༄ ༄ ༄
Вечером закатное солнце близилось к горизонту, заливая все горы огненным светом, порождая поистине потрясающий вид. Даже Лю Синь отвлекся от изучения книг и откинулся на балку крыльца, наблюдая эту картину. Последние лучи солнца накрыли бамбуковый лес, отбрасывая длинные тени, а шапка красного солнца просвечивалась среди стеблей, словно являя собой ворота в высшее царство. Несмотря на величественное свечение заката, который никогда не оставлял Тан Цзэмина равнодушным, сейчас всё отношение мальчика сводилось к одному простому: «Фу!». Весь день он слонялся без дела туда-сюда, то отскребая облупившуюся краску с пагодных балок, то гоняясь за дикими курицами в подлеске, то отбивая стебли бамбука тяжелым молотом, отчего пригорок возле реки облысел ещё до заката. Не найдя больше никакого занятия, он вновь принялся хвостиком ходить за Лю Синем, а после, когда тот неизвестно куда испарился, всё же отыскал его на заднем дворе. Судя по всему, парень скрылся, чтобы в тишине и покое почитать, но Тан Цзэмин, развалившись у него на коленях, то и дело игрался с его рукой, глядя на юношу сквозь тонкие пальцы, зарывшись носом в ладонь. А когда не увидел реакции от Лю Синя – тот даже глаз на него за всё это время не опустил – то обнажил зубы, тихо зарычав, и впился в запястье. – Ай! – воскликнул Лю Синь потрясенно. – Ты чего кусаешься, как собака? Довольный Тан Цзэмин, увидев, что на него, наконец, обратили внимание, протянул: – Я хочу есть. Приготовь мне немного риса с рубленной курицей и добавь красного перца с маслом чили. Лю Синь вскинул брови. Растерянно моргнув несколько раз и потерев запястье, он спросил: – ...Почему сам не приготовишь? – Я ведь ребёнок, – усмехнулся Тан Цзэмин, переворачиваясь на его коленях и болтая ногами в воздухе. – Ты взрослый, ты должен заботиться обо мне. «Ты бесенок», – выдохнул Лю Синь про себя, а после почувствовал укол в сердце, словно то проткнули острой иглой. Всё верно, он старший, а оказавшись под разбалованным вниманием Тан Цзэмина в последние дни совсем расслабился, сгружая все заботы на мальчика. Всё-таки в последние дни он настолько углубился в трактаты по медицине, которые внезапно отыскались на полках, что совсем забросил дела и заботы. Устыдившись собственных действий и получив укоризненное замечание, сказанное в лоб, Лю Синь встал, желая порадовать мальчика чем-то особенно вкусным на ужин. Тан Цзэмин, проводив его спину немигающим острым взглядом, хмыкнул и перевел глаза на книгу, которую юноша оставил на крыльце. Подобравшись ближе и вырвав пару страниц, он перевернулся на спину и принялся шарить глазами по написанному. Не найдя ничего интересного, он скомкал листы и принялся швырять те в двух старых ворон, сидящих на ветке. Спустя некоторое время, уловив ароматный запах еды с кухни, Тан Цзэмин подскочил и понесся внутрь. С обеда уже прошло много времени, а Лю Синь отчего-то всегда питался строго по расписанию, редко позволяя перекусы, что бесило мальчика в последние дни ещё больше. Уже на подходе к кухне он уловил ощутимый приступ голода, грохотнувший цепями по нутру, и, едва не поперхнувшись слюной, распахнул дверь. Лю Синь стоял посреди большой кухни возле длинного стола. Закатав рукава по локоть, он лепил шаобины¹, выкладывая те в ровный ряд. Пухленькие ровные кругляши лежали на металлическом листе один к одному; рядом стояли мука и приправы, а также семь или восемь плошек с разными начинками, начиная от рубленных побегов молодого бамбука, капусты, фасоли, баклажанов и риса, и заканчивая фаршем, что даже до порога доносил запах свеженарезанных овощей, перемешанных с сухой кукурузой и маслом. На котелке в углу кипел загустевший тофу², поднимая клубы пара к самому потолку и наполняя кухню приятным пряным ароматом. Тонко скатанная лапша уже была отварена и покоилась в глубокой чаше на обеденном столе, посыпанная тонко нарезанным луком и сверкающая от масла. А вокруг неё в мисках лежали приправы и дополнения к основному блюду разных сортов, чуть с боку стоял салат из дикой капусты напа, приправленный острым перцем и маслом чили, обжаренным с семенами кунжута. Все блюда были аккуратно выложены, – даже лапша лежала свернувшись одна к одной, – и всем своим видом говорили о том, что Лю Синь хотел извиниться за ранее допущенную небрежность в отношении мальчика, решив приготовить как можно больше разнообразных блюд. Тан Цзэмин почувствовал, как верхняя губа задрожала, а брови поползли к переносице. Осмотрев всю кухню и остановив свой взгляд на Лю Сине, который потер щеку рукой, оставляя на ней немного муки, он с прохладой в голосе спросил: – Это что такое? Парень обернулся, тут же расплываясь в неловкой улыбке: – А… ты уже пришел? Ещё минут десять и будет готово. Можешь пока разлить чай. Тан Цзэмин моргнул, чувствуя, как цепи внутри натягиваются сильней, опутывая собой всё нутро и жаля о рёбра. Даже не попытавшись остановить себя, он громко сказал: – Я ведь просил приготовить курицу! Лю Синь замер от внезапного возгласа и обернулся, растерянно отвечая: – … Знаешь ведь, что я не ем мясо. – А я вот ем, представь себе! Тебя никто и не заставляет его есть! Увидев не на шутку разозленного мальчика, Лю Синю стало неуютно. Тан Цзэмин никогда не показывал недовольства к его предпочтениям в еде и сам старался не есть при Лю Сине мяса, хотя сам юноша просил его не ущемлять себя ему во благо, на что мальчик всегда отмахивался, что уже перекусил в городе. С учетом того, что в последние месяцы Лю Синь был завален работой, и им удавалось лишь позавтракать и поужинать вместе, да и то не всегда, это не доставляло особого дискомфорта обоим. Парень знал, что мальчик часто ест в городе блюда, которые ему нравятся и которые сам он приготовить не может, потому и оставлял ему каждый раз достаточно денег, чтобы тот вдоволь мог насладиться вкусной едой. В их доме редко когда водилось мясо, и лишь когда они ждали гостей, Тан Цзэмин закупал необходимое и готовил всё сам. Лю Синь был благодарен за это, но время от времени чувствовал себя виноватым, словно лишал мальчика нормальной жизни, раз сам столь убог в предпочтениях пищи. Подтверждая его давнее волнение, Тан Цзэмин в гневе выкрикнул: – Что такого сложного в приготовлении мяса!? Я не прошу тебя убивать кого-то, оно уже мертвое! Лю Синь подступил ближе, не зная, как успокоить разбушевавшегося мальчика, который уже тяжело дышал, смотря на него покрасневшими влажными глазами, в которых плескалась обида и злость. – А’Мин, я не могу готовить такую еду… – А что ты можешь вообще из того, что мне нравится?! Почему только я всегда отказываюсь от всего, что мне действительно хочется ради тебя, а ты в ответ даже не можешь приготовить мне нормальной еды! Как насчет моих желаний, а?! – после этих слов мальчика словно обуяла самая настоящая ненависть и безумие. В два шага преодолев расстояние до стола, он взмахом руки опрокинул все стоящие на нём тарелки. Грохот заполонил всю кухню, пока Тан Цзэмин топтал и пинал всю снедь, расшвыривая её по комнате. Несколько чаш угодили Лю Синю в ноги, отчего тот отступил, столь растерянный поведением мальчика, что не мог вымолвить ни слова, во все глаза наблюдая за его действиями. Тан Цзэмин развернулся, взмахивая рукавами и тяжело дыша, продолжая извергать обвинения, чувствуя жгучую ярость внутри: – Ты только и делаешь, что читаешь свои тупые книжонки и строишь из себя невесть что, а сам даже не в состоянии приготовить ничего нормального! Кто вообще ест одну траву, а!? – опрокинул он чашу с мукой, которая пылью растеклась по всей кухне, скрывая Лю Синя за облаком. Сам юноша так и не понял, от попавшей пыли его глаза заслезились или от обвинений, которых он так страшился. Тан Цзэмин сбил металлический лист, шарахнувший по котелку с тофу, и шаобины покатились по полу, расплескивая начинку и масло. – Я не могу постоянно есть одни только овощи, я ведь не скотина! – громко выкрикнул он, страшными глазами вонзаясь в силуэт Лю Синя. К тому времени мука уже осела, а перевернутый котелок с кипящим тофу больше не извергал клубы пара, являя юношу, стоящего с опущенной головой вполоборота к мальчику. Лю Синь был одет во внутренний светло-серый халат, что сейчас красными пятнами перца и масла расцветал на подоле. Кипяток уже добрался до его сапогов, промачивая мягкую ткань. Посмотрев на них, Тан Цзэмин скривился, думая о том, что даже в одежде этого человека не было ничего, что могло бы его защитить. К чему ему меч, если даже обычный кипяток может ранить его, пропитав сапоги из хоть и плотной, но всё-таки ткани, а не из кожи. Усмехнувшись своим мыслям, Тан Цзэмин медленно поднял глаза, видя красные прожилки, оплетающие светлый силуэт, и внезапно замер. Юноша посреди разрушенной кухни походил на неприкаянное приведение, словно не осознающее, что вновь вернулось в мир смертных. Вниз по бледной тонкой ладони Лю Синя стекала струйка крови, и лишь сместив взгляд на его локоть, Тан Цзэмин увидел тонкий порез на рукаве, пропитавшейся красным. Вид этой крови словно дал сигнальный огонь, натягивая цепи до предела и дробя кости. Казалось, что красные капли были единственным ярким пятном во всей кухне. Что-то внутри мальчика усилило запах и цвет, заставляя его неотрывно следить за алыми горошинами, с тихим стуком разбивающимися о пол. Всё нутро опалило огнем, поднявшимся до самой головы. Тан Цзэмину казалось, что если бы все его кости и внутренности передробили в фарш и посыпали солью, ему не было бы так больно, как сейчас. Через мгновение Лю Синь словно отмер, поворачиваясь к нему спиной, что вывело Тан Цзэмина из состояния транса. Мотнув головой, он отступил к выходу и прохрипел: – Я посплю сегодня на крыльце. С этими словами он вышел за дверь и с каждым шагом ускорялся, пока не перешел на бег, вылетая на задний двор. Бамбуковый лес был окутан темнотой, а лунный свет, скрывшийся за облаками, освещал лишь верхушки стеблей, скрывая во мраке всю чащу. К тому времени, когда Тан Цзэмин настиг ручья, он уже не осознавал ни себя, ни что только что сделал. Внутри колотилось только желание утолить лютый голод, что сжирал сейчас все внутренности вместе со всеми светлыми эмоциями, что и так плескались на дне в последние дни. В одно движение перемахнув через ручей и оставив в отражении лишь пару сияющих пурпуром глаз, Тан Цзэмин на ходу выхватил из наруча нож, скрываясь во мраке бамбуковой рощи. ________________________ 1. 烧饼 (shāobing) – пресные, слоёные, фаршированные лепешки из пшеничного теста, посыпанные сверху семенами кунжута. Традиционное блюдо Северного Китая. https://gimg2.baidu.com/image_search/src=http%3A%2F%2Fimg3.doubanio.com%2Fview%2Fnote%2Fl%2Fpublic%2Fp55788861.jpg&refer=http%3A%2F%2Fimg3.doubanio.com&app=2002&size=f9999,10000&q=a80&n=0&g=0n&fmt=jpeg?sec=1618750216&t=7f26c3fe608523480c3f9ba4891189f6 2. 豆腐脑 (dòufunǎo) – тофунао «загустевший тофу» – блюдо, похожее на омлет, подается с большим количеством специй. https://ss0.bdstatic.com/70cFvHSh_Q1YnxGkpoWK1HF6hhy/it/u=3659892282,922281814&fm=26&gp=0.jpgГлава 76. Скотина
19 марта 2021 г. в 15:56
В последующие два дня Тан Цзэмин стал более раздражительным, остро реагируя внутри на каждое слово Лю Синя, однако ничем не показывая своего недовольства внешне. Поэтому юноша даже не подозревал, что за спиной его то и дело костерят почем зря. Если раньше Тан Цзэмин с усердием подходил к выполнению любых поручений и просьб, то сейчас спустя рукава готовил даже завтрак, поэтому уже на следующий день забота об этом легла на плечи Лю Синя, которому надоело есть то пересоленную еду, то коренья вместе с землей.
За обедом, когда Лю Синь параллельно читал разложенную на столе книгу, Тан Цзэмин, подперев рукой голову, спросил:
– Когда мы вернемся в Яотин?
– Скоро.
– Когда?
Лю Синь устало выдохнул, посмотрев на него. Тан Цзэмин последние два дня только и делал, что ходил за ним хвостиком, канюча о возвращении в город, словно ни о чем другом думать не мог.
Он сказал:
– Я думал, тебе не нравится в Яотине. Ты же говорил, что там воняет.
Тан Цзэмин фыркнул, складывая руки на груди:
– Здесь тоже воняет! Мне здесь не нравится, я хочу домой!
– Ты можешь вернуться хоть сегодня. Я пошлю с тобой Байлиня, чтобы он доставил письмо господину Чэню. Пусть присмотрит за тобой, пока меня нет.
Тан Цзэмин тут же взбеленился, с хлопком опуская руки на стол и приподнимаясь над ним.
– За мной не нужно присматривать! Я не ребёнок!
Лю Синь понизил голос, серьёзным взглядом смотря на него исподлобья:
– Тогда не веди себя, как ребёнок, и прекрати капризничать.
Юноша почти сразу опустил взгляд в книгу, не замечая, как мальчик стиснул кулаки, глядя на него распахнутыми злыми глазами и поджав губы.
Он и сам не мог объяснить, почему всё его нутро так рвалось обратно в город. Но ему нужно было вернуться в Яотин. Необходимо. Словно от этого зависела его жизнь. И в то же время уезжать без своего ифу он был не намерен. Двойственность ощущений и мыслей разрывала его на части, и всё чаще ему казалось, что кто-то нашептывает ему время от времени по ночам. А этой ночью он даже накричал на Лю Синя, прося замолчать, полагая, что это он что-то шепчет во сне. Юноша и впрямь ворочался, мучаясь от очередного кошмара. Только сегодня Тан Цзэмин не сделал того, что делал каждый раз, пытаясь успокоить его их песней – он просто выбрался наружу и проспал остаток ночи на холодном крыльце, утащив с собой самое тёплое одеяло. В горах было холодно, но злость в груди согревала жгучим огнем, поэтому тёплая ткань так и провалялась в ногах до рассвета. Всё в последние два дня раздражало Тан Цзэмина так сильно, что ему казалось, будто в него швырнули огромный улей и растревоженные пчелы то и дело кусают его, оставляя зуд, который мальчик не знал как унять.
После обеда Лю Синь подошел к Байлиню, который сыто развалился во дворе, расправив крылья и что-то клекоча себе под нос. Увидев юношу, он тут же подпрыгнул и заскакал на одном месте.
Лю Синь улыбнулся, присаживаясь на одно колено. Немного поиграв с птицей, он сказал:
– Ты должен вернуться к нему.
Байлинь замер, поняв, о ком идет речь, и всё его весёлое настроение тотчас сошло на нет.
Лю Синь выдохнул и продолжил:
– Ты должен быть рядом со своим хозяином и защищать его, ты ведь понимаешь это? – посмотрел он на понурившую голову птицу. – Отправляйся в город и присматривай за ним. Если что-нибудь произойдёт, дай мне знать. Эй, – протянув руку, Лю Синь пригладил торчащие на макушке гарпии перья.
Байлинь тихо кликнул, а после внезапно наклонился к своей лапке, на которой всегда был подвязан мешочек. Зарывшись в тот клювом, он вытащил короткий маленький фаер. Лю Синь уже видел его действие на горячих источниках. Небольшое приспособление было способно взмывать вверх на несколько десятков чжанов, давая знать гарпии, что Сяо Вэню нужна помощь.
Лю Синь улыбнулся, принимая фаер, и снова погладил птицу по голове, игнорируя фырк за спиной.
– Я тоже дам знать, если что-то случится.
Тан Цзэмин стоял, оперевшись плечом о балку под навесом, наблюдая за этой картиной. Когда Лю Синь ушел, а гарпия, держа в лапах черепаху, готова была взмыть вверх, мальчик подошел ближе, тихо говоря:
– Если Гу Юшэнг вернется в город раньше меня, сообщи мне.
Байлинь уставился на него немигающим взглядом, не давая ни согласия, ни выражая протест. Тан Цзэмин рывком протянул руку, хватая птицу за клюв и подтаскивая к себе.
Понизив голос, он спросил:
– Ты меня понял?
Байлинь закивал, спешно поднимая Шуцзы и уносясь прочь.
Тан Цзэмин довольно вздохнул, с улыбкой подпирая бока, после чего направился в библиотеку, чтобы с удовольствием изорвать ещё пару тройку древних трактатов. Отчего-то в последнее время ему особенно сильно нравился звук разрываемой тонкой бумаги, на которой покоилось десятки лет трудов здешних монахов.