Комната 68Б

Только Чон вышел из ресторана, как телефон завибрировал в кармане, разрываясь от уведомлений. Староста создал беседу группы в соцсетях и теперь, когда все мероприятия подошли к концу, зазывал пойти в караоке. Чонгук никогда не любил тусовки, но сейчас он учился в университете, где каждое знакомство может стать решающим. Поэтому зануда-Гуки перекурил свои предрассудки, занёс покупки в общагу, переоделся в свитер поярче (теперь не чёрный, а бордовый), обновил духи и поспешил по указанному адресу. Нужное заведение находилось в трёх кварталах от студгородка и дойти до него можно было пешком. В снятой просторной комнате сидели уже выпившие одногруппники и одногруппницы. Кто-то поднимал десятый тост за начало учебного года, кто-то снимал всё подряд, кто-то нашёл себе интересного собеседника и мирно болтал с ним в углу, подальше от всех. Чон поймал по диагонали смазанный от алкоголя взгляд соседа из 68Б. Расстёгнутая сверху рубашка открывала обзор на выпирающие в тени ключицы. Пьяным Юнги отнёсся к нежеланному гостю снисходительнее и увлёкся шотами вместе с новыми друзьями — такими же пиджачками, как и он. Гук присел к старосте, который бросился к нему как к родному брату. — Пиво будешь? — протянул он бутылку, чуть не разлив на джинсы. — Ага, спасибо, — Чонгук сделал несколько глотков и принялся тайком оценивать обстановку, пытаясь без вопросов понять, насколько в копеечку ему встанет эта попойка. Староста оказался ужасно болтливым, каким и представлялся на первый взгляд, так что сидеть молча и чувствовать себя неловко не приходилось. С каждым глотком к разговору присоединялись то одни ребята, то другие, только до Юнги и его костюмчиков дело никак не доходило, они держались особняком. Пели в основном девчонки, но после четвёртой бутылки Чон разошёлся, и когда он неудачно попытался подкатить к одной из девочек, то она бросила ему вызов. — Посмотрим, только ли в учёбе ты хорош. Давай, спой нам! Сперва Гук попытался отнекиваться, но его растолкали и сунули микрофон в руки, включив как назло один из любимых попсовых хитов. Навязчивая мелодия с первых секунд захватила всё внимание, когда Чон услышал её как-то раз в супермаркете. Эта песня звучала буквально отовсюду ушедшей зимой, мало кто не был знаком с её простыми и запоминающимися словами и музыкой. Мало кто знал, что Чон Чонгук кроме нарешивания олимпиадных задачек обожал подрать глотку в душе. Часто он оставался один на один в квартире, и никто не мог помешать попищать что-нибудь, заслушиваясь собственным ревербующим голосом. Мин Юнги ожидал услышать крикливое подобие завывания кита, кряхтение морского котика, утробное мычание коровы, что угодно, но уж точно не красивый нежный фальцет, звучащий так проникновенно. Чон не знал, что умеет петь действительно хорошо, а под градусом и вовсе отдался исполнению каждой струной своего сердца. Но только верхние ноты перестали ласкать уши скептичного Мина, как по коже выступили мурашки от бархатных низов, украшенных хрипотцой. Прекрасный голос, как путеводная нить, которую Юнги словно бы ждал все эти годы, среди этой пьяной комнаты пробивалась из мрака зависти, пренебрежения, наполняя рёбра трепещущими бабочками. А паршивец вёл себе песню дальше, легко взлетая на самый верх и завораживающе ниспадая. Между припевом и следующим куплетом Чон прерывался на глоток пива, и только тогда его веки размыкались. Мин поймал себя в итоге на том, что хотел бы слушать этого парня бесконечно. Что-то внутри надорвалось, когда музыка кончилась, а вместе с ней пропал и обретённый смысл. Ребята скандировали «ещё», но Чон скромно отвертелся и плюхнулся на место. Наконец все увидели, как зануда-Гуки умеет улыбаться, и как его черты сияют вместе с этой милой улыбкой. Он смущённо протёр очки и взялся за пятое пиво. Юнги тщетно пытался погасить пожар, разгоревшийся внутри. Не такой маленький и холодный, какой вспыхивает, когда он смотрел на кого-то с негативом. Это было что-то тёплое, неизведанное, приятное на ощупь, но не как плед зимним вечером или чашка горячего шоколада. Это было что-то, от чего хотелось прикрыть глаза и раствориться. После шестой пина-колады Мин слабо соображал, что же именно ему так понравилось. В голове только крутился ангельский голос, а на ладонях выступал пот, и всё внутри схватывало, когда Чона-таки уговаривали спеть на бис. К счастью, в этот момент Юнги мог бессовестно на него пялиться и незаметно для окружающих, ведь в этот самый момент на него смотрели все. И последние крупицы трезвости окончательно рассыпались, когда в висках застучало одно-единственное острое утверждение:

Я не хочу, чтобы на тебя смотрел кто-то ещё.