На доске собственной жизни

                    Фредди переступает порог квартиры, и ему кажется, что вместе с закрывшейся дверью он полностью и целиком отрезает самого себя от окружающего мира и действительности в целом, оставаясь наедине с оживающими воспоминаниями. Такими ценными и болезненными сейчас воспоминаниями.       Он чемодан на пол ставит, наклонившись, и замирает так на долгие минуты, боясь даже дышать полной грудью. Глаза прикрывает и выпрямляется медленно, зная, что сейчас увидит и всё равно будет не готов, сколько не оттягивай он этот момент.       Вид родной, чуть неопрятной и в то же время элегантной — Фредди и сам не понимал никогда, как такое сочетание вообще может существовать в этом мире и в его жизни — квартиры метким и едва ощутимым движением царапает по только-только начавшей заживать ране, раздирая её в кровь заново.       Фредди кажется, что здесь сам воздух пропитан её духами, а вокруг лишь её вещи, бросающиеся в глаза настолько, словно они окружены притягивающим взгляд сиянием. Фредди по коридору идёт, машинально подбирая с пола маленькую атласную ленту, которую Флоренс обронила, когда они в спешке собирались, каким-то образом умудрившись вдвоём проспать. В ладони её сжимает неосознанно до побелевших костяшек.       Заходит в гостиную и, остановившись в дальнем углу комнаты, смотрит и видит то утро, когда всё ещё было хорошо, и они смеялись, шутливо переругиваясь и пытаясь понять, кто виноват в их позднем подъёме. Вот она стоит возле зеркала, торопливо прочёсывая волосы и морщась от слишком резких движений, вырывающих какие-то с корнем. Она что-то говорит ему и поворачивается в пол-оборота, глядя на него с тёплыми искорками, переливающимися в светло-зелёных радужках, и улыбаясь. Вот он носится вихрем, скидывая вещи и не понимая совершенно — почему они не собрали чемоданы заранее, как обычно? Видимо, в этот раз пошло не по плану всё, что только могло.       Фредди прикрывает глаза, чувствуя, как улыбащийся взгляд светлых глаз отпечатывается на обратной стороне век, словно его там калёным железом выжигают. Он лишь теперь понимает, что ему стоило понять: раз изначально всё пошло неправильно, то и дальше должно было идти так же. Так и случилось. А ведь всё могло быть по-иному, если бы…       Он головой встряхивает, отгоняя часть мыслей, и идёт дальше, параллельно собирая её вещи и скидывая всё в одну кучу. Он после этого снова в ту же комнату возвращается, на всё это смотрит и подавляет первый порыв: сжечь всё и забыть. Фредди вздыхает устало и принимается разбирать всё, раскладывая по местам. Потом, если Флоренс захочет, приедет и заберёт. Фредди не хочет даже самому себе признаваться, что он чисто морально сейчас не сможет смотреть на опустевшую квартиру без единого напоминания о ней, будто той и не было в его жизни, будто не было того, кому он довериться смог, с кем счастлив был хоть на краткий миг.       Фредди, закончив, идёт в спальню, которую нарочно оставил напоследок. Он знает, что именно та комната видела и искреннее счастье, и горе, и истерики, и попытки довериться друг другу, и ссоры, и примирения. Эта комната слишком их, но не его одного.       Там всё так же уютно, но Фредди ёжится от ощущения неправильной пустоты, не дающей даже дышать спокойно. Он к небольшому столику подходит и снова замирает на долгий миг. Там их фотография стоит, где Флоренс смеётся, ей ветер волосы рыжим пламенем раздувает, часть на лицо бросив, а он её со спины за талию обнимает, тоже смеясь в ответ на её попытки хоть немного спасти разрушенную причёску. И настолько много в этом замершем мгновении жизни, света, счастья, что у Фредди нехорошо внутри что-то сжимается. Его из ниоткуда взявшейся злостью и обидой на несправедливость этого мира оглушает, и он зло отбрасывает фотографию в сторону, слыша, как бьётся стекло рамки. Всё. Хватит. Этого больше никогда не будет.       И это не должно больше иметь над ним власть. Он не позволит себе сломаться от подобного. Он же сильнее, он же умеет оставлять больные воспоминания позади, он уже всё это проходил, не впервый раз остаётся один, он же…       Фредди видит лежащий поверх одеяла разноцветный шарфик из невесомой, газовой почти, ткани, и ломается как-то резко с почти что слышным хрустом. Он в него вцепляется отчаянно, лицом в мягкую ткань зарывается, вдыхая запах её волос, всё ещё ярко сохранившийся. Фредди помнит, как они дурачились с этим шарфиком, когда сидели возле какого-то озера под столетним, раскидистым деревом. Флоренс тогда его на траву уронила, испачкав белый до того момента костюм, а он лишь рассмеялся в ответ на эту проделку, и достал этот шарфик, купленный им ещё утром, и ей повязал осторожно на шею, едва кожу кончиками пальцев задевая. Флоренс его тогда весь день не снимала и после почти что не расставалась.       Фредди, очнувшись от воспоминаний, уже хочет закинуть этот кусок ткани поглубже в шкаф, но колеблется. Устало вздохнув и наклонив голову, кладёт его на столик, и тот с тихим печальным шорохом устраивается там разноцветным клубочком.       Устало обведя взглядом комнату, Фредди невольно цепляет осколки стекла в углу и идёт туда, опускаясь прямо на пол. Осторожно вынимает фотографию и смотрит, смотрит, смотрит… Складывает попалам и прячет во внутреннем кармане извечного пальто, которое он так и не снял. Прислоняется к стенке, голову чуть к груди наклоняя, и глаза прикрывает. Ладонь неосознанно кладёт туда, куда фотографию спрятал, и улыбается как-то слишком больно, надтреснуто, словно через силу.       Фредди знает, что он сможет переступить и через это, но не сегодня и точно не сейчас. Фредди знает, что эти воспоминания даже ему не под силу будет запереть в одной квартире. Фредди с пугающей ясностью осознаёт, что он и не хочет.