Связь

Внутри разверзается целая буря. Настоящий северный шторм, родившийся в самом центре ледяной колыбели, рвущийся к мирному берегу, остервенело силясь смести все на своем пути. Волны бьются о скалы, ревут, стараются снести древнюю горную породу привычных установок и приоритетов, ветер звенит в ушах яростью и первобытной злобой, а глаза наслепо застилает пелена черного и непроглядного ливня. Пагубно, темно, грохочуще, клокочуще и смертоносно. В сырой и воняющей затхлостью камере даже начинает мигать тусклая и одинокая лампочка, то разгораясь ярче, то совсем угасая, погружая серое пространство в непродолжительную тьму. И в этой тьме Артему как никогда прежде хочется искренне и порывисто вцепиться Левину в глотку. Тот смотрит так, словно Краснов его самолично сюда упрятал, еще и должным несколько миллионов баксов колдуну оказался. То ли злостно, то ли пренебрежительно, то ли презрительно, то ли все и сразу. Возможно, что будь вампир млаже, он непременно ожегся бы об этот абсолютный ноль по Кельвину, заледенел бы и разошелся сотнями трещин, осыпаясь на грязный бетонный пол. Это что-то чуждое и непривычное. Это что-то не на родном, что-то не на левинском. Максим всегда был изъебист в суровых взглядах, но сейчас он принципиально иной, странный и, чего уж греха таить, пугающий. Вот только вампир его не боится. Потому что вампир видит деревенского колдуна насквозь. - Очень удобная позиция, правда? Послать нахуй из-за собственного страха не оправдать дальнейших ожиданий. - Видит сила, Артем и сам не хотел на него давить. Не хотел даже приезжать, засылая магу несколько писем подряд, несколько месяцев дожидаясь от того хотя бы короткого и односложного ответа. И только лишь не дождавшись, наконец, уверенно решил добраться до проклятого Энгельса, не предупредив никого, кроме потенциального работодателя. Теперь он и сам раздражен. Смотрит в недовольные, почти черные от злости глаза, и попросту не узнает Максима. Своего Максима, которого, вообще-то, искренне ждал все это время. Оттого и старается укусить как можно больнее, вольготно откидываясь на спинку обшарпанного стула, клоня голову набок и методично постукивая короткими ногтями по металлической поверхности стола. Левин даже не в наручниках. У Артема даже есть возможность взять его за руку. Подойти, обнять, прижаться, наконец, как почти четыре года мечтал и грезил, жадно втянуть носом все еще не забытый запах, но стена потустороннего холода, намеренно выстроенная колдуном, остудит пыл любого. Особенно такого привычно сдержанного и ледяного, как Краснов. - Я не собираюсь перед тобой отчитываться. И уж тем более я не собираюсь оправдывать ничьих надежд. Твои ожидания - это только твоя проблема. Я всегда тебе об этом говорил. - Любимый и родной низкий и раскатистый голос изменился до неузнаваемости. Хриплый, резкий, скрипучий, будто петли смазать забыли. Как и весь Левин. Колкий такой, осунувшийся, серый, с почти полностью поседевшей бородой и глубоким и длинным кривым шрамом, расчертившим правую сторону упрямой темной головы. Ему идет. Ему дьявольски идет. Артем бы непременно коснулся его пальцами, ладонью, губами, языком, прочертил бы по тонкой коже носом, но, видимо, не судьба. Во всяком случае точно не теперь. - Ты сурового папика здесь не строй. Воспитывать надо было раньше. Так сказать, со всей ответственностью. - А почему Краснов, вообще, должен молчать, засунув язык в задницу? Нет, даже не собирается. Будет жалить в ответ со всем своим потусторонним и едким ядом. И, глядя на нервно дернувшуюся верхнюю губу, понимает, что попал снова. И это не может не вызвать долю бестактного злорадства, вспыхнувшего где-то под ребрами. Там, где доселе только слепое обожание, страсть и нежность по отношению к колдуну таились. - Ты по делу приехал, или, так, попиздеть порожне? - Левин трет грубыми пальцами широкие запястья, упираясь локтями в столешницу, строго и мрачно глядя из-под густых бровей, а Артем не может не отметить, что тот еще крупнее и опаснее стал. И плечи раздались, и ладони шире стали, и мышцы шеи ярко выделяются, все еще селя в вампире желание вцепиться в вожделенное горло собственными зубами. И вцепился бы. Искусал, зализал, зацеловал, не позволяя опомниться. Расстегнул бы чужие штаны, стащил бы с этих восхитительных плеч широкую рубашку, безапелляционно забрался бы к колдуну на колени и, наконец, показал, насколько сильно скучал по нему все это время. Вот только сейчас у них, и впрямь, совсем не та ситуация складывается. - Ты правда думал, что меня вот так тупо слить сможешь? - Хорошо, если Максим хочет честно, Краснов максимально выпрямит для него вектор собственных мыслей и намерений. - С чего вдруг? Прошла любовь - завяли ананасы? - Артему даже было бы от себя противно, если бы на месте Левина оказался кто-то другой. Хоть кто-нибудь, к кому бы вампир поехал в столь далекие ебеня для того, чтобы напрямую выяснить с ним отношения. Но это Максим. Все еще его, все еще ожидаемый, все еще желанный, только теперь вызывающий не только лишь трепет и волнение, но еще черную и поглощающую рассудок слепую ярость. - А была любовь? - Макс выгибает кустистую бровь, а вампир даже не сразу понимает, что глухое эхо, жутковато отражающееся от стен камеры, раскатывается от его собственного низкого и циничного смеха. Артем скалится, растягивая губы, резче клонит голову на другой бок, щуря глаза, и звонко цыкает языком, глядя на ничуть не поменявшегося в лице колдуна. - Сколько вранья и дешевого понта, господин Левин. Купите себе на базаре попугая, и ему втирайте. - Артем возвращает старую и уже давно позабытую левинскую реплику, и продолжает мерно поглаживать ледяными пальцами такую же холодную поверхность стола. - А мне так цинично и неумело лгать не нужно. Тем более в лицо. Оно для иного более пригодно. - Краснов не слышит, но чувствует чужие эмоции. Впитывает их в себя, пропуская через поры, и бесит намеренно. Ровно потому что бесится сам. Дед несет откровенную чушь. И делает это специально. Вот только четких и ясных мотивов вампир до сих пор понять не может. Не остыли чувства - такие просто так не уходят. Даже спустя долгие годы хватает лишь искры, чтобы те вспыхнули вновь, и это - именно их случай. Артем никогда не поверит в то, что Левин был с ним из тупого и плотского желания иметь возможность беспрепятственно присунуть ему в любое удобное время. Колдун, конечно, трудный, тяжелый, ворчливый, едкий, колючий, прямолинейный, даже жесткий местами, но он с ним честен. Всегда. И теперь чужое недовольство не сбивает с толку, заставляя опустить голову и пустить пузыристые сопли, но подогревает, подначивает и... бесит. - То-то и оно, что для другого. Для торговли им направо и налево. Сам-то не понимаешь, в чем причина? - Максим зажигается вместе с ним. Вены выступают на седеющих бритых висках, щеки краснеют яркими пятнами, и Артем даже в какой-то момент начинает переживать о чужом давлении, вот только пути назад у них уже нет. Только вперед. Нужно же расставить все точки над "ё"? - Удиви меня. - Артем все еще ярко и улыбчиво скалится, мерно покачивая закинутой на ногу ногой, и проезжается языком по нижней губе, прихватывая ту зубами и стараясь сделать улыбку более сдержанной и тактичной. И внимательно, цепко и жадно улавливает каштановый взгляд, машинально метнувшийся ниже к подбородку. Ну, разумеется. Не было никакой любви. И страсти тоже не было. Левин просто так сейчас его заново хочет, что аж рецепторами чувствуется. Ни дать, ни взять, из-за долгой тоски по свежей крови. - Блядства дохуя, Краснов. Ты мне говорил, что на подиум пойдешь, а не на панель. И нахера мне теперь такая потасканная содержанка? Пускай и элитная. - Вампир едва удерживает себя от нового взрыва нервного смеха, прижимая пальцы к губам и глядя на Левина так, будто перед собой нелепого эксгибициониста в парке увидел. Это уже какой-то принципиально новый и отчаянный уровень попыток прогнать его взашей. Лучше бы уж просто нахуй послал, а не закапывал бы себя все глубже и глубже. - Боишься по стоимости не потянуть? Так я тебе скидку сделаю. Как постоянному клиенту. - Артем даже не оскорбляется, потому что ему не на что. Обижаются только лишь на неудобоваримую для себя правду, а не на откровенный бред постепенно сходящего с ума от одиночества человека. Да, он не зарекался о том, что не будет спать с посторонними мужиками. Левин и сам не против был, чтобы вампир собственную личную жизнь в его отсутствие устраивал, чтобы от скуки на стену не лезть, но он никогда (никогда) не уличал себя в грязном и распущенном блядстве. Он вообще-то сейчас в постоянных отношениях. И Максим об этом прекрасно знает. Как и о том, что вампир слишком сильно любит и его и себя для того, чтобы податься откровенно торговать собственным телом на обширном рынке интимных услуг. - Тебе даже понравится. - Краснов тянет ногу, медленно проводя оголенной штаниной лодыжкой по мощной каменной икре Левина, но даже со всем его хваленым опытом и хладнокровием не может не вздрогнуть от резкого звука отодвигаемого по бетону стула. Максим отшатывается от него, будто от прокаженного. Вскакивает на ноги, засовывая широкие ладони в карманы затертых штанов, и смотрит яростно, искренне и... даже как-то отчаянно. Вампир глубже тянет воздух тонким носом, и очень хочет подняться следом. Хочет подойти, схватить, упрятать Левина от всех его противоречивых и одичавших эмоций, но не может себе этого позволить. В первую очередь потому что ему не хочется унижать чужие чувства. Левин не маленький мальчик. И он никогда не терпел к себе чувства жалости и сожаления. Максим откровенно сходит с ума. От замкнутости помещения, от одних и тех же лиц, от опостылевшего режима, от скудности пищи и отсутствия солнечного света и свежего воздуха. У Артема, если честно, уже четвертый год сердце беспрестанно обливается кровью, но теперь ему плохо совершенно по-особенному. По-особенному отчаянно. Даже выть хочется, будто раненой собаке, но Артем не может себе этого позволить. Оттого и прыщет ядом сильнее, стараясь остудить чужой пыл собственным арктическим холодом. Максим не дурак, в самом-то деле. Максим его тоже прекрасно чувствует. Они вообще оба все понимают, но отчего-то ломают здесь низкосортную комедию в духе дешевых подростковых драм. Не хватает только летающей посуды, честно. - Максим, меня не нужно гнать. Я все равно никуда не уйду. - Артем чрезвычайно редко видел колдуна загнанным в угол, но сейчас по бешено-сверкающим темным (почти черным) глазам, по нервно подергивающимся мышцам лица и плотно сжатым губам понимает - это тот самый случай. Левин просчитался, ведь вампир совершенно не ждет его вольной в разрыве отношений. И совершенно точно не собирается устраивать свою личную жизнь без его непосредственного участия. Все происходящее сейчас - лишь временная консервативная мера. Краснов все еще любит, и этот факт не изменят даже резкие и едкие слова, брошенные ему в сердцах. - Не отъебешься. - Максим даже не спрашивает - констатирует, откидываясь назад на пятках, поскребывая ребра сквозь плотную ткань клетчатой темной рубашки. Смотрит как-то разочарованно, даже пусто, раздосадовано и недовольно. Вот только Артему на тот взгляд поебать. Что бы Левин не думал - они были созданы именно друг для друга. А если Максим нашел себе кого-то на стороне, то у вампира есть тысячу и один способ к тому, чтобы заставить его убедиться в собственной непоправимой ошибке. - Нет. - Вампир решительно качает головой, исподлобья глядя на единственного самого близкого ему человека, и, наконец, начинает узнавать в нем привычного ему Левина. Вспоминает, изучает заново, цепляется за каждую деталь изрядно постаревшего лица, и понимает, что сногсшибательного шарма в нем только лишь больше стало. Максим изменился. Краснов тоже. Он уже давно не мальчишка, а колдун все больше начинает оправдывать циничную домашнюю кличку, но они все еще испытывают друг к другу те самые умопомрачительные и яркие чувства и эмоции. И, сколько бы Макс не пытался от него закрываться, покровительственно стараясь повлиять на вампира для его же собственного блага, Артем этого не примет. У него не будет другого счастья. И что самое важное - оно ему и не нужно. Без Левина ему не нужно ничего. - Твое дело. Но я останусь при своем мнении. - Максим внезапно-флегматично ведет плечом, меняясь по щелчку пальцев, опуская углы рта и хмуря брови, корча привычную похуистичную мину, а у Краснова аж что-то внутри взрывается, заставляя резче припечатать ладонью по холодной металлической поверхности. Вот теперь он воистину раздосадован и разочарован. Чужим напускным и наигранным непониманием искренности всех его глубоких внутренних порывов. Артем не рычит едва, понимая, как вспыхивают собственные глаза, раскрашивая радужку в темно-алый, но рта не открывает. Только дышит громко, шумно, словно только что пробежал без остановки пару километров. Как же его это бесит. Как же его нестерпимо раздражает упрямый и настырный колдовской характер. Максим все еще считает его ребенком. И все еще искренне желает причинить ему безапелляционное счастье и нанести непоправимую радость. Всерьез думает, что точно знает, как для самого Краснова будет лучше, и это окончательно вышибает дамбу безграничного вампирского терпения. Впервые за долгое время ему хочется в буквальном смысле слова рвать и метать. Швыряться мебелью, разговаривать на повышенных, возможно, даже толкнуть Левина в грудь, чтобы понял, чтобы прочувствовал чужую яростную силу, но... Артем не может себе этого позволить. Он сам запер себя в этом хрустальном гробу, самому теперь и приходится с завидной регулярностью заколачивать в пазы расшатавшиеся серебряные гвозди. - Разумеется. - Вспыхнувшие алым глаза гаснут также стремительно, как и ядерный взрыв внутри. Едва не разнесшая все окружающее пространство энергетика замирает, едва лишь только подойдя к границам дозволенного, аккуратно и неверяще облизывает ребра с внутренней стороны, обжигая нестерпимым потусторонним холодом, и нехотя схлопывается обратно. Собирается в тугой комок, аккумулируясь где-то в районе диафрагмы, и вгрызается в мышцы едким нервным спазмом, мешая полноценно дышать. Кричащая на азбуке Морзе лампочка, наконец, успокаивается, продолжая освещать небольшое квадратное пространство тусклым оранжевым светом, а Левин... стоит ровно также, как и стоял до этого. Даже не шевелится, продолжая держать руки в карманах и смотреть на Артема, будто на неблагоразумного. - Хорошо, что ты такой понятливый. А теперь уходи. - Добивает. Припечатывает в челюсть нокаутом напускного безразличия, и Краснов целиком и полностью теряет любую мотивацию к дальнейшему разговору. Как бы сказал Саков: "на душе так погано", и сейчас это чистая правда. Артем, доселе держащий маску совершенной и непоколебимой уверенности, чувствует себя измотанным и выжатым, как лимон. Это бесполезно. И это, пожалуй, даже больно. Долбиться в глухую стену лжи во благо оказалось выше всех его колдовских сил. И вампир понимает, что сейчас наиболее рациональным выходом из сложившейся ситуации для него остается просто собрать себя в кулак и уйти, более не объясняя причин и последствий. Левин все решил сам. Решил за них обоих, не собираясь интересоваться мнением обратной стороны. И это тоже только его дело. Артем не собака, чтобы скулить, виляя хвостом, облизывать горячие и шершавые руки и молить хозяина о снисхождении. Он себя не на помойке нашел. И он уж точно не будет добиваться чужой лояльности, наступая себе на горло. Артем медленно поднимается на ноги, отодвигая стул, омерзительно скрипящий металлическими ножками о щербатый бетон, и упирается ладонями в стол, едва не покачнувшись на подогнувшихся от переизбытка эмоций коленях. Это саморазрушительно. Чувства - это всегда саморазрушительно. Вампир опускает бритую голову, коротко мотнув ей из стороны в сторону, и поднимает на Левина уже более трезвые и рассудительные глаза. Он не имеет никакого морального права показывать ему собственных слабостей. Так было, так есть, и так останется на долгие-долгие годы вперед. Краснов глядит на колдуна внимательно и цепко. Все еще запоминает в мельчайших деталях, остужая и осекая собственную ярость, вновь медитативно скользит подушечками по холодному металлу, и неспеша разминает затекшую шею. Кто бы мог подумать, что единственное свидание, почти не ограниченное по времени и возможностям, которое выпало им в этот раз, закончилось именно так. Впрочем, милые бранятся... - Послушай, Робин Гуд. - Снова щурится, в этот раз уже менее опасно, отрываясь ладонями от стола и выпрямляя спину, застегивая черное пальто с высоким воротом, и машинально поправляет на горле жгущую огнем серебряную цепочку - подарок Максима на его девятнадцатилетие. Благородный металл едва слышно скрипит от впитавшегося сейчас негатива, но Артем не из тех, кто будет шипеть, будто раздраженная кошка, напропалую разбрасываясь дорогими подарками в приступе демонстративной истеричности. Он не снимал ее все это время. И даже не собирается снимать в дальнейшем. - Собственное благородство ты можешь засунуть себе в задницу. Я уже не ребенок, и рано или поздно тебе придется с этим смириться. - Краснов поднимает воротник, чувствуя, как промозглый весенний холод в неотапливаемом помещении вновь начинает пробирать его до самых костей, и сверлит черными зрачками благородную карюю радужку, постепенно приобретающую свой привычный каштановый оттенок. Еще немного, и Левин совсем успокоится, но вампир не имеет ни малейшего желания дожидаться этого барского и широкого жеста глубокой колдовской души. - Ты мне чертовски дорог, нравится тебе это, или нет. Поговорим, когда перестанешь строить из себя неразумного подростка. - Ледяные пальцы уже почти не шевелятся в тот момент, когда он прислоняет их к приоткрытому рту, с напускным пафосным артистизмом посылая в сторону Левина энергетический воздушный поцелуй, намертво впечатывающийся в ярко-очерченные вишневые и обветренные губы, и "фотографирует" колдуна в своей памяти. Теперь никто из них не знает точно, что будет дальше. И Артем старается запомнить все в самых мельчайших деталях. Ровно также как и тогда, когда провожал в самый первый раз. Левин молчит, когда вампир медленно разворачивается к нему спиной. Молчит, когда тот гулко стучит кулаком в массивную металлическую дверь. Молчит даже тогда, когда Артем покидает затхлое и холодное пространство, ловя затылком скрипучий грохот ржавых петель. Молчит. И Краснов с ужасом понимает, что больше его не слышит. Ни мысленно, ни энергетически. Будто дед, всерьез одичавший в этих проклятых стенах, в которых Артем ненавидит буквально каждый кирпич, решил начисто отрезать его от самого себя, словно кусок гнилого мяса. Словно раковую опухоль, мешающую ему жить. Краснов понял бы, если бы Макс воистину его разлюбил. Почувствовал бы, что не хочет, что не желает, что полностью охладел как душой, так и телом. Вот только Левин - тот еще пиздобол. Левин - отчаянный авантюрист и любитель намеренно усложнять и без того нелегкую жизнь как себе, так и окружающим. И это не может не раздражать до такой степени, что провожавшие его до выхода сотрудники ФСИН по пути всерьез бледнеют, едва доволакивая ноги до входных ворот. Так бывает. И это не смертельно. - Чаю сладкого выпей. И коллеге сделай. - Низко шепчет Артем в самое ухо молодого щербатого парня, нервно дергающего воротник форменной рубашки от прилива потустороннего жара, охватившего его тело, и даже не старается возвратить так бессовестно отнятое у посторонних. Он вампир, как-никак. И если он будет раздавать каждому то, что забрал по неосторожности - грош ему цена. Еще и подохнуть может раньше положенного срока. А ему еще Левина два года на воле ждать, чтобы воистину и по-настоящему ему головомойку закрутить. Артем больше не будет ему писать. Не будет взывать к рассудительности, не будет звонить, не будет даже приезжать. Ему с лихвой хватило сегодняшнего раза для того, чтобы окончательно и навсегда убедиться в омерзительности энергетики в заведениях подобного плана. Раньше так четко и явственно то не ощущалось. Вампир был моложе, романтичнее и глупее. Но почти за четыре года он изменился до неузнаваемости. Страшно представить, что же будет еще через два. Кто будет встречать Левина по эту сторону свободы? Наверняка тот, кого больше никогда не ранят чужие наигранные в своем цинизме слова. Краснов садится в машину, прикуривая привычно тонкую ароматическую сигарету, и откидывается затылком на сидение, крепко жмуря глаза и растирая веки костяшками больших пальцев. Артем не плачет. Он не плачет никогда. Чтобы заставить вампира пустить слезу нужно, как минимум, с размаху вогнать ему по самое горло, или без должной подготовки натянуть на себя по самое основание. И то срабатывает не всегда, так какого черта? Какого черта глаза нещадно дерет, как в тот самый раз, когда он сидел на полу у входной двери и тонул в собственных эмоциях, панически ища выход из потенциально-безвыходной ситуации? Вот только теперь на ресницах невольно собирается горячая соленая влага. Выступает лишь слегка, будто бы зевнул неудачно, но и этого сейчас хватает для того, чтобы понять - Левин попал куда глубже, чем планировал изначально. Артем что есть силы давит основаниями ладоней на веки, заставляя разноцветные искры вспыхнуть в кромешной темноте, и мысленно считает неровное и гулкое биение собственного сердца. Долбит, как ебнутое, того и гляди грудную клетку проломит, разбивая кости и разрывая мышцы в мясо, и выпрыгнет на приборную панель, ссыхаясь и рассыпаясь черным и зловонным прахом. Краснов ловит его ладонью, крепко прижимая ту к диафрагме, и смаргивает внезапное наваждение, жадно пуская в легкие отрезвляющий ароматический дым. Нет, это же не он. Это кто-то другой, кого Максим вернул по исключительной неосторожности. Не Артем Краснов, не вампир, не практик, а какой-то бестолковый детдомовский Тема, который понятия не имеет, что делать с собственной жизнью. - Великолепно. - Темный маг трет щиплющий нос сгибом запястья, сглатывает вязкий комок ядовитой тоски, застрявшей в глотке, и смотрит на себя в зеркало заднего вида, вновь начиная приобретать привычные для себя черты. Не дело это, когда с красными щеками, сверкающей роговицей и мокрыми ресницами. Ебаный детский сад. Он вот такой уж точно Левина не заслуживает, может, и хорошо, что энергетическая связь между ними теперь осталась оборванной по резкому и безжалостному решению одной из сторон. - Извини. Больше не повторится. - Артем просит прощения у самого себя, потому что не имеет права лить сопли даже теперь, когда от него будто кусок души отрезали. Чувство пустоты давит и резонирует, а все тонкие, но крепкие нити, за которые Краснов цеплялся все эти годы, ускользают из пальцев, скрываясь за высокими металлическими воротами исправительной колонии города Энгельс. В конце-концов, он обязан уважать решения Макса. Даже обязан их принимать. Не навсегда правда, только лишь на время, потому что Артем знает точно - он дождется. Дождется Левина, заново ворвется в его жизнь неспешной походкой в стиле "весна-осень в Париже", и без мыла влезет в его душу, намертво ввинчиваясь обратно. Докажет, покажет и вытащит наизнанку тот кристальный и ясный факт о том, что колдун в кой-то веки был не прав. И что без него вампир попросту не сможет построить никаких вменяемых и адекватных отношений. Краснов меланхолично докуривает начатую сигарету, стряхивая пепел за запотевшее от конденсата окно, и на чем свет клянет все подряд: и колдуна, и собственную несдержанность, и областной саратовский город, и несчастных служивых, снующих туда-сюда, случайных прохожих и проклятый промозглый май, в этом году больше напоминающий такой вновь ненавистный Краснову ноябрь. Когда-то случилось так, что ему удалось даже полюбить этот серый и сырой месяц застоя и мертвенного увядания. В тот самый момент, когда одним самым холодным и пробирающим утром горячие и шершавые руки согрели до самой души, заставляя взглянуть на моросящий за окном дождь под совершенно другим углом. Уютные дни, теплые вечера и обжигающие в своей страсти ночи... когда Артем испытывал что-то подобное? Около четырех лет назад. Все же прочее осталось лишь в его ярких и неумирающих воспоминаниях. Вампир помнит того Левина в мельчайших деталях. Помнит и коньячную теплоту мудрых глаз, и жгучее желание черных зрачков, помнит крепость и уместную грубость шершавых рук, терпкий и пряный запах любви, страсти и глубокого взаимного уважения. Доверия, защиты, непререкаемой верности. Всего два года превратились для Краснова в целую жизнь, в которую так хочется вернуться и по сей день. Хочется до сих пор выводить Макса на эмоции пошлыми и идиотскими несмешными шутками, хочется самозабвенно забираться ледяными ладонями под плотную и теплую клетчатую рубашку, хочется слышать шипящий сквозьзубный мат и ощущать искренний и крепкий шлепок по ягодицам за беспардонную наглость, хочется засыпать и просыпаться, хочется целовать небритое смуглое лицо, очерчивая языком мелкую сетку шрамов. Хочется, чтобы трахал также страстно, искренне и качественно, чтобы нагибал в самые неожиданные моменты, чтобы заставлял рваться, метаться, терять голос и быть близким к откровенной мольбе, так до нее и не опускаясь. Хочется доводить колдуна медленно, неторопливо и последовательно, выцеловывать, вылизывать, сжимать, брать до самого основания, кусать, царапать, терять контроль, или же просто касаться собственными руками бархатной кожи на крепких мышцах. Хочется, будто маньяку, смотреть, как тот спит с утра, подсунув мощную руку под подушку, хочется варить ему кофе и собирать на суточное дежурство, хочется морщить нос от едких полынных свечей, используемых Максом в ритуалах, и хочется забираться к нему под одеяло с самыми ледяными ногами изо всех возможных, получая в ответ тысячу и один малоизвестный деревенский матерный афоризм. С-сука... как же много всего ему хочется... Артем методично постукивает пальцами по пластиковой обшивке дверцы, и в какой-то момент понимает, что откровенно завис, проваливаясь в собственные воспоминания. Теперь Левина не хватает не только физически, но еще и энергетически. Краснов снова машинально ведет пальцами по губам, ощущая сладковатый привкус фильтра на коже, и кусает как можно крепче, отрезвляя самого себя, заставляя, наконец, завести мотор и вдавить педаль газа в пол, срывая спорткар с места, оставляя позади себя и высокий забор, и проржавевшую колючую проволоку, и того самого близкого, родного и единственного, кто добровольно перерезал нити их крепкой и тесной энергетической связи. Мудак. Козел. Ворчливый вредный дед. А ведь Краснов ему доверял. Доверяет. И будет доверять до самого последнего вздоха. Это не последняя их встреча, вампир знает это также четко как и то, что найдет Левина в любом уголке Вселенной только по одному лишь запаху. И, если сейчас ему угодно поиграть в заботливого родителя, то пусть будет именно так. Краснов не станет его переубеждать, лучше просто дождется у этих самых ворот в назначенное время и уже не станет себя держать, разбивая ему нос, вправляя тот обратно на противоположную сторону, затем впиваясь в охуительно-красивые губы, даже не спрашивая на то разрешения. Артем зачем-то смотрит в зеркало заднего вида, напоследок окидывая сомнительное заведение цепким и придирчивым взглядом, и стремительно скрывается за поворотом, оставляя за завесой мелких туманных капель все то, что так безгранично дорого даже в эту самую секунду. Оставляет отнюдь не навсегда. Оставляет, чтобы рано или поздно непременно вернуться.