Тысяча и одна ночь

      Январь 1926 года выдался необычайно холодным и снежным.       Цепочка маховика времени мгновенно заледенела и теперь неприятно холодила шею, изо рта вырывались рваные клубки пара.       Черт! Вот как можно было забыть о том, что являешься волшебницей через пять минут после перемещения во времени?       Набросив на себя согревающее и поглубже зарывшись в капюшон мантии-невидимки, Гермиона поспешила к мрачному приюту на отшибе Лондона.       Внутри дурно пахло, а от стен веяло безысходностью. Редкие воспитатели с безразличными лицами тенями передвигались по темным коридорам, голые щиколотки кусал сквозняк.       Мда. Обстановочка та еще.       Кто угодно озлобится, проживая в таком месте.       Нужная дверь отыскалась быстро.       Открылась бесшумно.       Среди ряда маленьких кроваток занята была только одна.       Она подняла руку. Стиснутая ледяными пальцами волшебная палочка ходила ходуном.       Гермиона прицелилась.       Маленький мальчик, ему всего две недели, открыл глаза.       Позднее Гермиона много раз спрашивала себя о том, почему сделала так, как сделала.       Жалела ли она?       Ничуть.       А все потому что…       …Мам! Мама, смотри, какого я нашел кузнечика!       Маленькие ладошки бережно держат насекомое, боясь причинить вред — Гермиона улыбается и гладит мальчика по голове.       …Мамочка, смотри, у меня по всем предметам Превосходно! Я такой же умный, как ты! А профессор Слагхорн меня весь год хвалил!       Гермиона гордится, страшно гордится, как и любая любящая мать. Но помнит себя и объясняет, что зазнаваться — плохо.       …Ты мне не мать! Ты вообще не родная мне!       Хлопает дверь. Руки судорожно сжимают край теплого платья. Плакать Гермиона не может — сердце разбито, из него плохая выходит теперь емкость для накопления слез.       …Мама, прости меня. Я был так не прав! Ты — самый мой дорогой и любимый человек на свете!       И Гермиона, конечно же, прощает. Обнимает как маленького и укутывает в собственноручно связанный шарф. Он лежал в шкафу и ждал своего часа три долгих-предолгих года.       …Мамочка, знакомься, это твоя будущая невестка, Вальбурга Блэк. Валли, это моя мама, мисс Грейнджер.       Гермиона благословляет их. Конечно благословляет, ведь сын так счастлив, а Вальбурга так красива и нежна.       Спустя несколько месяцев она надевает на маленькие ножки Сириуса Тома Реддла мягкие пинетки.       Улыбается. На душе — легко.       Жалеет ли о чем-то Гермиона?       Ничуть.       Зимой 1926-го она появилась в мрачном приюте совсем не за этим: на кончике волшебной палочки уже подрагивало зеленое пламя.       Смотрит на сына и свою невестку.       Хорошо, что Гермиона тогда струсила, сплоховала.       Нарушила все законы. Пошла против природы.       И нашла свое счастье.