Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

Кулон на шее Тан Цзэмина блеснул в расстёгнутом воротнике, отражая закатное небо. Ободок вокруг камня едва уловимо вспыхнул особо ярким серебряным светом и тут же померк, спрятавшись в тени ворота. Вернувшись из города с припасами и спешившись с коня, Тан Цзэмин спросил у подбежавшего к нему Лу: – Он поел? Монах неуверенно кивнул. Нервно потоптавшись рядом с расстёгивающим наручи Тан Цзэмином, он, в конце концов, спросил: – Почему вы не скажите господину Лю, что сами готовите для него? Мне как-то неловко, когда он благодарит меня, ведь я ничего не сделал… Тан Цзэмин не ответил, продолжая развязывать щитки. Лишь мельком кинув взгляд в сторону сидящего под деревом у ручья Лю Синя, он вновь опустил глаза. – А, кстати! – вновь заговорил Лу, но теперь более взволнованно и с нотками радости в голосе. – Я тут нашёл кое-что… Они миновали уже шесть небольших городов, объезжая их окольным путём и держась ближе к горам. Поскольку раненый Лю Синь не мог скакать на лошади во весь опор, его спутники выбрали неспешный шаг и делали частые привалы, чтобы дать ему возможность набраться сил. Бóльшую часть дня Лю Синь спал, проваливаясь в обрывочные сны по несколько часов на каждом привале, после чего выглядел ещё более изнурённым. За последние дни он едва ли обмолвился дюжиной слов, в основном односложно отвечая лишь на вопросы Лу, а Тан Цзэмина и вовсе предпочитал игнорировать, погружённый в свои мысли. Спустя ещё несколько дней после медленного шествия, Лю Синь попросил Лу найти для него палку, с помощью которой он хотел попробовать встать на ноги. Услышав его просьбу, Тан Цзэмин тут же спешился и в течение часа искал крепкое, но не тяжёлое древко. Наконец найдя подходящее, он срезал ножом все сучки и неровности, после чего вернулся обратно в одно время с Лу. Увидев перед собой идеальную ровную палку и немного косую с парой сучков и листьев, Лю Синь не мешкая выбрал вторую. Не позволив никому из своих спутников приблизиться, он не меньше пары часов промучился в попытках встать, пока, наконец, не приподнялся на ноги. Сцепив зубы и терпя боль, стоя спиной к Тан Цзэмину и Лу, что во все глаза наблюдали за ним, он сделал неуверенный шаг вперёд, почти сразу же падая в ворох листвы. Увидев подлетевшего к нему Тан Цзэмина он тут же прикрикнул: – Если мне всегда будет нужна помощь даже в передвижении, зачем мне вообще такая жизнь?! Видя в его глазах злые слёзы, Тан Цзэмин отошёл на шаг, всем своим видом показывая, что хоть мешать ему он не станет, отогнать дальше его не получится. В один из дней проснувшись и не обнаружив Лю Синя рядом, Тан Цзэмин первым делом подумал было, что тот попросту сбежал. Однако выскочив из небольшой пещеры тут же увидел, что пропажа сидит у ручья, вылавливая в нём что-то. Решив, что его ифу вероятно предпринял попытки возобновить тренировки, он направился к нему с намерением предостеречь о возможности открытия ран. И только выйдя из-за его спины Тан Цзэмин понял, что делал Лю Синь. Раз за разом опуская руки в воду, он ловил водоросли. Неопасные и неядовитые, вполне себе съестные – Сяо Вэнь сам не раз добавлял их в блюда в сушеном и маринованном виде, к чему вскоре пристрастился и его друг. Однако вид того, как Лю Синь возится в воде, вылавливая еду и игнорируя снедь, купленную им в городе, ввергло Тан Цзэмина в уныние и заставило его почувствовать в сердце укол. Было очевидно, что этот гордый мужчина ничего не примет из его рук, поскольку удар, нанесённый по нему, был слишком силён. К тому же сам Лю Синь всегда говорил, что привык сам заботиться о себе, и особенно сильно ненавидел подачки. Тем же вечером неудавшийся рыбак был накормлен тушеными овощами, рисовой кашей с кусочками фруктов и сладкими баоцзы принятыми из рук Лу. Сейчас Лю Синь после очередного короткого сна отдыхал в небольшом подлеске у склона, смотря на открывшийся вид с горы. Они почти пересекли горный хребет и были в одном дне от выхода из долины, после чего на их пути согласно карте будут встречаться лишь небольшие города и леса. Тишина и безмолвие вокруг Лю Синя походили на тишину в поминальном зале. Однако древесный запах совместно с переплетением цветочных ароматов мягко окутывал его своей свежестью, придавая яркости гнетущей атмосфере и позволяя почувствовать себя живым. Лишь изредка Лю Синь чувствовал запах гари и тления, когда делал небольшие глотки вина из кувшина. Горькое, оно не походило ни на одно из вин, которые он пробовал в Яотине. Думая об этом и смакуя вкус, Лю Синь не мог понять, облегчение для него сейчас это ощущение или повод зайтись в горестном плаче. Каждый глоток лишь напоминал о потере прежней жизни и привязанностей, и вместе с этим не давал насладиться сладостью и почувствовать приятное опьянение, что он часто ощущал со своими друзьями. Просидев так без малого час, он, дойдя до средины кувшина, вытянул руку и вылил остатки перед собой ровной линией¹. Ком в горле принялся душить с новыми силами, когда Лю Синь устремил взгляд вперёд, туда, где вдали меж гор и полей виднелось едва различимое очертание большого города. Ночь уже вступала в свои права, накрыв землю первыми сумерками, и огни под горой один за другим принялись загораться по всей равнине, отчего город впереди вскоре совсем растаял из вида. Вытянув руки перед собой, Лю Синь низко поклонился до земли, после чего опёрся на неровную палку и встал, захромав в сторону пещеры. В голове не было никаких мыслей, что принесло ему впервые за последние дни подобие умиротворения и покоя. Почти дойдя до пещеры, которую он и его спутники приметили несколько часов назад для того, чтобы переждать ночь и не попасться на зуб бродящим по горе хищникам, Лю Синь в недоумении остановился. Тишина внутри говорила о том, что ни Лу, ни Тан Цзэмина там не было. Хмыкнув, Лю Синь собрался было войти внутрь и лечь спать, но свербящее чувство беспокойства в груди никак не желало отступать. Все эти дни Тан Цзэмин то и дело крутился вокруг него, так отчего же сейчас запропастился незнамо куда? Оглянувшись на бродящих по подлеску лошадей и осла, Лю Синь нахмурился. С каждым шагом к пещере он убеждал себя в том, что нет причин для волнения – Тан Цзэмин ранее во всей красе продемонстрировал, что не является маленьким ребёнком, за которым нужен глаз да глаз. Замерев на входе в пещеру, Лю Синь простоял так минуту, после чего шикнул и направился на поиски. Каждый его шаг был неуверенным, медленным, и отдавался болью в спине, но даже такие мaлo-мaльcкие движения заставляли его чувствовать в груди некое подобие гордости за успехи. А как только он ловил себя на этих мыслях, то боролся с желанием хлестнуть себя по лицу, испытывая отвращение. Его прежняя жизнь оказалась разбита на множество осколков, словно по ней шарахнули огромным молотом, не пожалев сил для удара. И теперь всё, что ему оставалось – это гордиться крупицами доступных каждому здоровому человеку достижений. Позор, да и только. Потому забота в последние дни всегда заставляла его ощетиниваться и рычать в попытках доказать, что он всё ещё взрослый самостоятельный человек. Или же это были лишь осколки былого, царапающие его грудь изнутри. Лю Синь хмыкнул, сильнее сжимая длинную палку и ускоряя шаг через боль. Подлесок был небольшим, уже через десяток чжанов уходя в гору. Дороги здесь не было, поэтому плющ то и дело оплетался вокруг ног путника. Остановившись у одной из скал, Лю Синь обернулся, переводя дух – он прошёл всего ничего от пещеры, а силы уже почти исчерпали себя. Глубоко вздохнув и оглянувшись, он подметил пару следов, ведущих чуть дальше, а затем услышал тихий смешок, принадлежащий монаху. За последние дни все трое часто пребывали в молчании, переваривая случившиеся и справляясь с утратой каждый по-своему. Обычно болтливый и неугомонный Лу теперь бóльшую часть времени был молчалив и угрюм, не показывая ни тени улыбки на добродушном лице, потому его тихий смешок вызвал у Лю Синя растерянность пополам с облегчением. Передвигая ноги на звук и с каждым шагом слыша его всё отчётливей, он, в конце концов, добрался до ущелья в горе. Лу и Тан Цзэмин обнаружились возле большого раскидистого куста. Срывая налитые алые ягоды, они складывали их в мешочки, тихо переговариваясь. Грудь Лю Синя обожгло огнём, когда он разглядел, чем именно была эта ягода. Быстро, насколько мог, он добрался до своих спутников и резким движением руки шлёпнул Тан Цзэмина по запястью, заставив выпустить поднесённую к губам ягоду. Страх неожиданно взвился в сердце настолько сильно, что Лю Синь не удержал рассерженный выкрик: – Из ума выжил!? – распахнув глаза и схватив Тан Цзэмина за воротник, он вгляделся в его растерянное лицо и с паникой в голосе продолжил: – Сколько ты съел?! Тан Цзэмин моргнул округлившимися глазами и перевёл взгляд на стоящего чуть сбоку Лу. Проследив за его взглядом, Лю Синь увидел, что щёки монаха выпирали от набитых внутрь ягод. – Выплюнь быстро! – прикрикнул Лю Синь, хлопнув его по плечу, на что монах незамедлительно согнулся и очередью выпустил изо рта не меньше десятка ягод. – Ты чего так разозлился? – потянул его за рукав на себя Тан Цзэмин. Обернувшись к нему, Лю Синь схватил его за подбородок и повертел из стороны в сторону, разглядывая лицо. Но то как и обычно было приятного пшеничного цвета, со здоровым едва заметным румянцем и парой спокойных мерцающих глаз, которые теперь смотрели на Лю Синя с беспокойством и непониманием. – Ты ел эти ягоды? – взволнованно спросил Лю Синь, чувствуя, как сердце в груди впервые с той ночи ускорило ход настолько, что казалось вот-вот выпрыгнет из груди. Поняв, что почти все его и так скудные припасы трав ушли на создание лечебных мазей и сделать необходимое противоядие попросту не из чего, он вновь вспыхнул подобно лакмусовой бумаге: – Разве этот придурок Сяо не обучил тебя классификации растений и какие из них могут быть ядовитыми?! Ладно я, кусок идиота, но как ты можешь быть столь беспечным и тащить в рот всё, что ни попадя?! У тебя полно золота, мог бы поехать в город и купить себе всё, что захочешь! Брови Тан Цзэмина чуть приподнялись, когда он спросил, вновь переглядываясь с Лу: – Ты… о чём? Этой ягоды нет ни на одном прилавке в близлежащих городах. Да и вообще сомневаюсь, что где бы то ни было ещё она есть. – Разумеется, её нигде нет! – выкрикнул Лю Синь, вцепляясь в волосы и судорожно раздумывая над созданием противоядия. – Какой бы идиот решился продавать ядовитые ягоды!? – Ядовитые?.. – Тан Цзэмин покосился на куст ягоды. – Это лиловый рассвет, ифу. Он не ядовит. Лицо Лю Синя, ещё секунду назад выражавшее тревогу и панику, словно одеревенело. Отступив на шаг, он крепче сжал палку в нервных пальцах. С пару мгновений он недоверчиво смотрел на спокойное лицо Тан Цзэмина, после чего перевёл взгляд на Лу. Монах с округлившимися глазами наблюдал за ними всё это время, попутно медленно пережёвывая новую порцию ягод. Сидящая на ветке кустарника белая мышь с набитыми щеками, также смотрела на Лю Синя с долей недоумения, держа в лапках маленький алый кусочек. Весь подлесок на некоторое время погрузился в абсолютную тишину. В этот момент Лю Синь не знал, чего ему хочется больше всего: упасть на землю в приступе истеричного хохота или же пустить оставшиеся силы на то, чтобы попытаться сломать пару стоящих рядом деревьев. Его лицо за доли секунды сменило ряд различных эмоций: начиная от растерянности и паники и сменяясь на подавленность и стыд. Но, в конце концов, вместо того, чтобы проясниться, взгляд его заострился и сделался холодным и пугающим. Лу несмело шагнул вперёд и пояснил: – Этот сорт дикой ягоды называется «Лиловый рассвет». Пожалуй, самое редкое растение в северных землях. Я слышал, что ранее в годы процветания северного княжества оно росло исключительно в угодьях тамошнего правителя, поскольку земля там была особо насыщена духовной энергией. Я едва не лишился разума, когда встретил его здесь. Это ведь большая удача! Когда я ещё будучи юнцом был подмастерьем в лавке пекаря, то нашёл сборник самых изысканных десертов со всех княжеских земель. Из этой ягоды получается непревзойденного качества вино и тающие во рту пирожные, – увидев острый взгляд Лю Синя, он чуть приподнял плечи. – Хотя и в сыром виде, она на порядок лучше и слаще остальных ягод, – голос его стал чуть тише, когда он добавил: – Видимо, не зря эти земли провозгласили новым севером, ведь даже растительность здесь пробивается та же. Лю Синь медленно прикрыл глаза, чувствуя клокочущую ярость в горле и боль, простреливающую виски. Это станет последним рассветом, который ты встретишь. В голове опустело. На негнущихся ногах Лю Синь развернулся, направляясь в сторону пещеры, но успел сделать лишь пару шагов, когда голос Тан Цзэмина заставил его остановиться: – Это он, да? Быстро смекнув, что этим двоим предстоит непростой разговор, Лу подхватил мышь и ускакал с мешком ягод в пещеру. Лишь когда они остались в подлеске одни, Тан Цзэмин подошёл к Лю Синю чуть ближе. – Что ещё он говорил тебе? – Неважно. – Важно. Разве мы не должны больше не лгать друг другу? Лю Синь усмехнулся, чуть опустил голову и обернулся. – На севере, – тяжело начал он, – когда мы голодали во время пути, я хотел принести для тебя и остальных несколько этих ягод, но он нашёл меня первым. Он сказал, что это растение ядовито и что я мог убить тебя своей беспечностью. Сказал, что я не должен отходить от него ни на шаг, поскольку он спас нас в Хуфэй и… – Лю Синь осёкся, а уголки его губ медленно поползли вниз, когда упомянутый город заставил звенья в его голове с оглушительным звоном сложиться в цепочку. Снова прикрыв глаза, он тихо рассмеялся, однако в смехе этом было горечи больше, чем в самом сильном рыдании. – Идиот… – выдохнул он. Каждое наполненное решительностью слово Гу Юшэнга о том, что он не справится и обязан ему за спасение жизни, порождало в Лю Сине сомнения касательно своих сил и возможностей, в конечном итоге обретя форму огромного дерева, что прижало его к земле своими корнями. Отчего вскоре он в самом деле начал считать себя никчёмным тупицей, ведь не был способен отличить даже простую ягоду от ядовитой, постоянно подвергая Тан Цзэмина опасностям из-за своей жалкости и глупости. Решив остаться на год подле генералов, и обучиться хоть чему-то для спасения своей и Тан Цзэмина жизни в будущем, он каждый раз черпал уверенность в этом решении именно из слов Гу Юшэнга. Ты можешь себе представить хоть на секунду, что было бы, если бы меня не было рядом, и ты притащил эти ягоды Тан Цзэмину? Что было бы, если бы я не вытащил тебя из города Хуфэй? В пути ты был более послушен. Ты, кажется, стал забывать, кто несколько раз спасал твою жизнь. Как он мог ожидать, что доверившись опытному воину, который не раз спасал его жизнь, попросту угодил в его ловушку как наивный дурак? – Самое смешное во всём этом то, – сказал он через некоторое время, – что после открывшейся правды я не то чтобы удивлён этому. Тан Цзэмин подошёл на шаг ближе. Теперь он был ниже Лю Синя лишь на пару цуней, поэтому ему нужно было лишь немного приподнять голову, чтобы заглянуть в его глаза. Однако Лю Синь не спешил пересекаться с ним взглядами, уставившись под ноги. Тан Цзэмин сказал: – Он сделал это потому… – Мне плевать, для чего он это сделал, – отрезал Лю Синь, вмиг ощетинившись. – Если снова хочешь выгородить своего наставника, то с тем же успехом можешь сделать это перед своим конём. Мне всё равно. – Я и не собирался его выгораживать, – нахмурился Тан Цзэмин. – Разве не это ты делал все эти два года? – голос Лю Синя звенел от напряжения, отдаваясь небольшим эхом в ущелье. – Скажи, там, в горах Сюэ, когда я спросил тебя, его ли это вина, что ты затерялся в снегах, что ты тогда ответил мне? Сколько раз ты лгал мне, когда я давал тебе шанс объясниться? Все эти дни Тан Цзэмин искал предлог поговорить с Лю Синем о случившемся, но тот то и дело отказывался от разговора, ссылаясь на усталость или занятость. Он понимал, что Лю Синю нужно время, чтобы переварить увиденное и услышанное и набраться сил, потому не давил на него. Этим вечером Тан Цзэмин и не планировал столь тяжёлый разговор, однако испытывал облегчение, что Лю Синь наконец-то вышел из себя настолько, что готов был шагнуть за порог их безмолвного недопонимания. Его анабиозное состояние не могло продолжаться вечно, а потому даже его вспышка гнева была для Тан Цзэмина подобно глотку свежей воды в удушающую жару. Взяв Лю Синя за руку, он подвёл его к камню под деревом и усадил, отрезав все попытки встать и вырваться. Раны на руках Лю Синя снова открылись от силы, с которой он сжимал посох. Вынув из своего мешочка бинты и мазь, Тан Цзэмин опустился подле него на колени и сказал: – Нужно сменить повязки. – Я сам справлюсь, – прохладно отозвался Лю Синь, силясь скрыть обиду в голосе. Кивнув, Тан Цзэмин взял его руки в свои и развязал старые бинты. Узкие кисти с длинными изящными пальцами, принадлежащие скорее утонченному музыканту, были изранены и исцарапаны после многочисленных падений и ушибов. Раны на них открывались при каждом даже слабом нажатии, словно эта белая нежная кожа была тоньше, чем крыло бабочки. Каждый раз перебинтовывая его раны, Тан Цзэмин старался побороть клокочущую в горле злость, желая выместить её на каждого виновника кровоподтёков на белой коже и оставленных шрамов. Вид ранений и уродливых отметин был столь невыносим его взгляду, что всегда после лечения ран он предпочитал медитировать, чтобы подавить в себе убийственное желание. А когда это не помогало, то дожидался ночи и тренировался до самого рассвета, вымещая злость в схватке с невидимым противником, который всегда принимал чересчур уж знакомые очертания. Лишь вымотанный и уставший, Тан Цзэмин чувствовал некоторое умиротворение, готовя завтрак для Лю Синя и разрабатывая план дальнейшего пути. Проведя по ладоням Лю Синя большими пальцами, Тан Цзэмин уловил едва заметную дрожь. – Больно? – Нет, – ответил Лю Синь, упрямо поджав губы. «Гордец», – в душе улыбнулся Тан Цзэмин и опустил взгляд на его руки. Он знал, что его медленно заживающие раны часто жжёт от раздражения, по этой причине Лю Синь так часто проводил время у водоёмов, стараясь остудить зуд и боль. Вытащив целебную мазь, Тан Цзэмин некоторое время молча втирал её осторожными движениями. Уже потянувшись за бинтами, он вскользь мазнул взглядом по висящему на седле Игуя мечу Лю Синя, что побудило его задать давно интересующий вопрос: – Ты помнишь, что случилось, когда тот красноволосый ублюдок напал на нас? Лю Синь продолжал смотреть на закат вдалеке, выглядя так, будто не услышал вопроса. Но когда Тан Цзэмин решил было повторить его, он всё же ответил: – Я упал с коня. Тан Цзэмин остановился с бинтами в руках, обдумывая сказанное. А затем перевёл взгляд на залитое последними лучами солнца бледное лицо Лю Синя. «Действительно не помнит?..» Даже в его голове этот вопрос прозвучал неуместно и дико. После той битвы Лю Синь выглядел так, будто и впрямь не помнил, что он тогда сделал. Начни сейчас Тан Цзэмин убеждать его, это вызовет лишь ещё одну волну недоверия или растревожит его разум ещё сильнее. Однако если Лю Синь всё же помнит, то является ли лжецом здесь лишь Тан Цзэмин? Отстранённо вспоминая о том, что Лю Синь вернулся с гор Сюэ с заметно изменившимся характером и странным мечом, скрывая многие свои мысли, Тан Цзэмин погружался в сомнения всё больше и больше. В конце концов, отбросив намерение завести этот разговор, решив выяснить всё через время, когда уляжется пыль, он задал другой вопрос: – Как много ты слышал в тот раз? Сразу поняв, о чём именно идёт речь, Лю Синь чуть опустил взгляд с линии горизонта. Последний золотой луч солнца разрезал небо и проник в глубину его глаз, озарив их алым всполохом. Остановившись в ту ночь на пороге, скрытый во тьме Лю Синь слушал безумное рычание и звуки сражений. Ноги словно приросли к земле, пока в его уши со звоном тяжелого колокола влетали обрывки фраз о сдирании шкур и обращении в лёд генеральских земель. Правда гор Сюэ, Хуфэй и всех этих двух лет обретала совсем иную сторону, оборачиваясь оскаленной пастью и целя в него когтями. Мысли Лю Синя были в полном беспорядке, не в состоянии вынести столько сокрушительную правду. Под звуки сражений он думал тогда, кто всё это время находился рядом с ним? Друзья, которые желали убить его и называли ошибкой? Человек, которому он впервые доверился и проявил заботу и который оказался совсем не тем, за кого себя выдавал? Обернувшись назад, Лю Синь увидел лишь пустынную улицу и затянутое дымом кровавое небо. Всё, что было ему дорого, погибло в эту самую ночь. Ему не оставалось ничего другого, кроме как перешагнуть порог, чтобы наконец выплеснуть свою злость и обиду, которая поддерживала в нём жизнь и заставляла стоять на ногах, обвивая позвоночник стальной плетью. Возможно, с того момента, когда он решил, что сможет изменить конец истории, он уже был обречен на такой исход. Просто не хотел замечать всего, что творится рядом с ним, чтобы не испытывать страх от приближающейся с каждым годом погибели. Лю Синь всегда действовал просто и решительно, бросаясь в огонь и на защиту слабых, не думая о себе. Мог ли он предположить, что его доброта в конечном итоге обернётся таким сильным ударом в ответ? В тот момент ему хотелось задать лишь один вопрос, обращаясь ко всем: – Почему? Но взглянув в прохладные тёмные глаза Гу Юшэнга, наполненные презрением, он понял, что уже знает ответ – он был ошибкой. Самой большой в их жизнях. Чужеземец из ниоткуда, позарившийся на достойную жизнь и решивший, что его голос хоть в чём-то имеет вес. Всю дорогу из города Лю Синь жалел, что Гу Юшэнг в самом деле не прикончил его на пороге своего дома – просто взмахнул бы мечом и одним ударом положил конец всему, а не оставлял разбитую душу скитаться по выжженному полю своих представлений о спасении мира. В конце концов, какой во всём этом был смысл? Глядя тогда на Тан Цзэмина, беспощадно занёсшего меч над генералом, перед глазами Лю Синя с ещё одним особо тяжёлым боем колокола на месте мальчика вдруг образовалась фигура куда выше и мощнее. С почти звериным оскалом и яростью, плескавшейся в покрасневших глазах, он стал тем, кого Лю Синь всегда боялся в душе. Раздумывая об этом и сидя под деревом, в следующий миг он словно наяву увидел перед собой бескрайние поля мёртвых тел вместо закатного неба и небольшого подлеска. Моргнув, Лю Синь мотнул головой, прогоняя видение. – Я знаю, чего ты боишься, – донёсся до него голос Тан Цзэмина, вырвавший его из трясины губительных мыслей. – Ты не знаешь, – едва слышно выдохнул Лю Синь, опустив голову. Вспышка злости поглотила его силы за один раз, и теперь он испытывал желание вновь провалиться в спасительный сон. Поняв, что Лю Синь впервые за последние дни заговорил с ним открыто, Тан Цзэмин закончил перевязку и прислонился к дереву, садясь рядом плечом к плечу. Первые звёзды уже рассыпались по небосводу, когда он произнёс: – Я много думал в последние дни о том, почему именно ты так разозлился на то, что Гу Юшэнг втайне тренировал меня… – Не произноси это имя, – хмуро перебил его Лю Синь. Балансируя на грани того, что в любой момент снова может провалиться в безумие, меньше всего Лю Синю хотелось слышать имя человека, желавшего прикончить его самого и убившего его друга. А также завёдшего его в хитросплетения своих планов. Гу Юшэнг не зря носил второе звание среди великих генералов, действуя лишь по своему усмотрению и не считаясь с мнением тех, кто мог помешать его планам. Но каким бы сильным и уверенным в себе воином он ни был, он числился до сих пор лишь вторым. Что-то подсказывало Лю Синю, что Тан Цзычэн не был таким человеком и был бы способен воспитать своего сына достойным человеком. Если бы в ту ночь почти четырнадцать лет назад всё сложилось иначе. Переведя на него взгляд, Тан Цзэмин кивнул на просьбу, разглядывая черты его лица. Алая полоска на горизонте всё ещё сияла последними отблесками, отражаясь в глазах Лю Синя и будто бы вдыхая жизнь в потускневший янтарь. Спустя время он снова заговорил: – Ты иногда спрашивал меня, не проявляет ли он ко мне особого внимания и не причиняет ли мне вред. В горах Сюэ, когда мы встретились с тобой спустя два месяца, надо было рассказать тебе тогда правду, но я был слишком ослеплён жаждой заполучить большей силы, зная, что ты пресечёшь мои тренировки. – А ты не думал, что это была не просто моя блажь? – начал Лю Синь. Тревожная складка пролегла меж его бровей, показывая недовольство и волнение, которое он всеми силами старался скрыть, теребя маленькую травинку, словно стараясь влить своё беспокойство во что-то иное, а не во взгляд. – Ты не думал, что есть причина, по которой я старался не допустить вмешательства в твою жизнь таких наставников, как он? – Именно поэтому мне и стоило рассказать тебе, чтобы ты остановил это раньше, – согласился Тан Цзэмин, чем вызвал у Лю Синя скрытое недоумение. – После того, как я прокрутил в голове все события, то понял, почему именно ты разозлился и чего так боялся. – Ты понятия не имеешь о том, чего я боюсь на самом деле, – Лю Синь чуть отвернул голову, стараясь ничем не показать своего интереса к разговору. Но Тан Цзэмин видел, как плечи его чуть приподнялись, а сам он выглядел так, будто боялся упустить хоть слово, сказанное в этой странной умиротворённо-напряжённой атмосфере. Тан Цзэмин смотрел на его тонкие черты лица ещё пару мгновений, а затем ровным голосом произнёс, задумчиво прищурившись: – Ты боишься, что наставничество подобного человека в конечном итоге сведёт меня с ума, и я обращу свою силу на уничтожение мира. Я прав? Глаза Лю Синя широко распахнулись, когда он резко обернулся к Тан Цзэмину. Сердце понеслось галопом и на долгие мгновения Лю Синь оглох от грохочущей крови в ушах. Вереница мыслей тут же закружилась в его голове, подкидывая самые страшные догадки. «Пока я был без сознания он воспользовался мечом для единения душ? Как много он видел? Или его наставник поведал ему свои планы? Или же он сам пришёл к решению уничтожить мир?..» Холодный пот прошиб его тело, а зрачки в глазах сжались в маленькие точки, пока мысли хлестали по его разуму подобно раскалённой плети, подгоняя страшные видения. Увидев, что Лю Синь находится в шаге от обрыва в трясину пугающих его образов, Тан Цзэмин тяжело выдохнул и продолжил, опираясь локтями о расставленные колени и сцепляя руки в замок: – Я догадался об этом после того, как вспомнил происшествие в храме Баоэнь и наш с тобой разговор в тайном зале. Тогда меня настигло искажение ци из-за того, что генерал крал мои силы. Всё то время я правда думал, что он тренирует меня столь жестоко лишь для того, чтобы я стал сильнее. Но взглянув под другим углом понял, что он просто выматывал меня, чтоб применить запрещённую технику и отнять ци, – устремив взгляд на тающую алую полоску горизонта, он добавил: – Я едва не убил человека в ту ночь, а наутро, когда безумие отступило, то почувствовал небывалое облегчение, когда нашёл растерзанное тело хищного зверя. Я испугался, что иду по иному пути, который может привести меня к чудовищным поступкам. Я не хочу этого. И войны я никогда не желал. Повернув голову на оцепеневшего, словно статуя Лю Синя, даже грудная клетка которого замерла, не пропуская ни вдоха, он спросил: – Каждый человек обладает жесткостью в определённой мере, особенно при разговоре с теми, кто понимает лишь язык насилия. Я могу злиться и жаждать уничтожить своих врагов; могу желать смерти тому, кто хочет отнять то, что мне дорого. И если будет нужно остановить надвигающуюся угрозу, я сделаю это не раздумывая. Но это всё ещё я, а не безумный монстр, жаждущий убить всё живое на своём пути. Лю Синь опустил взгляд на свои руки. Причина, по которой все эти дни он боялся пересечься взглядами с Тан Цзэмином, заключалась в том, что его разум то и дело выстраивал на его месте иной образ после той ночи. Выше, мощнее, озлобленней. Тогда он предстал в его глазах человеком, способным подавить любого одним только яростным взглядом и силой, что исходила от него подобно морскому прибою в самый яростный шторм, накатывающим на всех, кто вставал на пути. Столь яростные волны не источали собой даже тёмные заклинатели и демоны, с которыми Лю Синь сталкивался. Этот дикий образ отпечатался в его сознании так чётко, что его не могло перекрыть ничто иное. Но сейчас, сидя под деревом, гнетущая тень позади Тан Цзэмина, что возвышалась над ними подобно гильотине над приговорёнными, постепенно таяла, исчезая вместе с последним алым свечением. Лю Синь сглотнул, впервые открыто за всё это время встречаясь с ним взглядом. Но всего на мгновение, после которого он вновь опустил голову, сжавшись у дерева и обняв колени. Клубок из тревог и мыслей постепенно распутывался в его голове под ясным взглядом синих глаз и тёплого прикосновения плеча к плечу. Когда давящее чувство в груди немного ослабло, а боль в голове перестала разрывать изнутри, Лю Синь потянулся за палкой. Всё ещё отказываясь от помощи Тан Цзэмина, он медленно побрёл внутрь пещеры, где для него уже была готова циновка и поздний ужин, доходящий до готовности на костре. Впервые за всё путешествие Лю Синь вёл себя более свободно за ужином. Пусть и немногословно, но поддерживая разговор, он уже не отшатывался от предложенной снеди и не чувствовал себя лишь силком ведомым зверем на прокорме. Однако к десертам из лилового рассвета он так и не притронулся. Уже готовясь ко сну, Лю Синь внезапно увидел, что Тан Цзэмин подошёл к нему, держа в руках циновку и плащ. Это напомнило ему о тех днях, когда во время путешествий он всегда подбирался ближе, чтобы укрывшись одним плащом вместе отдохнуть до рассвета после длительного пути. Поэтому он тут же спросил: – Что это ты делаешь? Тан Цзэмин склонил голову к плечу с видом: «да ладно тебе», но Лю Синь упрямо поджал губы и, плотнее укрывшись плащом, тут же отвернулся к стене, всем своим видом показывая, что не пустит его в свою импровизированную постель словно всё ещё наказанного пса, несмотря на несколько прояснившееся между ними недопонимание. Услышав, что Тан Цзэмин присел за его спиной, он с некоторой долей прежней невозмутимости произнёс: – Ты уже взрослый, чтобы спать с другим мужчиной. Тан Цзэмин усмехнулся, но тут же замер, опуская взгляд на тонкую лодыжку, выглядывающую из-под плаща. С переплетением едва заметных шрамов и белая словно высочайшего сорта нефрит, она вызывала непреодолимое желание погладить её. Не отрывая от белоснежной кожи взгляд, Тан Цзэмин спросил: – И что с того, что я уже не ребёнок? Лю Синь хмыкнул, плотнее кутаясь в мантию: – Ты хочешь спать на голой земле без плаща? – А что, даже если когда я вырасту, то продолжу хотеть спать с тобой? – насмешливо протянул Тан Цзэмин, глядя на этот сердитый клубок. – Ты хочешь спать на голой земле без плаща на улице? Тан Цзэмин не смог сдержать тихий смешок, на что Лю Синь незамедлительно отозвался: – Лу, проводи молодого господина Тан наружу и забери его плащ. Сегодня он изъявил желание спать на свежем воздухе. ____________________ 1. В китайских обычаях вино выливают в качестве подношения божествам или в честь умершего.