Bigger Boys And Stolen Sweethearts

      Теперь всё должно измениться? Олег чувствует себя странно, но Марк ведет себя… как Марк. Предварительно извинившись, пропадает на несколько дней, а потом зовет его в клуб.       — Любишь техно? Известное место, «Арсенал». Ты же хотел арсенал?       — Не в этом смысле. — Олег обескураженно барабанит пальцами по рулю, поставив звонок на громкую связь. Впервые куда-то выбрался просто так, без цели, захотелось побыть одному и подумать, а в дороге ему всегда думалось лучше.       — Это значит «нет»?       — Я приеду. Во сколько?       — В полуночь. Встретимся там, на какое твое имя забронировать?       Вернувшись домой, Олег открывает сайт «Арсенала». Афиша сообщает о кинки-пати, но что-то про техно там тоже написано, и Олег решает просто плыть по течению. Серый окликает его уже у двери.       — Ты надолго?       — До утра, похоже, — Олег на мгновение радуется такой формулировке, позволяющей ответить правду о времени, но не о месте и цели. В груди дергает, он почти готов скрестить пальцы: «спроси, спроси, начни разговор, и я не смогу уклониться».       За внутренним монологом пропускает вопрос, переспрашивает, задержав дыхание:       — Что ты сказал?       — Заберешь заказ? Там всякая канцелярка по мелочи и эти твои фигурки, пункт тот же, за два квартала. Может, начать заказывать поближе? Мне кажется, мы перемудрили с безопасностью.       Олег чувствует горечь и облегчение одновременно.       — Я заберу. Обсудим завтра, но вообще мне не сложно.       Сложно ему все остальное.       Глухое чувство вины долго не сменяется предвкушением, и почти до конца дороги Олег ощущает только злость на себя и несвойственное ему желание все отменить. Только когда он останавливает машину на парковке и слышит глухие басы, заставляющие стены вибрировать, что-то сдвигается и в нем самом. Это просто еще одна ночь. Хорошая ночь, хочется верить. У него еще будет время для самокопания, но не сегодня. Олег достает из бардачка подводку и пользуется зеркалом под козырьком, а пиджак оставляет на заднем сидении.       Ловит первый адреналиновый всплеск, еще только войдя внутрь. Оказывается, с этого — тоже может. Толпа людей, мелькающие вспышки, грохот музыки, тело воспринимает происходящее как опасность, разум отдается какому-то почти первобытному ликованию. Наверное, что-то такое чувствовали древние люди, шаманы со своими бубнами у костров. Поэтому Марк захотел сюда прийти? Или все-таки…       Марк обхватывает его за талию, подобравшись со спины, и Олег разворачивается резко, зацепляясь пряжками портупеи за рукав очередного шелкового издевательства.       — Maldita sea!       — Да чёрт! — Они вскрикивают одновременно и тут же начинают глупо ржать. Марк дергает рукавом, силясь выпутаться, Олег от смеха не может объяснить, что надо не тянуть, а расстегнуть ремешок и распутать застрявший край.       — Коготь увяз — вся птичка пропасть! — гордо выговаривает Марк, пытаясь перекричать музыку.       — Я начинаю думать, что ты сделал это специально.       Мимо проходит смеющаяся парочка. Девушка с короткой стрижкой, резкими, будто высеченными чертами лица, подчеркнутыми графичным макияжем, толкает локтем свою спутницу, и та расплывается в улыбке. Олег где-то видел их обоих, но не может вспомнить.       — Помочь? — Длинные пряди волос второй девушки касаются запястья Олега, когда она наклоняется, расстегивая ремешок под его ребром. Марк встряхивает освобожденным рукавом.       — Сердечно благодарю. Вы спасли меня из ужасенной ловушки.       — Возможно, не стоило, — длинноволосая снова хихикает.       — Просто она ведьма-рыцарь.       — Ма-ар! — Девушка смущенно вспыхивает, когда ее целуют в висок, но тут же смотрит с гордостью, почти вызовом. Они уходят вместе, все еще смеясь, и Олег провожает их взглядом. Эта ночь делает все другим? Возможным? Или это его магия?       — Завидуешь? — Марк смотрит на них тоже, а потом — на Олега.       — Не знаю. Некоторые вещи так сложно организовать, что проще обходиться без них. Я всегда жил и знал, что у меня не будет… Открытых отношений. Семьи, как у других. Сначала потому, что я детдомовский, потом… И они ведь тоже это знают. И тоже смиряются.       — Понимаю. — Марк кивает, — а я когда-то боролся. Не захотел смириться.       — И как успехи? — Олег говорит неожиданно громче и злее, чем планировал.       — В Чьяпасе браки с людьми моего пола окончательно разрешили в две тысячи семнадцатом.       Олег удивленно приподнимает брови, но Марк хмыкает:       — Конечно, это была уже не моя заслуга. Когда я был в сопротивлении, мы знали, что для нас возможно не будет, но следующие после нас смогут иначе. Некоторые вещи не наступают дольше, чем мы хотим, но мы делаем все равно, понимаешь?       Вся эта длинная взволнованная речь как будто предполагает, что теперь они должны как-то подтвердить свой статус: людей, которые целуют друг друга, людей, которые назначают встречу в секс-клубе, взрослых людей, которые знают, чего хотят, но знают также, что секс — это не приз и не выигрыш при удачной ставке. Или сделать это во имя юных себя, или во имя тех абстрактных борцов за справедливость в далеком Чьяпасе, которые не имеют к ним никакого отношения.       Олег снова проявляет инициативу первым: он изучил план здания и регламент вечеринки и знает, какие двери может открывать вип-браслет на его запястье. Марк просто следует за ним и сам закрывает дверь в приватную секс-комнату.       Они ложатся под бархатный полог, приглушенный свет красиво бликует на скулах Марка, покрытых глиттером, и сам он выглядит как мечта с обложки. Но Серый в своих выходах в свет выглядел так же, Олега сложно этим зацепить, и эффектность картинки меркнет.       Они ведь вроде были чем-то кроме, чем-то больше случайной вспышки желания, когда призывный взгляд срывает крышу, а высвеченный прожектором изгиб спины отпечатывается на веках. Возможно, все было бы проще, если бы они выпили и упали друг в друга, или начали целоваться еще на танцполе, вызвав новую адреналиновую волну, на которой тело действовало бы само, без участия разума. Но все вышло как вышло, и Олег чувствует себя глупо, отдергивая руку, когда Марк пытается взять ее.       — Тебе плохо, потому что все время это был он, а теперь я? — Марк отстраняется, теперь не касаясь его даже просторным рукавом.       — Нет, — Олег радуется, что на этот вопрос может ответить определенно.       Серый всегда вызывал у окружающих повышенный интерес, но Олег редко испытывал ревность, наблюдая, как он щебечет с барменами или журналистками. Это всегда было частью образа: такой он, его Серый, открытый и улыбчивый с другими, часто — молчаливый и тихий с ним, доверчиво жмущийся к плечу, на этом же плече засыпающий, Серый, который любит его руки и чужие комплименты, но редко наоборот. Они занимались любовью или неделями не прикасались друг к другу, переодевались в тесных подсобках, толкаясь локтями и шипя от раздражения, Серый запирался в ванной на час, визгливо требуя личного пространства, а потом вдруг голодно целовал его на кухне.       Они мало говорили об этом до Канкуна, где Олег неожиданно начал получать то же внимание, которое раньше доставалось только Серому. Сперва он шутливо ревновал, нарочно переплетал пальцы, обозначая принадлежность, а то и открыто нарываясь на конфликт, потом — гордо и восхищенно шептал: «мой Волче» и сам расстегивал пуговицы на его рубашке, углубляя вырез и зная, что на них будут пялиться. Олега всё это скорее удивляло, чем радовало: он не привык к пристальным взглядам и комплиментам незнакомцев. А еще — к одобрению в глазах Серого, когда Олег впервые ответил флиртом на флирт, душной пьяной ночью в пляжном баре, на ломаном испанском в сторону бармена. А Серый, вместо того, чтобы, как обычно, включиться в игру и, может быть, нарваться на желанную перепалку, а то и драку (и значит, новую адреналиновую вспышку, Олег уже тогда начал понимать, что с его триггерами что-то не так), толкнул его коленом под столом и дернул подбородком: «иди, хочешь?»       Олег пошел, только в противоположную сторону. Вскочил и быстро зашагал прочь, увязая в песке.       Серый догнал его у кромки воды.       — Послушай меня, — он был сосредоточенным и взволнованным, ни следа нарочитой веселости, которой он обычно прикрывался в те месяцы, и, может, поэтому Олег прислушался очень внимательно, — я хочу, чтобы ты был счастлив. Не привязан ко мне, не сосредоточен только на моих интересах. Олег, то, как мы живем… мы были обречены друг на друга, и у нас как будто никогда не было выбора. Но теперь всё иначе, и я хочу, чтобы ты мог выбирать. Если ты выберешь меня снова — я буду счастлив. Если меня и кого-то еще — тоже. И если ты не выберешь меня — я буду жить, зная, что ты принял решение, которое сделало тебя счастливым. Ты понимаешь?       Тогда Олег, похоже, не очень понял. Упрямо мотнул головой.       — Зачем тебе это?       — Ну, мы ведь могли… устать друг от друга?       Весь остаток ночи Олег потратил на то, чтобы снова и снова доказывать Серому, что ни от кого он не устал и никого менять не собирается. Утро они встретили под кондиционером, не в силах даже собрать в спешке разбросанную одежду.       — Будто мы снова студенты. Без своего угла, из вещей только вентилятор… — Иногда на Серого находило желание нарочито, преувеличенно прибедняться.       — Слышь, студент, сколько твоих стипендий ушло на эту драную майку? — отозвался Олег.       — Я просто хотел тебя впечатлить! Ты такой эффектный! И вообще, ты сам ее разодрал…       За шутками легко оказалось не возвращаться к этой теме, но, засыпая у его плеча следующей ночью, Серый сонно пробормотал:       — Мне было важно, чтобы ты знал, только и всего. Можешь забыть, если хочешь.       Олег не забыл.       Что-то такое Олег рассказывает вслух, конечно, короче и путаясь в деталях, и Марк кивает, уже смелее касаясь его открытой ладони.       — Это хорошо, что ты говоришь. Я не хочу вставать между вами.       — Ты не стоишь между нами. — Олег немного напрягается.       — Я об этом и говорю. Но мне плохо, что вы не можете говорить. Из-за меня и про меня.       — Я ведь обещал тебе. В любом случае, это будет завтра.       Да, завтра. Теперь он это чувствует. Завтра будет хороший день, они всё спокойно обсудят, в первую очередь не про них и Марка, а про особняк, потому что Олег почти придумал…       — Тогда забудь для сегодня, — просит Марк и придвигается ближе.       Целует его в висок, и это неожиданно бьет острее, чем если бы поцеловал в губы. Отражение недавней сцены, две девушки в лучах софитов, жизнь, которую они выбрали, даже если не смогут быть до конца свободными.       Ощущение не переходит в желание, они просто лежат, касаясь друг друга краями ладоней, разговаривают снова, поворачивают головы, рассматривая друг друга, и ночь только начинается.       — Ты хотел такую жизнь? — Марк приподнимается на локте, чтобы смотреть на него.       — Какое-то время я не хотел никакой, — Олег смотрит в потолок, на котором сияют искусственные звезды. Сколько раз он лежал вот так под настоящими, но чужими? — В пустыне. Я ввязывался в самоубийственные миссии, лез под пули. Но шансы умереть были слишком высоки, и я всегда вытаскивал жизнь. И вот я здесь. В этом городе. С ним. С тобой.       — Почему я?       — Напрашиваешься на комплименты? — Олег лукаво улыбается, целуя его плечо, но Марк смотрит с внимательным любопытством, и он серьезнеет тоже. Подбирает слова, — ты первый, у кого создавать получилось лучше, чем разрушать.       Марк вспыхивает, такой красивый и искренний сейчас, и мир вокруг милосердно затихает на несколько мгновений, пока он не протягивает руку:       — Тогда пойдем, создадим что-нибудь? Ночь только начинается.       Часом позже Олег танцует в центре зала, чувствуя близость других людей, крики у самого уха, прикосновения и толчки, волну чистого восторга, частью которой он сам становится, вплетаясь в толпу, и еще часом позже они меняются одеждой, потому что это вдруг кажется ужасно веселым, и Марк натягивает его портупею прямо поперек обнаженной, мокрой от пота груди, пачкая ремешки глиттером, а Олег набрасывает на плечи его рубашку, и прохладный шелк ласкает разгоряченную кожу, и еще через час они танцуют вдвоем на балконе, по-звериному жадно целуются, как растения, вплетаются друг в друга и, для равновесия, в перила лестницы, а потом, перепутав двери, заваливаются на чью-то оргию и, хихикая, как школьники, сбегают оттуда на промерзшую парковку, чтобы доцеловаться в машине, «как это у вас работает, я не могу взять тебя за руку на безлюдной улице днем, но могу трахнуть на глазах у толпы ночью?», «грубо», «это ты грубый, не дергай, порвешь», но рвут они на Пулковские — встречать рассвет, а на деле: уснуть за полчаса до него за очередной философской беседой, о содержании которой наутро не вспомнят.