Связь

Артем много бухает, много курит и чертовски много работает. Дарвин завещал эволюционировать, Ленин учиться, а Левин ебашить, будто проклятому, несмотря ни на усталость, ни на выгорание, постепенно пробирающееся сквозь плотный кокон резистентности, навитой вокруг себя педантичным и недоверчивым вампиром. Все эти модные показы, регулярные фотосессии, бесконечные ритуалы и инициации, сотни страждущих обучения древней кровавой магии, стучащиеся во все социальные сети и мессенджеры, утомляют даже такие юные и открытые к новым вершинам души. В какой-то мере это даже дьявольски хорошо. Отвлекает, не позволяя опуститься в пучину собственных мыслей и сомнений. Держит в тонусе, на невольном кураже, запрещая глубокой внутренней тоске выходить на первый план, выворачивая уже умелого и эффективного практика наизнанку. Да, Краснов уже давно не тот несовершеннолетний мальчик, который после учебы едва ноги домой волочил, по пути умудряясь все нетолерантные кулаки собрать, уже нет. Тот Артем, открытый, рассудительный, справедливый, терпеливый, ответственный за чужие жизни и собственную силу, донельзя романтичный, нежный и теплый, умер. Не умер даже - в муках издох, дотла сгорая и из пепла, будто птица Феникс, перерождаясь. Метаморфоза вышла стремительной, неожиданной и чрезвычайно болезненной. Ему только-только успело девятнадцать стукнуть, он лишь недавно научился собственные эмоции и чувства квалифицировать, в верное русло их, наконец, направляя, как на порог их квартиры никто иной, как опера "петровские" заявились. Налегке так, с понтом, с фарсом, дверь едва ли не с ноги вышибая, руки в карманы засунув и по дому его родному расхаживая, как по своей собственной хате. Зачитывали что-то, писали, группу следственную вызвали с экспертом, с псиной служебной, что по паркету и по светлым коврам, скотина блохастая, наследила. Умный вид строили, наручниками позвякивая, а Артем больше всего на свете в тот момент каждого из них выпить до самого дна хотел. И оперов, и кинолога, и даже худенькую, миловидную девчонку-эксперта, с сосредоточенной мордочкой по комодам лазившую, тонкими ручонками белье перебирая. Завелся тогда так, что аж электричество по комнатам замигало, существенно осложняя всю нелегкую и кропотливую работу честным и незапятнанным представителям исполнительной власти. Вампир искренне хотел вперед кинуться. Забыться, целиком и полностью отпустить самого себя, разорвать, развеять на атомы, души сожрать, с мясом вырвав, только бы выметались и весь хлам рабочий с собой следом забирали, чтобы и духу их в родном месте не осталось. Краснов еще никогда на своей памяти такой слепой и всепоглощающей ярости не испытывал. И хотел бы Максима послушать - не вмешиваться, вот только скепсис черный, ядовитый, гремучий и острый изо рта лез уже против его воли. Артем даже одного, особенно бойкого и наглого капитана, попытался из коридора "подтянуть", с нескрываемым наслаждением наблюдая за тем, как тому схуевилось буквально на ровном месте, а ноги безвольно подкосились, роняя рослого и статного мужика на испорченный невоспитанной шавкой ковер. Поделом ему. Нечего в чужую жизнь лезть, если своя столь дорога. Краснов откровенно упивался чужими эмоциями, цепляясь ледяными пальцами за дверной косяк, все ближе и ближе клонясь, даже не замечая, как собственные глаза окончательно почернели, а верхний свет замигал с новой силой, откровенно напугав всю присутствующую в квартире следственную группу. А когда опомнился, едва непоправимых дел не натворив, впервые такой взгляд Максима на себе поймал, что сила собственная неожиданно в глотке застряла, мешая вампиру дышать. "Если не перестанешь дурковать - я тебя в комнате запру, ты меня услышал?" - только лишь переполненное строгим и непомерным самоконтролем прикосновение Левина к плечу, и низкий баз, шепчущий на самой грани между добром и злом, Артема тогда в себя вернули. Краснов даже сжался как-то, стыдливо почти, подбираясь и прикусывая нижнюю губу, сводя плечи и растирая запястья пальцами, тушуясь под пожирающим властью и тревогой любимым темно-каштановым взглядом. Нервно съежился, отдавая обратно забранную (все равно неудобоваримую) энергию, и только и смог, что коротко кивнуть, незаметно отираясь о шершавую и горячую ладонь пылающей от ярости щекой. Неясно, чего дед больше испугался тогда: мусоров, или реакции Краснова, но Артем для себя выводы сделал мгновенно. Сделал, опомнился, и на кухне по-хозяйски уселся, даже не собираясь облегчать красноперым проведение сложнейших следственных действий. Пусть хоть весь дом перероют, во все шкафы залезут, что они там найдут? Черное зеркало с Варкалаче? Полынные свечи? Коробку с травяными выварками? Таблетки от давления? Парочку ритуальных ножей и несколько пачек презиков с упаковкой охлаждающей смазки? Вампир полыхал от поглощающего все живое несдерживаемого внутреннего гнева. Кажется, тогда впервые в жизни без помощи Левина согреться умудрился, чувствуя, как щеки и руки огнем праведным разгорелись. Ищут они, блядь. Поисковики хуевы. Все одно ведь не найдут. У них деньги "черные" и нелегальные скрупулезно и тщательно спрятаны, еще и печатями защитными сверху так укрыты, что ни одна собака, ни один маг среднестатистический не отыщет. Пусть ищут. А Артем посмотрит и искренне тому позлорадствует. Вот только мусоров доказательства вины Левина во всех возможных сомнительных махинациях не особенно-то и интересовали. У них уже и без того досье на Максима было собрано: пухлое, трехтомное, по мошенничеству в особо крупных размерах заведенное. Долго, ублюдки, по кускам сшивали и спаивали. Сначала выписками и показаниями запаслись, задницы трусливые прикрывая, а уже потом за дедом пришли, который, впрочем, так легко и непринужденно за ними пошел, что у Краснова едва челюсть к соседям снизу не вывалилась. "Ты рехнулся на старости лет? Ты меня совсем сиротой решил оставить?!" - вампир тогда с такой силой в чужие запястья вцепился, что при случае сам мог бы в роли наручников сработать, не постеснявшись ни ментов, ни понятых, в коридоре праздно столпившихся. Видано ли дело: соседа прямо посреди бела дня целой опергруппой забирают. Срать он хотел на них на всех. У него деда из-под носа уводят, что же, он просто так должен стоять и на это спокойно смотреть, не вмешиваясь? "Чего причитаешь? Уже совершеннолетний давно. Справишься" - Максим смотрел так глубоко, пронзительно и... смиренно-спокойно, что у Артема тогда все тело обмерло от липкого и потустороннего холода. Он сразу все понял. Понял, вот только принимать не хотел ни при каких обстоятельствах. Так только те смотрят, кто билет в один конец получают без права на скорое возвращение. Кто со своей участью в мгновение примирились, понимая, что их истинный путь попросту невозможен без глубоких и разъезженных выбоин, выбивающих из привычной колеи. Артем слишком молод для всего этого дерьма. Для судьбы, для обязательств Вселенной, для предначертанности. Слишком максималистичен и горяч, оттого и не желал вот так запросто принять уготованную Левину участь, прощаясь с ним если и не насовсем, то на самый долгий изо всех возможных сроков. Вампир смотрел, как в последний раз. Нервно, смазано оглаживал вновь заледеневшими от ужаса пальцами широкие и горячие запястья, и плевать хотел на тактичные покашливания ментов (да чтоб они подавились и подохли прямо на этом месте), обратно в главк торопящихся. Артем цеплялся так, будто Левина от него адские гончие теперь в Чистилище утаскивали. Крепко, цепко, добела на вечно смуглой и грубой коже, и все в каштановые глаза смотрел, искренне пытаясь понять, увидятся ли они в самое ближайшее время, или же, Краснову теперь лишь только судебные заседания в роли беспомощного свидетеля предстоят? Он, конечно, не та истеричка, что будет одежду рвать, руки заламывая и кормильца единственного умоляя из дома не забирать, но демонстрантом всегда был, есть и до самой смерти останется. Оттого даже и не думал слишком долго, уже заранее неизбежное предсказывая, с силой сдавливая воротник потрепанной кожаной куртки, и врезаясь в горячие и любимые губы с такой силой, что едва собственные о чужие зубы в тот момент не рассек. Кого ему, в сущности, здесь стесняться? На тонкие чувства мусоров ему насрать с высокой колокольни, а соседи по подъезду и так про них все знали. Знали и проклинали, на чем весь свет белый держится - слышимость в их доме дьявольская, а жильцами Левин с Красновым в последние несколько лет стали буйными, шумными и невыносимыми. Артем точно знал, по кривящимся лицам чувствуя, что все это банальная человеческая зависть. Черная, поглощающая, ведь не каждому с таким страстным и умопомрачительным партнером везет, так нечего и рот попусту раззевать. Артем целовал недолго, но смертельно-отчаянно и самозабвенно. Цеплялся за крепкую шею, за седеющие волосы на загривке, накрепко обнимал локтями, даже на мыски привставая, хотя и надобности в этом особенной не было - одного роста, как никак. Целовал, и никак насытиться не мог, стараясь запечатлеть на языке терпкий и пряный привкус родных и пьянящих губ. Целовал, будто бы ему уже через минуту на гильотину без права на помилование, так, словно ничего другого в этом мире больше не существует. И едва не застонал во весь голос слабо и разочарованно в тот момент, когда крепкие и горячие руки, доселе надежно бока охватывающие, отстранили его от себя, призывая к здравости и пониманию. Краснов понимал. Да, разумеется, все понимал. Просто отпускать не хотел. Глядел во все глаза, внимательно и жадно оглаживая холодными ладонями небритые щеки, и старался запомнить любимое мужественное лицо в самых мельчайших деталях. Во всех его шрамах, во всех выщерблинах, во всех глубоко залегших морщинах и изъянах, таких идеальных и абсолютно совершенных. Заранее чувствовал - больше так как прежде не будет. И точно знал, что теперь один останется, каким бы богам жертвы и мольбы не возносил. "Не вернешься - прокляну" - бросил тогда Краснов на грани хриплой слышимости, наконец, отшатываясь от Левина, будто от прокаженного, упираясь ладонью в широкую и мощную горячую грудь, резко отталкивая того в сторону двери. Перед смертью не надышишься. Вампир намеренно себя злит, намеренно возбуждает в себе клокочущую древнюю ярость, и все для того, чтобы сейчас собственный контроль не потерять, как все та же жена истеричная, на шею Максиму бросаясь, чтобы оттаскивали всей следственно-оперативной группой. Все равно бы не оттащили. Мусора так смотрели, словно наркомана спидозного перед собой на последней стадии издыхания увидели, а Артем только зубы скалил в подобии на улыбку, тактичным жестом призывая всю честную пиздобратию как можно быстрее выметаться из его (их) дома. Только махнул Левину рукой на прощание, щедро направляя в его сторону сгусток собственной темной и опасной энергии, глядя на то, как колдун ловит его каждой порой собственного тела, глубже втягивая затхлый подъездный воздух свернутым набок носом. Артем спокойно и терпеливо дожидается, когда закроются створки лифта, закрывая собой темные и горячо-любимые глаза, и, наконец, отпускает самого себя, с громким хлопком закрывая массивную дверь, прижимаясь к глухому металлу спиной и обессиленно сползая все ниже и ниже, беспомощно оседая на задницу прямо в разворошенном ментами коридоре. Он никогда не плакал. Разве что только в раннем детстве, когда еще слабо себя помнил. Но и в тот момент слезы проклятые, такие необходимые, все не шли. Только на сухую драли широко распахнутые глаза, заставляя капилляры лопаться, а вены выступать на лбу пульсирующими нитями, но облегчить процесс глубокого внутреннего разрыва так и не спешили. А ведь так, с-сука, хотелось. Максима забрали сразу, наглухо закрывая в следственном изоляторе до выяснения обстоятельств. Даже видеться не позволяли, допуская только лишь на судебные заседания, будто из рога изобилия посыпавшиеся на их головы с завидной систематической регулярностью. Артем на них, будто на эшафот каждый раз приходил. Видеть Левина издалека и исключительно за решеткой, смиренного, спокойного и вдумчивого, без банальной возможности коснуться, вдохнуть, прижаться и безапелляционно смять губы губами было воистину невыносимым. Совершенно пустая квартира, все еще хранящая мощную ауру колдовской деревенской энергетики, стала для Артема темницей без дверей и окон. Максима не хватало физически. Вампир сходил с ума каждый новый день, задыхался каждую глухую и одинокую ночь, изводился от холода и тщательно скрываемой внутри паники, искал адвокатов, подкупал следователей, тратил кровь и энергию на мощные и самоуничтожительные ритуалы, но все было тщетно. Как сказал ему Макс на выбитом баснословной суммой денег, всего лишь одном и единственном свидании в изоляторе - это теперь его путь. И ему придется пройти его до конца. Именно так велела ему сила. А что же она велела Артему? Только лишь продолжать отчаянно бросаться на стены, заливая тоску синькой, и фантомно ощущать на себе горячие и властные шершавые руки, накрепко обхватывающие вампира со спины в коротком и обрывистом сне. Сколько с тех пор уже прошло? Краснов знает точно - три года, шесть месяцев и девятнадцать дней. Да, он до сих пор считает. Да, он до сих пор ждет. Он все еще пишет колдуну письма, все еще навещает его родителей, периодически наведываясь в ленинградскую область, и все еще... что? Любит, наверное. Максим с ним всегда. И в новой квартире в строгинской элитке, и в их старой обшарпанной халупе в Чертаново, и в машине, и на показах, и на фотосессиях, и даже дома у всех сменянных Артемом за это время любовников. Всегда и всюду. Ощущается буквально на энергетическом уровне, подсказывая, направляя и призывая не опускать рук даже в самые темные и непроходимые времена. Краснов ему благодарен. За все то, что тот уже сделал для него, и за все то, что продолжает делать сейчас, посылая одни ведомые лишь ему нити, крепко обвивающиеся вокруг распадающегося вампирского кокона, делая тот еще плотнее и неуязвимее. Как и сейчас. Ершов опять орет, будто потерпевший. Ни дать ни взять только что с пожара, все вещи особенно ценные там оставив, в одних только лишь трусах на уличный мороз выскакивая. Глаза вытараскивает, голосом, и без того хриплым, срывается, руками широкими и сильными вокруг себя, будто лопастями, размахивает, а Артем... Артем молчит, Артем не лезет, не вмешивается и даже не пытается остановить, потому что Артему от этого почти богохульно-хорошо. Блогер с ума сходит, слюной и злобой собственной захлебываясь, скаля ровные зубы и выявляясь пульсирующими венами на татуированном лбу, а Краснов лишь наслаждается и потягивает того потихоньку, как ледяной алкогольный мохито за барной стойкой после тяжелого рабочего дня. - Я с кем, вообще, разговариваю? Со стенкой?! Это что-о, я спрашиваю?! - Евгений (Женя, Женек, Женечка, открытый и доверчивый зайка и теплый, уютный домашний психопат) конвертом вскрытым из стороны в сторону машет, лицо прохладным воздухом обдувая, а вампир лишь только щеку ладонью подпирает, меланхолично выпуская через нос душно-приторный сигаретный дым, зажимая тонкий фильтр в вечно ледяных и посеревших от холода пальцах. Женя замечательный, вообще-то. Совершенно чудесный. Щедрый, заботливый, наивный, послушный, глупый, ведомый. Артем себя с ним распрекрасно чувствует - ровно и почти без какого-либо внутреннего тремора, жадно и голодно питаясь столь радушно и неосознаваемо отданной ему энергией. Ершов стал его добровольным "донором". В нем так много внутренней силы, так много первобытной и первородной мощной энергетики, которую тот все это время попусту разбазаривал, что Краснов попросту не смог остаться в стороне и не заполучить себе в руки этот бесперебойный источник ценнейшего питания. - Женя, зайчик мой, если ты не перестанешь орать, я буду вынужден выставить тебя за дверь. - Артем не врет, не петушится, он совершенно серьезен. Всему есть свои разумные и неразумные пределы, а Ершов, шаг за шагом, уверенно и стремительно приближается к неизбежному пересечению второго. Вампир любит эмоции, вампир любит чувства и бесконтрольно льющуюся во все стороны энергию, но вампир, так или иначе, прекрасно знает себе цену. А еще он остро и черно ненавидит, когда на него так долго и яростно повышают голос. - Будь умницей - заткнись, и давай поговорим, как взрослые люди. - Они ровесники, вообще-то, но иногда (всегда) Краснов чувствует себя минимум лет на десять старше необузданного и потерянного в своих эмоциях борца и видеоблогера. Артем неспеша прислоняет фильтр тонкой ароматической сигареты к обветренным губам, "выпивая" из той последнее, и также медленно, плавно и подчеркнуто-выразительно тушит окурок о дно массивной нефритовой пепельницы, привезенной ему Чернышевым из Гонконга. - Да, в смысле, как взрослые? В смысле, блядь, заткнуться? У меня парень, сука, с зэком переписывается, а я молчать должен?! - Ну как же это приятно. Не когда орут, будто бы потерпевшие, разумеется, а когда вот так вот запросто и неоспоримо права собственности заявляют. На него. На совершенно и абсолютно не зависимого ни от кого вампира. Это так умиляет, в самом-то деле, что Артем едва лишь только сдерживает себя от снисходительной улыбки, накрепко прихватывая нижнюю губу резцами. - Заметь, что я сейчас даже не спрашиваю, какого дьявола ты возомнил своим правом без спроса лезть в мою корреспонденцию. - Для Краснова это дикость. Автономность и неприкосновенность чужой личной жизни была для него столь же непреложна и свята, сколь и своя собственная сила, атласным холодным шелком струящаяся по венам. - Разве я когда-нибудь совал свой нос в твои переписки? Спрашивал, откуда ты приехал, с кем провел время, или, кому строчишь поэмы в мессенджерах? - Артем столь спокоен сейчас, что от самого себя тошно становится. Всегда такой. Женя на взводе, как курок табельного, одно неловкое движение, и выстрелит, взорвется, пороховыми искрами во все стороны размечется, а Краснов... а Краснову попросту наплевать. Наплевать буквально на всех, кроме себя, неопределенно далекого Левина и еще парочки человек, которых Артем по праву мог назвать своими друзьями. Ершов ему ни друг, ни муж, ни брат, и даже не товарищ. Они просто любовники. И им просто так удобно. - Ну и что теперь? Мне тебе памятник поставить? Может, тогда и поедешь к своему уголовнику, вместе будете на нарах чиллить? - Блогер швыряет нетактично вскрытый конверт на мраморный журнальный стол, и наклоняется ниже, экспрессивно разводя мощные татуированные руки в типично-широком жесте ни единожды побеждавшего бойца MMА. И вот это уже перебор. Никто не смеет обращаться с его личными вещами так, как ему вздумается. И никто не смеет говорить о Левине в подобном тоне. Даже он сам. Глаза вампира опасно сощуриваются, а зубы сжимаются меж собой в плотный капкан, и Артем медленно поднимается на ноги, засовывая руки в карманы домашних спортивок. Еще тех самых, из Чертаново сюда перевезенных. - Ну, все. Преиграл. Теперь выметайся. - Краснов редко опускается до подобных резких выражений, обычно провожая куда более тактично и вдумчиво, но Женя неосознанно и случайно, и впрямь, умудрился дернуть за те струны, которые нашли негативный отклик в темной и опустевшей вампирской душе. Он смотрит на Ершова так, как тот того заслуживает в этот момент - опасно, хищно и обжигающе-голодно. Машинально откидывает назад корпус, клоня голову вбок, чувствуя, как раздраженно мотается туда-сюда серебряный крест в левом ухе, растревоженный вспыхнувшей энергетикой хозяина, и медленно, плавно выгибает бритую бровь. Он не собирается закатывать истерик, не собирается никому и ничего доказывать и, тем более, уж точно не планирует ни перед кем оправдываться. Женю никто не держит, Женя совершенно свободен, и, если ему что-то не нравится, двери вампира всегда открыты для него с внутренней стороны. Вот только теперь не нравится уже самому Краснову. А это, в сущности, куда страшнее. Артем изо всех сил сейчас сдерживается, чтобы не выпустить наружу мерно клокочущую внутри силу, не "откусить", не "отпить", не "выдрать" с мясом, и не опутать нитями древней черной магии ведомый и ни единожды ушибленный блогерский разум. Каким бы Ершов ни был - он заслуживает в своем отношении только лишь исключительной честности. Пусть резкий, пусть агрессивный, пусть истеричный, но он не должен ощущать то опустошение и первородный, въевшийся в нервы страх, которым вампир может наделить по щелчку пальцев любого. Да, Артем никогда не гнушался им манипулировать, но делал то лишь на исключительно-человеческом ресурсе. Да, он не брезгует потягивать из парня энергию, но вновь не переходит опасных границ, забирая только то, что Ершов так щедро отдает ему сам. - Так, ладно, погоди... - Вот и сработала первая манипуляция. Женя проседает, выпрямляясь и отшагивая назад, растирая раскрасневшееся лицо ладонями и с силой надавливая укрытыми черными рисунками пальцами на веки. Наверняка до искр перед глазами, потому что Ершов весь такой - как искра. Буйная и неконтролируемая. Никогда не знаешь когда она, теплая, согревающая и уютно помещающаяся в ладонях, "ужалит" тебя, разгораясь смертоносным и пожирающим все живое пожаром. - Как ты там сказал? Давай разговаривать. - Вот и вторая партия кукловода уже дает свои плоды, заставляя темные, почти совсем черные глаза бойца потеплеть сразу на несколько тонов. Может быть, если бы не эти глаза, Артем бы и внимания на него не обратил. Карие, с благородным каштановым оттенком, те на ярком свету совсем коньячными становились. Почти как у него, у Левина. Ключевое слово: "почти". Ершов весь больше как отчасти удачная пародия на Максима. Мощный, крепкий, сильный, безапелляционный, прямой, как палка, только еще совсем незрелый, сам себя не осознающий. Слишком бурный, слишком открытый, слишком прямолинейный. Левин всегда говорит то, что думает. Ершов просто всегда говорит. У Левина мощь и сила опытные, сдержанные, всегда направленные в нужный вектор. У Женьки душа вместе с эмоциями всегда нараспашку. Левин жаркий, страстный, местами осознанно грубый и властный, а Ершов... а Ершову до того еще работать, работать и работать. Как любовник он, конечно, очень даже ничего. Очень. Но, разве кто-то может в исключительном вампирском понимании вообще встать в какое-либо сравнение с деревенским колдуном? Никто ему и в подметки не годится, сколь идеального и великолепного не найди. Он уже есть. Просто далеко. Далеко и надолго. - О чем будем разговаривать? О погоде? О науке, или, может, об искусстве? - Артем даже с места не двигается, глазами не шевеля, цепко и хищно впившись ими лишь в одну точку в районе ершовской переносицы. Тот тоже замер - не дергается больше, даже руками не машет, напрягшись, будто струна. Это не от большой любви, не от большого уважения, и даже не от большого страха потери. Просто, существуют люди-кукловоды, а существуют люди-марионетки. Не от каких-либо внутренних качеств, объема ума, крови, размера обуви, физической силы или крепости ментального здоровья. Просто по праву рождения. Не умеешь найти равного себе - веди, либо будь ведомым. Артему повезло. Ершову повезло куда меньше. Но изменить что-либо они уже не в состоянии. Женьке бы похожего себе найти, такого же ведомого, чтобы получить беспрецедентную возможность научиться управлять ситуациями, но... он здесь. Смотрит на Краснова из-под татуированного лба, задумчиво жует красные губы, и ждет. Чего ждет? Очевидно, чуда. Вот только чудес не существует. Оттого и приходится чудить самим. - О поведении? - Гнет такую же бритую бровь Женя, а Артем только диву дается, как можно таким непостоянным и переменчивым быть. Интересный экземпляр. Чертовски интересный. Краснов о нем, может быть, даже Левину по выходу расскажет, как о незабываемом энергетическом опыте. Будто на чертовых американских горках. То вверх, то вниз, и душа каждый раз замирает. Но, тем и веселее. Все одно в жизни ничего стоящего и любопытного последние три с половиной года не происходит. И Ершов - не такой уж и плохой вариант. Вампир ближе подходит, плавно огибая журнальный стол, и встает прямо напротив блогера, внимательно всматриваясь в темные глаза, видя в них то ли сожаление, то ли остережение, то ли все и сразу. Какой же он все-таки еще ребенок. Лоб ведь здоровый, силы немерено, а глаза... испуганные, трепетные, доверчивые, недолюбленные. Так только те смотрят, кому в детстве тепла и нежности не додали. Смотрят, стараясь собственные слабости за напускной завесой агрессии, злобы и циничности сокрыть. Краснова только не обманешь. Краснов парня насквозь видит. - Что же, сойдет. - Артем все же решает гнев на милость сменить. Исключительно в рамках воспитательного процесса. Здесь не только лишь кнутом нужно, от частого кнута блогер звереет и совсем себя теряет. Нужно варьировать, комбинировать, экспериментировать. Пока, вроде бы, схема рабочей оказывается. Во всяком случае уже год как. Вампир еще какое-то время смеривает пышущего остаточным жаром бойца внимательным и оценивающим взглядом, и ближе шагает, упираясь ладонью в широкую грудь, резко толкая Ершова назад, заставляя рухнуть задницей на дорогущий кожаный диван. С ним с таким сейчас только два выхода имеется: либо трахаться, либо взашей выставить. Артем не дурак, все-таки. Артем уверенно и безапелляционно забирается на чужие колени, уже привычным жестом усаживаясь на крепких и спортивных бедрах, стягивает с себя подрастянутую домашнюю белую майку, и без лишних колебаний выбирает первое. И, чувствуя, как крепко обхватывают за ребра горячие и шершавые руки, понимает, что не ошибся. С самого начала в нем, в блогере, не ошибся. Анальгетик из него действительно замечательный, хоть и с сумасшедшей побочкой в виде частого звона в ушах от излишне громкого голоса. Женя уже давно спит, только в этом самом случае создавая в квартире такую необходимую и бесценную для вампира тишину, а Артем все бегает глазами по желтоватому клетчатому листу, уже в десятый (в сотый) раз перечитывая пришедшее письмо без указания обратного адреса. Он не нужен. Артем помнит его наизусть, хоть посреди ночи разбуди. Саратовская область, город Энгельс, Функциональный проезд, дом четырнадцать. Почему так далеко? Да пес ее разберет, эту судебную и исполнительную власть. Вестимо, чтобы доехать было невозможно, а чем еще это может объясняться? Левин там уже полтора года задницу просиживает (два года в местном СИЗО не в счет), а Краснов до него, дай сила, только пару раз доехать смог. И то еще только в самом начале, потому что потом для того, чтобы добиться свиданки минут на пять, нужно было обойти все возможные бюрократические круги ада всея российского законодательства. Вампир старался на другом сконцентрироваться - на том, как можно скорее деда из цепких лап правосудия вытащить. В его телефонной книге теперь все воистину "по-взрослому". Адвокат, следователь, опера, нотариус, риэлтор, юрисконсульт, федеральный судья, психиатр, Господь и все по накатанному списку. Лучше уж деньги, время и силы на попытки сокращения срока тратить, нежели чем баснословные бабки в краткосрочные свиданки вбухивать. И как там некоторые умудряются во время посещений еще и детей делать? Краснову даже за руку нормально подержаться не дали - во все глаза пялились, как будто он сейчас в мыша летучего обернется и деда в когтях через окно вынесет. Вынес бы, если бы мог. И побег бы устроил - все в его силах. Угрозы, манипуляции, шантаж - все это про него и только лишь. Просто по нормальному надо. По законному. Чтобы потом никаких лишних вопросов, никаких "неотгуленных" сроков и никаких неустоек и неучтенок не осталось. Артем тот УПК сам выучил, словно вышку юридическую получать собирался. И УПК, и УК, и федеральные законы о судебной и исполнительной практике. Много чего знает теперь, вот только понту с того, как Макс скажет, никакого нет. В их стране любая здравая (и законная) рациональность извечно о темный и капризный субъективизм разбивается. Теперь Краснову лишь одно нужно - апелляцию получить и место на заседании себе выбить. Ему необходимы все разом для того, чтобы манипулятивно повлиять на ход дальнейшего развития событий. По одиночке это совершенно бесполезно. И он непременно это сделает. Даже несмотря на всю сомнительную странность содержания письма, так бестактно Ершовым вскрытого. Краснов читает, читает, читает и читает. Уже глаза замылились, а он все одно в том здравый смысл найти пытается. Тщетно, впрочем. Никаких шифровок, никаких загадок, ничего необычного в том нет, кроме одного: Левин совершенно искренне прощается с ним в своей привычной скупой и строгой манере. Начинает, разумеется, за здравие, а вот заканчивает уже за упокой, прося (нет, требуя) не писать, не приезжать, и, тем более, не ждать. Белены они ему там в чифирь, что ли, подмешали? Артем не нервничает даже. Конечно, екнуло что-то испуганно в груди в самый первый раз, но, чем больше он вчитывается, тем больше сомнений зарождается в бритой вампирской голове, уверенно смещая с места любую обиду и ярость. Теперь в дело вступает холодная, трезвая и металлическая логика. Чем-то ведь Левин при написании этого изумительного в своей абсурдности бреда ведь руководствовался? О чем-то думал? Что-то ведь повлияло на его решение разорвать с Красновым все связи? Не будь вампир столь холоден и выдержан, непременно решил бы позвонить Людмиле Васильевне в самую глубинку ленинградской области. Она-то что от сына получила? Наверняка что-то более вдумчивое и понятное. Вот только волновать сердце старой женщины Артем искренне не желает. Сам разберется. Надо просто понять, в чем именно. Макс, конечно, убедительно требует не лезть и не совать свой нос в причины произошедшего, черт наивный. Будто Краснова не знает, как облупленного. Артем тяжело вздыхает, откладывая листок бумаги на холодный и безжизненный мрамор, и идет в кабинет за инструментами. Пока слишком глубоко смотреть не станет, просто картишки раскидает в попытке понять, чего у Левина там с головой случилось. Краснов стелет гадальную скатерть из черного бархата, зажигает такую же черную наговоренную свечу, и медленно тасует в пальцах колоду индивидуального таро, по его же личным эскизам выполненную. Его сейчас исключительно старшие арканы интересуют, потому что расклад предстоит серьезный и трудный. Главное, чтобы Ершов не проснулся. Он ото всей этой эзотерики, будто от огня, шарахается. Увидит Артема со свечой на столе и картами в руках, и снова впопыхах домой засобирается, все углы по пути локтями и коленками собирая. Боится. Пусть никогда в том и не признается. Краснов, если честно, даже поначалу не знает, как правильно Верховной Жрице вопрос задать. Все тасует, тасует, в голове прокручивая, и ничего умнее, чем о самом Левине спросить, не находит. Ни перспективы, ни риски всех возможных последствий его не интересуют. Надо четко понять причину резкой и внезапной метаморфозы, заставившей Максима предпринять такую скупую и радикальную попытку разорвать с вампиром все имеющиеся контакты. Артем спокойно и глубоко дышит, методично выкладывает карту за картой, полностью погружаясь в процесс, и также неторопливо переворачивает те лицевой стороной, щурясь и хмуря брови, задумчиво зажевывая нижнюю губу. Первой со скатерти смотрит Луна. Тяжелая карта. Мрачная, тоскливая, глубокая и опасная по его личному практическому мнению. Луна - это всегда скитания во тьме. Всегда сомнения, страхи, метания и паранойя, взращенная теневым человечьим бессознательным. Дальше - больше и весомее. Дьявол, Влюбленные, Колесо Фортуны и Смерть. Только на Левина, с-сука, мог такой тяжелый и неквалифицируемый расклад выпасть. Иной раз даже на расстоянии вытянутой руки неясно, что у того в голове происходит, а здесь на столь дальнем километраже смотреть приходится. Артем глубоко и шумно выпускает из легких воздух, растирая лицо холодными ладонями, массируя воспаленные веки пальцами (когда он в последний раз по-настоящему крепко спал?), и снова глядит на элегантный ряд выпавших ему сегодня карт. Сами по себе, по одиночке, те непосредственной угрозы не таят. Лишь в значимом и качественном подтверждении сильными соседними арканами. Здесь же... чертов оливье. У Максима за душой сразу так много всего, что непременно хочется еще один расклад следом выбросить, но не положено так. Либо с первого раза разбирайся, либо Верховную Жрицу по всякой ерунде не дергай. Вампир трет подбородок пальцами, машинально прислоняя те к крепко сжатым губам, сглаживая шершавую и вечно обветренную кожу, и медленно потягивает плечо, все еще саднившее от неаккуратных и бурных реакций посапывающего в соседней комнате партнера. Он от этого Ершова уже как инвалид-далматинец. С вечно потянутыми мышцами и в постоянных пятнах по всему телу, будь то от пальцев, губ, или от бестактных и наглых ровных зубов. Засранец. Точно знает, что с Красновым делать нужно. Именно потому и не огреб до сих пор, как следует. Вампиру бы сейчас вина выпить, вот только с картами поддатым работать категорически запрещается. К тому же уже с утра у него очередная запланированная фотосессия, а тем же вечером чрезвычайно-тяжелый и ответственный показ. Ну, и как он перед своими девчонками с опухшей рожей покажется? И без того злоупотреблять в последнее время начал - не дело. Так и спиться до прихода Левина можно. А ему бы после всех подобных выкидышей очень хотелось бы трезво и уверенно смотреть в его бесстыжие и дерзкие каштановые глаза. Артем все жует губы в задумчивости, поддевая со стола желтоватый лист бумаги и поднося его к лицу, глубоко втягивая пыльно-затхлый запах тюремных записей. Тянет сыростью, терпкими и яркими оттенками пота, чем-то кисловатым и резким, похожим на спичечную серу, и... колоссальными сомнениями. Пишущий в буквальном смысле слова совершенно не уверен в том, что излагает на бумаге. То даже картами распрекрасно подтверждается. Если не вдаваться в глубокий анализ - у Левина от долготы отсидки случился банальный ретроград. Он откровенно заблудился в потемках собственной души, надеясь на то, что резкий обрыв связи с таким как он, непременно приведет к неконтролируемым, но позитивным изменениям. Луна - сомнения, Влюбленные - и так понятно, Фортуна - неподвластные им перемены, Смерть - конец привычному, а Дьявол... вестимо, все максимовы темные, алчные и криминальные стороны. Артем улыбается даже задумчиво и пространственно, благодаря колоду за честность, и тушит свечной фитиль в подушечках пальцев, собирая карты обратно в чехол, тяжело качая бритой головой. "О чем ты думаешь, Макар?". "О девках". Максим всерьез беспокоится за его будущее. Это чертовски приятно, вообще-то, но, с каких, собственно, хуев, он так бестактно и резко вздумал решать за самого Краснова? Артем даже не нервничает, если честно. Потому что прекрасно знает, что собственная злость и страхи во всех начинаниях ему не помощники. Он обязательно зашлет Левину такую ответку, что читать заманается. Даже временем не поступится, расписывая в мельчайших подробностях о том, какой дед, в сущности, отпетый и распоследний подонок. Столь горячо любимый, обожаемый и ожидаемый. Сколько ему осталось? Если апелляция не сыграет, то еще два года и четыре месяца. Совсем ерунда, в сущности, но Артем все одно постарается сделать все как можно быстрее. Краснов еще долго не может собраться с мыслями, то и дело возвращаясь к безапелляционности чужих односторонних решений, методично выкуривая на балконе одну за одной, глядя на никогда не спящий ночной город, переливающийся сотнями огней и искр. Так много звуков, так много запахов, так много необузданной и первородной энергии - только собирайся и на охоту выходи. Ночь - его время. Вот только сейчас она вампира не интересует. Ему бы после таких новостей хотя бы пару часов поспать, чтобы с утра визажистам не пришлось лепить из него скульптуру живости и естественности. Краснов мельком смотрит на фитнес-трекер, опоясавший запястье, тяжело вздыхает, понимая, что до утра остались какие-то пару часов, тушит недокуренную сигарету и неслышно пробирается в спальню. Осторожничать - это исключительная привычка, а не обязательная данность. У Ершова можно хоть на голове прыгать - все одно не проснется. Порой Артем даже завидовал его нервной системе, но потом вспоминал все буйство очередных экспрессивных истерик, и тут же жалел о собственных эмоциях. Он оттого и спит, как убитый, что всего себя в течение дня без меры растрачивает. Вопреки всему, в этот раз Женька, отчего-то, крупно и резко вздрагивает, чувствуя ледяные ноги, случайно задевшие его собственные. Да, без стороннего тепла вампиру попросту невозможно согреться. Сколько бы ни пытался, все одно стылость древней и темной крови заставляли конечности коченеть, а кожу приобретать бело-голубоватый оттенок. - Заебал... где надо шляться, чтобы таким куском холода стать... - Сонный Ершов - одно из самых великолепных и уютных явлений современной действительности Краснова. Нет, он все еще не любит, но он ценит без меры. И его энергию, и его истерики, и его почти по-детски наивную заботу и волнение. Артем ему благодарен. И он, чего уж греха таить, даже умудрился к нему привязаться. Из всех тех, кто попадался ему на пути, Женька оказался одним из самых честных и самых настоящих. И даже теперь такой. Крепко обнимает ковшеобразными руками, притягивая к себе, вжимаясь горячей татуированной грудью в спину, утыкается носом в костлявое плечо, шумно и сонно выдыхая жаркий воздух, бубнит еще что-то слишком сонное и нечленораздельное, согревая чужие ноги собственными, и вырубается снова, даже не дожидаясь ответа. Вампир все одно бы ничего не сказал. Потому что нечего здесь говорить. Он может только лишь методично водить холодными пальцами по горячей коже укрытых многочисленными рисунками мощных рук, бездумно глядя в темное настенное зеркало, отражающее яркие отблики бессонной столицы, и думать о том, что все это не имеет никакого отношения к желаемой для него реальности. Горячие руки восхитительны и надежны, но они не те. Темные глаза, цепкие, глубокие и искренние, но они не такие. Губы, пальцы, мышцы, голос, дыхание, жар крепкого и мощного тела, даже манера трахаться - великолепны, но не его. Потому что Женя - не он. И никогда (никогда) им не станет. Артем снова накрепко закусывает нижнюю губу, стараясь абстрагироваться от миллиона мыслей, мельтешащих в вечно работающем, но уже истощенном собственными эмоциями мозгу, и искренне пытается уговорить себя уснуть. Вот только, стоит лишь ему закрыть глаза, как он снова видит перед собой Левина. Такого невыносимо-родного, такого жизненно-важного, такого непреодолимо-нужного, и такого дьявольски-далекого. Когда-нибудь он снова до него дотронется. Когда-нибудь снова с силой вцепится в небритые щеки, впиваясь резким и болезненным поцелуем в обветренные губы. Когда-нибудь непременно выскажет все, что на душе накипело. И когда-нибудь он вновь обнимет со спины вот так накрепко, горячо и надежно. Когда-нибудь, но... не сегодня.