игнорируя гулко бившееся в груди сердце, он откинул небольшую бамбуковую циновку с пола и подхватил кольцо, потянув на себя. Дверь в подвал открылась, выпуская наружу горький запах дыма. Тьма, уходящая в подпол, так и манила к себе. Долго вглядываясь в неё, в итоге Чоу Лицзы сделал шаг.