Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

В тот день дождь лил до самого вечера. Лю Синь стоял на одном месте до тех пор, пока солнце не закатилось за гору, и туман не окутал весь орден, объяв вершины павильонов сизыми лапами. Лю Синь надеялся раствориться в нём, но в тот день ожиданиям не суждено было сбыться. Дождевая вода стекала с его подбородка, пока он стоял, опустив голову, и глядел мутными глазами в каменный пол, словно уйдя от реальности. – Ох, Боги! – послышался голос сквозь завесу дождя, вслед за чем торопливые шаги приблизились к нему. Из-под красного промасленного зонтика вынырнуло круглое лицо пожилой женщины, которая принялась вопрошать: – Молодой господин, почему ты стоишь здесь один под дождём? Я было подумала, что неприкаянный призрак пробрался в наш орден, нельзя же пугать так честных людей! Хозяйка Травного павильона, не услышав ответа, покружилась вокруг, словно окаменевшего юноши и, окликнув кого-то сквозь завесу дождя, подставила над его головой свой красный зонтик. Не прошло и минуты, как со стороны одной из троп послышалось женское ворчание. – Тётушка Фань, почему ты опять убежала? – недовольно спросила Лян Банци, отряхивая халат от грязи. – Твоё бедро только недавно ведь зажило! Я бежала за тобой через всю клумбу! – Увидев, что её тётя крутится вокруг какого-то человека, Лян Банци тут же подозрительно сузила глаза и недовольно спросила: – Это ещё что за оборванец? Тётушка Фань улыбнулась, стоя на цыпочках и держа над юношей зонтик: – Ему, наверное, нужна помощь. Давай отведём его в павильон. В тот день Лю Синь и не помнил, как оказался в тёплой постели – лишь смутно чувствовал привкус горьких лекарств во рту, которыми его постоянно поили. Следующие дни единственное, что он видел – это стена, к которой он развернулся лицом и отказывался на что-либо реагировать. Разум словно захлопнулся, сжавшись в одну точку, и всё вокруг посерело. В конечном итоге он начал чувствовать такую лёгкость в теле, словно его душа вынырнула из разбитой потрёпанной оболочки и собралась отправиться в долгий путь. Смиренно приняв её желание, Лю Синь не предпринимал каких-либо действий. Дверь за спиной с тихим скрипом то и дело открывалась; кто-то часто приходил и уходил, звучали незнакомые голоса, вкусно пахло тёплой свежей выпечкой и рисовой жидкой кашей. Сморённый болью и слабостью, не найдя смысла в вопросах: где он и кто привёл его сюда, Лю Синь провёл так несколько дней, притворяясь спящим даже во время приёма лекарств и уперевшись в стену, словно в тупик. Будто наконец-то нашёл тот угол, в котором всегда хотел скрыться. Внезапно в один из дней, открыв мутные глаза и вперившись по обыкновению в стену, он обнаружил присутствие кого-то в комнате с аурой такой тяжёлой, что вмиг погребла под собой даже тишину. Полагая, что за ним явился какой-нибудь жнец, Лю Синь, безучастно смотрящий несколько дней в одну точку, приподнялся на дрожащих руках и через силу обернулся. Стоя напротив постели с заведёнными за спину руками и широко расправленными плечами, Ци Сюаньцзы смотрел на него сверху вниз, казалось, уже долгое время. Поняв, что никакой это не жнец, Лю Синь уже развернулся обратно, чтобы вновь упасть на бок и впериться в стену, как вдруг его схватили за шкирку и потащили наружу. Услышав грохот, две служительницы Травного павильона выскочили из кладовой. – Старейшина Ци! – всплеснула руками тётушка Фань и бросилась за ними. – Что вы собрались с ним делать? – выкрикнула Лян Банци, побежав следом. – Он серьёзно ранен! Дайте бедолаге хотя бы поспать и набраться сил, прежде чем выдворить его! Старейшина Ци! Эй! Старейшина Ци! Старейшина Ци, оставшись глух к просьбам и крикам женщин, быстро протащил за собой безучастного человека по коридору и вышел наружу. Дождь до сих пор лил, как из ведра, и, казалось, не собирался прекращаться в ближайшее время. Луна висела высоко в небе, изредка прорываясь лучами через закрученные чёрные облака. Преодолев широким шагом расстояние ко двору Травного павильона, Ци Сюаньцы рывком швырнул в его центр едва держащегося в сознании Лю Синя. Прокатившись по каменному полу, тот хрипло застонал и замер под сильным дождем. Тело, что все эти дни не испытывало каких-либо ощущений, внезапно прострелило острой болью, атаковавшей со всех сторон. Холодный осенний дождь хлестал его по спине, пока ледяной горный ветер усиливал озноб, пробираясь под мокрое одеяние. Содрогаясь в крупной дрожи, Лю Синь приподнялся на слабых руках и вновь рухнул наземь. – Старейшина Ци! – воскликнула тётушка Фань. Приподняв подол халата и прихрамывая, она спустилась со ступеней и громко крикнула: – Старейшина Ци, будьте благоразумны! Пожалейте этого мальчика! – Старейшина Ци! – поддержала Лян Банци. – Устав ордена… – Закройте рты! – гаркнул, наконец, Ци Сюаньцзы и взмахнул рукой. В то же мгновения женщины растерянно распахнули глаза и прижали руки к губам, чувствуя, что не могут вымолвить ни звука из-за наложенного заклинания. Ци Сюаньцзы взмахнул рукой второй раз, и на двор над ним и человеком с грохотом обрушился защитный купол, сквозь который невозможно было ни войти, ни выйти – лишь дождь всё также проникал внутрь, заливая собой двор и двух людей. Лю Синь тяжело перевернулся на спину, чувствуя под собой холод каменного пола. Глубоко дыша, он хватал воздух ртом, заходясь кашлем от попадающей в рот воды. Ци Цюаньцзы сделал к нему два шага и одарил высокомерным взглядом. – Душа в тебе еле теплится, – сказал он, глядя сверху вниз. – Тело не может исцелить себя, потому что дух сломлен. – Прислушавшись к чему-то сквозь воющий ветер и шум дождя, он прищурил свои тёмные глаза и добавил: – В твои раны проник демонический яд. Человеку не под силу справиться с этим. Не услышав ответа, старейшина взглянул в лицо человека и твёрдым голосом пояснил: – Скоро ты умрёшь. Смотря в небо, затянутое чёрными тучами и прорезаемое всполохами, Лю Синь нашёл в себе силы хрипло выдохнуть: – Бывало и хуже. Небо прорезал раскатистый гром. Вскинув брови и усмехнувшись, старейшина тряхнул мокрым тяжёлым рукавом и, сделав голос громче, спросил: – Говоришь, бывало и хуже, чем смерть? Не услышав ответа, он приблизился на шаг и поставил ногу на его грудь. Надавив носком сапога, он дождался, когда Лю Синь схватится за его голень в попытке отстранить от себя, и только тогда усмехнулся: – Что такое? Разве ты не хочешь умереть, так зачем ты цепляешься за мою ногу? Убери руки, позволь мне убить тебя. Лю Синь захрипел сквозь стиснутые зубы и принялся изворачиваться, чтобы сбросить давление и глотнуть воздуха. Но нога старика, словно камень, не сдвинулась ни на цунь – лишь продолжила давить на грудь, почти перекрывая путь к воздуху. В небе над ними полыхнуло и грохотнуло, заставив заснеженные пики вокруг них зайтись дрожью от раздавшегося гула. Дождь хлестал беспощадно, заливая холодными каплями человека и заклинателя. Задрожав губами, Лю Синь поднял взгляд в небо. Кровь от шипения и хрипов в содранном горле просочилась сквозь уголки его губ. В этот момент он и сам не мог ответить на вопрос, почему до сих пор цепляется за жизнь. В этом мире у него больше ничего не осталось. Просто уйти в забвение – всё, чего он хотел. Лю Синь изогнулся в попытке оттолкнуть от себя чужую ногу, и внезапно раскрыл глаза. Там вдали, в тумане и снеге виднелась вершина горы Гуань. Цзэмин? Боль от ран потерялась на фоне той, что распространилась как знойный пожар от самого сердца. Вмиг под холодным дождём Лю Синь ощутил, словно горит изнутри. Тело бросало в жар и дрожь, пока из горла рвались всё новые и новые хрипы. «Пути ни назад, ни вперёд мне уже нет. Остаётся только принять свою смерть. В конце концов, однажды я уже умирал». С этими мыслями Лю Синь медленно моргнул и прикрыл глаза. Руки ослабли и раскинулись по сторонам.  Ци Сюаньцзы хмыкнул, впившись в него прищуренным взглядом. Небо разрезал рокочущий гром, прокатившийся, казалось, по всему миру. Вместе с тем старейшина поднял ногу и в следующий миг резко опустил для удара. Раздался громкий хруст, вторивший грому над ними. Травницы за барьером закричали, в ужасе зажав рты руками и распахнув глаза. Каменная крошка разлетелась в стороны от тяжёлого удара ноги, приземлившегося на плиту. Вспышка белого света молниеносно сорвалась в сторону – успев всего за миг до сокрушительного удара. Успев отскочить, Лю Синь, стоя на одном колене, тяжело дышал, ошеломлённым взглядом уперевшись в пол. Ци Сюаньцзы медленно обернулся, с надменной усмешкой в глазах. Осознав, что тело само рванулось в сторону, будто не желая умирать вот так просто, Лю Синь растерянно моргнул и вскинул взгляд на старейшину. «Давай ещё раз», – хотел попросить он, но вовремя осёкся, поняв, сколь глупо это прозвучало даже в мыслях. Ци Сюаньцзы сделал несколько шагов по полукругу и произнёс с всезнающим видом, не сводя с него взгляд: – Ты слишком резв для человека, что добровольно согласился отдать душу на заклание. Внезапно вместе со вспышкой молнии темноту площади разрезал тусклый золотой свет. Длинный меч, рукоять которого была обвита клёновой ветвью, усеянной духовными камнями, внезапно появился из вихря и оказался в руке старейшины. Древнее оружие, выкованное более тысячи лет назад, за годы странствий в руках владельца испило столько яда и крови, что распространяло от себя ужасающе сильную энергию, что одним только присутствием давила на плечи. Золотой свет пронёсся мимо Лю Синя, и тот, успев только взмахнуть руками, едва избежал встречи с ним. Лезвие отсекло край длинного белого рукава. Ткань быстро спланировала на землю под ударами капель. Сделав несколько шагов, Ци Сюаньцзы схватил чужое запястье и взглянул на ладонь, истекающую кровью даже сквозь бинты. Стоя напротив, Лю Синь чувствовал лишь то, как его бьёт крупная дрожь. Оказавшись в ловушке собственного тела, испытывающего огонь изнутри и холодные капли снаружи, он мог лишь делать неглубокие вдохи. Впившись в него чёрными как эта ночь глазами, Ци Сюаньцзы произнёс, чеканя каждое слово: – Железо куётся в огне. Старейшина оттолкнул чужую руку. Не удержавшись, Лю Синь рухнул на колени. И так немногочисленные, истощённые ранениями, силы утекали так стремительно, что всё, что ему оставалось – это беспомощно сжимать кулаки. Меч над человеком занёсся, разрезав ревущий ветер. И в следующий миг устремился к нему. Закрыв глаза, в следующую секунду Лю Синь услышал ровный звук врезаемого в камень лезвия. Разбив каменную плиту, золотой меч вонзился перед ним, встав так, будто простоял здесь не одну сотню лет. Ничего не объяснив, старейшина взмахнул руками и оторвался от земли, чтобы в следующий миг опуститься на одну из крыш строений, окружающих небольшую площадь. Моргнув несколько раз и повернув к нему голову, Лю Синь увидел, что тот замер, будто каменная статуя, следя за ним с крыши. Попытавшись встать, он едва успел ухватиться за меч, чтобы не упасть. Ноги совсем потеряли силы.  Сделав несколько рваных вздохов, Лю Синь поднял взгляд, уставившись на гору впереди, над которой виднелись магические всполохи. «Где я мог ошибиться, раз мои друзья погибли, а последнего дорогого мне человека я оттолкнул сам, лишь бы уберечь его от последствий своего влияния в его заклинательской жизни? Был ли я слишком жаден, желая добиться положения и взлететь высоко, заполучить то, что смертному недоступно? Переоценил ли я свои силы, взвалив на себя обязанность по спасению всех и всего, в то время как не смог уберечь вообще никого?» Даже себя. Стоя на коленях и чувствуя, как ледяной горный дождь беспощадно хлещет его по спине, будто плетями в наказание, Лю Синь опустил голову, вцепившись в меч, но не смог сдвинуть его ни на цунь. «Надо было уйти ещё тогда. Не связываться ни с кем, а просто уйти, как и планировал. Забиться в глубокую тихую дыру и прожить столько, сколько отмеряно. И ни днём больше». Надо было уйти. Как и в нежелании смерти, разум и тело будто отказывались мириться с этими мыслями. Руки крепче вцепились в меч. Луна, скрывшаяся за тяжёлыми тучами, прорвалась лучами лишь после полуночи, мазнув по сгорбленной спине человека, сидящего на коленях в центре каменной площади. И старика, стоявшего на вершине крыше и глядящего на него сверху вниз. Мало-помалу в надменном взгляде старейшины возрождалась искра, впервые вспыхнувшая полгода назад в храме Небесного Благословения, в Яотине. Тогда этот юноша показался ему столь занятным, что, после отбытия старейшины из города, он ещё некоторое время не покидал его мыслей. Кто мог ожидать, что эти двое, принадлежащие разным плоскостям одного мира, встретятся при таких обстоятельствах? «Занятный…» – вспомнил Ци Сюаньцзы свои мысли на его счёт. Как он и думал, этот человек был несколько странным, а его боевые навыки и необычный меч, подаренный с его слов, вызывали ещё больший интерес. «Очень занятный». Дождь лил всю ночь. Прошло много часов, прежде чем черноту ночи разбавил цвет занявшегося рассвета. Первый луч мазнул по золотому дракону на крыше, когда рядом с Лю Синем послышался шорох. Плавно приземлившись на каменный пол, старейшина завёл руки за спину и взглянул на него. Лю Синь смотрел в пол, также храня тишину. Некоторое время единственным звуком вокруг них была лишь вода, капающая с его волос, прежде чем он хрипло сказал: – Я не смог вытащить меч. Старейшина долго молчал, глядя на рассвет. И только когда солнце показало золотой бок из-за горизонта, наконец, произнёс: – Этого и не требовалось. Меч должен был служить тебе опорой этой тёмной ночью. И ты не упал. Пока что этого достаточно. Содрогаясь от холода, Лю Синь поднял бледное лицо с покрасневшими глазами, отражающими вопрос. Проигнорировав его, Ци Сюаньцзы сказал, махнув в сторону меча: – Я спас тебе жизнь, исцелил твои раны и вывел демонический яд. До тех пор, пока твоя польза не превысит ценность твоей жизни, ты должен выплачивать этот долг ордену. Я даю тебе десять дней, чтобы залатать раны и совладать с разумом. Посмотрим, на что годится простой человек для заклинательского ордена. Твои испытания начнутся на рассвете одиннадцатого дня. Сделав несколько шагов, Ци Сюаньцзы повернул голову в профиль и хмыкнул: – Просто любопытно, сколько ты выдержишь. Глядя в спину удаляющегося старейшины, Лю Синь отстранённо подумал краем сознания: «Странный старик. Ненормальный». «В чём был смысл опираться на меч?» Лю Синь не нашёл ответа на этот вопрос в то утро, лишь смутно заметил, что боль из рук ушла и кровь остановилась, как и из ран на спине.  Попытавшись встать, он рухнул в лужу воды, в которой – был уверен – утонул бы, если бы не две служительницы павильона, подхватившие его под руки.   Спустя несколько дней старейшина Ци известил его, что по указу главы ордена он волен выбрать себе дом и остаться. Всё ещё рассеянный, Лю Синь, казалось, пропустил это мимо ушей. Безмолвно покинув тем утром Травный павильон, и бесцельно бредя по улицам ордена, он проходил мимо кипящих жизнью павильонов и двориков, отметая мысль о проживании здесь одним лишь: Шумно. Руководствуясь поиском тихого угла, в котором никто не стал бы мешать или докучать ему, он отдалялся всё дальше и дальше от поселения. В конце концов, глухая чаща, шум небольшого водопада и отсутствие гвалта множества голосов привлекли его, заманив в тихий уголок на отшибе. Старый давно покинутый пыльный павильон встретил его скрипом двери и затхлостью. Наконец-то найдя то, что искал, Лю Синь лёг на видавшую виды кровать и закрыл глаза, чтобы забыться сном. Однако мысли о полном уединении разбились с громким ворчанием со двора уже на следующий день его пребывания здесь. Крикливый и вечно всем недовольный старик был намерен насаждать ежедневно, решив, казалось, испортить ему жизнь окончательно. Придя в первый день и увидев, в каком убогом месте поселился человек, он лишь усмехнулся и смерил того насмешливым взглядом. – Место под стать такому, как ты. Лю Синь медленно моргал, рассеянно глядя куда-то поверх плеча старика. – Глава Цзян позволил тебе остаться, но окончательное решение приму я, – сказал Ци Сюаньцзы, поглаживая бороду. – Мы не привечаем слабаков и неумёх, поэтому, если не докажешь полезность и свои таланты – я без промедлений сброшу тебя с горы. Затем, любопытный и ворчливый старик принялся выяснять. Кинув человеку деревянный меч, с которым упражнялись лишь дети, он велел продемонстрировать своё боевое искусство на тренировочном чучеле. Сделав пару поверхностных вздохов, Лю Синь прокрутил меч в руке. Не прошло и пары минут, когда его дыхание сбилось, а старейшина зашёлся в громком смехе, откинув голову назад:  – Неужели тот меч, что был преподнесён тебе в дар, достался тебе за боевые заслуги? Если ты сражался так всё время, неудивительно, что на этой стадии своего пути ты оказался разбит, будто стеклянная шпилька, ха-ха-ха! Будучи всё это время безучастным, Лю Синь, зацепившись за эти слова, что будто крюком вонзились в сердце, сжал зубы и крепче обхватил меч. Сердце ещё не зажило от полученных ран, что истекали слезами и кровью. Он и так знал, что виноват. В своей слабости, чрезмерном упрямстве и в том, что взял на себя слишком много. Но услышать подтверждение этому было сродни унизительной оплеухе. Разозлившись и больше не в силах сдерживать бушующее пламя в груди, он прокрутил тренировочный меч над собой и сделал ряд атакующих выпадов. Деревянное чучело перед ним вмиг было искромсано, а кое-какие лапы и вовсе отсечены. – Ха-ха-ха-ха-ха! – продолжал заходиться ядовитым смехом старик.  Затем, отсмеявшись, встал из-за стола и протянул руку. Красная вспышка взорвалась перед глазами Лю Синя. Резко развернувшись, он подцепил носком сапога лежащий рядом второй деревянный меч и бросил его старейшине. Тот едва успел перехватить рукоять, когда увидел несущегося на него человека, уже заносящего меч для удара. Кривая ухмылка появилась в уголке губ Ци Сюаньцзы. Сделав шаг вперёд, он свободной рукой скользнул вдоль направленного на него древка и провёл его за своё плечо. Не удержавшись и проскользнув мимо, Лю Синь запнулся и упал на землю в грязь. – Ха-ха-ха-ха-ха! Кто бы ни подарил тебе тот меч, он бы сошёл с ума от горя за то, что передал столь могущественное оружие никчёмному слабаку, вроде тебя!  Уперевшись руками в землю и увидев, что тренировочный древесный меч разлетелся на щепки, Лю Синь задрожал от бессильной злости. – Никчёмный! Какой никчёмный, ха-ха-ха-ха! Люди вроде тебя горазды только на то, чтобы подносить мне лапшу! Даже делать её вы не достойны! Смех старика был столь ядовитым и невыносимым, что, не видя ничего за пляшущими перед глазами кругами ярости, Лю Синь пожелал провалиться сквозь землю и упасть в огненные пучины ада. Но, казалось, насмешливый голос, твердящий о его никчёмности, достанет его даже там. – Это всё, на что ты способен? – усмехнулся Ци Сюаньцзы, откинув резким движением длинную бороду. – Если так, то я больше не стану тратить время на червяка вроде тебя. Что-то в Лю Сине с клёкотом взъярилось, заставив его вскочить с земли. Мелко содрогаясь от злости, он прочертил ногой полукруг по земле, с шорохом ведя сапогом, и встал в стойку, выставив руки перед собой. Стиль Журавля, что он практиковал ранее, с использованием силы тела был способен привести к тяжелым последствиям, вплоть до разрыва внутренних органов противника. Хватило бы всего одного удара в нужную точку. Лишившись меча, Лю Синь широко расправил пальцы, согнув первые фаланги на манер когтистых лап и, сделав рассекающий взмах, нацелился в грудь старейшины.  Воздух с тихим свистом летел сквозь напряжённые пальцы, что в атакующем движении старались настигнуть противника. С заложенными за спину руками, Ци Сюаньцзы лишь отклонял плечи, легко уходя от ударов «лап», и продолжал издевательски высмеивать человека напротив. – Как я и думал. Ты ни на что неспособен! Это стиль Журавля? Ха-ха-ха-ха! Убожество! Какое убожество! Задыхаясь от гнева, Лю Синь чувствовал, что даже будучи здоровым и полным сил никогда не выкладывался в этой технике настолько, как сегодня перед стариком. Злость внутри клёкотала и захлёбывалась жидким огнём, желая расправиться во весь рост и вырваться на свободу.  Взмахи руками резали воздух. Смех старика врезался в уши точно раскалённые иглы и ввинтился в разум. – Ха-ха-ха-ха! Сжав зубы и едва видя что-либо перед собой от расплывающихся красных вспышек, Лю Синь пригнулся и, вскинув ногу вверх в обманном манёвре, устремил руку вперёд с намерением поразить несколько особенно болезненных точек. Улыбка старейшины перед ним мигом остыла, когда он заметил движение. В следующий миг сложив пальцы в том же жесте, что и Лю Синь, сделав из них «когтистую журавлиную лапу», старейшина нанёс резкий удар ему в грудь. Перед глазами Лю Синя сверкнула молния и в ушах грохотнул гром, заставив весь мир на миг смолкнуть. Познавший немало боли на своём пути, он внезапно почувствовал, что только что открыл для неё новые грани. Агония, что мгновенно захлестнула грудь, горло и голову, казалось, была призвана из самой Преисподней. Завалившись на землю и схватившись за грудь, в попытке вздохнуть хоть каплю воздуха, он закрутился ужом. Кровь грохотала в ушах и, казалось, вот-вот готова была вырваться из семи отверстий на голове. Лю Синь мучительно прикусил губу до крови, лишь бы ослабить боль во всём теле. Кости будто плавились под обжигающей силой, что никак не хотела отступать, а все жилы словно скручивались в жгуты. Возвышаясь над ним, старейшина спокойно смотрел на него. – Вот это – настоящий стиль Журавля, – пояснил он, приподняв руку на уровень плеча и сжав в кулак. – Истинное боевое искусство. Лю Синь на земле у его ног продолжал крутиться и цепляться за грудь, выдавливая из себя сорванные стоны и хрипы. Неспешно сделав несколько шагов по полукругу, старейшина продолжал пояснять размеренным голосом: – Твоё фехтование ещё куда ни шло, как для человека. Но рукопашный бой – позор, да и только. Та боль, что ты испытываешь – последствия неправильных тренировок. В практике стиля Журавля главное заключается во внутренней тренировке разума и энергии ци. Само же заучивание движений тренируют не столько технику, сколько внутреннюю боевую силу данного стиля. Ци Сюаньцзы опустил взгляд на корчащегося человека, что не издал ни крика, и почувствовал лёгкое удивление. Атакующая сейчас боль в его теле была действительно страшной даже по меркам опытного заклинателя. Сквозь одолевающие его вспышки боли поняв, что старейшина смолк и смотрит на него в ожидании, Лю Синь, содрогаясь от крупной дрожи, приложил последние силы для того, чтобы сесть на колени. Грудь мелко дрожала, а из горла рвались хрипы, вместе с кровью, что уже проступила в уголке губ. Удовлётворённо кивнув, старейшина Ци откинул свою длинную бороду и неторопливо продолжил: – Ты изучил лишь движения стилей, полагая, что чем больше сил приложишь, тем сокрушительней будет удар. Что в корне неверно, однако, имеет место быть среди людей. Техники боевых искусств были преобразованы смертными мастерами, разойдясь по миру, и годы спустя изменился сам смысл этих учений. Игнорируя внутреннюю энергию и не овладевая ей, ты закупорил свою ци, и за это она платит тебе страшной болью. – Взглянув на человека внимательным взглядом, Ци Сюаньцзы добавил: – Я же показал тебе истинное искусство, каким оно было в древности и, заметь, не вложил ни капли магических сил в свой удар. Только жизненную энергию ци своего тела. Сидя на коленях, Лю Синь слышал лишь часть сказанного, едва помня даже своё имя от боли. Лицо уже смертельно побледнело, а по вискам струился пот.  Смерив его взглядом и сделав паузу, но, так и не услышав крика, Ци Сюаньцзы посмотрел вдаль и, наконец, произнёс: – Основой этой техники является правильное дыхание. Вдох должен медленно производиться носом, а выдох через рот. Вцепившись в халат на коленях, Лю Синь, желая вдохнуть как можно больше в раскалённую грудь, насилу смирил это желание и втянул в себя тонкую струйку воздуха. Раз за разом, проникая в нутро, прохлада будто успокаивала раскалённую жизненную ци, позволяя ей возвратиться в своё русло. Пока ты можешь дышать, ты можешь сражаться, – пронеслась в голове мысль. – Дыши ровно и глубоко. – Хм… – Одобрительно медленно покивав, Ци Сюаньцзы почувствовал лёгкое удивление от того, что человеку перед ним хватило сил усмирить гнев, боль и желание разодрать грудь собственными руками. Дыхание Лю Синя постепенно восстанавливалось, а боль отступала, будто на костёр в груди проливалась прохладная вода из кувшина. Увидев, что тот старается дышать и следует наставлениям, Ци Сюаньцзы откинул бороду и тряхнул длинным белым рукавом: – Это был только первый урок. Лю Синь закрыл глаза, слыша удаляющиеся шаги.   Последующие дни текли один за другим, наполненные криками, хлёсткими ударами цзечи¹ и наставлениями. Каждое утро, едва солнце восходило над горой, старейшина ступал на земли Заоблачного павильона с первым лучом. И если Лю Синь задерживался хоть на пару секунд, то день его выдавался намного болезненней и мучительней в отличие от остальных. – Отвратительно! – Неправильно! – Я сброшу тебя с горы! Хлёсткие удары цзечи были наказанием, когда тот совершал больше двух ошибок подряд. И только тогда Лю Синь будто бы приходил в себя, распахивая глаза и чувствуя жгучую боль на спине и руках. – Ещё раз! – Ещё раз! – Ещё раз! Обливаясь потом и чувствуя, как халат неприятно прилипает к телу, Лю Синь, стоя с завязанными глазами перед тренировочным чучелом, подчиняясь стукам посоха старейшины за спиной, наносил на каждый стук «противнику» по удару. Прошло много времени, прежде чем он приноровился к такой тренировке. Слух обострился, а тело будто действовало рефлекторно, отзываясь на стук. Неожиданно подхватив вторую палку, Ци Сюаньцзы стукнул ей по земле, и подцепил конечность вращающегося чучела длинным посохом, тем самым заставив то прокрутиться вокруг себя. С завязанными глазами, Лю Синь, не увидев вращения, спустя миг ощутил удар в плечо от одной из увесистых лап чучела. Болезненно шикнув, он вновь получил слепой хлёсткий удар цзечи и громкий крик: – Ты настолько никчёмный, что тебя может избить даже деревянное чучело! Ещё раз! Скрежетнув зубами, Лю Синь вновь поднял руки, чтобы до самого заката слушать крики и получать удары тяжёлыми лапами и цзечи. ~ Первый снег с шорохом падал на ещё не остывшую землю. Ветер разгонял от воды холод, что покрывал льдом берег у Заоблачного павильона. Руки Лю Синя, обхваченные лентами за запястья, что были примотаны к двум палкам, очерчивали дуги в воздухе и повторяли плавные движения Ци Сюаньцзы, что держал жерди на другом конце и управлял им, словно марионеткой. – Позволь мышцам запомнить движение и тогда, в любой момент времени они сами вспомнят, как действовать. Проведя палками по кругу и заставив Лю Синя последовать движениями за собой, выгнувшись в пояснице, Ци Сюаньцзы добавил: – Для лучшего усвоения не нужно создавать образы в голове, закрой свой разум и расслабь тело, оно само знает, что делать. Добейся естественного течения расслабленного ума, и оно в свою очередь направит тебя. Пот застилал глаза Лю Синя, пока он, сжав зубы, следовал каждому движению. Расслабленные и плавные на первый взгляд, каждое действие ощущалось как тысячи игл, пронзающих мышцы и выворачивающих сухожилия. Дыхание в свою очередь было ровным и глубоким, по наставлению мудреца. ~ Шум водопада грохотал, словно стадо мчавшихся бизонов под небесный рокот. Сидя на камнях напротив друг друга и держа руки на коленях, двое, закрыв глаза, казалось, погрузились внутрь себя. Ци Сюаньцзы произнёс также неторопливо, как тёк ручей неподалёку от них, что ответвился от бушующих вод водопада: – Двигаться и находиться в покое, ощущать пустоту и наполненность, делать вдох и выдох, познать открытое и закрытое, испытать жёсткость и мягкость, двигаться быстро и медленно. В соединении этих противоположностей нет выбора – так зарождается движение ци. Мысль пробуждает внимание, внимание двигает ци, ци заставляет тело действовать. Пронизанные мыслью и энергией жизни – инь и ян переплетаются во всём живом. Как ветер крутит облака в небе – так же непредсказуем и… Приоткрыв один глаз и увидев, что юноша напротив него хмурится, судя по всему, не найдя умиротворения и покоя под грохот и плеск водопада, старейшина быстро протянул свой посох и стукнул его по голове. Шикнув, Лю Синь распахнул глаза. Но старик напротив него уже сидел в той же позе с закрытыми глазами и был непоколебим, словно увековеченная статуя мудреца под каплями водопада. Прищурившись, в следующий миг Лю Синь вновь смежил веки и постарался вникнуть наставлениям. ~ Мучаясь по ночам от боли в мышцах, Лю Синю казалось, что, плавая в мареве неглубоко сна, сквозь него он слышит тоскливую мелодию флейты, что плыла над горами и настигала окон его Заоблачного павильона. Будто там, чуть выше облаков, на заснеженной горе Гуань после такого же длительного дня тренировок, один юноша играл для него знакомую им обоим мелодию, чтобы облегчить свои страдания, и его. Флейта горестно рыдала, чуть подрагивая первое время в дрожащих руках. С каждым разом звук её был всё ровней, плач отчаянней, но юноша, которому была посвящена песнь, засыпал крепче.   Осень сменялась холодными северными ветрами, что срывали ивовые листья и усыпали ими всё озеро. На фоне заходящего солнца, окрасившего небо в огненный цвет, двое двигались как пара теней одного человека. Проведя ногой по дуге, Лю Синь сделал несколько резких выпадов, со свистом разрезая воздух ребром ладони и всколыхнув туман. И хоть движения его были стремительными и несли в себе силу и мощь, противник напротив него безжалостно наступал. Ци Сюаньцзы сказал: – Цигун – это расслабленный ум, что отслеживает движение тела и ци, а не придумывает эти движения. Нужно не представлять, как течёт ци в теле. А почувствовать, как она движется и делает по телу виток за витком. Любые образы в голове лишь мешают. То же самое как в подходе к медитации. Лю Синь нанёс пару тройку ударов и, успев уйти от атаки руки, вынужденно отступил под натиском. – Не представляй в голове, как твоё тело отталкивается от земли. Почувствуй ци в теле и дай ей знать, что ты хочешь. Она сама направит тело. Широкие рукава старейшины разлетались, становясь похожими на огромные крылья хищной птицы, скрывающие его движения. Взмывая вверх, он будто попадал в ловушку воздуха, зависая на несколько мгновений, и за это время наносил резкие удары ногами. Скрещивая руки, Лю Синь отступал на несколько шагов, но уже в следующий миг отталкивался от земли и наносил собственные удары. ~ В один из дней придя к павильону и не увидев на крыльце по обыкновению ждавшего его юношу, Ци Сюаньцзы злобно прищурился, доставая цзечи из рукава. С намерением проучить до сих пор спящего юнца и отругать за наглость, старейшина взлетел по ступеням и впервые вошёл внутрь. Убранство небольшого дома было скудным. Всего пара столиков и кровать. Ранее Заоблачный павильон использовался как временная остановка перед подъемом в горы, где можно было отдохнуть. Многие учителя и мастера на протяжении нескольких сотен лет приходили сюда, нередко забывая кое-какие мелкие вещи. Множество книг на самые разные темы, ранее валяющиеся тут и там, теперь были очищены от пыли и грязи, а также упорядоченно расставлены стопками прямо на полу, за неимением стеллажей.   Повернув голову, Ци Сюаньцзы увидел возле окна низенький столик, застеленный множеством развёрнутых и сложенных свитков. А за ним – спящего юношу, что уснул прямо с кистью в руке, должно быть, изучая что-то всю ночь. Ещё раз оглядев всё помещение и мельком взглянув в соседние, увидев и там стопки книг, старейшина медленно прошёлся по кругу. – Он всё это прочёл? Это ведь мусорные знания… – пробормотал он себе в бороду. Затем нахмурил белые брови, взглянув на стопки книг, среди которых были рукописи даже по земледелию. Осторожно подойдя к столу с заведёнными за спину руками, чтобы выяснить, что же тот изучал, Ци Сюаньцзы взглянул на исписанные листы и без малого поразился.  Посапывая прямо за столом, вид с которого открывался на заснеженную гору Гуань вдалеке, Лю Синь сидел в окружении не только свитков, но и узких листов, исписанных иероглифами заклинаний.  Приглядевшись внимательней, Ци Сюаньцзы увидел, что талисманы эти вполне действенные – были способны защитить от влияния тёмных сил и атак тёмной магии. Пусть то были обереги и не высшего качества, не такие сильные, какие создают старейшины и учителя, но то, что человек самостоятельно разобрался в принципах заклинаний защиты, вычерпав знания из мусорных книг, в которых объяснялись лишь крохи, заставило старейшину безмалого поразиться. Распрямившись и глядя на него, Ци Сюаньцзы впервые испытал острое сожаление к тому, что юноша перед ним был простым смертным. Будь иначе, этот усердный молодой человек стал бы выдающимся заклинателем своего поколения. Быть может, не сильным из-за своего не слишком крепкого тела, но определенно талантливым. Ведь даже без понимания действия духовной энергии в талисманах, он создавал их, словно интуитивно чувствуя, как сплетать между собой заклинания и защитные символы на основе знаний Усин. С особым усердием изучая книги, он находил информацию по крупицам и складывал из неё целый пазл. – Хм… – Ци Сюаньцзы стоял на одном месте долгое время, поглаживая бороду. Впервые за всё это время в глазах его не было ни тени насмешки, а на дне зрачков постепенно зарождалось уважение к такому упорству и пылкому, живому уму.  Человек перед ним уже не выглядел просто занятным птенцом, за которым было увлекательно наблюдать. Помедлив ещё немного, старейшина убрал цзечи обратно в свой широкий карман и тихо вышел из павильона, приняв решение дать человеку немного отдохнуть и поспать этим днём. В конце концов, вот уже целый год он не пропускал ни одной тренировки, встречая его с первым лучом солнца перед старым крыльцом каждый день. Однако милосердие старейшины длилось лишь до рассвета следующего дня, когда Заоблачный павильон наполнился новыми видами криков и наставлений: – Учёный муж должен обладать четырьмя знаниями: игра на цине, стратегия в вэйци, каллиграфия и живопись! Разве это парчовые карпы, плывущие против течения?! Что за криворукая обезьяна учила тебя живописи?! Привыкнув к крикам, каждый раз Лю Синь лишь вздыхал и брал новый лист бамбуковой бумаги. Так миновал ещё один день, а за ним ещё и ещё. Постепенно слухи об интересе старейшины к одному смертному отшельнику вышли за пределы земель Заоблачного павильона, распространившись по ордену. Кто-то счёл эту новость абсурдной, кто-то просто махнул рукой, списав это на очередную странность Ци Сюаньцзы. Но были и те, кто воспринял подобное как личное оскорбление. Ни для кого не было секретом, что смертным вход в Юньшань был воспрещён. Многие мастера и ученики, ради восшествия по ступеням ордена оставили смертных членов своих семей позади. Так почему же какому-то смертному всё же удалось остаться в ордене, да ещё и получить милость от старейшины Ци? Узнав о слухах, однажды Ци Сюаньцзы пришёл в павильон ранним утром, в один из выходных дней, что с недавнего времени назначал своему подопечному. Тот нашёлся в главном зале своего дома, сидящим перед большим сундуком. Белый свёрнутый плащ и несколько мелких вещей уже покоились на дне ларя. Лю Синь держал в руках нечто длинное, обёрнутое в простую белую ткань, перемотанную бечёвкой. Он сидел с ровно выпрямленной спиной и спокойствием на лице, уже в то время мало напоминая себя прежнего, каким он был, захлёбываясь от горя и боли. Тренировки не прошли бесследно, позволив телу стать крепче и выносливей, а его лицо, растерявшее былые неуверенность и испуг, теперь несло в себе прохладную тень и отстранённость. Почувствовав смятение от того, что, вероятно, самолично поспособствовал этой чёрствости, старейшина Ци задумался. За всё это время Лю Синь не обмолвился с ним ни словом, храня молчание и лишь подчиняясь приказам и наставлением. В конечном итоге он так привык жить по указке, что теперь был словно другой человек, полностью скрывшись внутри и сосредоточившись на своём обучении, будто бежал от губительных мыслей. Лишь изредка янтарный взор устремлялся на гору Гуань вдали, задерживаясь на несколько долгих мгновений, прежде чем в глазах феникса начинала подниматься старая боль. Раны как внутри, так и снаружи едва зажили, лишив Лю Синя чувствительности, и он, наполненный решимости, не был намерен их вновь бередить. Едва начав ощущать поднимающиеся чувства, Лю Синь хмурился и вновь принимался за тренировки или дела, стараясь игнорировать своё желание бросить ещё один взгляд. В конце концов, он сам принял решение. Ни к чему теперь горевать.  Встав посреди комнаты и бросив взгляд на меч, обёрнутый тканью, Ци Сюаньцзы произнёс: – У каждого магического меча есть душа. И этот – не исключение. Меч может умереть от тоски и боли, как и любое другое покинутое существо. А может быть верным соратником на пути совершенствования собственного духа. В этом твоём мече скрыта спящая сила, некогда принадлежащая живому существу. – Даже отсюда чувствуя распространяющуюся энергию, старейшина прислушался и добавил: – Снежному барсу, кажется. Возможно, однажды, в руках опытного совершенствующегося, он вновь сможет пройти через Врата Дао и обрести свой первоначальный дух. Совершенствуется не только человек, совершенствуется также и его оружие. Впитывая в себя… Лю Синь с грохотом закрыл сундук, запечатав на тяжёлый замок. Затем встал и развернулся к старейшине, заведя руки за спину. Лицо его было спокойным, не отражающим ни следа неуверенности в своём решении – заточить часть себя в глухой сундук. Ци Сюаньцзы вздохнул. Позже днём, когда очередная тренировка подошла к концу, а солнце катилось к горизонту, старейшина и отшельник расположились на крыльце. – Я не слышал твой голос уже много месяцев, – задумчиво произнёс Ци Сюаньцзы во время игры в вэйци. – Неужели во время тренировок ты откусил себе язык? Услышав вопрос, Лю Синь только отрицательно покачал головой и поставил чёрный камень двумя пальцами, делая ход. В тот же день старейшина предложил отправиться ему в павильон, где праздновал своё новое назначение один из мастеров. – Преподнеси ему подарок и поздравь, это будет уместно. Человеку нужно окружение, ты ведь не горный тролль, чтобы всегда быть один. Не задумываясь над причинами, Лю Синь исполнил указ. Взяв шкатулку, доверху наполненную защитными талисманами, в создании которых поднаторел за последний год под наставлениями старейшины, он направился в павильон. Новоназначенный мастер Ян был молод и полон амбиций, светясь от поздравлений, будто начищенный медяк. А приход нескольких учителей во главе с Ань Байсином и вовсе заставил его устремления воспарить напрямик к потолку. Небольшой праздник вскоре перерос в самый настоящий пир, с дорогим вином и закусками; даже музыканты стеклись с другого конца ордена, чтобы усладить слух празднующих. Но настроение всех изменилось, как только порог павильона перешагнул один человек. Кто-то таил на него обиду за оказанную ему несправедливую возможность вступить в орден. А кто-то, как Ань Байсин, не скрывали своего презрения и возмущения из-за покровительства, что этому отшельнику оказывал старейшина Ци – самый неприступный старейшина этого ордена и прославленный заклинатель Ханьчжоу. Увидев, что их старший наставник глядит на этого человека с презрением, ближайшие к Ань Байсину мастера не упустили возможность продемонстрировать свою преданность и шагнули навстречу пришедшему.  Протянув ларец мастеру Ян, Лю Синь впервые за долгое время открыл рот, чтобы сказать несколько слов: – Это обереги. Если влить в них магические силы… Мастер Ян, к тому времени уже изрядно перебрав вина, лишь мельком взглянул на притянутую небольшую коробку, прежде чем ударить по её дну. Взмыв вверх, та приоткрылась, высыпав содержимое в виде нескольких узких жёлтых листов, исписанных киноварью. Лю Синь остался непоколебим, словно и вовсе находился не здесь. Лишь опустил руки вдоль тела, облачённые в кожаные перчатки. – Некто никчемный вроде тебя решил научить нас, как обращаться с талисманами? – спросил кто-то из толпы.  Стоящие вокруг различные мастера поддержали с усмешками: – Можно ли считать это за оскорбление – дарить незавершенный подарок? – Да ещё и требовать, чтобы именинник тратил свои ресурсы? – Подарок ли это вообще? – хмыкнул мастер Ян, скривив губы. – Чего же ты сам не влил в них духовные силы? Ах, да, ты же пустой, словно высохший колодец! Молчавший до этого Ань Байсин, сидя за столом с чашей вина, растянул губы в улыбке. – Тебе не знакомы нормы приличия, бинмао² Лю? – сделав акцент на последних словах, поинтересовался он, чем вызвал одобрение со всех сторон.   Зал наполнился смешками и ядовитой желчью, что текла со всех сторон. Мастер Ян продолжал изгаляться, сыпля оскорблениями и наслаждаясь вниманием. Однако постепенно окружающая его толпа застыла и смолкла, и даже улыбки на их лицах замерли, будто на лютом морозе. Повернув голову в попытке найти причину столь разительных перемен, мастер Ян внезапно увидел, что отшельник глядел на него. Просто смотрел, не неся во взгляде ни угрозы, ни надменности, ни презрения. Едва уловимо, во взгляде вместо ожидаемых от оскорблений эмоций можно было разглядеть лишь разочарование. Будто человек смотрел на что-то поломанное в своих руках и испытывал сожаление от того, что оно работает неисправно. Все присутствующие внезапно почувствовали напряжение, что исходило из центра комнаты, где стоял человек, окружённый насмешками. Никто не мог найти причину и связь, что именно пробудило в них это чувство опасения, но игнорировать это они не могли. Перед ними стоял человек – некто немощный для совершенствующихся настолько, что любой из присутствующих мог послать в него даже самое слабое заклинание – и тот не сможет ни увернуться, ни защититься. И всё же, прокатившаяся по залу волна опасности была столь ощутимой, что многие медленно положили руки на рукояти мечей, глядя с напряжением в центр зала. Лю Синь продолжал смотреть на мастера Ян. Тот же в свою очередь, находясь под таким пристальным и тяжёлым взглядом, вмиг почувствовал себя неуютно и смолк, осознавая, что не в силах выдавить из себя ни одной насмешки. Более того, желание тут же спрятаться невесть откуда атаковало сердце, сделав его ещё более нерешительным. Ветер влетел в зал. Свечи всколыхнулись, а истоптанные талисманы с тихим шорохом заскользили по полу. Всем в зале казалось, что напряжение с гулом нарастало, и спустя миг должно произойти нечто, к чему они совершенно не были готовы.  Лю Синь моргнул. Затем, к неожиданности для всех, склонил голову в уважительном поклоне, держа спину ровной, и развернулся. Спокойно прошествовав к выходу из зала, он удалился, не оставив за собой ни единого слова. А стоило ему лишь шагнуть за порог, как все в зале испытали облегчение, будто хватка на их горле ослабла и наконец-то позволила им вздохнуть. Момент всеобщего ошеломления был таким неожиданным и странным для всех, что никто не решился обсуждать случившееся. В том числе и несколько учителей, сидящих за столом, ничем в своём застывшем состоянии опасения не отличались от мастеров. Некоторые из присутствующих, опустив взгляды, заметили, что изящной чуть дрожащей каллиграфией на талисманах были выведены символы защиты и укрепления здоровья.  Лю Синь сошёл со ступеней и направился в сторону Заоблачного павильона. Но прошёл лишь немного, прежде чем из-под навеса одной из построек послышался звонкий грохот, будто какая-то куча металла была разворочена огромным животным.  – Нашёл, ха-ха! – раздался голос, и спустя миг под свет фонарей ступил мужчина в простом рабочем халате, держа в руках охапку железных тренировочных мечей, что сваливали за ненадобность ученики после тренировки. Помимо этого в его руках также был и чугунный обруч, который он разглядывал с улыбкой со всех сторон, будто не мог нарадоваться находке. Поняв, что не один, Гао Тайжун поднял голову и, разглядев облик человека, вскинул брови: – О, это ведь ты тот чудной лекарь? – растянув губы в широкую улыбку, он добавил: – А с тобой не так просто встретиться. Ты как призрак, блуждаешь то тут, то там. Увидев, что человек перед ним никак не реагирует, кузнец почесал щёку пальцем и неуверенно представился: – Моё имя Гао Тайжун. Ты спас мне жизнь два года назад, помнишь? Вправил ключицу рукоятью ножа. Говорят, я бы умер, если бы не ты, ха-ха… – Взглянув на до сих пор безучастного человека, он кашлянул: – Я бы хотел отблагодарить тебя обедом. Ты же знаком с Лян Банци? Ох, и злобная же эта женщина, так что следует на обед позвать и её, а то потом не расплатишься... Как насчёт прямо сейчас? Я поймал двух кроликов этим утром, зажарим их на углях? Лю Синь пропустил мимо ушей слова мужчины. Чужая болтовня раздражала, словно надоедливый луч солнца, режущий плотно смеженные веки при головной боли. И всё же услышав последнюю фразу, он машинально по привычке ответил: – Я не ем мясо. – А, ну… ха-ха, – почесал затылок Гао Тайжун. – Ничего, попросим Лян Банци принести с собой овощи. Она же травница, как-никак. Идём, – махнул он рукой и сделал несколько шагов в направлении шумной площади. Вновь пропустив слова мужчины мимо ушей, не найдя в них прямого указа, Лю Синь развернулся и направился в сторону своей обители по тёмной узкой тропе. Гао Тайжун за его спиной вздохнул, поняв, что его предложение отвергли. Легкий сквозняк сорвал с плеча мастера зацепившийся голубой талисман. Уловив шорох у своих ног, Гао Тайжун наклонился и подобрал его. Пробежавшись по написанному, он внезапно распахнул глаза и взглянул в спину бредущего по тропе юноши. – Это же… – но тот был уже далеко. Вновь опустив глаза на талисман, Гао Тайжун почесал свою бороду и задумчиво пробормотал: – Если наложить такое защитное заклинание на наручи или меч… – Вновь вскинувшись, он крикнул вслед: – Эй! Достопочтенный спаситель! Приходи завтра после полудня в кузню, есть разговор! Лю Синь замер на одном шаге, услышав приказ, и, кивнув, пошёл дальше. Истоптанные талисманы, оставленные на полу в зале, заметно поредели к утру, найдя своё пристанище в карманах некоторых заклинателей.   Дни вновь потекли как потоки бурной реки, а жизнь в ордене постепенно терпела изменения, внесённые старейшиной Ци. Внезапно в один из дней хозяйка Травного павильона, госпожа Фань, подвернула ногу, когда спускалась с горы. Из-за не проходящей боли в бедре она то и дело хромала, а этим днём, пройдя расстояние куда больше, и вовсе не удержалась на ногах. Сидя у постели тёти, Лян Банци, едва сдерживая слёзы, причитала, ругая женщину за неосмотрительность и за то, что теперь ей придётся спуститься с горы и потратить немало денег на услуги лекаря.  Узнав об этом и вспомнив, что эта женщина первой протянула ему руку помощи, не позволив умереть на холоде под дождём, Лю Синь, решив отплатить добром за добро, направился к Целительскому павильону. Тот был закрыт уже несколько лет, покинутый своим мастером, что пропал без вести. И с тех пор никто так и не занял его место, а те, кому требовалось лечение, отдавали предпочтение Лучезарному павильону, что недавно обзавёлся главой в лице Ань Байсина. Лю Синь успел лишь открыть дверь мастерской, когда в следующий миг отклонился. Перед его лицом со свистом пронеслось три острия тренировочных мечей, с прямым намерением сразить. – Ты ещё кто и зачем пришёл? – рявкнул один из трёх юношей, что обступили его по кругу. – Должно быть, это ещё один из Лучезарного павильона, – предположил второй, медленно моргая. – За это время ублюдки вынесли из нашего павильона все лекарства и инструменты, чего ещё вам от нас надо?! У нас больше ничего нет!  Проигнорировав вопросы, Лю Синь выхватил ближайший к нему меч и сбил всех троих учеников на пол одним ударом. Обладая слабой духовной энергией, не имеющие личных учителей и потерявшие наставника, эти юноши, должно быть, прятались здесь для того, чтобы их не прогнали из ордена за ненадобностью или не привлекли к грязному тяжёлому труду, коему подвергались лишь провинившиеся. С обидой глядя на стоящего перед ними человека, все трое, сидя на грязном пыльном полу, поджали начавшие дрожать губы, готовые вот-вот зайтись в плаче. Смерив их прохладным взглядом, Лю Синь отбросил меч и вошёл в свою будущую мастерскую, оставив дверь открытой. Поняв намерение человека, трое учеников подскочили и тотчас принялись крутиться вокруг него, и отстранялись лишь тогда, когда тот бросал в них мрачные взгляды, призывая к тишине и порядку. В тот же день котлы Целительского павильона вновь закипели, источая пар из труб на крыше, а мастерская, наконец, обзавелась новым хозяином.   Сезоны сменяли друг друга, дни бежали один за другим. Орден, в прошлом переживший немало бед, восстанавливался с каждым днём. Заклинатели трудились день ото дня, под неустанным вниманием всех старейшин. Наставники упорно тренировали учеников, получая наставления от своих старших, и мало-помалу, слава Юньшаня вновь дала о себе знать. Пусть это и был только блик от сверкания былого величия, но орден сдвинулся с мёртвой точки и вдохнул воздуха в грудь под руководством Ци Сюаньцзы. Один только мастер, продолжая делать неглубокие медленные вдохи, был словно мотылёк, пойманный в янтарь, где томился пять долгих лет. Дни для него потеряли всю значимость, дуновение ветра не ласкало кожу, а солнце не радовало взгляд, не находя отблеска в тусклых глазах. Взор его лишь изредка обращался на гору Гуань, когда кто-то сквозь марево разума словно пытался воззвать к чему-то. Но Лю Синь, вновь опуская глаза, возвращался к делам, совсем позабыв о том, что был жив.   Воспоминания пяти лет не были чёткими; более ясные картины воскрешались в разуме только за первый год. А дальше, проживая один день, похожий на сотни других, Лю Синь и вовсе потерял их значимость.   Лёжа на постели, Лю Синь блуждал по комнате взглядом. Глаза блестели, от бликов отражающегося в них пламени, а грудь вздымалась ровно и глубоко. Вспомнив свою жизнь в эти годы, он ответил на вопрос Сяо Вэня лишь парой фраз, описывающих пять лет урывками и не желая думать о большем. Поняв, что друг, судя по всему, устал, Сяо Вэнь поднялся, оставил миску с лекарством, напомнив выпить чуть позже, и вышел за дверь. Полежав ещё немного и обдумав некоторые моменты из воспоминаний, Лю Синь поднялся на ноги. В чулане, скрытый под несколькими слоями бамбуковых циновок, сундук пылился несколько лет. Отворив крышку с грохотом, Лю Синь провёл рукой по своему плащу, что пах горной свежестью даже спустя годы. И достал из полумрака длинный свёрток. Белая ткань с шорохом собралась на полу, развязанная нетерпеливыми руками. И спустя миг в ладонь в чёрной перчатке лёг изящный тонкий меч, увитый ивовой лозой на рукояти. Блеск серебра в узорчатых облаках, что словно потускнел со временем, не могло воскресить даже танцующее в комнате пламя. С тихим лязгом, сверкающая сталь обнажилась и спустя миг отразила в себе пару золотых глаз. Там, внутри этого нечто, на эти глаза будто наложились ещё одни, став одним целым. Знакомое и далёкое, давно забытое и в то же время родное – чувство воссоединения охватило сердце, заставив его застучать быстрей. Глаза Лю Синя отразили на миг уязвимость и сожаление, прежде чем смежиться за тонкими веками. Взмахнув рукой и услышав тихий свист, будто клинок в руках прорезал пространство и время, вернувшись в крепкую ладонь своего хозяина и напомнив ему, кто он такой, Лю Синь сделал несколько движений. Пламя свечей разгорелось ярче, когда мечник в комнате закружился в смертельном танце, воскрешая в памяти ощущения владения своим мечом. Тени на стене танцевали, проявляя две фигуры, одна из которых была с длинным хвостом и ушами. У него есть имя? Его зовут Лимин. Сталь в руке зашлась мягкой дрожью, будто рыча и приветствуя своего хозяина после пяти долгих лет.  Два иероглифа вспыхнули на лезвии у самой рукояти, наполняясь жаром внутренней силы. Сквозь время, прорезав воздух, Лимин объял кружащийся снег и ледяной горный воздух. Прокрутив лёгкий меч в руке, Лю Синь наставил остриё чуть вверх и навёл вперёд, спустя миг увидев, как сотни других клинков вторили ему, нацеленные на врага. Гул множества голосов влетал в уши, пока мечник кружился вокруг себя, позволив телу вспоминать знакомые движения и воскрешать память и о себе, о том, кем он был когда-то. И кем вновь должен был стать. Будто затянутый в воспоминания, Лю Синь вращался и расчерчивал пространство мечом всё быстрей и быстрей, оставляя за собой свежесть горного воздуха и тонкий звон. Тени на стене, неуверенно колыхавшиеся вначале, становились всё чётче и чётче, как и воскрешающиеся воспоминания. Оступившись, в одно мгновение Лю Синь сделал резкий жест, будто провалившись в воспоминания окончательно и вновь оказавшись в жаре сражения. Меч рассёк воздух, и в следующий миг со звонким стуком, распространив тихий гул, встретился с рукоятью другого клинка над головой. Открыв глаза и подняв голову, Лю Синь наткнулся на синий взор, глядящий на него с плещущейся в нём нежностью. Казалось, человек перед ним и не пытается её скрыть, добившись наконец-то его желаемого возрождения из пепла. Ци Сюаньцзы однажды сказал: – Никто не может заставить тебя жить, кроме тебя самого. «Ты ошибался, старейшина Ци», – подумал в этот момент Лю Синь, глядя в синие глаза напротив, один взгляд которых заставил его вновь вздохнуть полной грудью.   _______________________  1. 戒尺 (jièchǐ) – линейка для наказания учеников. 2. 病猫 (bìngmāo) – больной кот – издевательское название человека со слабым здоровьем (хиляк).