***
– Не знаю как тебя, а меня Достоевский напрягает, – признался вдруг Татсухико. – Он сам по себе пугает, даже дело не в тёмной магии. – Не знаю, меня не напрягает, – хмыкнул Осаму, вспоминая о листе пергамента, отданным ему Седриком. – Я пойду подышу. – Ночью? Здесь и так свежо. – Нет, надо на улицу, – упрямо ответил тот, выходя из палатки. В шатрах правда было свежо, а на улице даже холодно. Дазай сунул руку в карман мантии. Развернув понял, что это двойной листок пергамента, будто вырваный из книги или блокнота. Тихо прошептав "Люмос", парень принялся скептически оглядывать записи. Оказалось, что они сделаны на языке, который напоминал один из славянских. И уже если речь шла о Фёдоре, то логично было предположить, что на русском. Прошептав незамысловатое заклинания перевода, Осаму принялся изучать. Во-первых он заметил, что большая часть записей была написана чёрными чернилами, но некоторые выделены красными. Первая страница пергамента начиналась с числа "72". Чуть ниже была дата "11.08.92". Рядом осторожно выведено "чары смирения". Следом виднелось пару перечеркнутых фраз. Переводу они не поддались, а значит были написаны не на русском. Чуть подумав, Дазай догадался, что это похоже на латынь. Наконец, после нескольких неверных попыток, было подчёркнуто и обведено слово "tranquillitas". Рядом, в скобках, присутствовало уточнение на русском, "спокойствие", а ещё ниже всего пару букв: "a=u", однако странное сочетание было обведено аж трижды красным, уже не упоминая два восклицательных знака. Тоже красным. Слово "tranquillitus" сразу объяснило смысл уравнения. В скобках снова приписали "формула". Если догадки Осаму были верны, то здесь рассказывалось о каком-то заклинании. Приглядевшись, японец обратил внимание на несколько странных закорючек. От части "tranq" шла стрелка к слову "транс", красным. Над "u" поставили ударение, чёрным. "ll" обозначили стрелкой с плюсом. "tus" напротив было подписано стрелкой с минусом. Сверху часть "illit" подписали как "воет?", уже красным, а ещё выше "illitus" подписали как "плач", вновь красным. Справа повторилось слово "плач", от него стрелка к "скорбь?", а дальше ещё одна стрелка, к "обида", опять красным. Казалось, красные приписки появились уже позже, и будто объясняли что-то, что ранее автор не знал сам. Дальше уже чёрным написали "„лл“ тянется". Ниже были уже не надписи, а три небольших рисунка. Первый напоминал окружность со стрелкой, но был перечеркнут, второй спираль со стрелкой, тоже зачёркнутый. Третий представлял из себя аккуратную закруглённую линию, которая начиналась точкой, а заканчивалась стрелкой. Осаму сделал вывод, что это движение, которое нужно сделать палочкой. Ниже находилась надпись "белый цвет (?)". Тут Дазай вспомнил слова Диггори. Это напрягало. "(?)" было зачеркнуто тонкой линией. Предположение, судя по всему, подтвердилось. Внизу провели длинную линию, от края до края страницы. Под ней снова была дата, "1992, 17 декабря". Ниже вновь надпись, "под.: Меллат Джерривил, (неудачно)". Японец нахмурился. – Меллат? – еле слышно произнёс он. – "Мел", что ли? Тот самый друг Седрика? Ниже красным до неузнаваемости зачеркнули несколько слов. Осталось только "Впал в транс?" и "мёртв". В самом низу страницы крупно написали "!ВАЖНО! Нельзя менять буквы ни при каких условиях". Осаму устало потёр глаза. – Нельзя менять буквы ни при каких условиях, – тупо повторил он. – Ничего не понимаю. Бред какой-то. Допустим, записи делал Фёдор. Тогда он придумал странное заклинание, и проверил его на друге Седрика. "Неудачно"? Он хотел добиться смирения, а позже спокойствия, но в итоге Мелвил сошёл с ума, – задумчиво продолжал монолог парень. Казалось, даже если кто-то стал бы рядом, он не заметит. – "Мертв", да? Но это не подтверждает, что убил его он. Ошибка, похоже, была именно в буквах, "a" Фёдор заменил на "u". В итоге слово, значившее спокойствие стало значить транс и плач. Почему Фёдор интерпретировал это как обиду? Да уж, вот вам и обезоруживающее заклятие. А хотя, нет подтверждений, что это писал Фёдор. Можно было и подделать. – Кого подделать? – громко спросил Шибусава, подошедший секунду назад. – Твоё бодрое лицо завтра? Вот его никак не подделать. – Шибусава? – растеряно переспросил Дазай, с рекордной скоростью пряча пергамент в мантию. – Кто же ещё? – закатил Татсухико глаза. – Иди спать. Стоишь тут битый час. – Я ещё немного тут постою, а потом пойду, – легко улыбнулся Осаму. – А вот ты иди, иди-иди, Шибу-кун. – Ты выглядишь беззаботно. Если учесть то, что беззаботным ты обычно становишься, когда пытаешься скрыть истинные эмоции, то… – Шибусава… В какой это момент тебя стали интересовать мои личные проблемы? – шутливо поинтересовался Дазай. – Да в этом и проблем-то нет. Просто тут хорошо думать. А думаю о тех проблемах, которые есть. Иди в общем. Тебе пора. – Как знаешь, – разочарованно цокнул Татсухико, и не сказав больше ни слова зашёл в шатёр. – В этот раз надо управиться быстрее, – приказал Осаму самому себе, и развернул пергамент вновь, глядя теперь на вторую страничку. Номер, как и на предыдущей, теперь уже "73." Далее дата "19.12.92", затем такой себе заголовок "чары безумия". Две стрелки от безумия, к "транс" и "обида". "tranquillitús", как и в прошлый раз, с теми же обозначениями. Уже без знаков вопроса, "белый". Далее один точный рисунок, объясняющий, какое движение палочкой нужно сотворить. Затем длинная линия, и новая запись: "1993". Вторая часть даты была варварски перечеркнута. "под.:" и вновь фраза оборвалась, не давая информации о, как понял Осаму, подопытном. "Удачно. Благодаря обиде был успешно помещён в состояние транса, что позже сделало его безумным." И ниже последняя приписка, начинающаяся с нового зачеркнутого слова, а далее читающаяся как "… позже „покончил с собой“. Как бы не так." Последние несколько слов пересекала пара тонких линий, но они всё ещё хорошо читались. – Как бы не так, – вслух проронил Дазай. В тот момент он бы предпочитал думать, что Диггори листы подделал. С другой стороны, чего ещё можно было ожидать от человека, в принципе не очень и скрывавшего от него, Осаму, свою заинтересованность тёмной магией? – Ну, убил и убил, с кем не бывает, да? – начал успокаивать себя самого японец. – Действительно, он убил пару учеников, ну и что здесь такого? Было глупо успокаивать себя подобным, но Осаму хотя бы попытался, и с чистой душой вернулся в шатёр.***
– Доброе утро, – сдержано кивнул Дазай, усаживаясь за стол. – Ты будешь завтракать? – неожиданно спросил Достоевский. – Хотелось бы, – то ли неуверенно, то ли даже вопросительно ответил Осаму. – Тогда давай быстрей, – закатил глаза слизеринец. Новоиспечённый чемпион, признаться, совсем не понимал, к чему спешка и зачем он вообще нужен, а потому вопросительно склонил голову. Вместо ответа, брюнет выдал лишь: – Сам не догадался? Дело было как раз в том, что догадки, после прочитанного вчера, были очень не оптимистичными, но были. Осаму постарался отогнать лишние мысли, встряхнув головой, но Фёдор этот жест интерпретировал по-своему. – Куда делся твой хвалённый ум? Доедай и пошли. По моим сведениям, первое испытание будет примерно через месяц. Нельзя ни минуты терять. А ты сидишь уже целых три, пялясь на блинчики. Они вполне обычные, Осаму, я пробовал. – Так значит, мы пойдём изучать тёмную магию? – неожиданно хмуро переспросил Дазай. – Какой ты догадливый, – язвительно хмыкнул Достоевский. Он вёл себя как обычно, но, как описывал Татсухико ранее, заставлял напрячься теперь и шатена. Информация от Диггори имела гораздо больший вес, чем японец предпочитал бы думать. – А почему сейчас? – продолжил спрашивать Осаму, став есть ещё медленнее. От русского это не ускользнуло. – Разве сегодня не рабочий день? Занятия же. – Признаться, удивлен, что тебе не всё равно. Раньше мне казалось, ты хоть турнир ради тёмной магии пропустишь. Но если так, поясню. Преподавательница травологии отравилась, урока не будет. – Всё дело в том, что не явись я на занятия, это могло бы быть подозрительно, – попытался оправдаться Дазай, но по лицу Достоевского было видно, что он не верит ни слову. – Но раз так, я только рад. – Тогда доешь, наконец, этот блинчик, – напомнил Фёдор. – Нет, ладно. Давай лучше скорее начнём, – откинув приборы и тяжело вздохнув, ученик Махотокоро последовал за слизеринцем. – Так, говоришь, ты только рад? – на удивление весело спросил тот, как только оба парня покинули зал и оказались в коридоре. – Конечно, – как можно спокойнее ответил парень. – Тогда почему, Осаму… – начал Фёдор, и резко остановившись, взял идущего рядом за руку. – …ты сейчас вздрогнул? – не дождавшись ответа от, казалось, закаменелого на месте, продолжил, как-то уж чрезмерно устало вопросив: – И чего застыл? Осаму, ты как дитё малое. Когда я прикасаюсь – дрожишь. За завтраком я проверял. Взгляд отводишь. Что уже произошло? – Тебе показалось, я просто замёрз, – нашёл гениальное, по собственному мнению, объяснение японец. – А я ведь могу и сывороткой правды напоить, – пригрозил Достоевский. – Или, в крайнем случае, империус. Не заставляй меня. – Тебе так важно? – почти сдаваясь, последний раз попытался уйти от ответа Дазай. Врать совсем не хотелось. – Я же не избегаю тебя, или занятий. – Важно, – коротко ответил слизеринец. – Лучше в выручай-комнате поговорим, – окончательно смирился шатен. Но тут же решил добавить: – Наверное. Можем и тут, но… – Нет необходимости. Только не рассчитывай, что успеешь придумать легенду. Шли молча. Дазай пытался придумать отговорки, но тут же себя одергивал. Фёдор ведь владел странной магией, которую как-то раз окрестил психологией. Наверняка это даст ему понять, что Осаму врёт. Поэтому думал он в основном о том, как преподнести правду, и не подвергнуться какому-то смертельному заклинанию. Как пришли, парень и не заметил. Заходя в комнату, на всякий случай проверил, на месте ли пергамент, запустив руку в карман. Но от странной способности Достоевского видеть всё и вся это не укрылось. – Куда? – резко спросил он, оборачиваясь. – В смысле? – непонимающе склонил голову тот, резко одергивая руку. – Что в кармане, Осаму? – повторился слизеринец. – Палочка? Мы разве не разговаривать пришли? – Нет, палочка в другом, – честно ответил парень. – Тут нет ничего такого. – Не ври мне, – как-то разочарованно покачал головой брюнет. – Руки вверх подними. Сам проверю. – Проверишь что? – уже не на шутку насторожился Осаму. Но руки таки поднял. – Карманы, – еле слышно ответил Фёдор, приближаясь. Стоящий с поднятыми руками очень надеялся, что ослышался. Но нет, Достоевский, оказавшись даже ближе, чем того требовала ситуация, нагло полез рукой в мантию. Нащупав лишь пергамент, принялся исследовать карман тщательнее. Дазай, от такого контакта, уже с превеликим трудом держался спокойно. Слизеринец озадачено оглядел бумажку, не понимая, зачем за ней лезть в такой момент, но не вернул. Вспомнив слова о том, что палочка в другом, проделал тоже самое с левым карманом. Наконец изъял оружие. Понимание собственной беззащитности теперь неприятно давило на грудь. – Теперь можем говорить, – напомнил Фёдор, явно ожидая объяснений. – Э-э… – издал непонятный звук Осаму, беспомощно глядя на пергамент в руках усевшегося на диван. Сейчас шатен лишь молился, чтобы Фёдор не разворачивал бумагу. – Пергамент? – вопросительно уставился в ответ тот. Не получив ответа, медленно раскрыл вырванные листы. Пробежавшись глазами по строкам, нахмурился. Губы плотно сжались, а в глазах появились опасные искры, которых раньше Осаму не видел никогда. – Как давно и откуда у тебя… Мои исследования? – Всё-таки твои, – подтвердил страх Дазай. – Со вчера. – Это и есть причина? Ситуация с Диггори? То, что я опробовал на его друге одно из заклинаний? – То, что ты убил двоих учеников, – прямо ответил Осаму, уже понимая, что его всё равно не отпустят. Дверь Фёдор закрыл на замок коротким движением палочки ещё три минуты назад. Теперь Достоевский выглядел ещё более хмурым, чем ранее. Что-то обдумывал. – Одного, – поправил он, наконец сказав что-то после застывшей надолго тишины. – Там про двоих, – уже забыв про осторожность, выпалил японец. – Друг Диггори и один неизвестный. – Неизвестный? – хмуро переспросил слизеринец. Задумчиво повертел в руках лист. Затем, зацепившись взглядом за что-то, понял. – А это не ученик. Убивать я не собирался ни его, ни второго. Горе-дуэлянта пришлось. Он чуть не кинулся на меня с ножом. Я не знал с чем столкнулся, и что случайно изобрёл. Но обезопасил себя и других, это было единственное верное решение. Иначе бы правда раскрылась. А его всё равно не спасти, что я потом подтвердил на, как ты сказал, Неизвестном. А тот самый Неизвестный уже был пациентом больницы Святого Мунго. Я и не думал, что мог сделать хуже. Но когда он кинулся на других пациентов, я избавил многих от угрозы. Сам подумай. Санитары бы подумали, что это просто обострение. А это – абсолютное бешенство. Обоих прошлось устранить из соображений безопасности. – Так спокойно об этом говоришь. Тебя совесть не грызёт? – С чего бы? – сузил глаза брюнет. – Это было во благо. Да, с первым вышла ошибка. Но от смерти второго хуже никому не стало. Я ведь не дурак, знал, на ком экспериментирую. – Но это всё равно убийство, – продолжил гнуть свою линию Осаму. – В тебе говорят принципы, навешанные другими и общественные взгляды. Самого тебя убийство не пугает, ты не приверженец морали, – так убедительно, что Дазай чуть не поверил сам, проговорил Достоевский. – Ты, Осаму, этот страх искусственно создал. – Что за бред? – возмутился тот. – Легиллименция в деле, – пожал плечами Фёдор. – Ты что это, в голову мне лез? – теперь уже точно разозлился японец. То, что сидящий напротив в принципе владел чем-то подобным, отошло на второй план. – И вообще. Она ведь не так работает. – Рад, что в тебе остаётся зерно рациональности, – довольно кивнул русский. – Да, не так. Но объяснять принцип действия того, что на самом деле практикую я, я не собираюсь. По крайней мере пока. И верно, я лез к тебе в голову. Ещё при первой встрече. – Предлагаешь мне просто отказаться от принципов, пусть и, как ты сказал, навешенных? – вернув самообладание, поинтересовался парень. – Нет, ну что ты, – тут же заверил его слизеринец. – Могу сделать это сам, – предложил вместо этого он. – А может, это ты мои принципы отнимешь? – Ты настолько мне не доверяешь? – тяжело вздохнув, даже с долей огорчения спросил брюнет. А Дазай попросту не знал ответ на этот вопрос. – Доверяю, наверное, – в конечном итоге ответил он. – Соглашайся. Чужая мораль не должна тянуть тебя на дно только потому что нужно следовать общепринятым нормам. Им не удержать тебя, – походя на змея искусителя, соблазнял Достоевский сладкими речами. И это было заманчиво. – Хорошо, – переступив через себя, кивнул Осаму. – Что надо делать? – Касание, – легко ответил Фёдор, жестом подзывая шатена на диван. – В понимание маглов эта сила называется телепатией. Если следовать книжным терминам, то это влияние на разум. Является подтипом легиллименции. В общем, привычное направление легиллименции позволяет лишь видеть образы. Влияние на разум – несколько сложнее. – Это же тёмная магия? – сам не понимая зачем, задал очевидный вопрос японец, садясь рядом. – Само собой. Запретили, потому что, собственно, некоторые пользуются этими чарами подобно империусу, – и, чуть подумав, с улыбкой добавил: – Я, в принципе, тоже. Империус, к слову, пошёл именно от этой магии, но заметно её упростил. Начнём? – Не владея этими чарами, как люди могут навесить мне принципы? – Они просто из дня в день повторяют, что убийство – плохо, и ты поверил. Понятия не имею почему это не сработало так же с тёмной магией. Готов? – Да? – с тревогой ответил Дазай, спрашивая, скорее, у самого себя. – Не дёргайся, – закатил Достоевский глаза, взяв вдруг рядом сидящего за руку. Осаму подавил желание вырваться, когда в голове будто закопошились чьи-то пальцы. – Да что же с тобой делать? – риторически вопросил Фёдор, смотря на нервного парня рядом, который только усложнял задачу. Вдруг, его осенило. – А что, если попробовать так… Ученик Махотокоро не успел понять, что задумал слизеринец, когда его уже рывком повалили на диван. Про то, что в его мозгах всё ещё копаются он думать просто не мог, когда брюнет навис над ним, вжимая в диван. Отойти от шока времени не было, когда Достоевский уже чуть ли не впился в его губы, абсолютно бесстыдно накрывая их своими. Отстранился только когда воздуха стало ощутимо не хватать. Дазай смотрел на него то ли непонимающе, то ли в предвкушении. – Да, пришлось в общем тебя отвлечь, – посчитал разумным оправдать свои действия Фёдор. – Ты, Осаму, теперь свободен от бреда, который годами вливали тебе в уши. – А продолжение будет?