Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

Лицо Тан Цзэмина было бледным, ярким пятном выделяясь на фоне тёмной каменной стены. После того, как быстро развёл небольшой костёр и натаскал снега, чтобы растопить тот в чашеобразном камне, Лю Синь сидел рядом, то и дело погружая небольшую тряпицу в воду и стирая пот со лба потерявшего сознание парня. Прошло уже пара часов, и солнце окончательно поднялось над горами, а Тан Цзэмин так и не пришёл в себя. Лю Синь терпеливо ждал, наблюдая за тем, как тот хмурит брови от борьбы ци с ядом, и не мог найти себе места. Возвращаясь с очередной порцией снега, он заметил бурый мох, растущий возле входа в пещеру, который ранее пропустил из-за темноты. А приглядевшись, распознал в нём то самое растение, что видел несколько лет назад. Быстро растерев его в кашицу, он стянул с Тан Цзэмина верхний халат до пояса, чтобы распахнуть полы нижнего и обработать ранения, которые покраснели и расползлись вокруг красными прожилками, напоминающими паутину. Но едва он немного сместил Тан Цзэмина с места, как тот тут же опёрся на руки и, шатаясь, заставил его немного отодвинуться. Лю Синь не успел и рта открыть, чтобы попросить его не шевелиться, чтобы он смог обработать раны, как в следующий миг увидел, что Тан Цзэмин, всё ещё пребывая в беспамятстве, пытается умостить голову на его коленях. Сидя с приподнятыми руками и ощущая на ногах тяжесть, Лю Синь не двигался несколько минут, прислушиваясь к тихому хриплому дыханию. А когда то мало-помалу выровнялось, свидетельствуя о том, что Тан Цзэмин, наконец, уснул, немного оттянул край его воротника. Почувствовав прикосновения, Тан Цзэмин вновь заворочался. После нескольких попыток сменить положение, в конечном итоге он уткнулся носом в ладонь Лю Синя и замер, глубоко вздохнув. Лю Синь вскинул бровь и тихо выдохнул. С Тан Цзэмином даже в трезвом уме и памяти не всегда было легко совладать, а когда он пребывал в бессознательном состоянии, да ещё и будучи не совсем здоров, то словно превращался в медведя-шатуна, тычущегося в поисках своей берлоги. Лю Синь хотел было отнять руку, чтобы обработать раны, но помедлил, вместо этого проведя по растрёпанной косе в его волосах. И лишь после того, как привёл ту в относительный порядок, приступил к обрабатыванию ранений. Живительный мох обладал сильным обеззараживающим эффектом, поэтому в считанные мгновения немного свёл на нет красноту возле ран. Смешав оставшуюся часть кашицы с водой и напоив ей Тан Цзэмина, вскоре Лю Синь заметил, как тот немного расслабился и перестал хмурить брови. Но, как бы то ни было, – он всё не просыпался. Солнце уже успело достигнуть наивысшей точки на небе и пойти на спад. Опасаясь, что Тан Цзэмин не очнётся даже до вечера и им вновь придётся переночевать в пещере, Лю Синь снял со своих плеч плащ, скатал его в валик и переложил на него голову Тан Цзэмина. После чего поднялся и оглянулся в поисках того, что помогло бы избежать незваных гостей. Он понятия не имел, сколько тех тварей пленила собой лавина, однако был уверен, что хоть кто-то да мог выбраться и нанести им внезапный визит. Быстро найдя взглядом лежащий рядом лук, Лю Синь загорелся глазами. Быстро соорудив небольшую пирамидку из камней, он провозился без малого час только с тем, чтобы установить в нём длинное оружие, стараясь направить его в сторону входа. Запыхавшись и утерев со лба пот, он задался вопросом: как установить стрелу, которая никак не хотела ложиться на тетиву самостоятельно. Вспомнив о приказе, отданном Тан Цзэмином, Лю Синь произнёс: – Охранять. На что лук продолжил стоять в кривоватой пирамидке неподвижно, а стрела без какого-либо действия составляла ему компанию – опираясь на камни. Лю Синь свёл брови к переносице и повторил: – Охранять. После бесчисленных попыток он едва ли не вышел из себя, озадаченно кружа вокруг лука. Махнув руками, словно подгоняя, он повелел: – Колдуйся давай. А когда лук вновь не отозвался, то выхватил его из кучки камней и принялся осматривать с разных сторон, крутя в руках. – Неужели сломался? – с недоумением пробормотал он под нос. Стрела в его руке неожиданно чуть провернулась, мазнув чёрным оперением по носу, на что Лю Синь тут же тихо чихнул. – Он подчиняется только мне, – произнёс хриплый голос за спиной. Лю Синь мигом оглянулся, обнаружив пришедшего в себя Тан Цзэмина. Лицо его по-прежнему было бледным и утомлённым, но то, что он пришёл в себя, означало, что действие яда наконец-то подавлено. – Как ты себя чувствуешь? – спросил Лю Синь, делая шаг вперёд. – Ну, не подох – уже хорошо, – отозвался тот и потянулся наполнить небольшой плоский камень водой. А заметив краем глаза, что Лю Синь продолжал выжидательно смотреть на него, добавил: – Всё в порядке. Облегчённо вздохнув, Лю Синь прокрутил стрелу в пальцах, на что та тут же едва уловимо дёрнулась в сторону и погладила его оперением по щеке. Тан Цзэмин откинул каменную чашу и опёрся спиной о стену, повернув голову вбок. Из-за махинаций с поползновением на чужие колени его хвост немного растрепался. Протянув руку, в конечном итоге он просто сорвал с волос ленту, позволив тем свободно рассыпаться по плечам. Долгое время он хранил молчание, стараясь побороть остаточные неприятные ощущения во всём теле, за которое Лю Синь так и не нашёлся, что сказать и как завязать разговор. Вся фигура Тан Цзэмина была напряжённой, а взгляд сосредоточился на одной точке на стене. И хотя он не произнёс больше ни слова, от него так и веяло чем-то тяжёлым, что заставляло Лю Синя нервничать всё больше и больше. Вспомнив их небольшую перепалку, причиной которой послужила его ночная вылазка, Лю Синь почувствовал, что должен что-то сказать. В конечном итоге, если бы не он – ничего этого не было бы, и в то же время – не выберись он из пещеры, они так и кружили бы бесцельно по лесу, не зная, кто стал причиной переполоха. Вина и уверенность в своих действиях вели в нём борьбу, за время которой он то хмурился и поджимал губы, то напускал на себя абсолютно бесстрастный, уверенный вид, поэтому даже не заметил, что Тан Цзэмин уже несколько минут смотрит на него, словно видя насквозь его мысли. В конечном итоге Тан Цзэмин начал первым, прервав его метания: – Поражён, что ты до сих пор здесь. Всё ещё чувствуя кипящее внутри противоборство, Лю Синь чуть прищурился и спросил: – А где же ещё мне по-твоему быть? – Не знаю. – Тан Цзэмин чуть сместился на месте, принимая сидячее положение, и откинулся спиной на стену. Голос его был хриплым и усталым, когда он добавил и прикрыл глаза: – Может, вновь с духом бы сбежал. – И бросил бы тебя раненого? – с небольшим раздражением из-за пустого обвинения поинтересовался Лю Синь. – Не мели чепухи. Тан Цзэмин снова потянулся за каменной чашей с водой и всё тем же спокойным голосом парировал: – Тебе не впервой. Лю Синь открыл рот, чтобы резко высказаться на подобный выпад, но, наткнувшись на внимательный взгляд Тан Цзэмина, который смотрел на него поверх чаши, внезапно осознал смысл сказанного. Холод прокатился по коже, словно он вернулся в тот дождливый день, который старался гнать от себя последние годы и который до сих пор снился ему. Всегда, просыпаясь после подобных снов, он тратил по полдня на то, чтобы привести себя в чувства, как мантру повторяя себе уверения в правильности того поступка. А сейчас, получив подобное обвинение, даже не старался увернуться от острого клинка, что сформировали собой обвинения и ударили прямо в сердце. Тан Цзэмин посмотрел на чашу в руке и продолжил: – Ты представляешь, что было бы – явись я прошлой ночью хоть на миг позже? Взгляд Лю Синя замер на одной точке, как будто сказанное немало поразило его. После чего его глаза заострились, а голос внезапно потяжелел, когда он внимательно посмотрел на Тан Цзэмина и с тенью укора в голосе произнёс: – Ты говоришь прямо как он. Тан Цзэмин чуть прищурился, перебирая воспоминания в голове. А когда осознал, о ком именно шла речь, то тут же мрачно усмехнулся: – Сравниваешь меня с Гу Юшэнгом? Думаешь, я похож на него? Лю Синь немного помедлил, прежде чем честно ответить: – Нет. Несмотря на схожесть сказанных слов, он был уверен, что Тан Цзэмин не из тех, кто будет измываться над ним и привязывать к себе посредством введения в заблуждение и наращивания вины от собственной неспособности справиться с чем-либо. И всё же, произнесённые слова принесли собой беспокойство и злость, воскресив в памяти острый момент осознания того, что всё это время он был чьей-то пешкой, которой манипулировали на разный лад. – А почему нет? – спросил вдруг Тан Цзэмин, склонив голову к плечу и немигающее уставившись на Лю Синя. – Прекрати, – нахмурился тот. – У-у-у – медленно протянул Тан Цзэмин и сделал страшные глаза, словно пытался напугать ребёнка. – А вдруг я действительно спятил, и это я руковожу этими тварями и заманил всех в ловушку для собственной выгоды? Ведь ты этого всегда боялся? – С чего ты взял? – Лю Синь раздражённо передёрнул плечами. – Так ведь именно поэтому ты швырнул меня к ногам Цзян Фэйсина, – улыбнулся Тан Цзэмин, – испугавшись, что я чёртов псих, потерявший контроль. Разве нет? Лю Синь ошеломлённо застыл, вперив взгляд в пол. Стрела в его руке тихо задрожала, стиснутая в кулак. Несмотря на то, что переход к этой теме был в какой-то степени ожидаем, всё равно заставил его испытать чувство того, словно на него резко опрокинули ушат ледяной воды и вышвырнули на стужу. Тан Цзэмин замолчал, сдвинув брови к переносице. Ускорившееся сердцебиение разогнало по телу остатки яда, что словно боролся теперь изо всех сил, оказывая сопротивление. «Сильная дрянь», – пришёл он к выводу и прикрыл глаза. Делая редкие короткие вздохи, Тан Цзэмин опёрся о стену и поднялся на ноги. Накинув на плечи плащ, он всё же нашёл в себе силы продолжить: – Ты хотел исправить меня, верно? Увидев мою жестокость той ночью в Яотине, ты оттолкнул меня в надежде на то, что меня изменит другой человек, раз уж ты был неспособен на это. Но вот незадача, мастер Лю, – он немного помедлил, привалившись к стене и неторопливо наматывая на ладонь под большим пальцем чёрную ленту, – Цзян Фэйсин тоже не преуспел в этом, потому что меня не изменить. Я такой, какой есть, и меняться не стану. Лю Синь чуть опустил голову и напряг плечи, распознав в его словах двойной смысл. В отличие от него, Тан Цзэмин никогда не требовал его меняться в ту или иную сторону, принимая все его действия и поступки даже тогда, когда все вокруг тыкали в него пальцем и обвиняли в чрезмерной доброте, слабости или глупости. Так было ли у него право требовать от Тан Цзэмина меняться и подстраиваться под его ожидания? Осознание тяжестью легло на плечи. Даже будучи уверенным в том, что Лю Синь хотел исправить его, Тан Цзэмин пусть и злился, но не отвернулся от него, даже сегодня придя на выручку, и от этого на душе становилось ещё тяжелее и горше. Лю Синь медленно прикрыл глаза, не позволив ни тени эмоций проскользнуть на лице, пока рука до скрипа сжимала в кулаке чёрную стрелу. Отдалённые мысли о возможном уничтожении мира, что когда-то проложили ему путь извечных опасений и страха, по которому он неустанно шагал, пронеслись в голове вспышкой подобно молниям на горизонте и тут же погасли, не оставив после себя и глухого раската. Тан Цзэмин развернулся с намерением подхватить свой лук и выбраться из пещеры, но едва отстранился от стены, как вдруг согнулся от раздирающей всё нутро боли. Рухнув на колени, он заметил бросившегося к нему Лю Синя и тут же рванулся в сторону. В следующий миг согнувшись и уперевшись в стену рукой, он содрогнулся и выплеснул изо рта глоток чёрной крови. Лю Синь поддержал его под руку и обеспокоенно сказал: – Полежи ещё немного, можем выдвинуться чуть позже. Утерев рот рукавом, Тан Цзэмин простоял так ещё немного, переводя дыхание, после чего отстранился от него и двинулся к выходу из пещеры. Прикрыв на миг глаза и устало выдохнув, Лю Синь последовал за ним. – Куда ты идёшь? Медленно бредя вдоль стены, Тан Цзэмин хрипло отозвался: – Пошли, покажу тебе кое-что. Я неспроста выбрал именно эту гору. Алые лучи закатного солнца прорывались сквозь туманную снежную завесу, косыми линиями отражаясь от льдистых наростов и отбрасывая свет на обдуваемую ветрами скалу. Вдохнув белый морозный воздух, Лю Синь поёжился от холода и посмотрел на спину Тан Цзэмина, остановившегося неподалёку от обрыва, с которого простирался весь округ. Вынув из сумки небольшой предмет, Тан Цзэмин поднял руку вверх, и в небо тотчас взмыла едва заметная искра. Достигнув нужной высоты, снаряд разорвался на сотни мерцающий зелёных частиц, не оставив за собой ни звука. – Что это такое? – с опаской спросил Лю Синь и шагнул ближе. – Если этот сигнал заметят враги… – Не заметят, – ответил Тан Цзэмин и, не оборачиваясь, приподнял руку, демонстрируя небольшую полую трубку. – Этот фаер увидят только те, чьи имена написаны внутри корпуса. Зелёный – сообщение о местонахождении без тяжёлых ранений; красный – ранение, при котором не можешь двигаться; лиловый – при смерти, в окружении или кто-то погиб. Наша пещера неподалёку, так что скоро они прибудут сюда. Лю Синь коротко кивнул и запахнул плащ, не позволяя холоду проникнуть внутрь. – Так что ты хотел мне показать? – спросил он. – Для начала я хочу узнать от тебя кое-что, – произнёс Тан Цзэмин, внимательно всматриваясь куда-то вдаль, словно желал что-то высмотреть сквозь туман. Лю Синь вскинул брови, ожидая вопроса, и заглянул ему через плечо. Плотный туман с режущим колким снегом кружился над долиной, затмевая собой всё вокруг. – Все эти пять лет я задавался вопросом, – неторопливо сказал Тан Цзэмин и развернулся к нему лицом. – Ты любил хоть кого-то из нас? Меня, Сяо Вэня, наших общих друзей? Лю Синь застыл, почувствовав острый укол в груди и не имея сил и мыслей что-либо ответить на сказанное. Он ожидал, что Тан Цзэмин разовьёт предыдущий разговор, отчего же тот вдруг сменил тему на прошлое в Вольном городе? Видя растерянность на лице напротив, Тан Цзэмин глубоко втянул холодный воздух и пояснил: – Ведь потому что если любил бы, то не решил оставить. – Сдвинувшись с места, он принялся медленно ходить взад-вперёд вдоль обрыва. – Я заметил твои метания ещё в Яотине, когда ты вдруг ни с того ни с сего принял решение оборвать отношения с Сяо Вэнем, благодаря чему к нему и подобрался Мао Цимэй. Для меня были непонятны те твои поступки, ведь если ты оттолкнул человека, значит, не должен был заботиться о нём. Но ты продолжил защищать своего друга даже после того, как он вышвырнул тебя из своего дома. Значит, он в самом деле был дорог тебе? Лю Синь не заметил ещё одного двойного смысла его слов, растерянный настолько, что не знал, куда деть взгляд. В конце концов, опустив затянутые дымкой глаза на снег, он замер словно в ожидании того, что кто-то напишет на нём несколько слов и даст ему ответ. Тан Цзэмин продолжил: – И в то же время для меня оставалось непонятным сам факт желания твоего отъезда. Зачем нам стоило уезжать, зачем было бросать людей, если они были тебе дороги? – Цепким взглядом впившись в лицо Лю Синя, он спросил: – Или может быть не были? Лю Синь вскинул сверкнувшие злостью глаза и потяжелевшим голосом резко спросил: – Как ты можешь говорить такие слова?! Я любил их всех и всё потерял! – Ты был не единственным, кто что-то потерял в ту проклятую ночь! – огрызнулся Тан Цзэмин. Его маска, наконец, раскололась, дав трещину. Неподвластные ему обида и боль выплеснулись наружу, промелькнув в тёмных глазах за миг до того, как ледяная волна погребла их вновь под собой. Взгляд его снова похолодел, а голос сделался ровным, когда он вновь возобладал над собой и продолжил: – Я тоже потерял друзей, дом и спокойную жизнь. Но я не опустил руки, потому что у меня все ещё был ты. И даже тогда, когда ты вышвырнул меня из своей жизни, я все ещё не опустил их из-за тебя. А меня… как ты тогда сказал? Перевернул страницу? В конце концов, Тан Цзэмин всегда чувствовал, что Лю Синь нуждается в нём меньше, чем он в нём. Просто боялся признаться в этом даже себе. Но пелена, в конце концов, имеет свойство спадать, обнажая действительность, от которой хотелось выть и крушить всё подряд. Лю Синь медленно поднял на него взгляд. На его ресницах блестели прозрачные капли солёной воды. Выражение лица казалось словно высеченным изо льда, но взгляд пылал подобно двум лампадам с ярко горящими на дне углями. Казалось, под ними неминуемо обожжёшься. – Полагаю, ты сплавил бы меня хоть кому-то, лишь бы самому не возиться с безумцем, – сказал Тан Цзэмин. – Ждал, пока меня исправят? Думал, что я подобрею за эти пять лет и стану прыгать с улыбкой по горам словно фея, не знающая ни злости, ни ненависти? – Я всегда хотел для тебя только блага, – в конце концов, сдался Лю Синь и выдохнул весь воздух из груди. – А ты спросил, чего хочу я? – повысив голос, спросил Тан Цзэмин. – Что нужно было мне, а не решал всё за меня? Ранее ты сказал мне, что сделал свой выбор и перевернул страницу этой жизни. А мне этот выбор попросту навязали, накинув на шею петлю словно мулу. – Глотнув морозного воздуха, он добавил: – Но, знаешь, в одном я с тобой соглашусь: ты действительно относился ко мне как к странице, словно я и не живой вовсе, а набор букв, про которые ты всё знаешь лучше меня самого. Лю Синь замер, как громом поражённый. Каждое слово било по нему словно раскалённым хлыстом, жар от которого не мог остудить даже ледяной горный ветер. Поняв, что он и не собирается пояснять что-либо по собственной воле, Тан Цзэмин продолжил, силясь побороть хрипоту в горле: – Но я больше не хочу быть тупым голодным щенком, который виляет хвостом у твоих ног и заглядывает в рот, жаждя твоего внимания и одобрения. И которого отшвыривают пинком сапога, когда он надоедает или в чём-либо провинится. В конце концов, даже у самой низшей твари должна быть хоть капля гордости. Ты оттолкнул меня, потому что увидел во мне жестокость, которая тебе, столь доброму и светлому, претит. А я скажу так: кому-то иногда приходится марать руки кровью. – Он сделал небольшую паузу и перевёл дыхание, прежде чем вновь заговорить ровным голосом: – Однажды я сказал Цзян Фэйсину, что если я увижу, что ты живешь той жизнью, которая тебе нравится, то вмешиваться не стану. Если ты решишь жить без меня, то пусть, я приму этот выбор, не цепями же мне тебя к себе приковывать. Однако если ты выберешь это, с момента по возвращению в орден наши пути окончательно разойдутся. Со своей стороны я обещаю, что не стану чинить тебе неприятности и отплачу за твою ранее проявленную доброту и заботу тем, что огражу тебя от большинства проблем и позабочусь о возрождении Целительского павильона. Если тебе нужно будет больше помощников – я дам их тебе, нужно будет больше зданий – прикажу отстроить, только скажи. Но что бы со мной не случилось – не вмешивайся, и я больше не буду совать нос в твои… Произнеся последние слова, Тан Цзэмин только и успел, что уловить молниеносное движение изящной ладони в чёрной перчатке. Хлесь! Щёку обожгло жаром, а в уголке губ выступила капля крови, выделяясь на фоне бледного лица и кружащегося снега слишком ярко, чтобы возможно было отвести от неё взгляд. Медленно слизнув её кончиком языка и всё также держа голову отвёрнутой из-за пощёчины, Тан Цзэмин с приятным удивлением подметил, что удар Лю Синя стал куда сильнее и тяжелее, чем пять лет назад. Повернувшись обратно, он тут же наткнулся на яростно сверкающие, влажные от слёз янтарные глаза. – Ты можешь хранить на меня обиду в своём сердце, – звенящим от злости и напряжения голосом произнёс Лю Синь, не сводя с него покрасневшего взгляда. – Можешь ненавидеть меня или презирать. Но не смей обвинять меня в надуманных предположениях и перекладывать на меня всю вину за произошедшее. Раз ты так умён, молодой господин Тан, то вернись в свои воспоминания пятилетней давности и вспомни, что именно ты тогда чуть не совершил и был ли у меня тогда выбор. У калеки без сил, средств и какой-либо поддержки! Несмотря на то, что привык сдерживать обиду и оскорбления в свой адрес от многочисленных жителей ордена за последние годы, всего несколько фраз от этого человека разрушили все барьеры. Словно огромная волна набросилась на берег и не оставила ни малейших ограждений, забрав всё с собой. И даже если в словах Тан Цзэмина не всё было правдой, а лишь попыткой разбить его пятилетнюю цитадель отчуждения, всё сказанное воспринимались так остро, что невозможно было разобрать – что именно в нём было правдой, а что – нет. В этот момент Лю Синь внезапно осознал, что обидел тогда не просто мальчика, а человека, в котором течёт кровь правителей севера. Разве мог такой человек вытерпеть столь унизительное оскорбление и вернуться к тому, что было, забыв все обиды ради такого, как он? Такие люди не сносили тяжёлых обид и оскорблений, поэтому слова об уходе и полном отчуждении вполне имели под собой твёрдую почву. Эта мысль налетела на него с новым порывом сильного ветра, едва не сбив с ног. Впервые ощущаемый страх поднялся из глубин нутра и заставил его продолжить, игнорируя две бегущие дорожки слёз по щекам: – Я оттолкнул тебя не потому, что мне рядом нужен был кто-то подобный мне, и я не старался перекраивать тебя под себя, лишь хотел уберечь. Мной двигал страх, а не ненависть… Бесстыжий ублюдок, как у тебя духу хватает говорить мне подобное прямо в лицо?! Не в силах больше сдерживать бушующее в груди пламя, Лю Синь тихо задрожал и опустил голову. Чувствуя слёзы, бегущие по щекам, что тут же замерзали и неприятно холодили кожу, он протянул руку, чтобы вытереть их, но тут же наткнулся на стальную маску. Сжав зубы, он в одно резкое движение сбросил её на снег, словно в этот момент обнажив и своё истинное лицо. Молчавший всё это время Тан Цзэмин, протолкнул вставший ком в горло и протянул руку, желая стереть слёзы с его щёк. С резким шлепком Лю Синь отбросил его ладонь и вновь заговорил, изредка делая паузы, когда удушливое чувство перехватывало дыхание: – Если бы тогда я не сделал этого – последствия были бы необратимы. Я бы не смог пережить это. Не смог… Поэтому что бы ты ни говорил и каких бы обид не держал, я всё равно поступил бы точно также, если бы вернулся в тот день. Тан Цзэмин быстро пробежался взглядом по снегу, но так и не смог припомнить ничего, чем заслужил бы к себе такое отношение. В тот день печать в его духовное море почти разрушилась, так что за болью и злостью он мало что помнил о разговорах с другими людьми. Лишь диалог под золотым деревом настолько сильно отпечатался в памяти, словно он потратил на это все свои силы, вычеркнув почти всё остальное. Пятилетняя обида всё ещё жгла все внутренности, словно обливая их горящим маслом. Но кто сказал, что одному ему было тяжело? Те крупицы информации, что он собирал о Лю Сине в визиты Шэнь Фэйсяо на гору, который оказывался поразительно неразговорчив в делах, касающихся мастера, несмотря на свою болтливость, были бережно хранимы им в самом светлом уголке души. И именно они помогли ему не кануть в злость окончательно. И всё же, вернувшись обратно в орден, он был не в силах побороть в себе жгучую обиду, желая достучаться до этого человека через издёвки и оскорбления, чтобы показать, как он страдал. Он ждал, что Лю Синь выйдет из себя намного раньше, шагнёт навстречу и произнесёт несколько примирительных слов. Но тот за эти годы зачерствел словно камень, снося все невзгоды из-за многочисленных унижений. Поняв, что его поведение мало чем отличалось от надменных ублюдков Юньшаня, Тан Цзэмин испытал ненависть и отвращение, направленные на себя. Протянув руку, он схватил Лю Синя за запястье и, прежде чем тот вновь успел отстраниться, заставил его сделать шаг вперёд и прижал к груди. Взгляд Тан Цзэмина устремился вперёд, блуждая по пикам высоких заснеженных гор. Лю Синь насилу старался утихомирить ходящую ходуном грудь и отпустил попытки вырваться после пары бессмысленных трепыханий. Почувствовав усталость от почти двух бессонных ночей и тяжёлого разговора, он ослаб окончательно, вжавшись подбородком в чужое плечо и чувствуя гулкое сердцебиение, отдающееся в его грудь. Тан Цзэмин размеренным голосом произнёс: – За то, что тебе дорого, всегда нужно бороться, и не важно, какова будет цена. И если нужно – замарать руки кровью, потому что разговорами иногда ничего не решить. Как я уже сказал, я такой, какой есть, и меняться не стану. Каждый должен выбрать свой путь, и я свой выбрал уже давно, когда впервые поднял меч на заднем дворе генерала, уже зная, что делаю это лишь ради того, чтобы защитить то, что мне дорого. Лю Синь с силой зажмурился, позволив новым слезам сорваться с ресниц, и сжал руку на его плече. В голове царил хаос из мыслей, одной из которой был страх остаться в этом мире одному – без Тан Цзэмина. Лю Синь все ещё не находил сил для того чтобы что-то сказать – слова застряли в горле, а глаза пекло от непролитых слез. Все два года, проведённые вместе, сконцентрировались в длинный острый меч и поразили его в самое сердце, заставив широко распахнуть глаза и взглянуть на всё столь кристально ясно, что ему показалось, будто в этот самый момент он вознёсся и взирал на всё с высоты, жадно поглощая показанное другими глазами с другой точки зрения. Ледяной ветер с воем налетел на обрыв, стряхнув с деревьев снежные шапки. Солнце склонялось к далёкой горе, золотым покрывалом укрывая долину. Тан Цзэмин оглянулся, заметив, что туман несколько расступился, и сказал: – Смотри. Лю Синь, всё ещё упираясь подбородком в его плечо, медленно поднял взгляд на широкий простор. Равнина была объята редким туманом, в ближайших деревнях и городах уже начали зажигаться огни, откуда уже скоро должны были послышаться стуки колотушек ночных сторожей. Долина была всё такой же мирной и кипящей жизнью, с дорогами, ведущими от поселения к поселению, на которых даже отсюда можно было заметить проезжающие экипажи. Лю Синь глубоко дышал, осматривая местность и окончательно успокаиваясь под открывшимся видом, пока вдруг не заметил особо яркие огни вдалеке – почти на границе самого горизонта. Сердце, всего пару минут назад восстановившее свой ход, внезапно бухнулось куда-то под ноги, когда осознание настигло его. Лю Синь поджал начавшие дрожать губы, а из-за слёз, вновь накативших на глаза, едва смог различить высокие башни далёкого города. – Это… – Яотин, – подтвердил Тан Цзэмин, не поворачивая головы и всматриваясь в горы впереди. – Говорят, его отстроили заново два года назад. На улицах всё также работают торгаши, лавки ломятся от снеди и украшений, а дома восстановлены полностью, не оставив за собой и следа разрушений. Лю Синь сморгнул слёзы и вновь опустил подбородок на плечо Тан Цзэмина. Он думал, что город погиб окончательно. Как можно было что-то выстроить на пепелище, в которое пышущие жизнью дворы превратили всего за одну ночь, сравняв их с землёй? – Всё можно выстроить заново, – пояснил Тан Цзэмин, словно прочтя его мысли. – Главное – стремление и желание. Яотинцы не поддались скорби. Они оплакали погибших, возвели множество новых храмов и раз в год устраивают общие подношения в дань отправившимся на тот свет. – Я всё ещё скучаю по ним, – сорвавшимся голосом тихо произнёс Лю Синь, сморгнув слёзы. – Почему эта боль не проходит? Раны затягиваются со временем, но я словно потерял их ещё вчера. Предсмертный крик Шуя Ганъюна не раз преследовал его по ночам, как и плач его дочери. Лю Синь просыпался в поту и кричал от ужаса, что возвращал его в ту проклятую ночь, слишком часто, чтобы его разум с лёгкостью смог воскресить сейчас в памяти этот крик, разнёсшийся по горам эхом. Он находил это несколько странным, потому как целители из других орденов, с которыми он изредка общался, когда те пребывали в Юньшань, все как один говорили, что боль утраты рано или поздно неминуемо схлынет. Так отчего же даже по прошествии пяти лет он никак не смог справиться со скорбью и тяжёлой утратой? – Разве горе можно побороть? – спросил Лю Синь, вглядываясь в ярко горящие огни города вдалеке. Тан Цзэмин опустил руку на его затылок и произнёс: – Можно, если научиться заново жить. Лю Синь скрыл нижнюю половину лица в воротнике его плаща и погрузился в раздумья. Спустя некоторое время Тан Цзэмин сказал: – Цайцюнь, в котором мы жили ранее, сгорел под силами своры разбойников. Но даже несмотря на это, ты хотел вернуться туда, когда мы пересекали север. Ты помнишь? Ты сказал тогда, что там было всё так просто и понятно, и что тебе нравилась та тихая спокойная жизнь, которую мы вели. Тебя не пугало разрушение этого города и многочисленные смерти, что принесла та ночь. Чуть помедлив, Лю Синь подтвердил: – Не пугало. В то время он действительно думал, что общими силами можно отстроить всё заново, чтобы вновь вести ту прежнюю жизнь, поскольку рядом с ним были друзья и поддержка. Но после, оказавшись совсем один, он не видел выхода из окутавшего его мрака, не чувствуя рядом никого, кто мог бы помочь ему отстроить всё заново. – Ты больше не один, – выдохнул Тан Цзэмин. – Если хочешь, когда всё закончится, мы можем съездить в Яотин. Навестить дом старика Чэня и погулять по улицам или набережной. Говорят, жизнь в городе не изменилась особо, не считая нескольких изменённых гильдией законов и правил. Лю Синь сглотнул ком в горле и поднял глаза, чтобы не дать слезам вновь соскользнуть с уголков глаз. – Отлично звучит. Впервые на своей памяти он с особой ясностью осознал, что ему есть, на кого положиться. Кто поможет устоять на ногах тогда, когда он едва держится, выбившись из сил окончательно. Слёзы Лю Синя ещё не высохли, и оба они продолжили хранить молчание, переваренное услышанное друг от друга, когда Тан Цзэмин повернул голову, к чему-то прислушавшись, и сказал: – Они идут. Немного отстранившись, Лю Синь и сам вскоре услышал поступь трёх человек и скрип снега. А после различил и голос Шэнь Фэйсяо, который что-то ворчал. Подняв взгляд и встретившись им с Тан Цзэмином, он мигом отвёл глаза в сторону. Тяжёлые чувства, овладевшие им во время разговора, схлынули, оставив после пожара тёплые угли, и вместе с тем Лю Синя захлестнуло смущение. Утерев рукавом оставшиеся на щеках слёзы, он выдохнул и сухо кашлянул, стараясь вернуть прежнюю хладнокровность. Железная маска продолжала лежать на снегу у их ног. – Я всё ещё не простил тебя, – внезапно сказал Тан Цзэмин, неотрывно глядя в его лицо. – Ты задолжал мне пять лет, что бы там ни было. Лю Синь шумно выдохнул и подавил желание закатить глаза и усмехнуться. В самом деле. С Тан Цзэмином даже в трезвом уме и памяти не всегда было легко совладать. Спустя миг на тропе появился Шэнь Фэйсяо, размахивающий веткой с вишней и что-то объясняющий Чжан Хэцзяню и Сяо Вэню. В отличие от второго ученика, Сяо Вэнь оглядывался по сторонам, игнорируя заверения о том, что зелёный сигнал не сулил беды, а значит – волноваться не стоило. Однако шаг Сяо Вэня был быстрым и решительным, пока глаза взволнованно шарили вокруг в поисках двоих пропавших ночью людей. Лю Синь хотел было окликнуть их, когда внезапно встретился с Тан Цзэмином взглядами и произнёс: – Цзэмин, твои глаза. – Что с ними? – моргнул тот и склонил голову набок. – Они снова синие, – взволнованно прошептал Лю Синь. А увидев, что Тан Цзэмин, услышав шаги неподалёку, повернул голову, тотчас положил руку на его затылок и вновь развернул к себе. Сяо Вэнь, продолжая оглядываться по сторонам и едва перебарывая желание облазить каждый куст и приподнять камень, замер на очередном шаге, наткнувшись на двух людей на обрыве, один из которых прижимал к себе другого за шею. Картина не то чтобы являла собой двойственность – он уже давно заметил в отношениях этих двоих нечто странное. И всё же, сбегать среди ночи лишь для того, чтобы провести время вдвоём на задании – где это видано!? Продолжая прожигать взглядом этих двоих ещё пару секунд, Сяо Вэнь в конечном счёте с шипением выдохнул и, раскинув руки, развернулся к ученикам, не давая им дальше ходу, решив дать этим двоим на обрыве ещё несколько минут побыть только вдвоём.