Глава 121. Спящая суровость
10 декабря 2021 г. в 16:13
Лунный свет заливал собой горные пики, скользя по ним рваным белёсым полотном, стремясь коснуться подножья.
Тихое стрекотание цикад и журчание воды за пределами дома прорезала ухнувшая сова, слетевшая с ветки.
Лю Синь уснул.
Подперев рукой голову, Тан Цзэмин неотрывно наблюдал за ним с того самого момента, когда он только-только начал тереть глаза и проваливаться в первую дрёму. В конечном итоге кисть из рук Лю Синя с тихим стуком упала на стол, а сам он склонил голову, погрузившись в сон.
Выждав ровно минуту, Тан Цзэмин резко взметнулся со своего места. В несколько широких шагов достигнув главного стола, он опустился на колени и протянул руку, осторожно подхватывая чужую. Внимательно следя за тем, чтобы Лю Синь не проснулся, он медленно вытянул из-под его ладони древний фолиант.
Тан Цзэмин знал, что писания в книгах старейшин были сокрыты под особым шифром, чтобы никто кроме просвещённых не смог добраться до их тайн и учений – прочесть их мог лишь знающий как это сделать человек. Однако будучи учеником главного старейшины, Тан Цзэмин знал ключ к текстам своего учителя, который несколько отличался от шифра Ци Сюаньцзы, но всё же имел несколько схожих начертаний и методов чтения.
Потратив по меньшей мере четверть часа на разгадку одного лишь оглавления, последующий час Тан Цзэмин расшифровывал нужные ему страницы.
Проведя в библиотеке двое суток, он не нашёл ни единого упоминания о Защитниках, знания о которых, как и говорил Цзян Фэйсин, если у кого-то и были в ордене, то лишь у старейшины Ци.
Водя пальцем по пожелтевшим страницам и изредка поглядывая на посапывающего Лю Синя, что уже опустил голову на скрещенные на столе руки, он сосредоточился на поисках необходимого, силясь не потеряться в сумбуре иероглифов и извилистых символов.
Уже решив было, что труд оказался напрасным и он просчитался, взяв не ту книгу, он вскользь пролистнул несколько страниц, когда его глаза внезапно зацепились за знакомые знаки.
Притянув книгу ближе, Тан Цзэмин увидел грубый рисунок похожий на наскальное начертание, над которым едва разборчиво виднелись символы пяти стихий.
Под самим рисунком была небольшая надпись, говорящая о том, что вначале зарождения пять стихий являли собой саженец древа, который, попав в средний мир, положил начало пятеричному устройству Земли, тем самым упорядочив Хаос, властвующий в этом царстве ещё до начала истории первых людей.
Вновь подняв взгляд на рисунок, Тан Цзэмин придвинул свечу, разглядывая потёртые линии. Раскидистое огромное древо на рисунке было таким большим, что его могучие ветви, казалось, укрывали собой всё небо на многие сотни ли вокруг, путаясь кроной в кучевых облаках. Едва заметные фигурки под ним – одни чуть выше других – стояли рядом друг с другом. Первые – обступив древо кольцом, держались за руки, в то время как вторые были обращены к ним спиной.
Пытаясь рассмотреть, чем они отличаются от первых, Тан Цзэмин заметил вокруг них растекающиеся линии, в то время как те, что были вокруг древа, были окружены ореолами с исходящими от них лучами.
«Защитники», – понял он, рассмотрев силуэты, держащиеся за руки вокруг ствола, и сместил взгляд в сторону, где в практически неразличимом чёрном пятне виднелись очертания человеческих фигур с копьями и клинками.
Люди.
Тан Цзэмин потратил ещё час на то, чтобы выписать на собственном листе выясненную информацию, по которой Защитники были не единственными стражами этого мира, выступая в тандеме с… кем-то ещё?
Нахмурившись, он вновь поднял взгляд на символы пяти стихий.
Цзян Фэйсин сказал, что совершенствующиеся заняли место тех, кто ушёл.
Тан Цзэмин потёр висок, силясь выстроить цепочку логической связи, чувствуя, что упускает что-то важное во всём этом, но никак не мог понять, что же именно.
Нагнувшись, он рассмотрел вокруг стоящих рядом с Защитниками людей ближе, лишь тогда заприметив вокруг них завитки, символизирующие потоки, и пики в их руках, направленные на наступающих к древу людей.
По всему выходило, что помимо Защитников устои мира охранялись и другими существами, о которых не было никакой информации или упоминаний.
Картинка на листе была столь нечёткой и старой, что Тан Цзэмин принял решение поднести книгу к свече, чтобы рассмотреть почти выцветшие силуэты на фоне огня.
Глаза уже болели от напряжения, когда он заметил у некоторых существ вокруг ствола в руках копья, направленные почему-то к древу, а не атакующим его людям.
– Иные создания или первые люди, с которыми защитники нашли связь и которые их предали?.. – приглушённо пробормотал он и тут же метнул взгляд в заворочащегося Лю Синя.
Чуть сместив голову, Лю Синь коснулся лбом костяшек его правой руки и замер, глубоко вздохнув.
Осторожно приподняв пальцы и прихватив ими несколько упавших чёрных прядей, Тан Цзэмин убрал их с его лица, проведя костяшками по щеке. Лю Синь снова заворочался и приник ближе к тёплой руке.
– Что же ты такое… – пробормотал Тан Цзэмин, ощущая его дыхание на коже.
В этом мире существовало бесчисленное количество созданий, начиная от оживших предметов и заканчивая божествами и духами. Но о подобном Лю Синю Тан Цзэмин никогда не слышал, должно быть, как и те люди, чьи книги он изучил в массиве своего учителя и здешней библиотеке. Кем был этот спящий человек рядом с ним? В самом ли деле Защитником, или же кем-то другим?
Вновь вернувшись к воспоминаниям о разговоре с учителем, Тан Цзэмин вспомнил его слова о том, что древние существа были чисты душой и помыслами, потому людскому племени так легко удалось одолеть их. Но то создание, явившее свою мощь посреди ожесточённой битвы в вольном городе, можно ли было назвать чистым и невинным, угодившим в ловушку злобных людей из-за своей непорочности?
Запах палёной плоти с той ночи, когда тёмные заклинатели пытались спастись бегством от пламени наущенной на них гидры, преследовал Тан Цзэмина ещё несколько дней.
Даже будучи обманутыми и загнанными в угол, такое создание как Лю Синь вряд ли бы не смогло справиться с простыми людьми, поскольку обладало способностью противостоять даже тёмным заклинателям и призрачным тварям.
Если Защитники так просто попадали в ловушки и были чисты сердцем и душой, тогда как же Лю Синю удалось избежать расставленных для него сетей? В тех его действиях не было ни сострадания, ни жалости, пока по его приказу люди горели заживо.
Снова посмотрев на враждующих друг с другом созданий у древа, Тан Цзэмин прикрыл глаза и просидел так ещё без малого десять минут.
Гору к тому времени окончательно залил своим свечением полумесяц, поднявшись на самую высокую точку на небе.
Потерев лоб, Тан Цзэмин протянул руку и поднёс свой листок к пламени свечи. Бумага вспыхнула и поглотила написанное, в следующее мгновение повинуясь потоку духовной энергии и уносясь в открытое окно развеянным пеплом. Перерыв всю библиотеку в поисках информации, только сейчас он пришёл к выводу, что в мире в самом деле существовало то, что не следовало знать никому из живущих. Иногда прошлое навсегда должно остаться в прошлом, чтобы не допустить его в будущем.
Посмотрев на спящего Лю Синя ещё некоторое время, он поднялся на ноги и осторожно подхватил его под колени и спину.
Лю Синь что-то тихо пробормотал, продолжив спать, и положил голову ему на плечо.
Дойдя до постели и опустив его, Тан Цзэмин хотел было отстраниться и вернуться к своему столу, когда почувствовал тянущее чувство в волосах. Лю Синь, поджав колени к груди, схватил несколько прядей из его хвоста и косичку, притянув ближе к себе.
Влетевший в окно ветер потушил две свечи, погрузив комнату во мрак. В глазах Тан Цзэмина отразился отблеск проникающего в комнату лунного света, когда он опустился на колени у кровати и распустил волосы. Тяжёлый чёрный водопад обтёк плечи, спускаясь до самого пояса. Лю Синь загрёб ещё больше прядей и тихо вздохнул, казалось, провалившись в ещё более глубокий и спокойный сон.
По-мужски красивое лицо без единого изъяна сейчас было безмятежным и мирным.
Протянув руку, Тан Цзэмин положил её на яшмового цвета щёку и большим пальцем осторожно провёл по ресницам.
«Мягкие», – с долей удивления подметил он.
Днём этот человек мог показывать свою суровость и ледяную отстранённость наравне с прохладным уважением к оскорбляющим его людям, словно даже один взмах его ресниц мог вспороть чью-то кожу. Являя собой образец собранности и жёсткости, он походил скорее на нагайку или кожаную плеть для наказания учеников, что рассекала плоть до кости одним взмахом.
И в то же время этот человек, свернувшийся сейчас в клубок на постели, не нёс в себе ни тени жестокости или отчуждения, как днём, когда был точно пик заснеженных гор, находящий свою высоту, запутавшись в облаках и не обращающий на людские крики у своего подножия никакого внимания.
Лишь ночью во сне лицо его было расслабленным и умиротворённым, таким, каким Тан Цзэмин его помнил.
Помимо желания разгадать тайну древних существ, было ещё кое-что, что сподвигло его начать расследование того, кем же на самом деле был этот явно не простой человек.
Вернувшись из уединения, он рассчитывал встретить молодого мужчину, вступившего за порог своей зрелости. А на деле увидел всё того же юношу, которым Лю Синь был пять лет назад. Время будто не коснулось его – он даже не подрос ни на цунь – лишь черты лица несколько заострились из-за худобы и вечно безучастного ко всему выражения.
Это было всё то же исключительно прекрасное лицо юноши, столь привлекательное в своей красоте, что невозможно было не испытывать к нему любви или восхищения. Лишь его черты стали несколько выразительней, растеряв прежнюю по-детски праздную невинность, уступая теперь спокойствию и отчуждённости. Он в самом деле был всё ещё тем же юношей, но вместе с тем его уместно было бы назвать и мужчиной из-за проявившейся в нём жёсткости и зрелости после всего, что он пережил.
Тан Цзэмин ни за что бы не признался даже под пыткой, что всей душой жаждал ещё хоть раз увидеть его светлую улыбку, ведь долгие ночи после того дня пятилетней давности, всё, что было перед его взором, – это суровый холодный взгляд, который никак не желал сходить с прекрасного лица в его памяти.
В те дни он почти забыл, как выглядит его улыбка и как мягко могут светиться его глаза. Знал лишь, что жаждал снова их увидеть. Не во сне – наяву.
Сердце Тан Цзэмина сжалось от тёплых воспоминаний, но лишь на мгновение, спустя которое он нашёл в себе силы подавить их.
Этот человек был тем, кто отнял у него самое ценное, что у него было, и одновременно с этим и являл собой эту драгоценность.
~~~
В тот год зима выдалась особо суровой.
Сидя на камне у обрыва и глядя на сизые – как и всё вокруг – облака, Тан Цзэмин перебирал в руках чёрный платок. Одетый лишь в тонкие штаны и рубаху, он, казалось, совсем не испытывал холода на лютом морозе.
Его подростковый голос уже начал ломаться, приобретая хриплые тяжёлые нотки:
– Учитель, можно ли любить и ненавидеть одновременно?
Стоящий за его спиной Цзян Фэйсин сдвинулся с места и присел на камень рядом, точно также взглянув вдаль, где среди облаков был их орден.
– Рано или поздно одно из этих чувств возьмёт верх над другим. Только тебе решать, какое победит другое.
Тан Цзэмин помолчал немного, прежде чем задать ещё один вопрос, разбавляя своим голосом завывающую меж гор вьюгу:
– Тогда как побороть их? Я не хочу их чувствовать.
Цзян Фэйсин глубоко втянул в себя холодный воздух и на выдохе ответил, глядя на его профиль:
– За счастье всегда нужно бороться, легко на этом поле не бывает никогда.
– Но разве это правильно, когда за счастье сражается лишь один из двоих?
– Ты должен понять, почему он так поступил.
– Я не зверь, дрессировать меня таким образом, – лицо Тан Цзэмина оставалось всё таким же невозмутимым – невозможно было понять, о чём он думает в этот момент.
– Это не дрессировка, – ответил Цзян Фэйсин, внимательно смотря на него. – Воспринимай это как…
– Меня не нужно воспитывать, – перебил его Тан Цзэмин: всё это он слышал уже множество раз. – Я воспитан. Просто такой у меня характер. Разве нужно меня исправлять за то, что я просто хотел сражаться и защищать дорогих мне людей?
– Смотря какой ценой, – вздохнул Цзян Фэйсин.
– Любой, – со всей серьёзностью ответил Тан Цзэмин, смотря вдаль. – Только так правильно. Защищать дорогих людей ценой всего, иначе в чём заключается любовь и желание уберечь дорогого человека от бед? – сделав небольшую паузу, он добавил: – По крайней мере, так было раньше. А теперь, зачем мне сражаться за тех, кто не сражается за меня?
– Он сражался, – вкрадчиво произнёс Цзян Фэйсин.
Тан Цзэмин надолго замолчал, пока ледяной ветер продолжал трепать его распущенные волосы и лёгкую одежду.
Устремив взгляд в затянутое облаками небо, он произнёс, разжимая пальцы и почти позволяя чёрному платку унестись прочь вместе с ветром:
– Он сдался.
~~~
Тан Цзэмин опустил взгляд на ладонь, сжимающую пряди его волос.
Злость и тоска давили со всех сторон.
Больше тысячи дней словно цепью из ярости гнева и боли хлестали сейчас по нутру, обжигая и плавя все внутренности.
И вместе с тем там плескалась обида в дыму огненной печи, скользя расплавленным металлом, который никак не мог остыть, будучи запечатанным в жерле, что горел неистовым пламенем все пять лет.
Он отчаянно хотел злиться на Лю Синя, потому что это был самый простой выход из сложившейся ситуации. Однако привыкший преодолевать свои трудности и всегда подниматься в горы по самым сложнопроходимым тропам, он никак не мог позволить себе этот опрометчивый шаг. Совесть услужливо заныла где-то в груди, что дело было совсем в ином, но, как и все эти годы, Тан Цзэмин заглушил её яростным рыком и грохотом цепи, загоняя в самый дальний угол души.
Несмотря на желание побороть в себе чувства, обычная холодность в его глазах, похожих на сияние звёзд, уже растворилась: в них текла лишь нежная привязанность, которую он и сам не заметил, смотря на безмятежно спящего юношу.
Бессознательно протянув ладонь к чужому лицу, он огладил щёку, чувствуя, как сердце ускоряет свой ход от того, что спящий на постели снова глубоко вздохнул и потянулся в ответ, ластясь, словно давно неглаженный кот.
Тан Цзэмин не знал, сколько просидел так в темноте, перебирая мягкий чёрный сатин чужих волос, когда внезапно раздался…
Скрип.
Все шесть чувств внутри него разом обострились, а тело напряглось точно жгут. Резко повернув голову, он отнял чужую руку и встал, не сводя острого взгляда с двери.
Стая летучих мышей пролетела над домом, разнося по округе глухой клич.
Чёрной тенью сорвавшись с места, Тан Цзэмин бесшумно скользнул к двери, на ходу вынимая из рукава тонкое лезвие.
Двери с шорохом открылись и закрылись, когда он ступил в залитый непроглядной тьмой коридор.
Прикрыв глаза и полностью отдавшись ощущениям, Тан Цзэмин повернул голову в одну и другую сторону, стараясь распознать посторонние шорохи.
Журчание ручья и тихий шелест старой ивы на берегу озера оставались всё такими же мирными и привносили этому месту умиротворение и покой.
В доме было слышно дыхание лишь двоих людей.
Подняв руки, Тан Цзэмин позволил нескольким ледяным иглам слететь с кончиков пальцев и отправиться вдоль коридора в разные стороны. Ловя на себе лунные отблески сквозь прорехи в старой крыше, ледяные спицы несколько раз облетели весь павильон, прежде чем раствориться в ночи.
Простояв так ещё немного, не отходя ни на шаг от прохода, Тан Цзэмин вернулся в комнату и плотно закрыл дверь. В конце концов, этот дом был таким старым, что шорохи и скрипы здесь, должно быть, были не столь уж и редким явлением.
Проснувшись утром, Лю Синь потянулся и сел в постели.
Бросив взгляд в сторону зала за ширмой с цветами, он пригляделся, увидев на столе Тан Цзэмина три красных яблока, сложенных пирамидкой, и четыре переписанных книги.