༄ ༄ ༄
Лю Синь медленно брёл по тёмной тропе вверх по горе. Он уже и не помнил, когда его шаг был столь лёгок, словно вот-вот мог оторвать его от земли. Ночью дороги ордена были освещены небесными круглыми фонарями, но тропа, по которой сейчас шёл Лю Синь, была едва различима во тьме парящими вокруг светлячками. Хребет Тяньцзинь носил своё название неспроста. Во мраке ночи он словно в самом деле представлял собой млечный путь, простираясь на многие ли вперёд и светясь раскрывающимися с наступлением ночи пестрящими разными красками большими цветами. Подобно звёздам, они выныривали из тьмы, мириадами ярких пятен покрывая все горы и делая их похожих на самое настоящее небесное полотно. Вид уходящего вдаль простора был столь величествен и прекрасен, что неторопливо шагающий Лю Синь принял решение остановиться, чтобы немного полюбоваться открывшимся со склона красотами, только сейчас поняв, что ни разу не делал этого за последние годы. Сев на камень у небольшого ручья, он смотрел на простор, окружённый парящими светлячками. Пять лет, проведённые словно в забвении, за последний день будто смывались течением бурной реки. Поток был столь сильным, что Лю Синь чувствовал себя брошенной в него веткой, которую кидало и разбивало об острые камни, стремясь обломать все сучки и наросты, чтобы добраться до сердцевины. Весь спектр испытанных за сегодня чувств превышал все эмоции, что он чувствовал за последние пять лет, словно и впрямь был во сне и только сегодня проснулся. Нахлынувшие разом чувства были такими всепоглощающими, что Лю Синь и сам не заметил, как мелко задрожали его плечи. Опустив голову, в ночной тишине он дрожал, в кои-то веки не пытаясь подавить чувства. Приподняв голову, он позволил губам растянуться в облегчённую улыбку, а слезам сорваться с ресниц. Радость переполняла его, а чувство удовлетворения и облегчения, схлестнувшись воедино, разом разбили все звенья массивной цепи на душе. И вместе с этим что-то выло и царапало сердце в груди, словно пытаясь вернуться куда-то, не в силах вырваться с ещё более прочной цепи. Но за оглушающим чувством радости горестный плач оказался незамеченным разумом. Поздравления главы ордена и выкрики в честь его нового ученика взлетали до небес с новыми силами и долетали даже досюда, туда, где всё было окутано мраком и тишиной. В один момент прозвучала серия тонких свистков и росчерки огня ринулись в небо, усыпая его мириадами вспышек, складывающихся в поздравительные надписи. Свет от искр озарил одиноко сидящего молодого мужчину на несколько мгновений. Лю Синь тихо рассмеялся, даже не пытаясь утереть слёзы, бегущие по щекам непрерывным потоком. Преследующая его все эти годы тень неуверенности в действиях пятилетней давности окончательно растаяла сегодняшним вечером в праздничном зале. Тогда, приняв решение, изменившее его жизнь и жизнь его подопечного, он всегда старался придерживаться мыслей о правильности такого поступка. Тревоги нередко пытались одолеть его в особенно тяжёлые дни, однако видя и понимая принцип принятия в заклинательский мир, он отрицал все сомнения о том, что поступил где-то неправильно. А сегодня, увидев словно расцветшего Тан Цзэмина, пышущего силой и жизнью, как он мог ещё в чём-либо сомневаться? Глубоко втянув воздух и чувствуя себя наконец-то живым, Лю Синь поднялся и направился вверх по горе, где находился его Заоблачный павильон. Уже глубокой ночью, засыпая в своей постели и балансируя на грани сна, прокручивая в сотый раз момент неожиданной встречи, Лю Синь так и не смог скрыть играющую на губах лёгкую улыбку. Завтра всё для него вернётся на круги своя, но сегодня он мог позволить себе испытать несколько греющих душу эмоций. Заоблачный павильон располагался в северной части горы, где поблизости не было прочих строений. Некогда бывшее горечавковое поле уже много лет было обращено в пустошь и заросло сорняком, который не мог вырубить ни один плуг. Старая ива на берегу небольшого озера наполовину ушла под воду, а оставшаяся на поверхности крона мягко покачивала серёжками под небольшим ветром. Тихое журчание небольшого, впадающего в озеро водопада у скалы, было единственным звуком в этой части горы, окружённой высокими многовековыми деревьями. Пламя одинокой свечи уже давно потухло, а единственный фонарь на крыльце внезапно погасил нахлынувший ветер, когда тень, стоящая в углу комнаты, отделилась от мрака и шагнула вперёд. Шаги в тяжёлых сапогах не оставляли за собой скрипа старых половиц, ступая медленно и осторожно. Вспыхнувшее мягкое сияние на кончиках указательного и среднего пальца на миг выдернуло из мрака лицо в чёрном платке. Протянув руку, вторженец коснулся лба хмурящегося в тревожном сне Лю Синя. Через мгновение лицо того расслабилось, а дыхание выровнялось, став глубоким и спокойным. Разжав кулаки, в которых до скрипа сминал одеяло, Лю Синь глубоко вздохнул и перевернулся на спину, приняв расслабленную позу. Уязвимое чувство, ранее испытанное им днём, не шло ни в какое сравнение с тем, что отражалось сейчас в глазах, следящих за ним из темноты комнаты. Синие глаза на миг скрылись за веками, а когда вновь приоткрылись, то не смогли оторваться от мирно спящего молодого мужчины до первых солнечных лучей, коснувшихся пустынной земли павильона. ________________________ 1. Хуа Фэйфо – старейшина (в лиловом), впервые появившаяся в 106 главе.Глава 115. Бурное течение реки
2 ноября 2021 г. в 20:08
К возвышению стягивались всё новые и новые учителя, чтобы засвидетельствовать своё почтение перед главой ордена. Старейшины взяли Тан Цзэмина в кольцо, рассматривая со всех сторон и задавая вопросы.
Как бы ни старался, Лю Синь не мог расслышать, о чём именно они говорили из-за вновь зашумевшей толпы, причиной которой стал спустившийся к ней Сун Цзявэнь. Однако внимательно смотря на лица каждого из этих бессмертных, он подмечал, что те светятся любопытством и одобрением от полученных ответов, а их настороженность с каждым словом теряет свою прежнюю силу. Тан Цзэмин учтиво отвечал на вопрос каждого из них и, казалось, прекрасно справлялся, потому как некоторые из старейшин даже одобрительно покачивали головами, а старейшина Хуа Фэйфо¹ так и вовсе расплылась в широкой улыбке, скрывая редкие смешки за расписным круглым веером. Даже Ци Сюаньцзы сменил гнев на подобие милости, прекратив метать молнии из глаз.
Наблюдая за этим, Лю Синь чувствовал, как тревожное чувство в груди медленно отступает, уносясь первыми волнами спокойствия и облегчения. Простояв так ещё немного, он опустил голову и развернулся, чтобы обойти площадь и направиться к архиву.
– О, вот ты где, – шагнул ему навстречу Гао Тайжун.
В кои-то веки сменив свою робу на простой тёмно-серый халат и собравший волосы на затылке шпилькой, которая ранее судя по шляпке была обычным гвоздём, он, казалось, чувствовал себя неловко в таких одеяниях.
Проведя по груди рукой, пытаясь расправить несуществующие складки, Гао Тайжун кивнул:
– Ну что, пошли? Чем раньше прибудем в павильон, тем лучшее место займём, да?
– Старейшина Гао, – склонил голову Лю Синь в вежливом поклоне, – прошу простить, но я не смогу составить вам компанию.
Пропустив его слова мимо ушей, Гао Тайжун вытянул шею, разглядывая стоящих на возвышении людей.
– Кто тот парень? Приглашённый заклинатель? И чего все на него так уставились? Хм… – оглядывая высокую крепкую фигуру в окружении старейшин, он немного пораскинул в уме и пришёл к выводу, что такой человек мог бы помочь ему в испытании пары новых оружий.
Поддавшись интересу старейшины и тоже обернувшись к возвышению, Лю Синь увидел смеющегося вместе со старейшинами Тан Цзэмина и замер, не в силах отвести глаз. Высокий и статный, он притягивал взгляд, излучая как праздность и вольность, так силу и мощь, текущую в нём вместе с кровью. В этот момент Лю Синь остро осознал все изменения, отразившиеся на этом человеке.
В груди отчего-то сильно заныло и вместе с тем опалило чувством довольства. Проигнорировав ощущения, причина возникновения которых была для него неизвестна, Лю Синь глубоко втянул воздух.
Поняв, что его взгляд задержался дольше положенного, он развернулся к старейшине и уже собирался ответить, когда из толпы сбоку послышались возмущения: кто-то нагло расталкивал народ локтями, с раздражением в голосе веля всем расступиться.
– Боже мой! Столпились так, словно здесь раздают бесплатное мясо!.. – недовольно цыкая и отряхивая халат, из толпы шагнула молодая женщина в серо-белом халате и туго стянутым хвостом на макушке, то и дело метая недовольные взгляды по сторонам. Двое одиннадцатилетних мальчиков, идущие рядом с ней, увидев Лю Синя, тут же подбежали к нему и схватили за руки:
– Старший брат Лю! Старший брат Лю! – выкрикивали они наперебой, кружась вокруг него.
– Братец Лю, пошли со мной на праздник!
– Братец Лю, идём лучше со мной!
Мальчишки кричали и тянули его в разные стороны до тех пор, пока подошедшая женщина не схватила их за уши.
Поцыкав, она усмехнулась:
– Щенятки, если не успокоитесь, я живо отправлю вас домой и оставлю без сладкого.
– Мама-а-а! – заворчали дети, но поняв, что без обещаний вести себя хорошо из цепких пальцев матери им не вырваться, тут же подняли головы и замерли, поджав дрожащие губы.
Две пары больших словно блюдца глаз постепенно наполнялись слезами, неотрывно глядя на женщину.
Снова цыкнув и поддавшись двум умилительным лицам, та ослабила хватку, за что тут же была удостоена двух вытянутых языков и весёлых смешков.
Повернувшись к возвышению и увидев, кто стоит на нём, братья указали в ту сторону пальцами и в унисон крикнули:
– Это Тяньгоу! Я его помню! – и вприпрыжку ускакали, чтобы рассмотреть его поближе.
Лян Банци была травницей, имеющей в своём подчинении целый корпус, напрямую работающий с павильоном целителей. А также являлась единственным человеком в ордене, с которым Лю Синь контактировал больше всех остальных. По этой причине он знал, что если при внезапном столкновении с Гао Тайжоу он мог придумать основание для отказа не посещать праздничный банкет, то с этой женщиной не сработали бы никакие отговорки.
Добрая по характеру, она редко демонстрировала эту черту, чаще предпочитая язвить на всё и вся, когда пребывала в плохом настроении. А пребывала она в нём бóльшую часть времени. Вот и сейчас, чувствуя недовольство из-за того, что ей пришлось с трудом пробираться через плотное скопление народа, она закатывала глаза на каждый взрыв выкриков шумной толпы.
Покачав головой и скрестив руки на груди, Лян Банци сказала:
– Что ж… полагаю, никого из нас троих особо не желают видеть на общем празднике, так что лучше будет отправиться всем вместе, чтобы чувствовать себя менее неловко.
Гао Тайжун быстро закивал, переводя воодушевлённый взгляд на Лю Синя.
Лю Синь хотел было открыть рот, чтобы попытать удачу в отказе, но Лян Банци тут же вскинула брови, тем самым говоря о его заведомо провальной попытке.
Пораздумав немного и почувствовав, что в самом деле немного проголодался, поскольку не ел со вчерашнего вечера, он лишь испустил тихий вздох и кивнул.
Все люди постепенно стягивались к павильону Хупо. И Лю Синю не оставалось ничего другого, кроме как последовать за своими спутниками, ведомый за руки двумя радостными детьми.
Павильон Хупо представлял собой общую столовую, а также место, где проводилось большинство малых банкетов. Цзян Фэйсин был простым человеком. Даже несмотря на то, что он занимал высший пост в ордене, он не жаловал чрезмерного внимания к своей персоне, а потому не стал устраивать празднество в главном зале Луцзао, куда поварам и младшим ученикам пришлось бы бегать чуть ли не через весь орден.
Под сводами просторного павильона Хупо от стены до стены тянулись янтарные гирлянды духовных камней, меж которых плавно парили зачарованные шёлковые птицы, золотые бабочки и светлячки. Светлые каменные стены были увешаны гобеленами: белыми, золотыми и алыми, пестря яркими диковинными цветами и изысканными блюдами.
Празднества в ордене действительно устраивались нечасто, но если уж были, то только с размахом. Выход главы из массива стал поводом для пышного застолья, чему все жители горы были несказанно рады. Столы ломились от еды и вина, а на лицах учеников сияли радостные улыбки. Самостоятельно аккомпанируя праздничной атмосфере, цитры и пипы на открытом балконе второго этажа наигрывали весёлые мелодии, раззадоривая стекающихся внутрь людей, а меж столами сновали младшие ученики, заканчивающие последние приготовления к празднику.
Место старейшин было на возвышении за большим столом из красного дерева, где помимо них свои места также заняли и их личные ученики. Перед ступенями напротив стола расположились учителя, с сидящими за их спинами мастерами, и лишь позади них через проход все остальные ученики.
Выбрав место на ученической половине через широкий проход, все пятеро вынужденных спутников опустились за небольшой стол, уже заставленный яствами.
Зажаренный с овощами фазан, османтусовые пироги, запечённая с ягодами годжи, рыба в апельсиновом соку и бесчисленное количество салатов и закусок переплетением запахов ударили в нос.
Двое мальчишек, сев по бокам от Лю Синя, тут же принялись накладывать себе пироги и пирожные, игнорируя протянутые матерью блюда из мяса и рыбы, отчего Лян Банци лишь снова закатывала глаза и негодующе цыкала.
Лю Синь сидел спиной к проходу, через который восседали старейшины и их личные ученики, так что слышал лишь шум с той части зала из всё непрекращающихся поздравлений и приветственных речей.
С начала банкета прошло всего ничего, когда со стороны выхода послышался радостный крик и торопливые шаги, срывающиеся на бег.
– Учитель!
Успевший переодеться в парадные одеяния, Шэнь Фэйсяо сверкал подобно драгоценному камню на изысканном гребне.
– Сяо-эр! – воскликнул Цзян Фэйсин, поднимаясь со своего места и широко улыбаясь.
– Ха-ха-ха! – Шэнь Фэйсяо счастливо рассмеялся и поспешил к нему, пролетая ступени. Достигнув учителя, он мигом бросился к нему с крепкими объятиями, под силой которых Цзян Фэйсин чуть покачнулся и рассмеялся.
Большинство старейшин за столом в унисон вздохнули и неодобрительно покачали головами. Этого ученика уже ничто не исправит. Даже несмотря на то, что Шэнь Фэйсяо воспитывался главой с раннего возраста, что делало их отношения больше похожими на связь отца и сына, столь неподобающее поведение было неуместным под взором тысячной толпы. Однако ни Шэнь Фэйсяо, ни Цзян Фэйсин, казалось, не обратили на это никакого внимания, осыпая друг друга приветствиями.
– Учитель, почему ты не сказал, что вернёшься раньше? Ты забыл про своего ученика? – надул губы Шэнь Фэйсяо, выпустив учителя из объятий.
– Прости, Сяо-эр, – улыбнулся Цзян Фэйсин, мягко похлопывая его по плечу. – Мы решили… сделать всем сюрприз.
Шэнь Фэйсяо рассмеялся и несколько раз кивнул, удовлетворённый ответом:
– Я не успел приготовить достойный подарок, но позволь продемонстрировать кое-что.
Со взмахом руки Шэнь Фэйсяо сквозь распахнутые двери павильона влетела стая небольших красных птиц, похожих на фениксов. Пылая жаром и расплёскивая вокруг себя огненные конфетти, прекрасные птицы воспарили над головами людей, кружа в изящном танце.
Цитры и пипы заиграли громче и веселей, наполняя зал переливами звонких мелодий.
Сделав несколько витков по залу, птицы воскликнули и поднялись к потолку, разом расправляя свои крылья во весь размах. В следующее мгновение, взмахнув огненными хвостами, они осыпали всех неисчислимым множеством искр.
Толпа принялась хлопать и свистеть; некоторые подняли руки, касаясь огня, который казался лёгким и нежным пухом, едва согревающим чужие ладони.
Словно почерпнув сил из выкриков ликующей толпы, птицы принялись изливать всё больше сияющих брызг и огня, и вскоре все в зале начали ощущать, что жар от них постепенно усиливал свою мощь. Уже не кажущимся тёплым, а самой настоящей неистовой стихией, набирающий свои обороты с каждым взмахом птичьего крыла, пламя распространилось под потолком.
Со вспыхнувшим огнём глаза сидящего за столом Тан Цзэмина засветились едва уловимым пурпурным светом, поднявшимся со дна зрачков.
Лицо Шэнь Фэйсяо было сосредоточенно на взятии силы под контроль, отчего та в ответ только сопротивлялась, грозясь сжечь всех присутствующих заживо.
Цзян Фэйсин уже поднял руку, чтобы остановить пламенный поток, поняв, что его ученик не справляется, как вдруг стая призрачных лебедей с единым клёкотом взмыла вверх, устремляясь в центр бушующего огненного водоворота.
Жертвенно пробив огненную завесу своими телами, они раскинули огромные крылья, выпустив десятки снежно-белых лучей. Распространив от себя ледяной поток, в следующий миг лебеди разбились на сотни осколков и свели на нет бесконтрольное пламя, оставляя после себя лишь мягко парящих шёлковых и огненных птиц, золотых бабочек и светлячков.
Толпа зашумела с новыми силами, когда с потолка спланировало несколько первых снежинок. Мягко кружась, они исчезали ещё на подлёте, так и не достигая чужих рук и голов, словно не позволяя им к себе прикоснуться. Несколько младших учеников даже подскочили на ноги, принявшись подпрыгивать за парящим снегом. Никто из них никогда ранее не видел силу такого духовного корня, оттого мигом пришли в неописуемый восторг, с восхищением поглядывая в сторону второго ученика главы ордена.
– Очень хорошо, Мин-эр, Сяо-эр, – одобрительно покачал головой Цзян Фэйсин. Даже несмотря на то, что его первый ученик едва не потерпел провал перед всем орденом, учитель был горд, игнорируя направленные на себя скептические взгляды старейшин.
Шэнь Фэйсяо расплылся в довольной улыбке, а Тан Цзэмин лишь кивнул, отпивая вина и сидя всё в той же позе.
Подойдя к нему ближе, Шэнь Фэйсяо неловко рассмеялся, падая на место рядом и хлопая его по плечу.
– Спасибо за помощь. Было бы немного неловко, если бы я спалил весь зал.
– Да уж, – с ленцой протянул Тан Цзэмин, наливая им обоим вина. – Такой праздник бы надолго запомнили.
Шэнь Фэйсяо улыбнулся и хотел что-то сказать, переводя взгляд с Тан Цзэмина в сторону ученической половины зала, но Цзян Фэйсин прервал его:
– Не забывай о контроле, Сяо-эр, – мягко пожурил учитель. – Меня долго не было, но, я надеюсь, ты не забывал об учениях, которые я преподавал тебе раз в год?
– Ха-ха, – выдавил нервный смешок Шэнь Фэйсяо, утыкаясь в чашу с вином. – Конечно же нет, – невнятно буркнул он, стреляя беспомощным взглядом в сторону Тан Цзэмина.
Ни один ученик не мог оставаться без учителя на столь долгое время, будучи представленным лишь самому себе. Поэтому каждый год Шэнь Фэйсяо направлялся на гору Гуань, чтобы получить наставления от учителя и практиковать их до следующего визита. Ни учителя, ни другие старейшины ордена были неспособны обучать ученика самого главы, поскольку его обучение разительно отличалось от всех прочих, принимая техники лишь своего учителя.
Через несколько тостов от учителей старейшина Хэ Болянь вдруг заговорил, обращаясь к главе:
– Я надеюсь, второй ваш ученик в полной мере овладел контролем над своей силой?
Все старейшины, которых интересовал данный вопрос, как один обернулись в сторону главы ордена и его учеников.
Цзян Фэйсин глубоко вздохнул и неторопливо ответил:
– Мин-эр проявил исключительные способности и в полной мере обуздал свою силу, старейшинам не о чём беспокоиться. Поскольку теперь духовный корень моего ученика не представляет угрозы ни для него самого, ни для ордена, дальнейшее своё обучение он продолжит здесь.
– Тогда позвольте нам испытать его, – согласился Хэ Болянь, перекладывая косу на другое плечо. Глядя на Тан Цзэмина с любопытством, он в самом деле желал испытать силы этого человека, всё ещё помня, какой необузданной и исключительной мощью он обладал.
Тан Цзэмин медленно втянул в себя воздух, словно ощущая усталость, и вежливо произнёс:
– Я с радостью приму учения от почтенных старейшин.
Удовлетворившись ответом, бессмертные подняли тост.
Снег продолжал мягко кружить по залу, складываясь в изящные фигуры и переплетения, дразня раззадоренных учеников.
Лю Синь чуть поднял взгляд, смотря на парящие снежинки и слыша где-то на границе сознания тонкий звон колокольчиков, который полностью заглушил собой все разговоры в зале. Губы его в удивлении чуть приоткрылись, когда прямо перед его глазами мягко спланировала одна единственная снежинка, отделившаяся от других.
Медленно протянув руку в тонкой кожаной перчатке, Лю Синь раскрыл ладонь. Снежинка мягко опустилась прямо в её центр и замерла, переливаясь нежными искрами и отражая золотые блики над его головой, что делали её похожей на чистейший алмаз. Едва уловимо вспыхнув голубым светом, в следующий момент снежинка преобразовалась во что-то иное, чем-то напоминающее подобие иероглифа, и тут же исчезла, оставив после себя небольшую каплю. Лю Синь был так заворожён, что по наитию притянул руку ближе, бережно держа каплю и поддерживая тыльную сторону ладони второй рукой. А спустя миг весёлые крики двух вернувшихся за стол детей выдернули его из транса и заставили отстраниться, чтобы в следующую секунду вытереть руку о халат на груди.
Последующие пару часов поздравительные речи и бесконечные вереницы подарков текли со всех концов зала. Люди стягивались ближе к возвышению, чтобы проявить уважение к старейшинам и познакомиться с новым учеником, признав в нём сильного заклинателя.
С каждым новым выкриком «за господина Тан!» ледяные оковы в душе Лю Синя звено за звеном разбивались, позволяя страхам и тревогам медленно отступать. Даже тень улыбки проскользнула на его губы, тем самым заставив сидящих напротив него мужчину и женщину поражённо переглянуться:
– Ты что… улыбаешься? – с неподдельным удивлением спросила Лян Банци, впервые увидев его улыбку.
Лю Синь на миг напрягся и принял свой обычный сдержанный вид:
– Нет, – опустив голову, он зарылся палочками в свою чашу с пресным рисом.
Приподняв уголок губ, и потеплев глазами, Лян Банци вдохнула и отпила вина. Посмотрев за спину Лю Синя через проход, она вдруг скривила губы и с ядом в голосе произнесла:
– Вот ведь гадина.
Подняв вмиг наполнившиеся волнением глаза, Лю Синь проследил за её взглядом и обернулся. Испустив облегчённый вздох, он увидел, как Ань Байсин, ранее произносящий речь перед столом старейшин, теперь сидел рядом с Ци Сюаньцзы, заботливо подливая ему вина. Поскольку у старейшины Ци не было личных учеников, Ань Байсин решил позаботиться о комфорте бессмертного этим вечером, выдвинув свою кандидатуру.
Вновь смерив учителя Ань неодобрительным взглядом, Лян Банци презрительно фыркнула:
– Старейшины позволяют ему некоторые вольности лишь потому, что он создал «Взор Бога», с помощью которого нам удаётся лечить даже самые тяжёлые раны. Без этого ему ни за что бы не удалось достичь такого расположения и привлечь к себе внимание. Полагаю, он имеет все шансы стать ещё одним старейшиной, если создаст ещё что-то выдающееся.
Лю Синь развернулся обратно, медленно пережёвывая еду и храня молчание.
– Одного этого мало, чтобы заполучить пост старейшины, – сказал Гао Тайжоу, вгрызаясь в копчёное рёбрышко, щедро политое острым соусом. – Но то, что он уже почти достиг бессмертия, явно прибавляет ему очков.
Лян Банци цыкнула и отряхнула свой рукав, на который угодило несколько капель соуса:
– Двадцать лет тебя знаю, и все двадцать хочется прибить тебя, старейшина Гао.
Гао Тайжуо что-то довольно проворчал, не отрываясь от рёбрышка.
Опрокинув в себя чарку вина, Лян Банци сказала:
– Если эта мерзкая тварь по фамилии Ань добьётся своего и возьмёт под контроль целительский павильон, наша жизнь станет поистине невыносимой.
То и дело ёрзая на месте, словно что-то сверлило его спину, Лю Синь всё никак не мог сосредоточиться на обсуждении за столом.
Стараясь прислушаться к разговорам за спиной, он слышал лишь поздравительные речи в адрес главы и его учеников. А голос, который он никогда бы себе не признался, но жаждал услышать, так больше и не прозвучал за последние пару часов.
На миг Лю Синю даже показалось, что встреча ранее была лишь миражом, поэтому, желая убедиться в обратном, чуть повернул голову.
Тан Цзэмин сидел по левую сторону от главы, тихо отстукивая ритм по столу кончиком пальца. Посмотрев на его вторую руку, Лю Синь заметил, что костяшки той побледнели от напряжения, с которой он сжимал винную чашу. А подняв глаза выше увидел лишь волевой профиль, который Тан Цзэмин медленно продемонстрировал, отвернув голову в другую сторону и заводя разговор с Сун Цзявэнем.
Развернувшись обратно, Лю Синь хотел было продолжить ужин, но внезапно обнаружил, что не в силах пропихнуть даже рисинку в горло. Решив, что наелся, хотя не съел и полчаши, он отпил немного чая и объявил о своём уходе.
Не став задерживать его, подметив нездоровый цвет лица, Гао Тайжоу и Лян Банци лишь кивнули и взяли с него обещание встретиться здесь же на завтрашнем обеде.
Неопределённо кивнув в ответ, Лю Синь поднялся со своего места и шагнул в проход.
К тому времени многие на банкете уже прилично захмелели от выпитого вина, а потому вставали со своих мест, ходя от стола к столу и заводя разговоры. Лавируя меж скопищ людей, Лю Синю казалось, что он как и обычно остался никем не замечен, когда со стороны стола старейшин внезапно раздался мелодичный голос:
– Уже уходите, мастер Лю?
Оклик был настолько неожиданным, что Лю Синь сперва оторопел, надеясь, что вопрос был обращён не к нему, а затем заметил обернувшиеся в свою сторону взгляды. Невесть откуда взявшееся раздражение пробежало по коже подобно тысяче муравьёв, в конце своего забега которые сбились на его голове и подняли волосы от корней. Всегда ранее ненавидящий всеобщую заинтересованность, сейчас Лю Синь не испытывал к этому никакого волнения, поэтому не понял причин внезапно вспыхнувшего недовольства.
– Мастер Лю, – вновь окликнул его голос.
Лю Синь развернулся, тут же встречаясь взглядами с Сун Цзявэнем, который мягко ему улыбался.
Старейшина сказал:
– Мастер Лю, вы даже не подошли к нам, чтобы поздравить. Подойдите, выпейте с нами вина?
Голос Сун Цзявэня плавно тёк по залу, озвучивая предложение, а не приказ. В нём не было ни намерения оскорбить, ни задеть подобными действиями – все в ордене знали, что этот человек попросту неспособен на это. Получить предложение от старейшины выпить вместе – это честь, которой удостаивался далеко не каждый учитель, не то что простой мастер павильона целителей. Заручившись поддержкой старейшины на банкете, можно было значительно поднять свой статус в глазах всего ордена.
Казалось, именно это предложение отражали глаза Сун Цзявэня, пока он продолжал мягко смотреть на стоящего в проходе мастера.
Выражение лица Лю Синя осталось неизменным, неся в себе прохладу и безучастность. Глядя на него со стороны, невозможно было понять, какие чувства он переживает в данный момент. Ровная спина и расправленные плечи свидетельствовали о его уверенности, а спокойные янтарные глаза чуть светились из-за парящих золотых бабочек и светлячков.
В противовес намерениям старейшины оказать ему поддержку, Лю Синь вдруг почувствовал вспыхнувшую в груди обиду. Поймав себя на таких странных ощущениях, которые свербили сердце так, будто кто-то вонзил в него множество игл, он медленно втянул в себя воздух и склонился в поклоне:
– Поздравляю вас с возвращением в орден, – распрямившись, он добавил: – Но от вина я вынужден отказаться, прошу извинить.
– Да бросьте, мастер Лю, – шире улыбнулся Сун Цзявэнь. – Это всего-то чарка вина.
Тан Цзэмин рядом с ним медленно пригублял вино, глядя перед собой. Его поза была расслабленной, а всё та же едва заметная улыбка продолжала играть на губах, будто всё его внимание было отдано праздничной атмосфере и наслаждению музыкой.
Бросив в его сторону короткий взгляд, Лю Синь сухо произнёс:
– Благодарю старейшину за предложение, но я не пью вино. К тому же, уже почти полночь и я хотел бы отдохнуть.
– Человеческий век столь быстротечен… – растягивая слова, произнёс Ань Байсин, подливая старейшине Ци вина. – Полагаю, нам не стоит отнимать это и так небольшое время у мастера Лю.
Каждый за главным столом почувствовал внезапное сгустившееся напряжение, что зависло над их головами подобно чёрной грозовой туче. Даже учителя и мастера, сидящие у подножия небольшого возвышения, почувствовали себя неуютно, заёрзав на месте.
Ци Сюаньцзы, всё это время держащий на лице маску отчуждённости от всеобщего веселья и разговоров, тихо стукнул своей чашей по столу. Как по велению, в зале смолкли даже редкие шепотки с задних рядов, и внимание всех присутствующих обратилось к старейшине.
– Сегодня мастер Лю покинул орден, впервые отправившись на задание. Как всё прошло?
Беседы о выполненных и проваленных заданиях велись исключительно в зале для наказаний, за который отвечал старейшина Ци. Для всех стало неожиданностью, что по прибытию с первого задания один из мастеров подвергнется ответу перед всем орденом да ещё и на празднике.
Некоторые подумали, что тем самым грозный старейшина решил напомнить всем не забываться в праздности и веселье, о чём поспешили поделиться с другими.
Не обращая внимания на шепотки за спиной, Лю Синь ответил:
– Успешно. Завтра же с утра я предоставлю старейшине отчёт.
Ци Сюаньцзы медленно покачал головой, погладил бороду и внезапно спросил:
– Какой ущерб?
Лю Синь честно ответил:
– Несколько сломанных столов и стульев.
Ци Сюаньцзы медленно перевёл взгляд на учителя, которому устроил выволочку этим утром, и с нажимом повторил:
– Несколько столов и стульев. А не домов.
Учитель задрожал, виновато опустив голову.
Ци Сюаньцзы вновь обратил внимание на Лю Синя и спросил:
– Поскольку это твоё первое задание, ты не должен был брать высокую плату. Сколько золота ты принёс?
Лю Синь не просто забыл взять плату с градоначальника Чу, он и не стал бы принимать деньги, однако собирался сказать об этом Ци Сюаньцзы лицом к лицу, а не перед толпой. Но выхода у него не было, так что он вновь честно ответил:
– Нисколько. Я не взял платы.
Даже с учётом выполненного задания, отсутствие средств за работу влекло за собой наказание, пусть и не такое серьёзное, как за провал.
Глядя в начавшие темнеть глаза Ци Сюаньцзы, Лю Синь добавил:
– Я не являюсь ударной силой ордена и кроме этого раза не задействован в заданиях, так что моё отсутствие ни на что не повлияло.
– Если так начнёт мыслить каждый, наш орден вскоре будет вынужден просить милостыню, – высказался кто-то. Несколько мастеров и учителей выступили с согласием, поддерживая такое мнение.
– Вы можете удержать плату из моего жалования, – заявил Лю Синь. И на это ни у кого нечего было ответить.
Но даже несмотря на то, что такое решение было верным и непременно будет приведено в исполнение, за проступок должно было следовать и наказание.
Все знали, что старейшина Ци был не в меру строг и ненавидел нарушение правил, так что принялись ждать его объявления. Обычно забывчивых наказывали путём отправки на кухню или конюшню, где провинившиеся должны были отрабатывать месяц сверх своих основных обязанностей, поэтому никто и не ждал иного.
– Перепиши пять книг из моей секции в библиотеке, – внезапно сказал Ци Сюаньцзы. – Проклятое время и термиты не пощадили их, а записи в них слишком ценны.
Все вмиг устремили взгляды на старейшину Ци. Ань Байсин рядом с ним низко опустил голову и побледнел от злости, сжав кулаки. Разве можно было это считать наказанием? Мало того, что мастер не получил даже выволочку за преднамеренный проступок, так ещё и заполучил непрямые учения в виде доступа к книгам старейшины, изучать которые могли лишь другие учителя.
Ци Сюаньцзы встал со своего места и тряхнул рукавами, прерывая возбуждённое перешёптывание в толпе.
– Я ухожу, – сухо объявил он и двинулся вниз по лестнице.
Один из учителей тут же спросил:
– Старейшина Ци, завтра состоится первый отбор грядущих соревнований. Вы прибудете посмотреть?
– Нет, – ответил Ци Сюаньцзы.
– Конечно, конечно, – закивали несколько учителей. – Старейшина Ци ведь так занят, как же у него найдётся время для всего-то простого отбора?
– Для нас уже чудо, что старейшина Ци смог почтить нас присутствием и выкроил время для обмена приветствиями.
– Я не занят, – Ци Сюаньцзы спустился по лестнице, схватил с подноса младшего ученика предназначенную кому-то гроздь винограда и засунул в рот несколько ягод. – Мне просто лень.
С этими словами он направился к выходу из зала, никто в котором не заметил, как мастер исчез.
С уходом старейшины Ци атмосфера праздника заиграла новыми красками. Ранее даже другие бессмертные опасались сболтнуть лишнего, а теперь то и дело расплывались в широких улыбках, поднимая чарки с вином и ведя непринуждённые беседы.
– Господин Тан! Господин Тан! – громко выкрикивал кто-то, стараясь привлечь к себе внимание ученика главы ордена, который последние несколько минут словно выпал из всеобщей радостной атмосферы.
Моргнув, Тан Цзэмин вновь натянул на лицо лёгкую улыбку и опустил взгляд на одного из мастеров, явно перебравшего с вином.
– Праздник же! Чего вы сидите с таким каменным лицом ха-ха-ха-ха!
Тан Цзэмин ничего не ответил, продолжив с полуулыбкой смотреть на мужчину сверху вниз. На его лице не было ни следа неодобрения к сказанному, светясь всё той же праздной лёгкостью, и всё же все, кто сейчас смотрел ему в глаза, испытали вдруг желание попрятать головы под столами.
В зале горели очаги и факелы, было тепло и уютно, но внезапный порыв леденящего душу холода заставил впереди сидящих поёжиться.
Словно глаза огромного могучего питона, синий немигающий взор вынудил мастера задрожать и медленно опуститься на место, будто скованного силой гипноза.
Одёрнув зарвавшегося мастера, ответственный за него учитель низко поклонился и принёс извинения, которые Тан Цзэмин проигнорировал, подхватывая бутыль крепкого вина.