Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

Пролетев через ворота конюшни, гнедой конь встал на дыбы, издав громкое ржание и тем самым заставляя пару человек отшатнуться. Ноги в чёрных сапогах приземлились на землю, подняв небольшое облако пыли. Проигнорировав пару подоспевших к нему конюхов, мастер Циянь широким шагом преодолел расстояние к выходу и резко остановился. Грудь ходила ходуном от тяжёлого глубокого дыхания, которое так и не пришло в норму даже спустя четверть часа езды. Тревога словно мечом полосовала по встревоженному рассудку, не давая возможности ни уйти от ударов, ни найти в себе сил защититься. «Почему он вернулся так рано? – вопрос, преследующий мастера всю дорогу, стучал в висках, вызывая тупую боль. – Семь лет ведь ещё не прошли!» С силой зажмурившись и приподняв чуть подрагивающую ладонь к своему лицу, он снял маску. Под веками пекло и зудело, порождая желание с силой потереть глаза. Сжав руки в кулаки, мастер некоторое время безуспешно старался утихомирить скачущее в груди сердце и навести порядок в сумбуре разрозненных мыслей. Тяжело сглотнув из-за вставшего в горле кома, он чуть повернул голову и увидел в рядом стоящей бочке с водой своё отражение. Бледный лицом и больше похожий на призрака, впервые за последние годы Лю Синь видел себя в столь разбитом состоянии. Спустя миг его лицо исказилось маской неприязни, словно испытав отвращение к своей слабости, о чувстве которой он уже позабыл. Вновь прикрыв глаза и тихо выдохнув, он через силу заставил кулаки разжаться и перестать дрожать. Словно очутившись на миг в медитативном трансе, он простоял так ещё минуту, стараясь окончательно привести чувства и мысли в порядок. «Неважно, – тихо выдохнул он про себя. – Всё уже осталось в прошлом. Минуло целых пять лет». Спустя миг в его голове раздался одиночный короткий звук. Словно взорвавшаяся бомба на высокой горе породила сход снежной лавины. Вереница картин нахлынула разом, поражая стремящийся успокоиться разум. Лю Синь едва поборол в себе желание схватиться за голову, видя на обратной стороне век череду событий двух лет прошлой жизни. Звонкий радостный смех влетел в уши. Запахи цитруса и жжёной полыни окружили его. – Лю Синь… – Лю Синь… – Лю Синь… Звали его знакомые голоса со всех сторон. Сцепив зубы с такой силой, что скулы тенями проступили на бледном лице, Лю Синь вновь сжал кулаки и мелко вздрогнул, подавляя в себе желание закрыть уши. Холодный пот мелким бисером выступил на лбу, а сердце вновь ускорило ход. – Лю Синь… – Лю Синь… – Лю Циянь! На плечо мастера опустилась тяжёлая рука, заставив его распахнуть глаза и едва ли не подпрыгнуть на месте. Сделав рваный вдох и обнаружив, что вцепился в косяк двери с такой силой, что чуть ли не раздробил его, Лю Синь тут же отнял руку, стряхивая с неё пару щепок. Глубоко вздохнув, он развернулся, тут же встречаясь с обеспокоенным взглядом. – Бог ты мой… парень, ты похож на панду, – протянул мужчина, почёсывая чёрную бороду. – Когда ты спал в последний раз? Лю Синь, так и не сумевший побороть сумбурные чувства, сглотнул и снова повернул голову к бочке с водой. Под его глазами и впрямь пролегли тени, делая его похожим то ли на панду, то ли на речного столетнего гуя. – Так сколько ты не спал? – повторил мужчина. – Я не… – запнулся Лю Синь, сам не зная ответа на этот вопрос. Однако поняв, кто стоит перед ним, он собрался с силами и натянул на лицо безучастное вежливое выражение. – Всё в порядке, старейшина Гао, – склонил он голову в поклоне. Гао Тайжун¹ вскинул бровь и вздохнул. Это был высокий и крепкий мужчина лет тридцати пяти, с тёмными живыми глазами и волевым подбородком, поросшим короткой чёрной как смоль бородой. В отличие от всех старейшин ордена Юньшань, Гао Тайжун никогда не носил отличительных одеяний, предпочитая им простую синюю робу, что делало его неотличимым от обычного кузнеца. Кожаный фартук на нём явно говорил о том, что мужчина пришёл сюда прямо из кузни. Увидев испытывающий взгляд Гао Тайжуна, Лю Синь тут же понял причину его спешного прибытия и завёл руку за спину. Отцепив со своего пояса кобуру, внутри которой едва светился небольшой камень, он протянул её старейшине. Взяв ту в руки, Гао Тайжун провёл пальцем по духовному камню внутри. Воздух в том месте пошёл мелкой рябью и через миг в его ладонь лёг чёрный бамбуковый шест. Осмотрев его и заметив трещину, он поднял вопросительный взгляд на Лю Синя. – Не выдержал удар, – пояснил тот, снимая с запястья тонкий браслет с камнем поменьше и передавая старейшине. – Я столкнулся с низшими демонами. – Хм… – озадаченно нахмурился Гао Тайжун. – Нужно будет доработать. Камень почти исчерпал себя. Не думал, что это оружие будет жрать столько энергии, – подумав немного, он расплылся в широкой улыбке, сверкая загоревшимися новой идеей глазами: – В следующий раз поручу нескольким ученикам испытать его на наших демонах. Лю Синь неуверенно кивнул. Мало кто из учеников добровольно шёл на испытания оружия к старейшине Гао. Обычно это было вынужденной мерой в виде наказания, после которого те убегали из кузницы с воплями под его громогласный хохот, страшась после этого нарушать правила. За спиной Лю Синя в открытые двери конюшни влетали звуки возбуждённых человеческих голосов. Даже незнающий человек понял бы сразу, что сегодняшним днём произошло знаменательное событие, что и вызвало в ордене столь сильный переполох. Младшие ученики то и дело носились по каменным дорожкам, исполняя приказы старших; в сторону павильона Хупо, где проводились обеды, стягивались телеги со снедью и винными бочками. Ворохи лент и гирлянд из духовных камней тянулись от дерева к дереву, а звуки музыки с главной площади долетали даже досюда. Лю Синь почувствовал с новыми силами обуявшее его беспокойство, но не позволил тому отразиться на своём лице. Он спросил: – Старейшина Гао, за время моего отсутствия… в орден вернулся глава? Гао Тайжун свёл брови к переносице и задумался: – Так вот почему все стоят на ушах последние пару часов. Давненько я не видел этого идиота... – пробормотал он себе под нос, покручивая кончик усов двумя пальцами. – Простите, – позвал сбоку один из подошедших конюхов, – но что нам делать с этим конём? Повернувшись, старейшина и мастер увидели породистого жеребца, который фырчал и бил копытом, то и дело клацая зубами в сторону окруживших его конюхов. Лю Синь выдохнул и поборол в себе желание прижать руку ко лбу. Стремясь поскорей убраться из города, он вскочил на первую попавшуюся лошадь и пустил её вскачь. Старейшина с весёлым прищуром покосился на него и спросил: – Ты что, коня украл? – Я… – запнулся Лю Синь, намереваясь оправдать свои действия, но тут же понял, что коня он в самом деле просто украл. Глубоко вздохнув, он посмотрел на конюха, приняв сдержанный вид. – Отправьте его обратно в резиденцию Чу. Конюх опасливо покосился на злую зверюгу и судорожно сглотнул. Снова бросив на Лю Синя смеющийся взгляд, Гао Тайжун спрятал шест в кобуре и простодушно спросил: – Говорят, в главном зале готовится праздник, так что просто сходим, поедим, да? – Прошу простить, – поспешно отозвался Лю Синь и поклонился. – Наслаждайтесь праздником, старейшина Гао, а мне следует направиться в архив, после чего подготовить отчёт о выполненном задании для старейшины Ци. – Ой, да ладно тебе, – закинув руку на плечо Лю Синя, Гао Тайжун вывел его из конюшни. – У нас сто лет не было нормальных праздничных застолий. Ты вроде как и вовсе ни одного не застал. Скряга Ци Сюаньцзы ни за что бы не раскошелился на пышный праздник, так что в возвращении этого… – осёкся он и тут же исправился: – главы ордена есть свои плюсы. – Но я не… – предпринял новую попытку отказаться Лю Синь. – Вот и порешили! – вскинув руку с вытянутым указательным пальцем, Гао Тайжун развернулся и на ходу продолжил: – Ты не можешь оставить меня наедине с этими напыщенными снобами. К тому же, ты сломал шест, так что в уплату я требую обед. Жди меня на площади возле лестницы, а я пойду, переоденусь, – рассмеявшись, старейшина скрылся за углом. Лю Синь знал, что обычно старейшина Гао не жалует общие обеды, предпочитая посылать своих подручных за снедью и питаясь за закрытыми дверьми своей кузни. Было ли дело в том, что многие члены ордена смотрели на него свысока, или Гао Тайжун просто был занят настолько, что не желал тратить время на путь к павильону Хупо – Лю Синь не знал. Однако нередко замечал, что из-за необычного поведения этого мужчины даже учителя и ученики позволяли себе относиться к нему с меньшим почтением, чем к прочим старейшинам, зачастую и вовсе демонстрируя открытое пренебрежение. А узнав, что в последнее время он занят изготовлением оружия для простых смертных, и вовсе перестали смотреть в его сторону. Впрочем, казалось, Гао Тайжуна не интересует ничего, кроме своей кузни и желания создавать оружие, а на чужое мнение ему было и вовсе плевать. Однако даже несмотря на то, что всеобщее пренебрежение делало их в некоторой степени плывущими в одной лодке, Лю Синь с сомнением отнёсся к этому предложению. Сам он также предпочитал лишний раз не появляться в павильоне Хупо, обедая в мастерской или у себя дома. И лишь изредка, когда сил не оставалось на приготовление даже лёгкого перекуса, он выбирался в обеденный павильон, где за всё время приёма пищи не поднимал глаз от своей миски. Решив, что первым делом направится в архив, сдать привезённый с собой ларец со странным камнем, а после попросит одного из учеников передать извинения старейшине за невозможность присоединиться к нему за обедом, Лю Синь выдохнул и направился вверх по небольшому склону. Мысли всё ещё пребывали в сумбуре, а мышцы в теле были словно скованы льдом, отчего шаг его был чересчур медленным. Поймав себя на столь жалком ощущении, Лю Синь постарался абстрагироваться от раздражающего чувства из переплетений тревог и неуверенности. Вопреки всеобщей радости и праздничной атмосфере вокруг, он чувствовал себя приговорённым, добровольно идущим на казнь. Первой мыслью, что посетила его, едва он вскочил на коня, спешно покидая резиденцию Чу, – было решение гнать его прочь от города и от горы. Забиться в глухую дыру, как он когда-то планировал, и провести там остаток дней. Но лишь первый поток ветра хлестнул в лицо, как все подобные планы вылетели напрочь из его головы. Он не был трусом, неспособным принять свои действия и вызванные ими последствия, а потому примет их лицом к лицу. Осталось лишь прийти в себя после столь неожиданного потрясения, что пошатнуло в нём цитадель отчуждённости, которую он выстраивал все эти годы камень за камнем. Прошло пять лет. Жизнь изменилась и он вместе с ней. У него были планы, амбиции и решения, от которых он не был намерен отступать, даже если что-то пошло вдруг не так. Почерпнув из этих мыслей немного уверенности, что чуть умерила бушевавшее в груди пламя, Лю Синь глубоко втянул воздух и вышел на главную площадь, на другой стороне которой одна из дорог вела к зданию архива. Минуя скопления людей, которые заканчивали последние приготовления к празднику, Лю Синь едва не столкнулся с парой старших учеников. Окинув того прохладными взглядами, двое парней двинулись дальше, не поприветствовав мастера даже кивком головы. Как и обычно не обратив на это внимание, Лю Синь почти достиг конца площади, когда толпа вокруг зашумела, принявшись выкрикивать и свистеть. Все на площади повернулись в одну сторону и быстро направились ближе к широким каменным ступеням. Боясь быть задавленным хлынувшей толпой, Лю Синь ловко пробрался меж людей и остановился чуть сбоку на небольшом пятачке возле дерева. В воздухе парили конфетти, и играла музыка зачарованных цитр, усиливая праздничную атмосферу. Лица всех учеников светились радостью, кто-то даже посылал в воздух столпы искр, что парили над головами всех жителей ордена и складывались в приветственные надписи. За головами высоких учеников Лю Синь не мог рассмотреть, что происходит впереди на возвышении лестницы; и поскольку сквозь плотное скопление людей пробраться возможности не представлялось, он принял решение немного подождать. Он простоял так ещё немного, отделённый от всеобщего веселья, пока позади не послышался ледяной голос: – Пошёл прочь с дороги. Обернувшись, Лю Синь увидел учителя Ань Байсина² в светлых, широких одеждах, следом за которым шли трое его личных учеников. Мужчина являл собой горделивый, возвышенный вид, ни на кого не смотря и ступая по белокаменным плитам так, словно вся эта земля принадлежала лишь ему одному. Отступив в сторону и склонившись в поклоне, Лю Синь дождался, пока Ань Байсин пройдёт дальше и лишь после этого распрямился. Один из учеников чуть отстал от маленькой процессии и встретился взглядом с Лю Синем. В отличие от своих товарищей, которые лишь хмыкнули в сторону мастера и надменно вздёрнули подбородки, этот юноша мягко улыбнулся и поприветствовал его небольшим поклоном, лишь после этого поспешив вслед за своим учителем и друзьями. Лю Синь выдохнул, и потёр запястье, раздумывая, как долго продолжится всеобщее столпотворение. С возвышения доносился знакомый всему ордену стук посоха – Лю Синю даже не нужно было поворачивать головы, чтобы понять, кому он принадлежал. Что ж… в своих суждениях он не ошибся: глава в самом деле вышел из уединения раньше на целых два года. Казалось, только один человек в ордене не испытывает по этому поводу радости – лишь чувство смирения и каплю тревоги, до сих пор стучащей тупой болью в висках. Рядом с деревом проходило не так много людей, и Лю Синю пришлось лишь трижды уступить дорогу ученикам и учителям, прежде чем толпа в другой части площади за его спиной принялась вдруг расступаться и возбуждённо перешёптываться. Уловив настроение с задних рядов, впереди стоящие обернулись, вытягивая шеи и стараясь рассмотреть, что вызвало такое волнение. Неторопливо ступающий по мощённой каменными плитами площади, высокий юноша притягивал к себе все взгляды. Широкий разворот плеч, обтянутых синей тканью с щитками из серебра, узкая талия, опоясанная тяжёлым кожаным поясом и длинные сильные ноги, облачённые в чёрные штаны, заправленные в высокие тяжёлые сапоги. Пять лет оставили за собой изменения, отпечатавшись на прекрасном, мужественном лице. Уголок губ был приподнят в полуулыбке, что вынуждала притягивающую взор ямочку проявить себя на безукоризненно гладкой пшеничной коже щеки. Заострившийся взгляд и скулы, словно высеченные из камня, являли собой отголосок суровости и величественности. Его уже нельзя было назвать ребёнком, чьи глаза несколько лет назад светились подобно двум сапфирам с налетом наивности на дне кристально чистого ручья. Сейчас пара прекрасных глаз стала похожа на тёмное море, таящее на своём дне ледяные глыбы чёрных обсидиановых скал, несущих в себе несгибаемость и уверенность. Толпа роптала, спрашивая друг друга, кто этот незнакомец. Но кем бы он ни был, а являл собой уверенность такую, словно был рождён принимать почести и приветствия с присущей столь статному виду прохладой. Синие глаза, смотрящие прямо перед собой, в один миг увидели меж расступающейся толпы тёмный силуэт, стоящий на пустом пятачке возле дерева. Тут же на лице Тан Цзэмина отразилась радость, а глаза засветились, словно подсвеченные внутренним светом, когда он растянул губы в широкую улыбку и направился в его сторону. Ускорив свой шаг, тем самым он заставил толпу вмиг расступиться. Лю Синь оцепенел всем телом. Резко опустив голову, он забегал глазами по земле, раздумывая, как поступить. Столь прямолинейные действия подняли в душе едва сошедшее на нет смятение, породившее мысли вернуться к первоначальному плану – бежать. Однако подобное действие было бы сейчас низостью и нелепостью, недостойными мастера. Сжав кулаки со скрипом перчаток, Лю Синь услышал стремительно приближающиеся к нему шаги, и принял единственное верное, как ему показалось, решение – склонился в низком поклоне. На миг ему показалось, что все звуки вокруг разом исчезли. Повеяло ледяным ветром, когда статный молодой человек, не сбавляя ход, шагнул мимо, не удостоив согнувшегося в поклоне мастера даже взглядом. Оставив за собой лишь шлейф едва уловимого хвойного запаха и металла, он поспешил в сторону возвышения. Лю Синь продолжал стоять в поклоне ещё какое-то время, не сводя немигающего взгляда с сухого листка. Раздавленный чужим сапогом, он обратился в крошки и теперь вместе с порывом ветра уносился разбитыми частями в разные стороны, которые никогда больше не соберутся все вместе. «Всё правильно, – подумал Лю Синь. – Всё так и должно быть». Шум шелестящей листвы старого дерева слился с гулким перешептыванием толпы, когда Лю Синь вновь обрёл слух и распрямился, так и не поднимая взгляд от земли и не позволяя кому бы то ни было заглянуть в свои глаза. Тан Цзэмин, лучась всё той же улыбкой, в несколько шагов достиг подножия больших широких ступеней и взлетел по ним. – Учитель! – послышался его ставший ниже на пару тонов сильный голос. Толпа на миг замерла, во все глаза уставившись на главу Цзян, к которому подошёл неизвестный никому парень. И спустя миг все члены ордена поняли вдруг, кто он такой. Все эти годы они лишь слышали о неком Тяньгоу, который устроил переполох, что с того дня стремительно оброс слухами. Мало кто знал, как выглядел тот нарушитель: все пересуды сводились лишь к тому, что он вёл себя как дикарь, кидавшийся на каждого встречного и едва ли не атаковавший великих старейшин. Однако видя сейчас воочию этого статного молодого человека, лучащегося силой и уверенностью, даже те, кто все эти годы испытывал к нему неприязнь из-за слухов, желали сейчас добиться его расположения. Люди мигом стянулись ближе к лестнице, поздравляя всех троих с выходом из уединения. Третьим человеком, стоящим на вершине ступеней, был Сун Цзявэнь³. Воистину прекрасно сложенный молодой мужчина, что одним своим видом услаждал взор каждого, широко улыбался и принимал приветствия учеников. Он казался сошедшим с небес небожителем, чьи белые одежды с шёлковыми цветами, прошитыми золотой нитью, покачивались на лёгком ветру. Казалось, приветливая нежная улыбка была обращена на всех сразу, не обделяя вниманием никого из толпы. За его скромность и доброту ученики любили этого старейшину больше всех после главы ордена, ведь могли обратиться к нему с любой просьбой и никогда не получали отказ. Репутация этого мужчины была безукоризненной и чистой, словно горный ручей, а слава о его храбрости и порядочности простиралась даже за пределы целого округа. Сейчас, растянув губы в нежную улыбку и приблизившись к главе ордена и его ученику, он положил руку на плечо Тан Цзэмина и мягко сказал: – Ты так спешно сбежал, заставив своего учителя волноваться. Вернув ему улыбку, Тан Цзэмин посмотрел на Цзян Фэйсина: – Прости, учитель. Я услышал, что в городе какие-то беспорядки, поэтому тут же спустился. По толпе тут же прокатилась волна шепотков, начавшая свой путь с первых рядов: – Этот Тяньгоу действительно стал учеником главы ордена? – Новый ученик самого главы! – У главы новый ученик! Судя по всему, он старше Шэнь Фэйсяо! Цзян Фэйсин тихо стукнул посохом о пол и улыбнулся своему ученику, слыша все шепотки: – Следовало сперва поприветствовать старейшин. Но беря в расчёт то, что ты пять лет провёл вдали от настоящего мира, мне понятно твоё желание поскорее принять участие в заданиях. В будущем будет много возможностей, но не убегай больше, никому ничего не сказав. – Да, учитель, – кивнул Тан Цзэмин. Чуть повернув голову и увидев вышедших вперёд бессмертных старейшин, он глубоко вздохнул и шагнул им навстречу. Вытянув руки перед собой, Тан Цзэмин склонился в низком приветственном поклоне, как и подобает ученику. Казалось, вежливый жест впечатлил всех старейшин. Даже на лице Хэ Боляня⁴ отразилось небольшое довольство, сменяя неприветливый взгляд. Бессмертные ещё помнили, как они расстались с этим молодым человеком пять лет назад, чей нрав был столь необуздан, что он едва ли не атаковал их в полную силу. Все эти годы большинство из них таили намерение по возвращению главы ордена созвать особый совет, на котором потребовали бы изгнания столь дерзкого и необузданного юноши, чьё воспитание оставляло желать лучшего. Однако сейчас, видя в том лишь вежливость и спокойствие, переглянулись, находя в глазах друг друга сомнения к ранее принятому решению об изгнании. Цзян Фэйсин, словно распознав в них первую ступень к принятию своего ученика, не мог не почувствовать облегчение, испустив тихий вздох. – Ванъюй провёл в массиве пять лет, – сказал он, – за которые познал множество техник и досконально изучил правила нашего ордена. Ванъюй. Тан Ванъюй. Стоящий под деревом Лю Синь почувствовал дрожь во всём теле и мигом обернулся. Взгляд потрясённых глаз метнулся в сторону возвышения, тут же сталкиваясь с Цзян Фэйсином, что уже смотрел на него. Глава ордена и мастер поддерживали зрительный контакт пару мгновений, за которые, казалось, провели целый диалог, после чего Цзян Фэйсин едва заметно кивнул и снова обратил внимание на своего ученика. ________________________ 1. Гао Тайжун – раненный старейшина из 106 главы, спасённый Лю Синем. 2. Ань Байсин – учитель из 110 главы, который принёс весть о нападении на город Цзянань. 3. Сун Цзявэнь – старейшина, проявивший интерес к Лю Синю в 108 главе. Направился в массив вместе с Тан Цзэмином и Цзян Фэйсином. 4. Хэ Болянь – старейшина (с косой) из 106 главы, который сперва допрашивал Лю Синя, и на которого после вызверился Тан Цзэмин.