Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

В прошлом году Лю Синь и Тан Цзэмин прибыли в столицу вольных городов в конце лета, поэтому знойные первые месяцы они не застали. В Яотине стояла июньская жара, которую усугубляли высокие дома и городские стены. Лю Синь медленно обмахивался веером, глубоко вдыхая приятный свежий аромат и чувствуя мягкие потоки ветра. В свой выходной он сидел с Тан Цзэмином на набережной, на которую они часто выбирались в последнее время, пытаясь избежать духоты четырех стен. Привалившись спиной к стволу ивы и оглядывая колыхающиеся на ней таблички с желаниями, Тан Цзэмин сказал: – Скоро праздник драконьих лодок. – Мм, – кивнул Лю Синь, видя, как на берегу уже устанавливают помосты и сооружают места для зрителей. – Никогда не видел гонок на лодках. – Поучаствуем? Лю Синь улыбнулся: – Ты можешь, но я – вряд ли. Тан Цзэмин тут же удивленно посмотрел на него: – Почему? Ты не хочешь? – Я боюсь большой воды, – признался парень. – Всё в порядке, когда я вижу под собой дно, но другое дело – оказаться на плаву с тьмой под ногами. Гонки на лодках суровое испытание – все хотят победить и заполучить всеобщее признание, но не все дойдут до финала и многие из участников окажутся в воде. К тому же, вряд ли у нас бы получилось, Дун Чжунши прислал послание. Хотя сам глава всё ещё находится в закрытой медитации, он просит нас присоединиться к празднеству на главной ладье. Тан Цзэмин раздумывал несколько секунд, после чего неуверенно спросил: – Ты… не умеешь плавать? Увидев отрицательный кивок юноши, он улыбнулся и лег к нему на колени, щурясь от проскальзывающего меж ветвями солнца: – Я обязательно научу тебя как-нибудь. – А ты умеешь? – Мгм. Лю Синь подавил понимающую улыбку, раскрывая и закрывая веер с щелчком. Они помолчали ещё немного, наслаждаясь прохладой, прежде чем юноша заметил стайку молодых особ, поглядывающих в их сторону. Девушки хихикали и то и дело заливались румянцем, прикрываясь веерами и что-то бурно обсуждая. Расценив эти взгляды, как интерес к Тан Цзэмину, Лю Синь вскинул уголок губ и опустил взгляд на подростка: – Ты заметно подрос за эти два месяца. Тан Цзэмин усмехнулся. После той ночи он рос буквально на глазах, вытягиваясь вверх и разносясь в плечах, теперь больше походя на крепкого подростка, нежели раньше, когда его то и дело сравнивали с десятилеткой. Теперь он доставал Лю Синю до плеча, чем невозможно гордился. Ему больше не приходилось задирать голову к верху, а достаточно было лишь приподнять её, чтобы встретиться взглядами. Тан Цзэмин не мог дождаться того дня, когда сможет сам смотреть на Лю Синя сверху, и как наяву видел, как тот незаметно пытается привстать на цыпочки, уязвлённый разницей в росте. Смотря на свои изменения, Тан Цзэмин и радовался, и одновременно злился, в сердцах проклиная Гу Юшэнга и Цзина, которые намеренно затормозили его физическое и духовное развитие. Он также продолжил тренировки с Лю Синем на заднем дворе сыхэюаня, чувствуя себя наконец-то полноценным и узнавая много новых приемов, которые юноша оттачивал вместе с ним. Ци внутри него мягко струилась, ничем не выказывая опасений мужчин, которые скармливали ему ложь всё то время. А когда Тан Цзэмин тренировал свои способности, то больше не чувствовал боли и онемения во всём теле; кровь больше не подступала к горлу, грозясь вновь напугать юношу. Он чувствовал изменения в себе и каждый день, смотрясь в бронзовое отражение, подмечал, что наконец-то начинает становиться тем, кого больше нельзя назвать маленьким ребёнком. Более того, та скорлупа детского тела, в которую ранее Тан Цзэмин был заточен, как оказалось меняла его сознание на многие вещи. Путы детского мировоззрения разлетелись на тонкие нити, спустя быстротечные дни исчезая и вовсе. То, на что раньше у него были закрыты глаза, стало со временем обретать ясность и четкость. Прикоснувшись кончиками пальцев к своему лицу, Тан Цзэмин спросил, глядя на Лю Синя: – Подрос, говоришь? – Мм, – улыбнулся парень, щуря глаза. – Тебе нравится? Лю Синь снова кивнул, чувствуя довольство и трепет, глядя на него. Мальчишка действительно имел от природы прекрасное лицо, несущее в себе как изящество, так и суровую мужественность, которая уже начала заостряться в уголках его глаз и на скулах. Всё чаще и чаще на Тан Цзэмина было обращено всё внимание, где бы они не появлялись. Даже сегодня, едва зайдя на берег, Лю Синь то и дело ловил в их сторону заинтересованные взгляды юных особ, чувствуя себя отчего-то неуютно под таким пристальным вниманием. Опустив глаза на Тан Цзэмина, он улыбнулся. Тяжесть на коленях была такой, словно на них лежал молодой волчонок. Уже не маленький щенок, но пока и не лютый волк.  – Нравится, только нам нужно снова наведаться в тканую лавку. Твоя одежда стала тебе чуть мала.  Тан Цзэмин знал, что теперь они не могут позволить себе изысканные одежды, экономя деньги, но это, казалось, и вовсе не омрачало юношу. Окинув взглядом рукава, он и в самом деле подметил, что пришло время снова покупать новый халат, а ведь прошла всего пара недель с последней покупки. В первые дни по возвращению из храма, Лю Синь вспомнил, что теперь безработный. Обивая пороги лавок и мастерских, он то и дело слышал отказы по самым нелепым причинам: – Ох… я помню, что ещё недавно вы были ранены. Я не хочу быть причиной усугубления вашего состояния, господин Лю, извините. – А… господин Лю? Не думаю, что такая работа, как прислужник в стекольной лавке подходит такому знатному человеку. Что же люди скажут? – Слышал, вы были вовлечены в конфликт с гильдией? Мне не нужны проблемы, пожалуйста, поищите другое место. Прознав, что Лю Синь остался без работы, Шуя Ганъюн тут же сцапал его возле одной из лавок и ланью поскакал в свою таверну, начав рассказывать о принципе работы «Хмельного соболя» ещё с порога. Он даже не спросил, согласен друг или нет, видя всё на его лице. Лю Синю нравилось работать в таверне. В окружении друзей он больше отдыхал душой, чем трудился, как и все в этом месте. Всё как-то выходило само собой под дружные перебранки или смешки. Шуя Ганъюн хоть и пел соловьем о щедрой оплате, мешочки с жалованием приходилось выбивать из него с боем. Каждую неделю он широко улыбался, стоя перед Лю Синем, и вместе они перетягивали золото, с которым Шуя Ганъюн словно по привычке не хотел расставаться. Всё это затягивалось до тех пор, пока мимо проходящая Ма Цайтянь не отвешивала своему жениху подзатыльник, с улыбкой вручая Лю Синю его золото и благодаря за помощь в ведении дел. Сам юноша на это только тихо смеялся, видя, как Шуя Ганъюн плачет и жалуется на боль в голове, которая по его словам до конца ещё не прошла после ранения зимой, что было откровенной ложью – мужчина был здоров, как бык. Ма Цайтянь только хватала его за щеку и любовно таскала, приговаривая, что он гнусный лгун и пройдоха и как она вообще согласилась выйти замуж за такого человека. После этого Шуя Ганъюн растекался у неё на коленях и мурчал, пока она готовила новые списки на закуп и реорганизовывала новое меню для летнего сезона. Тан Цзэмин тоже был здесь. Мальчик иногда помогал Лю Синю в учете бухгалтерских книг и пересчета прибыли за отчетный период, но чаще проводил время в подсобных помещениях, занимаясь физическим трудом и иногда в шутку сражаясь на палках с Го Тайцюном. Парень перед каждым боем хлопал себя по груди, говоря: «старший брат научит тебя драться», но в считанные минуты после этих слов всегда оказывался на земле. Работа Лю Синя была не хлопотной, и его усилиями удалось избавиться от нескольких явно завышающих цену поставщиков и недобросовестных выпивох, которые пили в долг и не платили. Вследствие чего золота стало больше, а улыбка Шуя Ганъюна шире, ведь такими темпами он не только сыграет свадьбу с любимой женщиной, подарив ей пышное торжество, но и постройка их нового дома осуществится заметно раньше – ещё до зимы. Го Тайцюн, который провалил весенний отбор в управление стражников, не выстояв трёх атак На Жуин, добился места развлекалы, травя байки целыми днями и иногда размахивая шестом, прогоняя зарвавшихся пьянчужек. Вопреки прошлым словам Шуя Ганъюна, тот оказался вовсе не скучным и невзрачным – вокруг парня то и дело собирались толпы, чтобы послушать очередной приукрашенный рассказ. За историями, разбавленными выпивкой, время летело веселей, что позволяло золоту течь рекой в карманы всех работников этого места. Шуя Ганъюн был доволен, как никогда, и с приходом Лю Синя не уставал повторять, что всё наконец-то встало на свои места и все они теперь под одной крышей, как настоящая семья, которой у многих из них никогда не было. Тан Цзэмин потянулся и перехватил руку Лю Синя, вплетая её в свои волосы: – Я уже почти уболтал Юн-гэ взять и меня на работу. Лю Синь вздохнул: – Тебе вовсе не нужн… – Нет, нужно, – перебил его мальчик. – Я тоже хочу зарабатывать. Мне невыносимо видеть, как ты устаешь, пытаясь прокормить нас обоих. Я сильный, поэтому с разгрузкой поставок вполне справлюсь. Я ведь всё равно целыми днями там и часто помогаю, так почему бы не делать это за деньги? Лю Синь тихо хохотнул: – Юн будет упираться до последнего, чтобы не платить тебе.  – Да, я тоже, – Тан Цзэмин усмехнулся и прикрыл глаза. Лю Синь долго разглядывал его лицо, перебирая мягкие волосы. Судя по всему, правильное питание и тренировки сделали своё дело, – пришел он к такому выводу. Видя изменения в мальчике, парень корил себя в том, что сам отстранил его от тренировок, поэтому тот был таким мелким и слабым. Нежная улыбка, ещё совсем недавно то и дело складывающаяся на губах Тан Цзэмина, теперь претерпела изменения, разбавляясь глубиной и привлекательностью, свойственной подросткам. Мальчик действительно рос и с ним менялся характер. Он больше не стоял в стороне, когда возникал спор или перебранки, а сам Лю Синь и не останавливал его, когда тот выступал вперед, чтобы разрешить то или иное дело. Он как раз вспоминал тот случай, когда Тан Цзэмин отвадил от него очередного пьяницу – вытолкав того взашей, когда подросток на его коленях вдруг приоткрыл глаза, являя глубокий насыщенный цвет с двумя темными обсидианами на морском дне.  Лю Синь рассеянно моргнул, глядя на него в ответ. Веер в левой руке покачнулся под новым порывом ветра, а листва над ними зашумела, с шепотом разнося по набережной шелест, приглушающий все звуки. Они долго молчали, глядя друг на друга, пока в сознание Лю Синя не проникло презрительно шипение: – Бесстыдники!.. Вся атмосфера под ивой мигом сменилась, словно новый порыв ветра принес с собой не освежающую прохладу, а пробирающий до костей мороз. Но всё это отчего-то оставалось незамеченным Тан Цзэмином – мальчик продолжал смотреть на парня, перебирая меж пальцев черную прядь его волос. Лю Синь чуть повернул голову, встречаясь глазами с пожилым мужчиной и женщиной, что сидели на скамье возле соседнего дерева. Пара презрительно смотрела на них, то и дело кидая осуждающий взгляд на руку юноши в волосах подростка. Даже для Лю Синя, от природы немощного в распознавании чувств, взгляд этот был настолько красноречивым, что едва не испепелил его прямо на месте. И тут же все восхищенные перешептывания девушек превратились для него вдруг в насмешки, порицающие его действия. А в голове внезапно раздался суровый голос Гу Юшэнга: «В конце концов, это неприлично… не всё же тебе вокруг мальчишки виться». Тонкие пальцы дрогнули и отстранились от чужих волос. Лю Синь часто заморгал, отворачивая голову в другую сторону и напрягаясь всем телом. Тан Цзэмин, не обращавший внимания ни на что другое, тут же подметил и распахнувшиеся глаза, и чуть поджатые губы, и руку, что отстранилась от него и сжалась в кулак. Всё тело юноши будто разом заледенело, превращаясь в статую. – Что такое? Лю Синь мотнул головой и приподнял подростка с колен, тут же вставая и отряхивая халат. – Мне нужно вернуться в «Хмельной соболь», а ты ступай домой. Тан Цзэмин растерянно смотрел ему вслед, пытаясь понять, что это только что было.  

༄ ༄ ༄

  В один из дней, которые Чоу Лицзы проводил дома, он внезапно осознал, что надоедливый лекарь отчего-то не приходит к нему вот уже несколько дней. Обычно Сяо Вэнь являлся к нему с самого утра, чтобы нервничая потоптаться на пороге, оправдываясь тем, что якобы проходил мимо, и пригласить провести день у него. Чоу Лицзы, который всегда только и ждал этих слов, нервничал и смущенно кивал, подавляя усмешку. Два шута, но смеются здесь только над одним.  Но сегодня было не до шуток. Побарабанив несколько минут пальцами по столу, и, поборов противоречивые чувства, Чоу Лицзы, скрепя сердце, направился к лекарю сам. Благо, что мрачный и вечно рычащий на всех генерал отступил, и теперь в доме лекаря была тишь да гладь, вот только что могло помешать этой болтушке отбросить визиты и внезапно исчезнуть? «Неужели рыбка сорвалась с крючка?» – подумал Чоу Лицзы, поправляя на себе светло-зеленый халат – любимого цвета лекаря. Стиснув зубы, и в последний раз тряхнув головой, напуская на себя несчастный вид, он чуть сгорбился и вышел за дверь. Идя по городу с опущенной головой и цепляясь за пса, он то и дело подавлял желание растянуть губы в оскале, чтобы отпугнуть надоедливых горожан, которые подходили к нему, предлагая помощь. Кто бы мог подумать, что это может быть таким забавным? Все вокруг то и дело стараются пожалеть бедняжку, и только некоторым хватает духу не корежить из себя праведников – обманывая его, играя на его слепоте. Вопреки всеобщему мнению, Чоу Лицзы хотелось пожать руки этим людям, и вывернуть их тем, кто напускает на себя благочестивый вид, пытаясь показаться в глазах других людей более в выгодном свете, чем они есть. Он то и дело получал предложения о помощи, с вежливой улыбкой отказываясь, хотя ему хотелось развернуться и рассмеяться всем им в лицо. Кому какое дело до несчастного калеки? Все люди заботятся только о себе и даже лекарь, который вился вокруг него, делал это не из-за того, что ему было жаль его, а просто потому, что сам извлекал из этого выгоду. Чоу Лицзы полагал, что таким образом Сяо Вэнь очищает свою душу от грехов, замаливая их помощью другим людям – и это было для него омерзительно. Чоу Лицзы тихо рассмеялся, глядя себе под ноги. Внезапный укол в груди побудил его яростно отогнать мысли о том, что он сам пытается себя в этом убедить. – Какая… нелепость… – шикнул он сквозь зубы. – Хм. Как некстати в разуме тут же всплыла сцена его первого дня в качестве нового помощника. Сяо Вэню потребовалось три дня, чтобы прийти в себя после размолвки с Лю Синем. ~~~ В то утро Чоу Лицзы был наготове и перешагнул порог дома лекаря, полагая, что тот встретит его как и в прошлые разы – со смущенной улыбкой и обходительностью, окружая гостя радушием и вниманием. Однако всё, чего слепец был удостоен, – вымученного приветствия хриплым голосом и запаха крепкого чая, что, казалось, пропитал собой все стены. И тогда Чоу Лицзы понял, что Сяо Вэнь работал без продыху все эти три дня, потому что без его прошлого помощника всё валилось из рук. Натянув на себя маску вовлеченности, слепец перешагнул порог мастерской, слушая наставления лекаря, что где стоит, и какие обязанности ложатся на его плечи. Вынужденный подчиниться приказу Дун Чжунши, Сяо Вэнь оставил лечебные отвары и сосредоточил всё внимание на создании противоядия, над которым корпел уже не первый месяц. Чоу Лицзы же только и делал, что уныло нарезал травы или перемалывал очередное составляющее, которое как и сотни до этого сгорало в яде марионетки. Устав от безмолвной тишины, он однажды спросил: – Значит этот… Лю Синь отверг тебя, как учителя? Сяо Вэнь застыл с недонесенной до плошки небольшой иглой и выдохнул: – Вероятно, он думает, что достаточно самостоятелен, чтобы выучиться всему самому. Учитель ему не нужен. Чоу Лицзы промычал что-то в ответ, углубляясь в свои воспоминания. В те годы, когда он путешествовал по империи, он не раз слышал даже в самых отдаленных уголках о человеке, которого тысячи совершенствующихся желали назвать своим учителем, и которых Тройной юань отвергал. Сам он не понимал, к чему такая официальность. Чоу Лицзы насмешливо называл учителем любого, кто мог его хоть чему-то научить, не заморачиваясь по таким мелочам как формальность или ритуал. Но, как бы то ни было, своего учителя по общепринятым понятиям Чоу Лицзы так и не обрел: внимая учениям других, он черпал знания по крупицам, не зацикливаясь на одном человеке и ступая своей дорогой дальше. Научил чему-то – значит учитель, как ещё называть таких людей? Он не понимал. Но лишь оказавшись в обществе Тройного юаня вдруг понял, как ничтожны его познания в мирских делах. Смахнув с дощечки нарезанный корень тысячелистника, Чоу Лицзы сказал: – Я не совсем понимаю, к чему такая серьёзность в выборе учителя? Сяо Вэнь улыбнулся: – Учитель способен открыть тебе все свои познания и тайны. После официального признания и ритуала он способен научить тебя тому, что знает сам, и помогать тебе на жизненном пути, пока не умрет один из вас. Это обет, скрепленный меж двумя людьми, выбравших одну дорогу. Чоу Лицзы скривился: – Всё равно не пойму. Ты вот учишь меня, как правильно обращаться с лекарственными травами; наставляешь меня и рассказываешь тайны мироздания, преподаешь мне догмы и законы этого мира, наставляешь те или иные порядки. Учишь – значит ты мой учитель.  Сяо Вэнь, казалось, был потрясен такими словами. Замешкавшись на несколько мгновений, он смущенно рассмеялся: – Я долгие годы отвергал любого, кто намеревался стать моим учеником. Надо мной смеялись в императорской академии из-за того, что я неспособен обзавестись учеником. Но я делал это не потому что у меня не было выбора, а потому что одиночество на своём пути и было моим выбором. До Лю Синя я ещё не встречал людей, которым хотел бы раскрыть свои учения и тайны… А теперь думаю, стоило ли прятаться до такой степени, чтобы быть отвергнутым в конечном итоге. Не всё всегда идёт в соответствии с нашими планами. Сяо Вэнь замер, откладывая иглу и прикрывая глаза. Он долго раздумывал о чем-то, пока серьёзный голос не прервал его мысли: – Учитель Сяо, – Чоу Лицзы медленно подкрадывался к лекарю ближе, ведя пальцем по столу. Сяо Вэнь тихо прыснул, слыша такое обращение, после чего развернулся: – Прежде чем позволить кому-то так обращаться к себе, учитель должен понять, на каком этапе знаний находится кандидат. – Я плохо образован, как я уже и сказал. Мои знания поверхностны, но я черпаю с каждой нашей встречей всё больше и больше. – Плохо образован? Насколько? Чоу Лицзы поджал губы и мешкался некоторое время, словно собираясь с силами для признания. В итоге отвернув голову, он произнёс сквозь зубы:  – Я… не умею писать. В этот момент парень думал о том, что если лекарь сейчас рассмеется, как и несколько неудачливых «учителей» до него, то он просто свернёт ему шею. Рот Сяо Вэня в удивлении приоткрылся. Поколебавшись с пару секунд, он вытащил из стопки бумаги листок и обмакнул кисть, подводя руку парня ближе.  С минуту длились какие-то непонятные для Чоу Лицзы махинации, после которых Сяо Вэнь выдохнул: – Для начала, я научу тебя писать собственное имя. Весь остаток дня, отбросив создание противоядия, лекарь обучал слепца письму, то и дело помогая выводить иероглифы и пообещав приобрести для него специальную книгу. Чоу Лицзы не помнил, когда в последний раз был так сосредоточен на простом занятии настолько, что до крови прикусил губу. Слыша над своим ухом редкие подбадривания и поправления, он то и дело заходился от злости и стыда. Он думал, что умеет многое, но оказалось, что рядом с таким человеком он немощен, словно глупый щенок.  ~~~ – Учитель Сяо… Учитель Сяо… – бормотал Чоу Лицзы весь оставшийся путь. Почти дойдя до дверей травной лавки, он услышал как пара человек топчется возле неё. – Ах… уже третий день лавка закрыта, – махнул в сторону двери с весящей на ней табличкой какой-то мужчина. Второй покивал и хлопнул Чоу Лицзы по плечу, говоря: – Наверное, лекарь уехал куда-то, парень. Займи очередь и дождись своего посещения. – Закрыто… – задумчиво протянул Чоу Лицзы и отмахнулся от чужой руки, подходя ближе. Дождавшись, пока неудачливые посетители уйдут, парень поднял руку и потянул дверь за резную ручку. Вскинув бровь, он с удивлением понял, что та, как и обычно, податливо отворилась. «Почему этот дурак оставил её открытой, если сам повесил табличку?» – усмехнулся Чоу Лицзы и тут же вновь принял обычный облик, несмело переступая порог.