༄ ༄ ༄
Место под заснеженным пиком было столь живописным, что Лю Синь невольно натянул поводья, замедляя шаг своей лошади. Лило тяжело дышала, оглядываясь по сторонам, и к чему-то принюхивалась. Проведя рукой по её белой гриве и похлопав по шее, Лю Синь повёл её вперёд по дороге. Он уже был здесь. Приходил на эту гору тайком несколько раз, чтобы понаблюдать за строительством резиденции для нового молодого господина ордена. Но тогда это место не было таким привлекательным, а сейчас словно заиграло новыми красками. Вероятно, из-за человека, что стал его хозяином. Недавно отстроенная резиденция поражала своим размахом, как и внутренний двор, грушевые деревья в котором демонстрировали свои кроны за серыми стенами. Синяя крыша простиралась подобно морю вдали, увенчанная золотыми драконами на карнизах. В исток шумной реки, что протекала под горой, впадали два водопада, образуя в том месте небольшую заводь. И пусть с передней части резиденции её не было видно, Лю Синь точно знал, что сливовые деревья на её берегу весной обретают поистине чарующий вид. Всё в этом месте так и говорило о жизни: и огромные зелёные ели, и пение птиц и зелёная трава, которая даже не пожелтела с наступлением осени. Въехав на территорию резиденции, Лю Синь едва успел спешиться, когда впереди послышалось громкое ржание. Выбив ворота конюшни, Игуй со всех ног помчался к ним. Завидев его, Лило точно также сорвалась с места. Встретившись, два коня закружили вокруг друг друга, размахивая гривами, вставая на дыбы и потираясь друг о друга шеями, выказывая радость от встречи после пяти лет разлуки. Уголок губ Лю Синя дёрнулся в полуулыбке. Чувство облегчения проникло в грудь подобно свежему потоку ключевой воды в застоявшееся болото. Разгладив складки чёрного халата на груди, он приподнял подол плаща и поспешил внутрь по небольшой каменной лестнице. Изнутри дом соответствовал своему внешнему облику. Несколько богато обитых кушеток и кресел стояли вокруг дубового стола на ножках в форме хищных лап; на тёмно-синих стенах висели резные гобелены, а окна были занавешены тонкой дорогой тканью, пропускающей воздух и свет. Множество дверей и широкая лестница, застеленная чёрным шерстяным ковром, вели в разные части огромного дома. Положив руку на поручень из красного дерева, Лю Синь медленно прошёл по лестнице, прислушиваясь к шорохам. Даже внутри было слышно шумную реку, простирающуюся в задней части резиденции. Шуцзы обнаружился в первой же комнате на втором этаже, лёжа на голубой парчовой подушке на большой постели. Быстро подойдя к ней, Лю Синь опустился на колени и притянул черепаху к себе. Махнув лапами, Шуцзы боднул его в подбородок и уткнулся мордочкой в щёку, довольно сопя и ластясь, как кот. Прикрыв глаза, Лю Синь тихо рассмеялся, поглаживая изумрудный панцирь. Опустив голову, он пару раз чмокнул Шуцзы в лоб, отчего тот тут же довольно зажмурился и открыл рот. – Привет, – шепнул Лю Синь, отстранив от себя черепаху и опустив на постель перед собой. Шуцзы ткнулся носом ему в лоб и захлопал лапами по подушке. Уловив тихое позвякивание, Лю Синь чуть повернул его и заметил на задней лапе повязанную голубую ленту, на кончике которой был маленький, сломанный колокольчик. – Откуда он? – Это уже было на нём, когда я нашёл его, – ответил голос откуда-то сбоку. Тан Цзэмин стоял у окна, сложив руки на груди и глядя на двор, по которому бродили лошади. Вырвав небольшой куст мягкой зелёной травы, Игуй довольно погарцевал с ним к Лило. Протянув руку, Лю Синь снял с лапы черепахи ленту и задумчиво перекатил мягкую ткань в пальцах. Шуцзы не редко зарывался в ворохи одежд, утаскивая носки или шпильки, так что, не став заострять на этом внимания, Лю Синь спрятал ленту в нагрудный карман и вернулся к осматриванию лап на предмет ранений. Тихо посмеиваясь над суетящейся черепахой, он, казалось, был настолько увлечён, что не обращал внимания ни на что другое, поэтому едва не пропустил брошенный ему промасленный свёрток. – Что это? – Баоцзы, – ответил Тан Цзэмин. – Шуцзы сожрал две, но остальные ещё тёплые. Ешь. Развернув свёрток и скормив загоревшейся черепахе ещё один, Лю Синь съел два остальных. Едва почувствовав на языке вкус лесных ягод, он тут же понял, откуда именно была эта снедь, что вызвало в душе щепоть тёплых воспоминаний и тоски. Шуцзы заворочался, зарывшись головой в промасленную бумагу, отчего Лю Синь тихо рассмеялся. Стоящий у окна Тан Цзэмин смотрел на его вновь проявившую себя яркую улыбку и не мог унять зашедшееся в быстром ритме сердце. Прорывающийся через открытые окна лёгкий ветер развевал чёрные волосы сидящего на полу парня, отчего те мягко обтекали белые скулы. Бледное и благородное лицо Лю Синя стало ещё красивее на фоне парчи и чёрного дерева. Волна жара, резко устремившаяся к груди Тан Цзэмина, овладела им на несколько долгих мгновений, после чего медленно переросла в тянущую тупую боль. Чем светлее становилась улыбка Лю Синя, тем сильнее темнели синие глаза, смотрящие на него. Ни разу с их первой встречи после пяти лет Лю Синь не взглянул на него даже отдалённо похожим взглядом, а зачастую и вовсе отворачивал голову. Внезапно ощущение собственной незначительности в жизни этого человека породило волну злости и ревности, вскипевшей в груди и поднявшейся паром к голове. Он знал, что стоит ему только заговорить или привлечь к себе внимание, как улыбка Лю Синя пропадёт с лица в то же мгновение, поэтому предпочёл хранить молчание, держась в стороне, чтобы не рушить уютную атмосферу. Тан Цзэмин никогда не придавал большого значения ни себе, ни своему месту в мире. Ему было достаточно взгляда или прикосновения одного конкретного человека, чтобы отбросить своё прошлое рабское существование и, виляя хвостом, побежать следом. А лишившись его тепла и заботы, бросил все силы на своё совершенствование, к пятнадцати годам сумев совладать со своей силой, а ещё через год подняться к уровню старших учеников ордена, коих тренировали с самого детства. Ещё раньше он бы отринул свою неуверенность и попытал судьбу, приблизившись к постели и напустив на себя виноватый вид, надеясь на благосклонность этого человека и его мягкий нрав. Но не теперь. Тан Цзэмин пришёл в себя и нахмурился, чтобы скрыть свою минутную рассеянность. Заведя руки за спину, он заговорил, подчёркивая каждое слово: – Я передумал. Можешь забирать его себе. Лю Синь бросил на него удивлённый взгляд и спросил: – Почему? Посмотрев в окно на лошадей, Тан Цзэмин ровным голосом ответил: – У меня больше нет времени возиться с животными. Улыбка Лю Синя стала на порядок ярче, когда он обернулся к Шуцзы, покусывающего его палец. Посмотрев на них ещё немного, Тан Цзэмин вышел из комнаты и направился на кухню. Лучи закатного солнца, проникая в окно, делали дом изнутри намного теплее, чем Лю Синю показалось вначале. Щебетание птиц и потоки шумной реки мягко втекали внутрь и оседали в груди, давая в полной мере ощутить уют этого места. Шуцзы шлёпнул лапами по подушке, словно хотел слезть. Взяв его на руки, Лю Синь поднялся со своего места и оглянулся. С удивлением заметив, что в комнате они остались одни, он испытал неприятный укол где-то в сердце и решил осмотреться, чтобы найти хозяина огромного дома. Пройдя несколько помещений и не найдя в них ничего интересного – лишь многочисленные комнаты отдыха, тренировочные приспособления и пустые хранилища, Лю Синь прошёлся ещё немного, прежде чем набрести на стенд с оружием за одной из дверей. Разглядывая тяжёлые двуручные мечи, коих было по меньшей мере три десятка, он невольно вспомнил о прошлом разговоре, когда Тан Цзэмин упомянул, что тот разбившийся меч выковал сам. Имеющие разные лезвия, эфесы и филиграни, все как один мечи были выкованы словно искусным мастером, точно знающим своё дело. Лю Синь невольно представил Тан Цзэмина в окружении пара, исходящего от жерла печи на фоне огня, и ощутил покалывание на кончиках пальцев, а также невесть откуда взявшееся волнение, вспыхнувшее в груди приятным томлением. Протянув руку, он едва коснулся пальцами гладкого металла и в следующий миг едва удержал рванувшегося Шуцзы. Выглянув из-за его плеча, черепаха радостно замахала лапами. Уже зная, кто стоит позади, Лю Синь спросил, не отводя взгляда от мечей: – Разве можно научиться кузнечному делу по книгам? Привалившись плечом к косяку двери, Тан Цзэмин тихо звякнул своей поясной цепью и выдохнул: – Точно также, как можно научиться по ним владеть мечом. После теории следует практика, а у меня было для неё достаточно времени. Обернувшись, Лю Синь увидел две дымящиеся чаши на небольшом столике и нарезанные фрукты в глубокой миске. Не спеша присаживаться на мягкую софу, он прошёлся по тёплому шерстяному ковру, любопытно оглядываясь по сторонам. Просторный зал явно не являлся ни комнатой отдыха, ни складским помещением. Бросив взгляд в сторону главного стола на возвышении и увидев несколько свитков, трактатов и кисть с тушечницей, Лю Синь понял, что ненароком забрёл в кабинет. Судя по обжитости комнаты, в которой была даже спальная зона за ширмой, Тан Цзэмин проводил здесь бóльшую часть своего времени. Золотой свет мягко струился через окно. Шагнув в его завесу, Лю Синь остановился у большого стола из змеиного дерева, застеленного огромной картой. Обведя взглядом земли империи, он едва заметно нахмурился и спросил: – Откуда у тебя такая подробная карта? Медленно пройдясь по комнате и опустившись на стул с другой стороны, Тан Цзэмин перевёл взгляд на стол и вместо ответа сказал: – Здесь даже есть север, – постучав по полотну, он с пренебрежением в голосе добавил: – Надо же... всего с десяток капель чернил, но картографы экономят на них. Оправив мантию, Лю Синь опустился напротив. – Гу Юшэнг пропал, – внезапно сказал Тан Цзэмин и вскинул на него взгляд. – Слышал что-нибудь об этом? Всё умиротворение в глазах Лю Синя смыло снежной лавиной. – Какое тебе до этого дело? – спросил он. – Так значит, слышал? – Даже если и слышал, мне плевать, куда он запропастился, – буднично ответил Лю Синь и опустил черепаху на колени. – Его нужно найти, – Тан Цзэмин откинулся в кресло и перевёл взгляд на карту. Также посмотрев на неё, Лю Синь заметил несколько точек в разных частях империи, отмеченных синими флагами. – Зачем? – спросил он. – Чем дольше этот человек пребывает в тени, тем лучше для империи. Он хотел развязать войну и притянул на свою сторону таких людей, как Дун Чжунши, пообещав взамен то, что ему не принадлежит. – Пять лет назад он был занят поиском союзников, а вернувшись на восток – уведомил своих вассалов и разослал их по императорским землям с целью собрать ещё больше сторонников. Без поводыря они похожи на неуправляемое раззадоренное стадо, жаждущее крови, – неторопливо ответил Тан Цзэмин, пододвигая к нему чайную чашу. – Обстановка в империи становится жарче с каждым годом. Гу Юшэнг единственный, кто может остановить эту смуту, поскольку он и породил её. – И что? Как это касается нас? – невозмутимо спросил Лю Синь, принимая чай. – С чего ты решил, что он станет кого-то останавливать? Разве не он сам подстрекал людей на войну против столицы? – Нужно повлиять всего на одного человека, – Вскинув бровь, Тан Цзэмин продолжил: – Или же убедить понятными ему методами. Без него остановить собирающуюся армию не представится возможным, – внимательно посмотрев на Лю Синя, он погладил подлокотник своего кресла в форме волчьей головы. – Ты один из самых умных людей, которых я знаю. Дай мне совет, что делать с неуправляемой стаей, у которой нет вожака. Лю Синь опустил взгляд на карту и долго молчал, прежде чем неторопливо заговорить ровным тоном: – Цзиньдао – неприступная крепость. Столица защищена природными стенами – горами, а небо охраняется стаей Чжу-Цюэ. Единственный способ атаковать – императорский тракт. Но охранные войска там рассредоточены по всему пути. На подходе врага зажигаются сигнальные маяки, так что ещё до того, как войска вступят на эту дорогу, столица уже будет готова к отражению атаки. Ни одна армия не пройдёт там незамеченной. Многие пытались атаковать Цзиньдао и каждый раз атаки вражеских войск отбрасывались ещё на подходе, а зачинщиков и предводителей отлавливали и казнили. С Гу Юшэнгом или без – войска мятежников потерпят неудачу. Император не зря бездействует. Он знает, что врагу не пробиться в его столицу и не захватить дворец. Тан Цзэмин смотрел на него с поддёрнутыми тенью глазами. – Император собрал подле себя сильные дома, обеспечив себе защиту, – глубоко втянув воздух, сказал он. – Ты прав, Золотой город в самом деле пытались взять и не раз, но это было в прошлом. За последние триста лет никто не выступал на него, а все атаки мятежников душились ещё в зачатке, как в случае с родителями Гу Юшэнга. Но сам он не глупец. Раз он так уверен в своих силах, то, должно быть, нашёл способ проникнуть в столицу и привести туда армию. С каждым словом лицо Лю Синя темнело всё сильней и сильней, пока глаза заволакивал затаённый гнев и презрение, поднимавшиеся из самого сердца. – Ты знаешь, какой герб у клана Гу? – спросил он. – Дальневосточный красный тигр, – ответил Тан Цзэмин. Выверяя каждое слово, Лю Синь произнёс, мерцая глазами, в которых отражался осенний холод: – Тигр является символом воинской доблести. Скажи мне, что это за доблесть такая – убивать ни в чём неповинных людей, – голос его звучал напряженно, а глаза в уголках покраснели. – В Го Тайцюне было храбрости и доблести куда больше, чем в Гу Юшэнге когда-либо будет. Никогда больше не разговаривай при мне о своём бывшем наставнике. Тан Цзэмин некоторое время молчал, прежде чем сказать: – Его вмешательство по-прежнему необходимо. Только он в силах остановить то, что начал. – Сила не делает из человека героя, – отрезал Лю Синь, смотря на него. – Будь так, миром бы правили горы. Отвернув голову, он посмотрел в окно и взглянул на почти зашедшее за гору солнце. Ему не было дела до того, кто и где правит сейчас, какие границы подвластны княжествам и кто является их князьями. Ордена жили по собственным законам и не впускали в себя порядки извне. Лю Синь же не впускал в себя вообще ничего. Ему было вполне комфортно жить так, как он жил сейчас. Пусть не испытывая счастья, но и не испытывая боли и предательств. После того, что он пережил, для него не было выбора лучше. Когда ничего не приносит радость в сердце, нечего будет и терять, если всё снова разлетится на части. Шуцзы замахал лапами, привлекая к себе внимание. Опустив голову, Лю Синь погладил его по голове и слабо улыбнулся. И лишь спустя миг уловил нечто похожее на ошибочность своих прежних суждений. Глядя на его спокойное и немного уставшее лицо в свете мягких бликов огоньков в лампах, Тан Цзэмину на миг почудилось, словно они оказались в своей прежней гостиной. Дуги бровей вразлёт подобно острым мечам, ясные, словно пара золотых листьев глаза, тонкая и прямая переносица, переходящая в высокий гладкий лоб. В красоте Лю Синя всегда была гордость и благородство. Даже в рваных тканях в их первом месте жительства он выглядел так, словно от рождения был чужд подобным местам. Несмотря на то, что большую часть того времени горбился, он мог вышагивать так, словно был фениксом среди стаи кур. Но он никогда не замечал в себе этого: не обращал внимания на взгляды вслед и тихие шепотки, будто не осознавал своей привлекательности. Смотря на него, Тан Цзэмин чувствовал, что не может оторвать взгляд. Его хорошо сложенное тело с закинутой ногой на ногу находилось всего в двух шагах от него. И Тан Цзэмин испытал вдруг жгущее всё нутро желание приблизиться и прикоснуться. Блики огней на стенах затанцевали ярче, делая глаза напротив мягче и прекрасней, даря им насыщенный золотой цвет, точно идущий прямо из сердца. Эти губы, глаза, нос, длинные сильные ноги и тонкие пальцы – всё это казалось до боли знакомым и родным, вызывая в душе бурю эмоций и неподконтрольных Тан Цзэмину желаний, которые мощной волной нахлынули на всё его тело, обдавая теплом и согревая даже покрытые льдом кости. Голос Лю Синя нарушил ход его мыслей: – Уже поздно. Мне пора возвращаться. – Раз поздно, так оставайся, – прежде чем успел осознать, выпалил Тан Цзэмин. Он уже собирался добавить, что для него в этом доме готова спальня, когда Лю Синь посмотрел на него и после небольшой паузы ответил: – Это ни к чему. Мой павильон не так уж и далеко и я не устал. Захватившие его на миг противоречивые чувства смутили даже его самого. Где это видано, чтобы простые мастера проводили ночи в домах молодых господ? Задушив едва показавшее желание к внезапному согласию, он свёл брови к переносице и проглотил невысказанные слова вместе с остатками чая. Тан Цзэмин смотрел на него пару секунд, после чего облокотился на подлокотник кресла и тихо рассмеялся, но улыбка та глаз его не коснулась. Наоборот – те словно прояснились и потемнели на несколько тонов, заморозив ещё минуту назад пляшущую в них надежду. Блики вокруг уже не приносили тепла, заострившимися тенями танцуя на стенах. – Над чем ты смеёшься? – спросил Лю Синь, почувствовав неуверенность в сказанном. – Над собой, – криво усмехнулся Тан Цзэмин и посмотрел за его плечо. Над чем же ещё тут смеяться, кроме как не над глупым псом, кружащимся за своим хвостом? – Не стану больше задерживать, – добавил он. Замешкавшись на мгновение, Лю Синь встал и развернулся к двери. Уже подойдя к ней, он остановился и внезапно добавил: – Ты просил у меня совета, так вот он: не лезь в большой мир. Правители прочих земель справятся со своими делами сами. Сосредоточься на своём совершенствовании, не нарушай правила ордена и... – Ступай, мастер Лю, – перебил его Тан Цзэмин уставшим голосом и откинулся в кресло. Посмотрев на его профиль ещё пару мгновений, Лю Синь развернулся и быстро спустился по лестнице, прижимая черепаху к груди. Выйдя на улицу и увидев двух лошадей, лежащих на зелёной траве и оглаживающих друг о друга шеями, он подошёл и взял Лило за поводья. – Пойдём домой, – хмуро сказал он, стараясь успокоить объявшее всё нутро разочарование и тоску. Ненависть к себе отчего-то возобладала в груди с новыми силами. Встав, Лило непонимающе мотнула головой и побрела следом. То и дело оглядывающийся на дверь Игуй перетаптывался на месте, ожидая, что его хозяин вот-вот выйдет во двор, чтобы отправиться следом. Лю Синь уже ступил на дорогу и был близок к повороту, когда воронóй конь, так и не дождавшись хозяина, сорвался с места, намереваясь последовать за ними. Его копыта с грохотом вспахивали землю в быстром галопе, а на средине пути вдруг взметнулись вверх от тянущей силы обхватившего шею вервия. Туго натянувшись и издав глухой звон, канат остановил движение зверя, не позволяя ему погнаться следом. Тишину округи прорезало неистовое лошадиное ржание. Выглянув из-за плеча опустившего голову Лю Синя, зелёная черепаха с тоской взглянула на одиноко сидящую на крыше фигуру молодого человека на фоне луны, смотрящего им вслед. Игуй продолжал рваться из пут и издавать протестующее ржание до тех пор, пока три силуэта не скрылись из вида за поворотом. ________________________ 1. 朱雀 (zhūquè) – красная птица, похожая на фазана с пятицветным оперением и объятая пламенем; дух-покровитель юга.Глава 123. Блики огней
24 декабря 2021 г. в 20:36
Лю Синь смотрел на машущую лапами черепаху во все глаза, от ошеломления потеряв дар речи. Бесчисленное количество раз он вспоминал о потерянном в той ночи, и каждый раз испытывал едва не сваливающую его с ног боль и тоску. Он и представить не мог, что когда-либо вновь повстречает своего прожорливого зверя, отчего сердце сжалось от переполнявших его чувств.
Повернув голову в сторону подручных, он махнул рукой:
– Ступайте в павильон.
Трое незадачливых учеников остались стоять на месте, задрав головы и глядя на крышу.
Окинув подозрительным взглядом их воодушевлённые глуповатые выражения лиц, Лю Синь с нажимом тихо повторил:
– Живо.
Трое подмастерьев закрутились вокруг себя и, толкаясь, забежали за угол с такой прытью, точно коробы в их руках, ещё минуту назад тянувшие их к земле, внезапно наполнились пухом. Спустя миг три головы вряд высунулись из-за угла, сверкая глазами.
Взгляд Лю Синь на миг встретился с глазами Тан Цзэмина, подметив в них те же самые чувства, что возобладали сейчас в нём самом, прежде чем вновь вернуться к Шуцзы.
– Спускайся, – сказал он, подходя на шаг ближе.
Уголки его рта приподнялись в улыбке, когда Шуцзы с ещё большим усердием замахал лапами.
Прижав черепаху к себе, Тан Цзэмин откинулся о выступ крыши и спросил, чуть щуря глаза:
– И зачем же мне это делать?
Улыбка Лю Синя померкла, когда он с едва сквозящим в голосе предупреждением произнёс:
– Спускайся и отдай её мне.
– С чего ради? – с неприкрытой надменностью спросил Тан Цзэмин. Выудив из кармана росток фасоли, он опустил тот перед черепахой.
Прожорливый зверь тут же цапнул пастью росток и принялся увлечённо жевать.
– Где ты нашёл его? – спросил Лю Синь и поднял руку, прикрывая глаза от лучей выглянувшего из-за туч солнца.
– Под горой, – ответил Тан Цзэмин, поглаживая панцирь. – Он застрял в кустах и не мог выбраться несколько дней, барахтаясь в грязи, – опустив глаза на Лю Синя, он подчёркнул: – Смотри, как он похудел.
Большая зелёная черепаха была всё такой же упитанной и лучилась жизнерадостностью. Однако из-за слов Тан Цзэмина Лю Синь почувствовал укол стыда, разглядывая лапы на предмет худобы или ран.
– Цзэмин, спускайся! – нетерпеливо повторил он, желая удостовериться в целости зверя.
– Не хочу, – нахально ухмыльнулся тот, смотря на него сверху вниз.
Лю Синь шумно выдохнул через нос и еле сдержался, чтобы не высказать всё, что было у него на уме. Вряд ли распространившийся слух о том, что мастер низкого ранга позволяет себе бранить молодого господина посреди улицы, не возымеет последствий.
– Ладно. Тогда я сам поднимусь, – с этими словами он сделал шаг, но тут же замер, услышав шорох сверху.
Оттолкнувшись о черепицу ногой, Тан Цзэмин перелетел на другую крышу.
Оглянувшись по сторонам и удостоверившись, что на улице остались лишь они двое, Лю Синь прошипел:
– Прекрати вести себя, как придурок, и немедленно спускайся!
– Зачем?
– Отдай мне мою черепаху! – не выдержал Лю Синь, подходя ближе к зданию.
– Не отдам, – в голосе Тан Цзэмина звучала язвительная насмешка.
Глядя на то, как лицо Лю Синя мрачнеет с каждой секундой, он полюбовался им ещё несколько мгновений, прежде чем расслабленная улыбка с его губ сменилась прохладой, просочившейся в голос:
– Разве ты не отринул все прежние привязанности и не забился в свой панцирь? – спросил он со всей серьёзностью, вмиг смахнув с себя маску весельчака. – Если я был лишь страницей в твоей жизни, значит, Шуцзы являлся лишь предложением?
Лю Синь оказался застигнут врасплох всего парой фраз, не представляя, что на это ответить.
Выронив фасоль, Шуцзы взглянул на него с недоверием и тоской, пока пара синих глаз старательно пыталась просверлить в нём дыру.
Тан Цзэмин продолжил:
– Я её нашёл, так что теперь это моя черепаха. Зачем мне отдавать её тебе? Ты сам-то ешь раз в день, так что вряд ли сможешь хорошо о ней позаботиться. Зверю мало лишь пары редких поглаживаний, – внимательно смотря на Лю Синя, сказал он. – Ему нужно больше.
Лю Синь на секунду опустил взгляд и тут же вскинул его.
– Цзэмин, – тяжело повторил он и сомкнул губы.
Сбегая из Яотина, он пребывал в столь разбитых чувствах, которые состояли лишь из оголённой боли и невыносимых страданий, что затуманенный бедствием разум не мог справиться с горем, заставляя сосредоточиться лишь на побеге.
Лю Синь глубоко вздохнул и принял свой обычный вид, силясь побороть подкатившие к горлу стыд и тоску, сформировавшихся в тяжёлый ком.
Тан Цзэмин продолжал смотреть на него ещё некоторое время нечитаемым взглядом, точно стараясь что-то в нём рассмотреть, после чего вновь напустил на себя праздно-весёлый вид:
– Но твой молодой господин отнюдь не суров, так что позволит тебе навещать черепаху у него дома, – поднявшись на ноги, он снова оттолкнулся о крышу и в мгновение ока скрылся из виду.
Лю Синь простоял на одном месте ещё пару секунд, прежде чем шикнуть и быстрым шагом направиться в сторону конюшни.
Юньшань был огромен. Чтобы пересечь его с одного конца до другого потребовалось бы по меньшей мере несколько часов, поэтому экипажи и конные прогулки здесь не были редкостью. Однако будучи занятым лишь в Целительском павильоне и в своём собственном, расстояние меж которых было не таким уж и большим, Лю Синь и забыл, когда в последний раз совершал поездку верхом в пределах ордена.
Лишь одна мысль об этом всколыхнула в душе едва поутихнувшее волнение.
Перешагнув порог конюшни, он уловил запах свежескошенного сена и ключевой воды. Здешние конюхи, едва завидев мастера, тут же поспешили к нему с вопросами о желании выбрать лошадь для очередного задания.
Общая конюшня состояла из породистых рысаков, специально обученных для поездок на задания от ордена. Те же, кто предпочитал обзаводиться собственным зверем, держали их на конюшнях возле ученических общежитий или же в личных на территории своих домов.
Взмахом руки остановив поток предложений от молодых конюшат, Лю Синь прошёл несколько стойл, прежде чем остановиться у одного из них.
Солнечный свет падал через небольшое окно под потолком, лучами ложась на пегую спину.
В отличие от всех прочих коней, что издавали взволнованное ржание всякий раз, когда кто-то подходил к стойлам в поисках подходящего для задания зверя, эта лошадь оставалась равнодушной даже тогда, когда створки двери тихо скрипнули, пропуская человека внутрь.
– Ли'ло, – позвал Лю Синь.
Лошадь продолжала лежать ещё пару мгновений, после чего тяжело поднялась, неуверенно переставляя копыта.
Ранее прыткий и сильный зверь заметно похудел. Карие глаза медленно открывались и закрывались, безучастно моргая и глядя в пол перед собой. Дыхание было глубоким и ровным.
Губы Лю Синя мелко дрогнули, а глаза обожгло жаром.
В первое время в ордене ежедневные напоминания о былом находили его даже в мельчайших отголосках, словно стараясь вернуть его к жизни. Неспособный позаботиться даже о себе, Лю Синь принял решение направить свою лошадь в общую конюшню, где в отличие от её хозяина о ней было кому позаботиться, чтобы не умирать в отчуждении, выжигая в себе прежнюю жизнь, как и он.
Лошадь стояла, опустив голову и скрываясь в тени стойла, не предпринимая попыток приблизиться.
Властвующие внутри Лю Синя тоска и стыд сменились кислым отвращением к себе, осевшим на корне языка.
– Лило, – хрипло позвал он и подступил на шаг, протягивая руку.
Увидев ладонь в чёрной перчатке, лошадь мотнула головой и отступила к стене, уходя от прикосновения.
Прошедшая с ним с самого севера и не раз выручавшая из беды, сейчас она словно не признавала своего хозяина, относясь к нему как к чужому.
Причина, по которой Лю Синь сказал те слова, заключалась в нежелании переживать боль и печаль, коих в прошлом он испытал с головой. Так он оправдывал себя в душе, но где-то глубоко в сердце знал, что хуже этих двух сворачивающих кровь чувств было ещё одно – вина, которую было не так-то просто признать.
Медленно сняв перчатку, Лю Синь обнажил изувеченную руку и протянул её к голове зверя. Тёплая шерсть скользнула по пальцам, а шумное дыхание опалило запястье, когда лошадь фыркнула и взволнованно переставила копыта.
Большие умные глаза поднялись на стоящего перед собой человека и не мигающе уставились на него, побуждая сказать искреннее:
– Прости.
Тишину конюшни прорвало громкое ржание и быстрый стук копыт, когда пегая лошадь стремительно промчалась через ворота и бросилась вверх по горе, впервые за годы пустив силу в ноги.