Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

Под нагретым одеялом было тепло. Сквозняки в павильоне и сырая погода не давали согреться все эти дни. И только здесь, на узкой постели, Лю Синь ощутил, как тепло пробирается до костей и согревает всё тело. Лёжа с закрытыми глазами, он выжидал момента, когда Тан Цзэмин заснёт. Но сколько бы ни отсчитывал времени, чувствовал на себе пристальный взгляд. Приоткрыв глаза, Лю Синь утвердился в своём предположении и вздохнул, увидев перед собой тёмно-синий внимательный взор, что, не моргая, глядел на него. Притворяться спящим больше не было смысла. Руки Тан Цзэмина по-прежнему держали его в кольце, отчего Лю Синь испытывал жар и давление, будто на него накинули стальной раскалённый обруч. Попытавшись сменить положение, он внезапно почувствовал, что хватка стала крепче, не позволяя ему сдвинуться ни на цунь. Вскинув вопросительный взгляд на Тан Цзэмина, он увидел, что тот глядит на него с напряжением, будто опасаясь, что он вот-вот убежит. Лю Синь уже хотел было выпалить по обыкновению пару резких фраз, но глаза Тан Цзэмина по-прежнему слабо пульсировали – зрачок сужался и расширялся от испытываемой им боли. Вздохнув, Лю Синь расслабил напряжённые плечи, улёгся обратно и сказал: – Мог бы спать в обнимку со своим большим пушистым хвостом, которым ты так гордишься. Тан Цзэмин продолжил жадно шарить глазами по его лицу, будто из-за рассеянности в разуме не понял смысла его слов. Лишь сжал руки на его талии крепче. – Чем сильнее будешь вырываться, тем крепче я буду держать, – хриплым голосом предупредил он, не отводя взгляда. – А может быть даже и укушу. Лю Синь недоверчиво прищурился, уставившись на него. Он считал излюбленным занятием Тан Цзэмина упражняться в остроумии на других, щедро сыпля язвительными комментариями и отпуская зловещие шутки. И в то же время он чувствовал, что его прежнее представление о нём как о разнузданном балагуре, просто пытающимся покрасоваться перед другими и повилять хвостом, было в корне неверным. Шутит или не шутит? Тан Цзэмин продолжал смотреть. Длинные ресницы чуть притушили его горящий взгляд, скрывая непредсказуемые вздымающиеся волны. Человек, для которого красование перед другими стояло превыше всего – никогда бы не поступил так, как поступил он, – пришёл к выводу Лю Синь. Оказавшись в непосредственной близости, он опустил взгляд на распахнутый ворот его халата и заметил несколько ссадин и синяков. Помимо них также виднелись ещё не до конца зажитые раны от стрел, а шея ещё хранила отпечатки тяжёлых цепей. «Тупица» – подумал Лю Синь, в душе испытывая злость и недоумение. Заклинатели, которых он знал, при малейших ранениях стремились как можно скорее залатать свои раны так, чтобы не осталось следов. Так почему же этот человек не желал избавляться даже от серьёзных отметин? Его духовная энергия позволяла телу регенерировать гораздо быстрее, чем у простых смертных, и всего за пару дней он мог избавиться даже от ранений после стрел, не говоря уже о простых ссадинах и порезах. Зрачки в тёмных полусонных глазах Тан Цзэмина продолжали пульсировать – то сужаясь, то расплываясь по всей радужке. В уголке губ запеклась капля крови, а цвет лица был непривычно бледен. И всё же, руки держали его так крепко, будто он опасался расслабить хватку даже на миг, полагая, что человек в его объятиях тотчас встанет и уйдёт. Не в силах удержаться, Лю Синь спросил: – Стоило ли оно того? Только взгляни на себя. На тебе живого места нет. Вряд ли если кто-то решит ударить тебя в ближайшие дни, он найдёт хоть один цунь чистой кожи на твоём теле для удара. Тан Цзэмин молчал с полминуты, глядя на него, прежде чем ответить: – Как и на тебе. Но стоило ли оно того? Лю Синь опешил и смерил его взглядом, не сразу найдясь с ответом. – Я действовал в различных ситуациях исходя из того, что имел. Это другое. Брови Тан Цзэмина чуть приподнялись вверх в слабом движении, будто с насмешкой спрашивая «в самом деле?» Под его тяжёлым пристальным взглядом Лю Синь почувствовал лёгкое недоумение, а после быстро припомнил собственные поступки, которые, должно быть, и вспоминал сейчас Тан Цзэмин. Просверлив его в ответ точно таким же тяжёлым взглядом несколько мгновений, Лю Синь в конце концов недовольно выдохнул. Тан Цзэмин же продолжал смотреть. Обдумав всё произошедшее, Лю Синь спросил: – Что, если бы твой план не сработал? – Тогда сейчас я был бы простым избитым идиотом, – глухо отозвался Тан Цзэмин, судя по всему, не испытывая желания уделять много времени случившемуся. Вместо этого он протянул руку и, взяв ладонь Лю Синя, притянул к своему лицу. – Но я выбрал рискнуть. Лю Синь раздумывал над сказанным несколько минут, прежде чем его озарило страшной и в то же время волнующей догадкой: – Выходит ты... Намеренно проиграл ему? Глаза Тан Цзэмин блеснули сквозь его пальцы, прежде чем он ответил: – Нет. – Нет? – переспросил Лю Синь, не скрывая своего удивления. Тан Цзэмин хрипло рассмеялся, заметив, что в глазах того плеснулось едва различимое разочарование: – Несмотря на свой план, я уже давно хотел сразиться с этим бессмертным, чья сила сравнима с горой Тай. Лю Синь почувствовал холодок, пробежавший по коже. – Зачем… сражаться с ним? Помолчав немного, Тан Цзэмин ответил, глядя на него сквозь пальцы: – Если всегда сражаться только с теми, кто равен тебе или слабее, сильным не станешь. Там на горе, когда я перебил тех тварей, я чувствовал, что могу намного больше, но где бы ещё я мог испытать свои силы, если не в бою с самим Ци Сюаньцзы? Лю Синь глядел на него с недоумением некоторое время, осознавая сказанное. В конце концов, он прикрыл глаза и вздохнул: – Всё равно ты придурок. Он ведь мог убить тебя в порыве гнева. Если этот человек силён настолько, что смог справиться с тобой за три удара, то лишь добавив ещё немного сил, он мог стереть тебя с лица земли. – Не мог, и ты это знаешь, – внезапно оправдался Тан Цзэмин. Подняв взгляд и встретившись им с Лю Синем, он добавил: – Ци Сюаньцзы благоволит тебе, и за пять лет ты познал его нрав. В душе ты наверняка знал, что этот человек не настолько жесток и безумен, чтобы убить меня на глазах всего ордена. Хочется верить, что ты также знал и то, что я уже не ребёнок, как несколько лет назад, чтобы умереть от его удара. Лю Синь нахмурился, глядя на него в ответ, и ровным голосом спросил: – Если, по-твоему, я всё это знал, для чего бы говорил тебе все те слова? Тан Цзэмин смотрел на него пристальным взглядом ещё несколько мгновений, прежде чем тихо рассмеяться и потереться о его руку щекой: – Ах, этот холодный мастер так жесток ко мне, что, должно быть, просто искал повод отругать меня. Лю Синь в очередной раз выдохнул и возвёл глаза к потолку, проигнорировав поддразнивание. Какой бы злости он не испытывал к столь безрассудным поступкам, он невольно принял сказанное и наконец-то перевёл дух. В действительности Тан Цзэмин уже не был тем мальчиком, что кидался на всех и скалил зубы, выходя из себя при любой возможности, как учили его генералы. Тан Цзэмин больше не балансировал на острие меча, а держал этот меч в руках крепко, управляя им как знающий своё дело искусный мечник. Кроме того, Тан Цзэмин вообще никогда не был тем человеком, за которого он его принимал в Яотине, – внезапно пришёл к осознанию Лю Синь. Он научился держать меч в возрасте одиннадцати лет; его натаскивали как зверя, травили смертельными ядами и учили, как беспощадно разить врагов. Он никогда не был тем мальчиком, который нуждался в защите. Я придумал его. Лю Синь медленно поднял взгляд, встретившись им с тёмными глазами напротив. В конце концов, он сам однажды сказал Тан Цзэмину на обрыве после их бегства из города: «Я не потерял того человека, которого считал своей семьей. Его просто никогда не существовало. Я придумал его». Вопреки ранее испытанным болезненным ощущениям к этим словам, сейчас глаза Лю Синя просветлели, будто солнечные лучи развеяли тучи и пробились через заслон, чтобы озарить землю. Простая истина действительно бывает незамысловатой и лежащей на поверхности, похожей на свежий зелёный росток на выжженной почве. Маленький и слабый, он даёт ощущение возрождения жизни, и дарит утешение для души, как только ты его обнаруживаешь. Смотря на Тан Цзэмина, Лю Синь подумал: «Я действительно не потерял того человека, потому что его никогда не существовало. И в то же время сейчас он рядом со мной». Тан Цзэмин лежал рядом, храня молчание и вглядываясь в его лицо, казалось, только по одним лишь глазам догадываясь, к каким выводам приходит человек напротив. А потому не мешал, блуждая по его лицу полусонным взглядом. Постепенно глаза и сердце Лю Синя успокоились, последние отголоски недовольства растаяли, а обнажившаяся истина звенела звонкой трелью колокольчиков, заменив собой гулкий тревожный набат. Вновь пробежавшись взглядом по груди Тан Цзэмина, он твёрдо решил залечить его раны. Какую бы глупость тот не совершил, сейчас он испытывал столько боли, что Лю Синь не мог чувствовать душевный покой, глядя на него такого. К тому же, даже если его репутация пошатнулась и он проиграл, это вовсе не означало, что следовало появляться перед другими в столь побитом виде и давать почву для ядовитых обсуждений. С этими мыслями Лю Синь повернулся, желая встать, чтобы принести из мастерской ингредиенты и смешать мазь. Но не успел даже откинуть полностью одеяло, когда почувствовал рывок назад, спустя миг оказавшись в кольце рук. Разум Тан Цзэмина был похож на реку, затянутую густым плотным туманом, что не позволял разглядеть, что творилось даже на берегу. Медленно моргая, уставившись в обнажившийся соблазнительный участок кожи перед собой, он внезапно подался вперёд, не видя для себя никаких преград. Лю Синь распахнул глаза, когда человек за его спиной схватил его рукой под горло и рванулся вперёд, припав к шее укусом. Почувствовав прикосновение зубов к уязвимому месту, он быстро подался вперёд, ощущая давление на спину и жар от будто раскалённой груди, вжимающейся в него. Чувствуя во рту аромат кожи, Тан Цзэмин чуть сильнее сжал зубы, ощущая бьющуюся жилку под ними. Полыхнувший внутри огонь проскользнул в его взгляде, на миг словив отблеск горящей свечи, озарившей дно зрачков пурпуром. Аромат цветущей сливы вскружил голову. Смешанный со слегка горьковатым запахом трав и огня, запах тела человека в его руках вызывал чувство опьянения. Оказавшись в полном замешательстве, первым делом Лю Синь испытал потребность выставить локоть и ударить наглеца по рёбрам, чтобы сбить спесь и избавиться от стремительно одолевшего его смущения, что разгорячило кровь в венах. Но вовремя вспомнив, что тем самым, должно быть, навредит его ранам ещё больше, в нерешительности застыл, чуть прищурив один глаз и ощущая укус за укусом на своём обнажённом загривке. Разум метался между гневом и замешательством, вызванным плавящимися ощущениями во всём теле. Тан Цзэмин внезапно сжал зубы крепче и подался ближе, ощущая во рту аромат желанной кожи и пробуждающийся голод, что скапливался в горле вибрирующим жарким дыханием. Фантомный огонь будто поднялся по позвоночнику, объял горло и скользнул к животу, окутывая мастера целиком и заставив судорожно втянуть воздух на очередном укусе. Волнение в груди перетекало и скручивалось тёплым потоком от груди к животу, зарождая мелкую дрожь во всём теле. Лю Синь свёл брови к переносице, борясь со странными ощущениями, которые, к своей неожиданности, не находил неприятными. Внезапно в его голову закрались совершенно дикие для такой ситуации сравнения: «когда зверь ранен, он кусает всё подряд, чтобы поделиться болью и облегчить свои страдания». В роду Тан Цзэмина были варвары, которые в свою очередь обладали звериной кровью, отставившей в них наследие больше животных, нежели людей. Будто настоящий зверь, Тан Цзэмин вновь укусил ещё сильней. Горячее и влажное дыхание опалило шею, стекло по ней до ключиц и, словно тягучими струями, сползло на грудь. Внезапная дрожь во всём теле и всполохи неизвестного ранее жара подобной силы обожгли так остро, что Лю Синь быстро отстранился, будто очнувшись и вынырнув из воды. Развернувшись, он схватился за свою шею и уставился на Тан Цзэмина распахнув глаза, в которых читалось волнение. – Сказал же, – хрипло проговорил Тан Цзэмин, мерцая в полумраке тёмным взглядом. – Укушу. Лю Синь приоткрыл рот, намереваясь обругать его последними словами, но так и не придумал, что сказать, чувствуя содрогание из-за неизвестного жара и дрожь на кончиках пальцев. Не собираясь оставлять всё вот так, он протянул руки и, обхватив ими голову Тан Цзэмина, приоткрыл его рот. Проведя большими пальцами по клыкам, он в самом деле подметил, что те были чуть длинней. Не превышая размеры человеческих и всё же немного длиннее, чем были раньше. «Откуда я вообще знаю, как выглядят его клыки?» – внезапно задался вопросом Лю Синь. Перед глазами тотчас пронеслась вереница усмешек Тан Цзэмина, когда тот кривил губы и плевался ядом в сторону других. Лю Синь нахмурился и мотнул головой. – Ты ведь не собака, так с чего вдруг кусаешься? – спросил он с недовольством. Совсем забывшись, он не убрал руки от чужого рта, чем Тан Цзэмин не упустил случая воспользоваться. Схватив кончик пальца Лю Синя и подцепив край перчатки, он в мгновение ока стянул её и ткнулся носом в обнажившуюся ладонь. Лю Синь нахмурился, сверля его взглядом. Дёрнув руку на пробу, он к своему стыду даже не удивился, когда та оказалась зажата в словно железной хватке. Глаза Тан Цзэмина тускло мерцали сквозь его пальцы как отшлифованные под лунным светом камни в воде, ловя белые блики. Горячее дыхание, оставаясь невосприимчивым белыми ладонями, скользило к запястьям и от них, ныряя под край рукавов, обволакивало тонкую кожу, что в этот момент стала вдруг так чувствительна, что даже халат причинял дискомфорт. Веки прикрылись, скрыв хищный синий взор, отчего тень ресниц сделала скулы Тан Цзэмина чуть острее. Лю Синь смотрел на него, скользя взглядом по резким очертаниям чёрных бровей и высокой ровной переносице. Под этими длинными ресницами сейчас скрывались смеющиеся глаза, которые всего в один миг могли обратиться в то, что напугает любого до полусмерти. Тан Цзэмин медленно открыл глаза, и тень под ними тотчас растворилась, скользнув обратно ко дну его зрачков. Резкие и строгие очертания его лица будто окутались призрачной дымкой, придавая его внешности неожиданно пленительный соблазняющий вид. Поймав себя на этих мыслях, Лю Синь мгновенно впал в оцепенение, ощущая, как сердце подскочило к горлу. «Как я мог подумать, что этот парень, зачастую ведущий себя как хам и ублюдок… очарователен?» Именно в этот момент Тан Цзэмин поднял взгляд, и его глаза встретились с янтарными напротив, заставив их обладателя почувствовать себя так, словно он вновь угодил в хитро расставленную ловушку. Интуитивно Лю Синь поднял руку, желая оттолкнуть его, поскольку Тан Цзэмин глядел так серьёзно, будто видел все его мысли насквозь. Всё это время цунь за цунем отстраняясь всё дальше и дальше, он неожиданно был притянут обратно рывком. Вновь оказавшись в кольце рук, прижатым к чужому телу, он ощутил скользнувшее по шее горячее дыхание. – Лежи спокойно и не вырывайся, иначе клянусь… – Тан Цзэмин рвано выдохнул, изо всех сил стараясь погасить животную страсть, что кипела в нём и бурлила, угрожая расплавить плоть и проникнуть в кости. Борясь с собственными противоречивыми ощущениями, Лю Синь замер, придя к выводу, что жар чужого тела не пугает его. А дикие повадки Тан Цзэмина можно было отнести к его тяжёлым ранениям, из-за которых он и вёл себя несколько странно. Горячее и влажное дыхание обожгло уголок обнажённой кожи за ухом и основание шеи, вызвав новую волну мелкой дрожи где-то внутри. Сквозь шумный вдох он услышал, как Тан Цзэмин сказал: – Давай спать. – Вслед за чем послышалось ровное и глубокое дыхание, отдающееся волнами в его спину. Тан Цзэмин позади него уснул в считанные мгновения, а Лю Синь сомкнул глаза лишь к полуночи, когда блуждания рассеянным взглядом не привели ни к каким выводам.

༄ ༄ ༄

Солнце было уже высоко, когда Лю Синь проснулся, сморщившись от ярких лучей. Бродящие по его лицу, они мазнули по векам, на миг осветив всё огненно-алым. Повернувшись на бок и протянув руку, Лю Синь неожиданно наткнулся на пустоту. Нахмурившись, он приоткрыл глаза, блеснувшие недовольством, и приподнялся. В комнате было тихо и пусто. Чёрный плащ Тан Цзэмина всё также висел на спинке стула, свидетельствуя о том, что он не покинул пределы Целительского павильона. Лениво встав, Лю Синь привёл себя в порядок и направился к двери. Ожидая, что Целительский павильон по обыкновению будет погружён в абсолютную тишину до его прихода в мастерскую, он неожиданно услышал голоса в той стороне. Три ученика шумно спорили и шутили, обступив Сяо Вэня и доказывая ему пользу забродившего сока. Тот в свою очередь, рассказывая о настоящем вине из разных сортов фруктов и ягод, был непреклонен, присоединившись к бурному обсуждению. Окинув вошедшего Лю Синя нечитаемым взглядом, Сяо Вэнь смущённо кашлянул и принялся заваривать чай. Увидев, что Сяо Вэнь уже раздал указания подмастерьям и всё ещё чувствуя утреннюю ленцу, Лю Синь опустился на стул возле окна, тут же найдя взглядом фигуру в тёмных одеждах. Во внутреннем дворе павильона стоял Тан Цзэмин. Накинутый на плечи халат оставался распахнутым, обнажая крепкую грудь, перетянутую бинтами. Запястье правой руки было крепко перебинтовано, а левая, обхватив древко, вращала длинный шест вокруг тела. Движения были неторопливыми и не несущими в себе силы, направленные лишь на то, чтобы размять ноющее тело и мышцы. Сам Тан Цзэмин выглядел немного ленивым и погружённым в свои мысли, стоя под яркими солнечными лучами. Проснувшись рано, он, казалось, стоит тут с самого рассвета, вращая вокруг себя шест и упражняясь. Все звуки в комнате, заполненной людьми, внезапно отошли на второй план и растворились. Тишина, проникнувшая в разум, заставила Лю Синя невольно сосредоточиться на фигуре, стоящей во дворе. Большинство заклинателей, ступающих по пути совершенствования и ставящих упор в своих тренировках только на магию, были тонкокостными и хрупкими на вид, несмотря на то, как бы сильны они ни были внутренне. Тело же Тан Цзэмина было натренированным и жёстким, с чётко очерченными мышцами от долгих и упорных тренировок, что ещё больше развили его широкие плечи, руки, ноги и грудь. «Красивый», – отрешённо подумал Лю Синь, делая глоток чая и не сводя с него взгляда поверх мраморного бортика чаши. Человеческие голоса за его спиной вели бурное обсуждение, не достигая его разума. Он даже не услышал, как кто-то несколько раз позвал его, невольно сосредоточив всё внимание на происходящем во дворе. Наблюдая за ленивыми и плавными движениями Тан Цзэмина, что вращал шест по сложной траектории, мастерски обращаясь с ним даже одной рукой, Лю Синь неожиданно заметил белое пятно, скользнувшее сбоку. Маленький белый щенок бежал по тропинке, виляя хвостом и вытащив язык. Голубые глаза ярко любопытно блестели, прикованные к человеку. Тан Цзэмин махнул рукой. Шест со свистом разрезал воздух, вслед за чем он сделал несколько вращений вокруг себя в семь шагов. Щенок пригнулся, помчавшись следом. А увидев, как Тан Цзэмин нагнулся и сделал выпад, полностью оторвав своё тело от земли в горизонтальную линию, громко гавкнул и закружился вокруг себя. Тренировочное чучело в углу двора, на котором иногда упражнялся Лю Синь, неожиданно стало предметом внимания синих глаз. Взяв со стойки шест покороче, Тан Цзэмин прокрутил его в руке и нанёс серию сильных резких ударов. Чучело в форме человека чуть покосилось, но устояло. Тан Цзэмин нахмурился и хотел было оставить затею с тренировкой на нём, поскольку то было хлипким и уже, как оказалось, нуждалось в починке, но внезапный рык заставил его замереть и опустить взгляд. Припав на передние лапы, щенок рычал на чучело, словно как и человек рядом с ним намереваясь нанести ему пару ударов. Разбежавшись, волчонок напрыгнул на деревянное тело и принялся грызть его растопыренные «руки». А не удержавшись и упав, вновь зарычал и принялся скрести лапами, демонстрируя рычание и намерение разодрать чучело на щепки. Поглядывая на Тан Цзэмина, он уже готов был сорваться с места и атаковать, когда тот вдруг подхватил его с земли. Отойдя в сторону, Тан Цзэмин посадил щенка возле одной из кадок с водой у крыльца. – Сиди здесь и не мешайся, – сказал он, указав пальцем, и вновь вернулся к тренировке. Волчонок тявкнул несколько раз ему вслед, но тот уже потерял к нему интерес и ни разу не обернулся. Поникнув, он продолжал наблюдать за мечником какое-то время, предприняв ещё пару попыток привлечь внимание, прежде чем в расстроенных чувствах толкнуть бадью двумя лапами. Содержимое мигом расплескалось, образовав лужу. В считанные мгновения вода обратилась в снег, собравшись в сугроб. Вырыв небольшую норку, щенок забрался внутрь и сокрушённо рухнул наземь, уронив голову на круглые лапы и прижав уши. Послышался полный печали тихий скулёж. Лю Синь, наблюдавший картину, в тяжёлых чувствах выдохнул и прикусил губу, раздумывая, стоит ли вмешаться и прояснить всё напрямую – кем именно являлся этот зверь? Но стоило ли винить самого Тан Цзэмина в совершенной слепоте к очевидному? Заклинатели находили своих чжаньшоу в разные периоды жизни. Однако те, кто обладал выдающимися способностями, и были сильны на тропе совершенствования, как правило, обзаводились боевыми животными едва проходя первую ступень обучения, когда духовные силы раскрывали себя, обнажая корень одной из стихий. Среди своего поколения Тан Цзэмин был единственным заклинателем в ордене, не нашедшим своего зверя. И пусть по его внешнему виду нельзя было сказать, что он расстроен духовным одиночеством, тоска, растущая в сердце, пожирала его день ото дня. Бесчисленное количество раз бродя по Тяньцзиню, Тан Цзэмин успел встретить самых разных магических созданий. И ни один не проявил к нему интерес. К этому времени он так отчаялся найти своего чжаньшоу, окончательно смирившись со своей неправильностью и неполноценностью, что даже не допускал мысли, что этот ярый северный волчонок может захотеть стать его зверем. Утерев со лба бисеринки пота и чувствуя приятную тяжесть в плечах и груди после тренировки, Тан Цзэмин махнул рукой последний раз, сделав полный круг, и кинул шест в стойку. Тот приземлился на своё место, породив тихий стук. Развернувшись и полагая, что к тому времени Лю Синь, должно быть, уже проснулся, Тан Цзэмин поспешил обратно в павильон. Но неожиданный звук возле крыльца заставил его остановиться и спуститься со ступени, чтобы взглянуть сбоку от лестницы. Щенок продолжал лежать, будто найдя своё одинокое пристанище в сугробе и не желая больше никогда его покидать. Глядя на его поникший вид и слыша тихий жалобный скулёж, Тан Цзэмин вскинул бровь. Протянув руку, он взял со стоящей на крыльце миски кусок мясного баоцзы, что принёс ему Сяо Вэнь пару часов назад, и положил перед щенком. Тот, обычно падкий на еду, отчего-то даже не повёл носом, продолжая скулить. Влажные голубые глаза моргали, глядя вперёд на небольшую тренировочную площадку. Внезапно Тан Цзэмин заметил кое-что странное. Откуда здесь вдруг взялся снег? Тот растаял ещё несколько дней назад, а стоящие последнее время дожди и сегодняшняя ясная погода и вовсе растопили последние даже маленькие сугробы. Так откуда же взяться чистому свежему снегу, что появился на залитой солнцем площадке, да ещё и не таял ко всему прочему? Тренируясь с оружием, Тан Цзэмин всегда запечатывал свои духовные силы, поэтому даже будучи с нестабильной ци в теле никак не мог случайно сотворить снег. Щенок покосился на него и, увидев задумчивое выражение на его лице, вновь обратил взор вперёд и заскулил ещё громче и жалобней, будто побуждая его думать быстрей. Скулящий и дрожащий сугроб вызывал странные чувства. Плач маленького создания отчего-то вызывал в груди печаль и тревогу, и Тан Цзэмин вдруг осознал, что отдавалась она в груди как своя собственная. Брошенный никому не нужный полукровка, который не мог найти себе места. Странный и необычный настолько, что был как белая ворона для всех, а не волк. Внезапно в голове всплыли слова Цзян Фэйсина, сказанные во время обучения, на которых Тан Цзэмин тогда не заострил внимания. «Когда духовный зверь испытывает горе, счастье или печаль – ты чувствуешь их отголосок, как и он твой, потому что вы связаны на духовном уровне. Зверь по сути своей духовный брат, эта связь нерушима, как между родными по крови». Неожиданная смутная догадка заставила Тан Цзэмина нахмуриться и протянуть руки. Подхватив щенка, он вытянул его перед собой. Волчонок глядел на него большими печальными голубыми глазами. Губы Тан Цзэмина внезапно дрогнули, а глаза отразили в себе белого зверя, что глядел на него будто через зеркало души. Равнины родных краёв предстали на обратной стороне век. Холодный ветер скользнул по прядям чёрных волос, а туман, низко висящий над землёй, скрывал в себе множество таинств. Запах зелёной сочной травы и необъятных просторов; широких богатых рек и полей, раскинувшихся и испещряющих землю – яркими образами вспыхнули в сердце. Туманная дымка на миг затянула глаза, прежде чем вернуть Тан Цзэмина в недавно увиденное видение: бегущий к нему навстречу зверь сквозь буран и метель по ледяной северной земле. Глаза под веками обожгло жаром. Тан Цзэмин хотел домой уже долгое время, а потому бережно хранил и защищал любой отголосок родных земель, который встречал на своём пути. Но неожиданно, этот редкий и дикий зверь, считающийся одним из достояний и гордости родного Севера, предстал перед ним, преодолев тысячи ли. И захотел его выбрать. Ошеломлённый, Тан Цзэмин продолжал смотреть на волчонка, как и тот на него, будто ведя немой диалог через душу. Яркая счастливая улыбка появилась на губах Лю Синя, пока со светом в глазах он наблюдал за смехом Тан Цзэмина, что опустился на ступени крыльца и посадил на колени волчонка, что принялся звонко тявкать и топать лапами. Приподнявшись на задние, он высунул язык и принялся лизать его лицо. Тан Цзэмин смеялся и счастливо улыбался искренне так редко, что каждое мгновение было на вес золота. А Лю Синь золото обожал. Мягкий и бархатный, счастливый тихий смех заполонил маленький двор с грядками и тренировочным полем, поселив в сердце наблюдающего мастера сладко-тянущее чувство, покалывающее на кончиках пальцев. «Очень красивый», – вновь подумал Лю Синь, глядя на лицо Тан Цзэмина и не в силах оторвать от него взгляд. Ровные белые зубы с немного вытянутыми клыками и ярко блестящие синие глаза, будто наполненные внутренним светом, привлекли его внимание так цепко, что казалось, на краткий миг то едва уловимое чувство, что он ощущал последние месяцы, сформировалось, наконец, во что-то более сильное и настоящее. И если раньше Лю Синь не имел ни малейшего понятия относительно того, как именовать это чувство, то теперь, словно набравшись силы, то вот-вот было готово само заявить о себе, не оставив для него ни капли сомнений, ни выбора. Внезапно со стороны входа раздался громкий стук распахнувшейся двери. Сквозняк, влетевший в окно, заставил Лю Синя чуть нахмуриться, но не оторвать взгляд от происходящего во дворе. Появившийся на пороге мужчина лет тридцати оглядел всё помещение маленькими чёрными глазками, полными надменности и пренебрежения. На рукаве его чёрно-серого халата был вышит силуэт облаков с восходящим солнцем, говоря о его принадлежности к мастерам, что несли службу в Лучезарном павильоне. Взглянув на свою руку, которой только что открыл дверь, мастер оттряхнул её о халат в брезгливом жесте. Сяо Вэнь, желающий поприветствовать визитёра, увидев это, быстро похолодел взглядом. Пристально глядя на пришедшего, он спросил: – Кто вы? Проигнорировав его, мастер спросил: – Где ученик по имени Тан Цзэмин? Сяо Вэнь бросил взгляд в сторону окна, где Лю Синь продолжал пить чай и глядеть во двор, не обращая на происходящее в комнате никакого внимания. – Господин Тан ранен. Зачем он вам? – подчёркнуто вежливо спросил Сяо Вэнь, отпивая чай. Видя, сколько человек собралось в комнате, трое из которых глядели на него с едва скрытым волнением и опаской, мастер не упустил случая выступить. Развернув длинный свиток, он принялся зачитывать громким важным голосом: – Совет Учителей Юньшаня предъявляет Тан Цзэмину обвинение за оскорбление бессмертного старейшины, и требует от него явиться в назначенное время и ни минутой позже для обсуждения свода правил и дальнейшего наказания в павильоне Иши, заведующего наказаниями для повинных учеников! Право о наказаниях учеников за попирания законов ордена, наложенное на Совет, представляется посредством нравоучений на повинного ученика и дальнейшей отработки с тысячекратным повторением и переписыванием всех правил… Лю Синь медленно встал со стула и, под напряжённые взгляды всех сидящих за столом, неторопливо прошёл к выходу. Конечно, Совет Учителей во главе с Ань Байсином не упустил возможности продемонстрировать свою значимость перед всем орденом. Судя по всему, занятый делами, Цзян Фэйсин забыл упомянуть перед Советом не делать никаких поспешных шагов в сторону его ученика, и уж тем более назначать ему наказание. Мастер в дверях продолжал зачитывать послание, не обращая ни на кого внимания, и осёкся лишь тогда, когда тень перегородила ему свет. Подняв голову, он уставился на стоящего перед ним Лю Синя, что глядел на него сверху вниз взглядом, несущим в себе весь смысл слова «пренебрежение». Прекрасно зная о том, что хозяин этого места был человеком тихим, не смеющим лишний раз поднимать голову, мастер уже собрался открыть рот, чтобы отогнать его и приказать не мешать, как тут же взвизгнул. Схватив его за шиворот, Лю Синь направился к выходу, игнорируя вопли о расправе и собственном бесстыдстве. Ноги посланника волочились по полу, едва достигая его носками сапог, пока он продолжал брыкаться и увещевать, пытаясь расцепить хватку. Распахнув дверь, Лю Синь в одно движение вышвырнул того на улицу. А увидев упавший к его ногам свиток с посланием, замахнулся ногой и пнул его следом. Воскликнув, мастер плюхнулся к подножию крыльца прямо в лужу, брызги которой разлетелись по сторонам. – Сукин сын!.. – проскрежетал он зубами и опёрся на руки, чтобы встать. Стоящие во дворе десятки парней глядели на него сверху вниз. И хоть лица их оставались всё такими же невыразительными, в глазах отчётливо прослеживалось презрение и насмешка. «Почему это место вдруг превратилось в пристанище стольких ублюдков!?» Желая вызвериться, мастер вновь открыл рот, чтобы отчитать сперва их и хоть немного вернуть достоинство, когда заметил пару белых сапог перед своим носом. Заложив руки за спину, перед валяющимся стоял только что пришедший Ци Сюаньцзы, глядя на него точно также, как и все во дворе. – Э-этот приветствует б-бессмертного старейшину! – прокричал мастер и опустил голову, невольно вновь опустив лицо в лужу. Ци Сюаньцзы поднял взгляд, проигнорировав его, и посмотрел на стоящего на крыльце хозяина павильона. И так мрачное лицо Лю Синя при взгляде на старейшину потемнело ещё больше. Сочные зелёные почки на деревьях уже начали проклёвываться, облепливая сухие ветви первыми весенними красками и даря сладкий ненавязчивый аромат. Стоя под одним из таких деревьев, Ци Сюаньцзы, глядя вперёд, сказал: – Молодые люди твоего возраста должны набираться опыта и много путешествовать, чтобы прославить своё имя. А ты просидел на этой горе целых пять лет. Если полученные тобой знания не будут реализованы, вскоре они истают, как сахар в воде. Не услышав ответа, старейшина взглянул на стоящего в пяти шагах от него Лю Синя, что выглядел незаинтересованным разговором. Недовольно погладив бороду и сведя брови к переносице, он продолжил: – Сперва я хотел отправить тебя на задание, и посылать на них как можно чаще, но тщательно всё взвесив и обдумав, выбрал для тебя нечто другое. – Покосившись на Лю Синя, что всё также смотрел в одну точку где-то вдалеке отсутствующим взглядом, старейшина красноречиво прочистил горло, проявляя своё недовольство, и бескомпромиссно объявил: – Отныне я возлагаю на тебя обязанность в стенах ордена. Будешь тренировать учеников Юньшаня. Лю Синь, наконец, отмер и моргнул. Резко обернувшись к старейшине, он уставился на него во все глаза, растеряв всё отчуждение, что пытался держать на лице. Наконец добившись реакции, Ци Сюаньцзы погладил бороду, чуть вскинул подбородок и продолжил: – В связи с распространением в нашем мире техник, способных оставить заклинателей без духовной энергии, пусть и временно, отныне путь чистого совершенствования не может пролегать так, как ранее. Времена меняются. Даже я вынужден это признать… – Старейшина Ци… – начал Лю Синь, но был прерван: – Не перебивай, пока я не закончил, – нахмурился Ци Сюаньцзы. Кашлянув, он вновь заговорил: – Глава ордена… Возложил на меня обязанность заняться обучением молодых учеников. В свою очередь я возлагаю эту обязанность на тебя, поскольку весьма занят другими делами ордена. Лю Синь вновь потемнел лицом и подумал: «единственные дела, которыми ты занят – это третировать маленьких учеников и меня, запугивать учителей и поедать виноград, валяясь на крыше и подставив задницу солнцу!» Ци Сюаньцзы продолжил, игнорируя его недовольный взгляд: – Разрыв между моим мастерством и совершенно нулевыми познаниями учеников так велик, что они могут погибнуть на первой же тренировке. А посему, тренировать их будешь именно ты. Под моим чутким присмотром, разумеется. Лю Синь вновь посмотрел вперёд и ровным голосом заговорил: – Принимать участие в процессе обучения могут лишь просвещённые учителя, получившие для этого определённый статус и доказав свои знания, пройдя испытания и сдав экзамены. Я не являюсь ни учителем, ни просвещённым. Я простой мастер Целительского павильона, все мои дела сводятся к созданию снадобий и… – Истинный смысл обучения сводится к тому, что в результате учащийся под руководством овладевает знаниями. Кто именно преподаёт ему эти знания – не есть суть. Главное заключается в том, достаточными ли знаниями обладает этот человек. Твоё мастерство боевыми искусствами пусть и не выдающееся и не великое, но ты вполне способен обучить учеников, как правильно держать в руке оружие. Лю Синь шумно выдохнул через нос и напомнил: – Это нарушение правил ордена. – Что за правила? – хмыкнул Ци Сюаньцзы. – Я ведь только что сказал, что важен лишь итог. – Это ваши правила, старейшина Ци, – процедил Лю Синь, стараясь придерживаться вежливого тона. Ци Сюаньцзы нахмурился и возвёл глаза к небу. Поняв, что тот вновь забыл одно из правил, что сам с великим рвением без устали писал скорее от скуки, Лю Синь хмыкнул и сложил руки на груди. – Неважно, – махнул рукой Ци Сюаньцзы. – Я упраздню это правило. Если наш путь совершенствования вынужден терпеть изменения, то и подход к самому обучению тоже. Нельзя ведь ехать на телеге с разными колёсами. Лю Синь прикрыл глаза, подумав в душе: «как всё просто для сильных мира сего», и вздохнул, прекрасно понимая, что выбора у него не было.