Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

На площади перед главным залом пагоды Луцзао¹ было пустынно. Поднявшееся на небосклон солнце прорезало лучами тёмные тучи, заливая своим светом всю гору. Однако как бы ярко оно не светило даже в самый ясный день, всё же уступало своим светом огромному дереву гингко. Словно золотой фонтан, вырвавшийся из недр земли, могучее древо возвышалось на добрых шесть чжанов над площадью, превосходя своими размерами даже главную пагоду. Его ветви были столь огромными, что под ними могли разместиться порядка пятидесяти больших конных экипажей, ни один из которых не намок бы даже в самый дождливый день. Небольшой ветер с шорохом гонял золотые листья, закручивая в воздушные столбы и подкидывая вверх, словно играясь с ними. Казалось, никто никогда и не думал мести эту площадь, тогда как все дороги были тщательно выметены ещё на рассвете. Кощунством была даже мысль о том, чтобы собрать это золото и выбросить вон. Лишь ветер подхватывал старые пожухлые лепестки и уносил прочь, давая место для нескончаемого потока новых, что мягко планировали на землю. Под раскидистыми ветвями стояли небольшие скамейки и столики, где иногда любили собираться ученики, чтобы провести время после занятий. Но так как время было ещё раннее, площадь была тихой и пустынной, застыв в своей красоте подобно картине. Подол халата Лю Синя мягко шуршал, скользя по листьям, пока он медленно шёл вперёд. Пасмурная погода нисколько не умаляла живописный вид дерева, а с вновь набежавшими тучами и вовсе сделало его неким проводником света на землю, что ловил собой солнечные лучи, отражая их свет. – Господин Лю, куда вы направляетесь? – послышался голос позади. Лю Синь не остановился, продолжая идти вперёд ещё некоторое время. Лишь почувствовав небольшое головокружение, он опустился на скамью, чтобы немного отдохнуть и собраться с мыслями. Тихий шорох белых одеяний раздался откуда-то сбоку, когда Сун Цзявэнь присел рядом с ним. Глубоко втянув прохладный свежий воздух, он спросил: – Здесь красиво, правда? – казалось, молчание в ответ нисколько не опечалило старейшину. Улыбнувшись, он продолжил: – Я люблю приходить сюда по вечерам, чтобы немного подумать. Огни зажигаются по всему периметру, отчего дерево кажется даже больше, чем оно есть на самом деле. Тени в глубине его ветвей становятся такими плотными, что даже неба не видно. Лишь изредка можно разглядеть сияние звёзд, – повернув голову к Лю Синю, он поинтересовался: – Вам нравятся... Лю Синь устало спросил: – Что вам нужно? Сун Цзявэнь улыбнулся: – Я просто пытаюсь понять, что вы за человек. – Обычный. Старейшине не стоит тратить время на рассказы о красотах этого места. Я здесь не задержусь. Сун Цзявэнь посмотрел вдаль и молчал некоторое время. И так редкие солнечные лучи скрылись за тучами, когда он задумчиво сказал: – Мой ученик рассказал мне, что столкнулся с молодым господином Тан утром. И тот попросил передать его послание вашему другу, что ждал под горой. Насколько я понял из рассказа, этого человека прогнали с подворья пришедшие в город заклинатели, что выкупили все свободные и занятые места в нескольких тавернах и постоялых дворах, – посмотрев краем глаза на Лю Синя, он продолжил: – Поговаривают, те заклинатели ищут в этих землях кого-то. Настроены они более чем серьёзно, и половина из них наёмники из боевого братства. Такие люди берутся за дело лишь при полной оплате своих услуг, потому как уверены в своих силах. Они явно наняты кем-то и сейчас опрашивают местных жителей на предмет узнавания двух лиц, описывая их вполне чётко. Лю Синь едва уловимо напрягся после этих слов, но не повернул головы, сидя с ровно выпрямленной спиной. Сун Цзявэнь продолжил, смотря на кружащиеся листья: – Я всё раздумывал, по какой причине вас ищут, а познакомившись с молодым господином Тан лично, наконец, понял, – выдержав небольшую паузу, он спросил: – Это потому что он северянин, верно? Даже не дав Лю Синю объясниться, старейшина с улыбкой пояснил, складывая руки на колене и покачивая ногой: – Его акцент довольно явственно свидетельствует о том, с каких земель он пришёл. Дети, рождённые в императорских землях от северян, не имеют его, потому как их родители полностью искоренили свой говор, дабы избежать гонений. А некоторые и вовсе замолкли навсегда, вырезав себе языки. Лю Синь сжал зубы, контролируя дыхание и не позволяя тревоге проявить себя. Заметив его нервозность острым взглядом, старейшина добавил с всё той же добродушной улыбкой: – Вам не о чём беспокоиться. Западные земли отказались от погони за северянами. На данный момент это самые безопасные территории для них. По приказу княжеского двора Сяо преследование северян карается по закону о возврате намерений. Даже в нашем ордене есть северяне, которым удалось спастись в те дни больше десяти лет назад. С одним из них молодой господин Тан, кажется, повздорил ночью, – улыбка Сун Цзявэня стала ещё более нежной, когда он чуть опустил взгляд. – В той драке его прозвали Тяньгоу. Имя звучное, как по мне. И в зависимости от трактовки весьма привлекательно. Повернув голову к Лю Синю, он поинтересовался: – Вам так не кажется? Вновь не услышав ответа, Сун Цзявэнь выдохнул: – Вам лучше остаться с нами. Мне уже известны намерения главы Цзян касательно вас, поскольку я занимаю третье положение в ордене среди всех старейшин. Тем не менее никто не удерживает вас силой, вы вольны уйти. От себя лишь хочу предостеречь вас, – внимательно всмотревшись в остекленевшие глаза Лю Синя, он чуть тише добавил с нотками неподдельного беспокойства: – Если вы спуститесь с этой горы, не пройдёт и часа, как вас схватят. Правление близлежащего города может прогнать их, но из округа эти люди так просто не уйдут, если нашли здесь какие-то зацепки, ведь что-то их сюда привело. Это боевое братство – отшельники и мастера своего дела, и за некоторых из них назначена награда. В их когтях вы подвергнетесь единению душ, в этом не стоит сомневаться. Вы готовы поставить господина Тан под такой удар? Ведь если... – Замолчите, – отрезал Лю Синь. Скулы на его бледном лице заострились, проявив тени, отчего он стал выглядеть ещё более болезненно, словно лишившись большей части жизненной энергии за этот разговор. Вопреки грубому обращению, старейшина Сун тихо рассмеялся, обнажив в привлекательной улыбке ровные жемчужные зубы: – Мне кажется, мы с вами подружимся, господин Лю. – Мне не нужны друзья, – Лю Синь встал со скамьи, сделал шаг и тут же замер, не зная, куда теперь идти. Завись от этого лишь его жизнь, то предупреждения старейшины Сун не имели бы для него особого значения, но страх единения душ, с помощью которого кто-то сможет добраться до Тан Цзэмина через него, словно пригвоздило Лю Синя к земле. Ветер продолжал гнать листья, скользя ими по белому подолу. И десяти минут не прошло, как небо оказалось плотно затянуто тучами. Где-то вдалеке тяжело прогремел гром, эхом прокатившись по горному хребту. – Людям нужны друзья, – вкрадчиво сказал Сун Цзявэнь. – Без них они всё равно, что дикие звери. – Вы знаете, – внезапно спросил Лю Синь, стоя к нему спиной, – что одиночные хищники гораздо смертоносней стайных животных? Природа изначально сделала их сильнее, потому как за них некому постоять. Они одни, и сражаются только за себя, – чуть повернув голову, он задал ещё один вопрос: – Но известно ли старейшине, какой зверь сильнее и опасней всех хищников? Всмотревшись в глаза мужчины, улыбка которого слетела с лица, он сказал: – Человек. Сун Цзявэнь смотрел на Лю Синя долгое время, не сводя глаз, после чего опустил взгляд на его белые, длинные рукава, скрывающие изувеченные ладони, и сказал, поднимаясь со своего места: – Не волнуйтесь, господин Лю. Тан Цзэмин в надёжных руках. С этими словами он развернулся и направился обратно в зал. Лю Синь медленно опустил взгляд на свои рукава, мягко колышущиеся под порывами ветра. Выйдя из зала, Тан Цзэмин оглянулся по сторонам и быстро нашёл взглядом белую одиноко стоящую фигуру под раскидистыми золотыми ветвями. Проигнорировав идущего в его сторону старейшину, на лице которого вновь появилась улыбка, а глаза засветились мягким светом, он спешно прошёл мимо него, направляясь к Лю Синю. Стоящий к нему спиной парень выглядел так одиноко на фоне пустынной площади и казался ещё меньше среди огромных ветвей и корней, что Тан Цзэмин почувствовал непреодолимое желание настичь его поскорее и укрыть от холодного ветра, что гнал тяжёлые тучи. Времени осталось немного. При мысли об этом глаза обожгло огнём, а горло судорожно сжалось, не дав болезненному стону сорваться с бледных губ. Ещё на подходе к Лю Синю, Тан Цзэмин не мог отвести от него глаз. Ему казалось, что в этот момент тот был столь прекрасен, что упусти его облик хоть на секунду – это будет непомерной утратой, которая будет мучить его до конца жизни. Только сейчас он понял, как редко смотрел на него и сколько минут упустил, отвлекаясь на незначительные вещи. Вернуть бы всё назад, он бы глаз с него не сводил, ловя каждую секунду времени, проведённого вместе. Тан Цзэмину хотелось сказать: «Обернись. Посмотри на меня и не отводи взгляд. Встреться со мной взглядами ещё хотя бы один раз и мне будет достаточно видеть твой образ перед глазами последующие семь лет, чтобы не сойти с ума от тоски», но он молчал, силясь собраться с духом и проглотить жгущий ком в горле. Ворота печати в груди с грохотом трещали, словно по ним наносили удары огромными молотами вторженцы, жаждущие убить всё живое. Звонкий бой колокола звенел в голове не переставая, мешая сосредоточиться на тишине. Всё, чего ему хотелось в этот момент, – это провести последние минуты в покое и созерцании дорогого для сердца образа. Ещё в те дни, мучаясь от нехватки ци в теле из-за действий генерала, Тан Цзэмину хватало лишь взгляда на Лю Синя, и тупая ноющая боль тут же принималась таять подобно льду под палящим солнцем, словно даже вид этого человека обладал лечебными свойствами. Смотря на него сейчас, Тан Цзэмин чувствовал, что боль помаленьку отступает, словно уносясь тёплой весенней водой. Набрав полную грудь воздуха, что немного ослабил давление, он заговорил: – Нам придётся задержаться здесь. Печать в моём теле... скоро сломается и тогда у меня будет лишь два выбора: умереть или потратить семь лет на принятие своей силы, – переведя дыхание, он продолжил: – Глава Цзян сказал, что оставаться здесь слишком опасно, потому что если что-то пойдёт не так, под удар попадёт весь орден. На этом хребте есть несколько пиков, наполненных сильной духовной энергией, – на мгновение переведя взгляд на заснеженную вершину вдалеке среди облаков, Тан Цзэмин облизнул пересохшие губы и вновь вернул внимание к Лю Синю, не успев заметить, как плечи того мелко вздрогнули и тут же расправились, неподвижно застыв. Алые капли под белыми рукавами заскользили почти непрерывным потоком от силы сжавшихся ладоней в кулаки. – Он создаст массив, где снимет печать, и будет обучать меня духовным практикам для принятия и контроля силы. Он думает, что у меня большой потенциал, так что будет также и тренировать меня, чтобы я наверстал обучение своего поколения. Тан Цзэмин замолчал, чтобы дать себе время успокоиться. Семь лет висели гильотиной над его шеей. Даже мысль о столь долгой разлуке скручивала все внутренности, не давая вздохнуть. Через некоторое время справившись с болью, он через силу улыбнулся и позвал: – Ифу... Лю Синь молчал несколько долгих мгновений, после чего негромко произнёс ровным голосом: – Я обещал найти для тебя учителя. И я сдержал слово. – Что?.. – нахмурился Тан Цзэмин, подступая на шаг ближе и замирая под новыми словами. – Я давно планировал уехать из Яотина и изучал земли империи. Пэй Сунлинь провёл десять лет в поисках северян и убежища для них. Он и Ван Цзянь сказали мне перед отъездом, что запад – самое безопасное место, поэтому я выбрал именно эти земли, а когда ты предложил в той пещере отправиться в них, то не мешкая согласился. Я знал, что в этих землях есть четыре великих ордена, одним из которых является Юньшань. Он не самый сильный и не самый большой среди них, но его глава, Цзян Фэйсин, прославленный заклинатель и герой своего поколения, слава о котором простирается по всем императорским землям. И я в самом деле присматривался к нему. – Что ты имеешь в виду? – напряжённо спросил Тан Цзэмин, шаря растерянным взглядом по узкой спине с выступающими лопатками, что очертились ещё чётче под налетевшим на них холодным ветром. Лю Синь выдохнул, прикрыв глаза и чуть подняв голову, будто этот разговор начал его утомлять: – Я и не питал надежд на то, что мне удастся пристроить тебя в такой орден. Но всё вышло даже лучше, чем я планировал. – Присматривался к ордену? – Тан Цзэмин глубоко задышал, неверяще смотря во все глаза на Лю Синя. – Ты разве не знал, что такие места не принимают к себе людей просто так? Мне ещё предстоит перетолковать с теми старыми ослами, чтобы они и думать забыли о твоём изгнании. А если подумают, то я... – Конечно же я знал, что ордена не принимают к себе простых смертных, – просто ответил Лю Синь, открывая глаза и смотря на кружащиеся листья. – Но кто сказал, что я собирался остаться? – Я тебе не верю, – покачал головой Тан Цзэмин, отрицая услышанное, и усмехнулся: – Ты не мог думать о том, чтобы оставить меня. Это ложь. Ты обещал всегда быть рядом со мной. – Мм, – кивнул Лю Синь, всё также стоя к нему полубоком. Он выглядел расслабленно и спокойно, будто ведя ничего не значащую беседу о погоде, хотя даже когда говорил о ней, вёл себя более воодушевлённо, чем в этот момент. – Видимо, я тоже лжец. – Это неправда, – Тан Цзэмин сжал кулаки, пытаясь успокоить сбившееся с ритма сердце и что-то гнетущее, тёмное, задравшее рогатую голову где-то в груди. – Я тебе не верю. – Нет, ты веришь, – спокойно сказал Лю Синь. – Где-то в глубине души ты всегда знал, что я вовсе не такой человек, за которого ты меня принимаешь. Оглянись вокруг, разве может существовать в таком мире кто-то действительно добрый и искренний в своём стремлении помочь бескорыстно? Это даже смешно. – Ифу, – дрогнувшим голосом позвал Тан Цзэмин и шагнул ближе, желая дотронуться до него. – Не зови меня так больше, – резко произнёс Лю Синь и медленно обернулся, заставляя парня отступить. Вдох застрял в горле, когда Тан Цзэмин увидел его взгляд. Он уже видел его ранее, но приложил все силы, чтобы забыть этот холод и отчуждение, что в мгновение ока сейчас вернули его в те дни в Цайцюнь, заставив вспомнить ту прохладу в глазах, что в таких отрешённых эмоциях превращали тёплый янтарь в самые настоящие камни. Неживые и холодные, подсвеченные лишь солнцем, но не внутренним теплом. Тогда, в Цайцюнь, Тан Цзэмин не знал, почему спасший его благодетель внезапно стал смотреть на него с прохладой во взгляде как на прокажённого и начал вести себя с ним отчуждённо, словно не мог дождаться того мгновения, когда он оставит его в покое. Стараясь гнать от себя сковывающие всё нутро тревожные мысли, Тан Цзэмин старался угодить ему, чтобы вновь увидеть тепло в этом взгляде. Со всем усердием он мёл полы, пытался готовить, стирал одежду и всячески старался обустроить комфорт для этого человека даже в той бедной обстановке, в которой они жили в доме генерала. Просыпаясь за несколько часов до рассвета, Тан Цзэмин тихо готовил кашу и приносил с реки чистую воду, чтобы проснувшийся Лю Синь мог ещё немного понежиться на циновке и отдохнуть. После утренних приготовлений Тан Цзэмин тихо опускался рядом с ним, дожидаясь его пробуждения, и рассматривал красивое, словно только что расцветший снежный ирис, лицо. А днём, стоило Тан Цзэмину лишь завидеть его, он тут же бросал порученные генералом дела и срывался с места будто служка перед господином, чтобы переложить на себя бóльшую часть тяжёлой работы, взваленной на себя юношей. Но Лю Синь словно намеренно игнорировал его попытки сблизиться, отстраняясь с каждым днём всё больше и больше, отказываясь смотреть на него и мрачнея с каждым его действием всё сильней. Человеку, никогда не знавшему доброты, не на что было жаловаться, поэтому за всё время пребывания у злобной старухи Тан Цзэмин и не осознавал, что с ним обращались даже хуже, чем со скотиной. Тумаки и побои за малейшую провинность принимались как должное, а грубые слова и обвинения со спокойным принятием. Он не знал другого отношения, поэтому не держал обид и не чувствовал боли от злобы в свой адрес. Но лишь глаза, мягко светящиеся по началу, а после внезапно заострившиеся в золотые клинки, показали ему, что такое настоящая боль. Тан Цзэмин чувствовал себя бездомным бродячим псом, скитающимся по улицам от дома к дому и вечно гонимым со всех сторон. И вот однажды, наткнувшись на доброго хозяина, накормившего его со своего стола и обогревшего теплом, пёс на своей раненой шкуре прочувствовал всю доброту, но не успел даже отблагодарить своего человека, как оказался вышвырнут в холод и стужу на улицу. Жалобный скулёж рвался из глотки всякий раз, когда он видел отчуждение проявившего доброту незнакомца. Лишь изредка тот кидал ему кость, одаривая своим взглядом, а после и вовсе стал появляться перед ним без неё, оставляя истощённое тело на холодном ветру и промёрзлой земле. Ранее сносивший все удары, теперь пёс свернулся в клубок под крыльцом, с отчаянием принимая, что погибнет, не дождавшись весны. Собаки были самыми простыми существами в этом мире. Найдя хозяина, они надеялись, что им удастся прожить дольше и лучше, будучи обогретыми теплом и долей заботы, за которыми ранее могли наблюдать лишь со стороны. Но что им делать, когда хозяин одаривает лаской, даёт вкусить нечто иное кроме побоев, а после вышвыривает вон? Собачья шерсть истончается на тёплой подстилке, подшёрсток редеет и уже не может выносить лютого холода уличных морозов; их клыки затупляются и становятся слабее, как и когти, которыми они больше неспособны добывать себе пищу. А побои от всех остальных принимаются с тысячекратной болью, которая ранее не могла пробить их шкуру. Брошенный пёс обречён на погибель. Видя, как Лю Синь смеётся и приветливо ведёт себя с генералом, а при виде его закрывается и уходит в себя, Тан Цзэмин впервые узнал, что такое печаль и тяжесть на сердце. Он не понимал, чем вызвал такую перемену эмоций, но чувствовал за собой вину. Все в поселении называли его замарашкой и сиротой, не желая играть с ним и обходя стороной. Наверное, и сам благодетель не разглядел в нём ничего стоящего, раз оттолкнул его и отказывался смотреть, как бы Тан Цзэмин не искал тёплый отклик в его взгляде. Почувствовав тепло в груди и заботу о себе впервые, как теперь он мог жить без оглядки на эти чувства? Вкусив сладкий плод, разве мог он вернуться к своей прежней жизни, где ел только пепел? И как он мог стоически сносить удары, почувствовав мягкие поглаживания по шерсти? В тот день, сидя на крыльце и наблюдая за Лю Синем, обрабатывающим ивовые прутья для корзин, Тан Цзэмин решил, что если и сегодня этот человек оттолкнёт его, то он просто уйдёт в лес, где будет разорван дикими тварями. Всё равно никто не вспомнит о нём, и не будет скучать. Кому нужен безродный бездомный щенок вроде него? Вероятно, никто и не заметит его отсутствия, а может даже вздохнёт с облегчением. Есть ли смысл и дальше влачить жалкое существование в этой постыдной жизни с бесконечной тянущей на сердце тоской? Уже лучше смерть, чем воспоминания о нежных глазах и улыбке, которые он больше никогда не увидит. Когда Лю Синь внезапно развеял мрак и потянулся в ответ, Тан Цзэмин не стал вдаваться в анализ такого поступка, довольствуясь вернувшимся теплом и заботой, едва сдерживая счастливый скулёж. Отметая все странности тех дней, он отказался от них, заставив себя забыть то гнетущие время и полностью отдавшись тёплому взгляду, что повёл его за собой. – Ифу, прошу тебя, – протолкнув слова через судорожно сжавшееся горло, глухо сказал Тан Цзэмин. – Не делай этого со мной. Лю Синь окинул его сгорбленную фигуру нечитаемым взглядом и отвернулся. Тан Цзэмин едва не согнулся под тяжестью боли и рвущей на части обиды, что оплетала внутренности чёрными плетями. Рычащее нечто полоснуло по сердцу когтями, вынуждая сказать с неприкрытой обидой: – Ты не захотел, чтобы я называл тебя отцом, и я принял это, – севшим голосом проговорил он. – Прошу, не забирай у меня хотя бы это, ифу. – Я сказал, не называй меня так больше! – строго одёрнул его Лю Синь, срываясь на крик. Его брови сдвинулись в напряжении, а взгляд стал тяжёлым и жёстким. – Что может быть общего между человеком и заклинателем?! Ты в самом деле решил, что я и дальше стану растрачивать свою жизнь на тебя, повинуясь глупому детскому обещанию? Тан Цзэмину казалось, что в этот момент кто-то с силой ударил его в три разных части: голову, грудь и ноги, заставив его испытать приступ агонии. Казалось, всё тело закровоточило разом. Последние слова эхом пронеслись по сознанию, врываясь в ворота печати и хлеща по ней плетью. Сквозь муки и поглотившее его отчаяние он едва что-то видел перед собой, кроме яростных глаз, направленных на него. Лю Синь ровно продолжил, заводя руки за спину и наступая белыми сапогами на кровавые капли: – Я просил тебя не лгать мне. Я дал тебе шанс, но ты вновь предал моё доверие, – его губы мелко задрожали, когда он посмотрел на ещё ниже опустившего голову Тан Цзэмина, и спустя секунду сжались в плотную линию. Пустив все силы на то, чтобы голос его звучал всё также уверенно, он добавил: – Теперь о тебе есть, кому позаботиться. – Почему ты отталкиваешь меня? – едва слышно выдавил из себя Тан Цзэмин. – Я просто делаю то, что должен был сделать уже давно. Ты однажды сказал, что раньше я был слабым и оказался полностью прав. Так подумай, почему я вдруг связал свою жизнь с заклинателем, обладающим столь обширным потенциалом? Тан Цзэмин задрожал и уставился на него, не веря своим ушам. – Ты не можешь быть таким, – потрясённо пробормотал он. – В самом деле? – Лю Синь посмотрел на него всё с той же прохладой. – Забавно, ведь я тоже всё это время думал, что ты совершенно другой человек. Так с чего ты взял, что я соответствую твоим представлениям? – Прости меня, – задохнулся Тан Цзэмин, чувствуя рыдания, дравшие горло, будто кто-то плеснул в него раскалённый металл. Глаза обожгло от слёз. – Прости... Я всегда говорил, что смогу защитить тебя, но не смог ни от чего уберечь. Ифу, я стану сильнее, только не... Лю Синь усмехнулся, после чего опустил плечи и глухо рассмеялся: – Я не отталкиваю тебя. Говорю же, всё это было выгодой для обеих сторон. Я помог тебе, а ты мне. Но мы оба ошиблись друг в друге. Теперь о тебе есть, кому позаботиться, а я стал сильнее. Вот и всё. – Замолчи! – хрипло закричал Тан Цзэмин дрожащим голосом, поднимая на него мутный от слёз и боли взгляд. Он выглядел рассерженным и отчасти сбитым с толку, будто не мог принять сам факт этого разговора. – Не говори ни слова!.. Ты хоть понимаешь, что я семь лет тебя не увижу!? Всего несколько минут назад Тан Цзэмин хотел, чтобы Лю Синь взглянул на него, однако сейчас желал лишь спрятаться от этого жестокого взгляда, что немигающее уставился на него, не выражая ни тепла, ни участия к его мукам. Ранее всегда наполненные тёплыми чувствами, сейчас пара янтарных глаз феникса являла собой стылое равнодушие. В несколько мгновений Лю Синь расправил плечи и стал выглядеть немного выше, с прохладой взирая на него сверху вниз. Смотря на него такого, Тан Цзэмин внезапно осознал, что тот выглядит точно так же, как и в ту ночь в Яотине. Холодный и жестокий, возвышенный и демонстрирующий свою ярость и силу, не считаясь ни с чем остальным. Чужой. Кто-то незнакомый ему и недосягаемый. – Как ты можешь быть таким? – прохрипел Тан Цзэмин, проглатывая подступившую к горлу кровь. Что-то ломалось и разрушалось внутри, словно вековые деревья с треском падали от бушевавшего огня, опаляя всё жаром и гарью, что чернотой ложилась на сердце. – Ты в самом деле настолько жесток, что так запросто играешь чужими жизнями?.. – Я такой, какой есть. Простым людям не чужды обман и коварство, твои новые наставники непременно научат тебя всем различиям между нашими расами. Люди и заклинатели слишком разные, ты должен быть среди св... Тан Цзэмин почти услышал треск в груди, что порождали жестокие слова. Все его шесть чувств внезапно обострились на несколько секунд, после чего всё вокруг стало серым и невзрачным, потеряв краски. Только белоснежная фигура на фоне золотых листьев продолжала являть собой единственный вид, что притягивал взгляд. Он вдруг озлобленно выкрикнул, с хрустом сжав кулаки: – Замолчи! Закрой рот! Тан Цзэмин не собирался сдаваться, по-прежнему питая надежды на то, что вот-вот Лю Синь обернётся и с прежним теплом взглянет на него, прогнав боль. Он не мог поверить грубым словам и в то, что всё это время этот человек просто играл с ним, найдя в его лице доморощенного заклинателя для защиты. Совсем как подобранного с улицы пса, что держал на коротком поводке. Ему хотелось верить, что виной этой страшной иллюзии является сокрушительная боль от печати. Потоки ци всё выливались и выливались сквозь ходящие ходуном ворота, что вот-вот должны были слететь с петель. Лю Синь внезапно шагнул ближе и протянул руку к его лицу. Повинуясь двум тонким пальцам, Тан Цзэмин поднял голову. Надежда вспыхнула в его покрасневших глазах, с искрящейся мольбой взирая на человека перед собой. Сердце в отчаянии забилось, ожидая слов о прощении. Лю Синь сказал, внимательно смотря на него: – Посмотри на меня, я разбит и едва ли когда-нибудь соберу себя по частям. Я работал как проклятый, сражался, терпел унижения и страдания и всё потому... что я пожалел сироту. Отпрянув, он мягко тряхнул рукавами и развернулся. Осторожно пнув ворох листьев, что с шорохом замели собой кровавые пятна, он направился вперёд. Раскат грома прогрохотал над площадью. Несколько молний разрезали небо, ударяя в вершины гор. Холодный ветер налетел яростным порывом, и вода в ручьях вдруг принялась медленно покрываться тонким слоем льда. Несколько ветвей могучего древа гингко застыли и нагнулись к земле под тяжестью изморози. В начале осени дни и ночи постепенно становились прохладней, но мороз, внезапно ворвавшийся в это место, словно явил собой самую суровую зиму. Резкий всплеск духовной энергии породил собой ударную волну, едва не вырвав с корнем несколько деревьев и сметя собой каменные скамьи. Несколько людей в ближайших павильонах выбежали наружу, напуганные давящей силой, что едва не прижимала их к земле, и тут же увидели, что является источником энергии. Тан Цзэмин мелко дрожал, до побеления сжав руки с такой силой, что кости в них едва не раздробились в пыль. Чуть опустив голову, он исподлобья смотрел почерневшими глазами с бьющимися на дне алыми жилами на отдаляющуюся фигуру в белом, что всё также неспешно брела вперёд. Ворох листьев взмыл вверх, когда Тан Цзэмин резко сорвался с места, словно погнавшийся за добычей зверь. Всё вокруг расплывалось перед глазами, приняв невзрачный серый вид. Лишь силуэт впереди очертился кроваво красным, будто был единственным во всём мире. – Остановите его! – Он убьёт его! За грохочущим в ярости сердцем Тан Цзэмин не слышал предостерегающих криков, прорываясь вперёд и расталкивая людей. Чувствуя путы, которыми его пытались остановить и наложенные заклинания, что сетями набрасывали на него как на сорвавшегося бешеного пса, он внезапно вскинул руки, заставив несколько десятков человек разлететься по сторонам. Словно кукольные марионетки, заклинатели рухнули за его спиной, чувствуя давление на грудь, что не давала им подняться с земли. Колокольный набат звучал громким звоном на краю сознания. Стая птиц в тревоге сорвалась с ветвей и взмыла в небо. Вспышки молний заискрили с новыми силами, а грохот заглушал собой крики людей. Лю Синь шёл вперёд, не чувствуя приближающуюся опасность, будто находился в своих мыслях так глубоко, что ничто иное его больше не волновало. Встревоженные крики всех на площади в мгновение ока оборвались, когда озлобленный заклинатель внезапно налетел на человека со спины. Золотые листья поднялись в воздух, скрыв за собой две фигуры. Лю Синь замер, чувствуя руки на поясе, что крепкой хваткой оплели его и прижали к чужой груди. – Забери свои слова назад, и я всё забуду, – едва дыша, Тан Цзэмин зарылся в мягкие словно сатин высочайшего качества волосы на затылке Лю Синя и тихо добавил со сквозящей мольбой в голосе: – Забери их, и я никогда не вспомню об этом. Клянусь, я всё прощу и забуду. Где-то неподалёку послышался шорох приближающихся капель дождя. Тяжёлые двери пагоды Луцзао распахнулись, ударяясь о стены. Вихрь кружащихся листьев рассеялся разом, когда Лю Синь резкой хваткой отцепил от себя чужие руки и шагнул вперёд, даже не оглянувшись. Кровь в жилах Тан Цзэмина на мгновение застыла, а ворота печати внутри него замерли, прекратив с грохотом дрожать. Казалось, весь мир схлопнулся разом на белоснежной фигуре, что всё дальше и дальше отдалялась неспешной поступью по заметаемым листьями тропам. Что-то рычало и выло в груди, а после вдруг жалобно заскулило, словно в нутро вонзили с десяток клинков, не пожалев силы удара. Еле перебирая лапами и содрогаясь от боли, окровавленный раненый зверь забился в самый тёмный угол души, опасливо мерцая залитыми слезами глазами. Первые капли дождя, упавшие на лицо и руки, Тан Цзэмин не почувствовал. Лишь тело начало наклоняться к земле под ослепляющей болью, не достигающей разум. Ранее чистые озёра глаз превратились в потускневшие болота, смешанные с грязными листьями, в которых кто-то тонул. Небо словно перевернулось, когда заливаемое дождём тело обессиленно рухнуло, замирая на земле и едва дыша. Блеклость мира постепенно таяла перед ним, пока Тан Цзэмин всё смотрел и смотрел вперёд на удаляющийся силуэт, постепенно растворяющийся в туманной завесе. Вспыхнувший над ним купол внезапно пролил свет и тепло, защищая его от дождя. Переливы светлой духовной энергии заискрились, окутывая небольшое пространство, когда мужчина шагнул под полог. Опустившись на колени рядом с едва держащимся в сознании Тан Цзэмином, Сун Цзявэнь приподнял его за плечи и прижал к себе. Тёплые карие глаза с беспокойством взглянули на него, а белая узкая ладонь легла на грудь, успокаивая неистовую боль своим теплом. Торопливый топот нескольких старейшин подоспел через пару секунд. – Глава Цзян, – обратился Сун Цзявэнь к тяжело дышащему мужчине, – пора. – Его духовная энергия сильнее, чем я думал, – встревоженно сказал Цзян Фэйсин, ощущая хлещущие по всей площади волны энергии. Посмотрев на старейшину Сун, он добавил: – Мне потребуется ваша помощь, если что-то пойдёт не так. С готовностью кивнув, Сун Цзявэнь вновь опустил голову и встретился взглядами с Тан Цзэмином, что невидяще смотрел на него в ответ. Разум изо всех сил старался подметить в склонившемся над ним лице знакомые черты, но все попытки разбивались об искрящееся тепло в светлых медового цвета глазах, не напоминающих собой ни капли жёсткости холодного янтаря. – Ни о чём не волнуйся, – услышал Тан Цзэмин тёплый голос, наполненный участием и заботой. – Мы позаботимся о тебе. Подняв его и подхватив за плечи, глава ордена и старейшина взмахнули руками, создавая общее заклинание перемещения. Клубы разрезаемого искрами тумана развеялись по ветру, когда трое человек скрылись на другой стороне. Ветер продолжал кружить листья, ветви качались, издавая шелест и гул. Вскоре на площади вновь опустело. Лишь одиноко стоящая фигура вдали дрожала под сильным дождём. _________________ 1. 炉灶 (lúzào) – очаг.