На доске собственной жизни

                    Фредди никогда бы не подумал, что будет сотрудничать с Советским Союзом, но, вот, он стоит и обсуждает с Молоковым все детали, которые не стоило упоминать по телефону. Русский, кажется, и сам не особенно рад такому «союзнику», но им обоим просто необходимо проглотить все разногласия, чтобы достичь желаемой цели. В конце концов это всё только на период чемпионата, а потом они разбегутся, как надеятся оба — навсегда.       Разговор окончен, Молоков уходит, оставив Фредди наедине с собственными мыслями, в которых уже очень давно зрел план, и которому совсем скоро предстояло воплотиться в жизнь. Он продумывал каждое слово предстоящего интервью — как сделать больнее, на что надавить, как отомстить всего одной фразой…?       Стук каблуков резко выдёргивает его из раздумий, вынуждая вскинуть голову и настороженно прищуриться. Всё же звериные повадки, видимо, уже никогда не вытравить из самой крови.       Женщина останавливается, встретившись с ним взглядом, и спрашивает немного растерянно:       — Простите, а вы не видели Молокова?       «Светлана Сергиевская, — проносится в голове у Фредди, — жена этой сволочи». Он молча окидывает её взглядом, цепляя прохладу в светлых радужках, тёмные тени, залёгшие под глазами и почти не поддающиеся тональному крему и пудре, чуть ссутуленные плечи, словно от тяжёлого груза, давящего уже долгое время… И лишь после коротко отвечает:       — Он только что был здесь, но уехал. Должен вернуться где-то через час.       — О, значит я немного опоздала. Заблудилась, — расстроенно бормочет Светлана и уточняет уже громче. — Вы ведь Фредерик Трампер? Простите, я забыла представиться, Светлана Сергиевская.       — Я догадался, кто вы, — он едва заметно дёргает уголком губ. — И, да, я Фредерик Трампер.       — Я не помешаю вам здесь своим присутствием? Просто мне некуда пойти, я совершенно не знаю Бангкок.       — Нет. Я не думаю, что вы помешаете.       Фредди мысленно отгораживается от окружающей действительно, почти сразу забывая о находящейся в комнате Светлане, и… уходит мыслями совсем не туда, куда планировал.       «Что она чувствует теперь к Сергиевскому? Хочет ли отомстить так, как этого хочу я? Раздирает ли её по ночам ощущение несправедливости, безнаказанности? Умеет ли она управлять своими эмоциями?..»       — Вы хотите вернуть её, да?       Фредди не сразу оборачивается на тихий голос, пытаясь вырваться из собственных мыслей и понять суть вопроса. Когда же до него доходит, он невольно напрягается, разворачиваясь и отвечая чуть более резко, чем хотел:       — Нет смысла пытаться вернуть того, кто предал. Я просто хочу отомстить.       — И ей тоже? — Светлана может внутренне и ёжится под пронзительным взглядом потемневших глаз, но внешне виду не подаёт. — Ведь вы же любили её?       — Мне всё равно на её судьбу. Я хочу унизить и растоптать вашего мужа, а на неё мне плевать. Она сделала свой выбор.       — Но вы же лжёте.       Фредди, который уже почти отвернулся, посчитав разговор законченным, невольно замирает от спокойной уверенности в чужом голосе. «Да что эта девушка себе позволяет? Кто давал ей право лезть мне в душу, когда я сам там чужой?!»       — Вы так уверенны в этом? — едва слышно уточняет Фредди, не поворачиваясь.       — Да. Потому что… я ведь оказалась в ситуации, зеркальной вашей. Та же суть, только от меня ушёл муж, а от вас — любимая женщина.       — Любимая? Да с чего вы взяли, что можете читать меня, как открытую книгу? Откуда в вас такая уверенность в моих чувствах и мотивах? Вы ничего обо мне не знаете! — Фредди не удерживается от рыка, всё же медленно оборачиваясь.       В этот раз Светлане не удаётся сдержать все эмоции внутри себя. Она невольно вздрагивает и отступает на шаг назад, увидев вихрь ненависти, разгорающийся на дне болотных радужек. Фредди сейчас очень сильно напоминает ей дикого зверя загнанного в угол и готового защищаться.       — Если бы вам было всё равно, то вы бы не злились, — возражает она. — Она всё ещё важна для вас. Я ведь тоже сначала подумала, что его просто не будет больше для меня существовать, но… позже я признала, что тоскую. Мне больно от его предательства, я тоже хочу отомстить, но больше всего я хочу вернуть его.       — Может, они-то и остались нам дороги, но мы не нужны им больше.       Фредди шепчет это тихо, горько, холодно, и Светлана видит — он ломается. В чуть посветлевших глазах мелькает истинная боль, прикрытая умелой маской ненависти. Он тут же жмурится, закусывает губу, словно от внезапной головной боли.       Светлана чувствует, как страх перед этим человеком, которого весь мир окрестил психом, отступает. Она видит перед собой всего лишь такого же преданного, как и она. Ей почему-то было важно вытянуть из него это признание, что он тоже тоскует, что всё ещё любит… Ей было важно, чтобы он признался хотя бы самому себе.       Она замечает, что его начинает бить дрожь, и подойти к нему наконец решается, зовёт осторожно:       — Фредерик?       Но он её не слышит. Он не здесь.       — Фредди, ты сегодня планируешь вообще ложиться спать?       Тонкие руки обнимают со спины, подбородок небольно упирается в его плечо. Он улыбается, откидывая голову назад и прикрывает глаза, вдыхая родной запах.       — Я уже иду. Только выберу верный ход.       — Ты сидишь здесь уже два часа. Неужели никак не получается?       — Нет, — устало вздыхает Фредди, снова возвращаясь к развернувшей на доске, перед ним, партии. — Я сам себя завёл в угол, кажется. Ничего не подходит.       — Сходи королевой, — пожимает плечами Флоренс, целуя его в открытую шею и отходя.       — Но ведь так не делают…       — А ты сделай!       На следующий день он ввёл соперника в ступор именно этим ходом и победил…       — Фредерик, вы меня слышите? Что с вами?       — Фредди, что с тобой?       Она ловит его за миг до падения, каким-то чудом удерживая, и дотаскивает до дивана. Одной рукой торопливо пуговицы душащего воротника расстёгивает, другой пульс просчитывает.       — Это ничего… Я просто устал, Флоренс, честно, — шепчет он, сам себе не веря.       — Ты заболел!       Она губами на миг к его лбу прижимается, убеждаясь в справедливости своего суждения. Вскакивает, отправляясь искать в ящиках какие-никакие жаропонижающие и ещё чего-нибудь. Фредди, вопреки своей обычной манере, даже не спорит, выпивая всё и ныряя под одеяло. Таблеки ещё подействовать не успели, и его колотит нещадно.       Флоренс к нему забирается, обнимает, теплом своим грея. Он шепчет тихо, отбрыкиваясь вяло:       — Тоже заболеешь.       — Лежи уж, чудо. Мне здесь мёртвый скандалист не нужен. Решат, что я тебя задушила от нежности чувств.       Фредди улыбается чуть дёрганно, замирает, дрожь противную унять пытаясь и поражение раз за разом терпя. Вспоминает, как они утром расстались, и бормочет:       — Прости меня. Я утром… переборщил.       — Уже простила. Расслабься, легче будет.       — Ты знаешь, — говорит он спустя некоторое время, когда озноб отпускает и его в сон клонить начинает, — я ведь до тебя не любил никого. Ты у меня первая и единственная. Ты так нужна мне, Флоренс. Я так тебя люблю…       — Спи, Фредди! Давай оствим откровения до тех времён, когда у тебя температуры не будет. Ты же не соображаешь сейчас ничего, — улыбается Флоренс, целуя его в растрёпанную макушку и чувствуя тепло, где-то возле сердца уютным клубочком свернувшееся.       — Я люблю тебя, — упрямо повторяет он, сжимая под одеялом её руку.       — Я тебя тоже люблю, — шепчет она, хотя и видит, что он уже заснул. Она всю ночь перебирает тёмные пряди, следя, чтобы из-за температуры кошмары не мучали больше обычного…       — Фредирик Трампер!       Это всё было так недавно, так реально, так близко, так тепло, так искренне, так сильно, а теперь… Лишь одиночество и холод, пустота и одиночество, боль и одиночество…       О-д-и-н-о-ч-е-с-т-в-о.       Пустая квартира и ночные кошмары… Личное безумие и страхи… Холод и бессилие.       О-д-и-н-о-ч-е-с-т-в-о.       Сотни врагов и ледяные взгляды… Насмешки и вечные издёвки… Всеобщая ненависть к нему.       О-д-и-н-о-ч-е-с-т-в-о.       И больше не за кого зацепиться… Она оставила, предала, ушла, стала такой же, как все они, она тоже считает его безумцем без чувств и души…       — О, я вижу вы уже познакомились!       Фредди вздрагивает, услышав звучный голос только что вошедшего Молокова. Стремительно выпрямляется и сжимает дрожащие ладони в кулаки, проследив за взглядом Светланы. Воссоздаёт на лице подобие привычной маски безразличия и холода, отступая в сторону и говоря в пространство:       — Да, познакомились. Она ждала вас.       Светлана всё же успевает увидеть тот момент, который ей больше никогда не удаётся забыть, и он пробирает её ледяной жутью — тот самый миг, когда безумная смесь из ненависти, боли, любви, надежды, страхов, веры, счастья, отчаяния, злости и сотни иных чувств, которым очень сложно было подобрать название, оказались просто заперты за тонкой коркой льда, покрывшего потемневший взгляд серо-зелёных глаз. Полный контроль над своими чувствами, полная ограждённость от окружающих, прочная стена, за которой скрываются терзания, медленно убивающие его, самого скандального игрока в истории шахмат…