Академия

Голубая смотрит на Учителя с нескрываемой ненавистью. Этот старый урод опять оставил ее на урок, второй день подряд! Ну да, вчера Голубая тоже была виновата, много ошибалась, хотя и Учитель мог бы объяснять получше. Но сегодня виноват только он — понаставил вчера синяков, а ей же больно, вот и ошибается! Учитель знает, что Голубая его ненавидит. Ненавидит с первого курса, с самого первого наказания. Голубая тогда кричала, что Учитель — бездарь, если не может учить без трости. Учитель предложил ей выбор: либо смириться и работать по его правилам, либо уйти из Академии и найти более одаренного педагога. Голубая осталась, но не смирилась. С тех пор она не здоровалась с Учителем, при любом удобном случае метала в него злобные взгляды, но открытый бунт больше не объявляла. И вот она снова стоит перед ним в одной только юбке и смотрит. — Ты бы пожалела себя, Голубая, — то ли с издевкой, то ли с сожалением говорит Учитель. — Уж после вчерашнего урока сегодня-то можно было постараться на репетиции? — Думаете, так просто работать, когда вся жопа в синяках? — отвечает Голубая, и Учитель понимает, что смотрела она еще по-доброму. — Думаю, вчерашнее наказание не могло тебе мешать держать осанку и тянуть носки. Да и синяков бы не было, если бы ты не напрашивалась. Голубая вчера, воодушевившись тем, что наказание прошло ремнем, заявила, украдкой утирая слезы: — Поняли наконец, что наказания ваши бестолковые? Для галочки ремнем помахали и надеетесь, что я от этого исправлюсь? Разумеется, такой наглости Учитель не стерпел и начал наказание сначала, выдав в итоге Голубой не двадцать, а сорок ремней. Он-то надеялся, что Голубая после такого будет работать лучше, чтобы хоть пару недель на уроки не нарываться, а она сегодня старалась еще меньше! Голубая понимает, что Учитель прав — она сама вчера усугубила, но признавать это отказывается. В конце концов, разве может Учитель вестись на провокации какой-то студентки? — Это не отменяет того, что мне больно, а боль отвлекает, — упрямо заявляет она. — Значит будем учить тебя не отвлекаться, — обещает Учитель. — Давай, всю репетицию с начала. Весь следующий час Учитель и Голубая мучают друг друга. Учитель заставляет Голубую отрабатывать каждое движение до тех пор, пока оно не будет идеальным. Голубая в свою очередь, будто нарочно, каждый новый заход исполняет еще хуже предыдущего, начиная исправляться только после десятка попыток. Учитель смотрит на часы и понимает, что урок подходит к концу, а результата нет, сокрушенно качает головой. Пока Голубая работала, он успел отметить, что синяков у нее не так уж и много. Всего пара чуть синеватых пятен, они точно не должны мешать — просто вредничает. — Хватит на сегодня с тебя, — наконец решает Учитель, понимая, что с него тоже хватит. Ну невыносимо же. Он ставит перед ней стул, командует: — Давай, вставай, как вчера. Голубая закатывает глаза, всем своим видом показывая, что ей плевать на наказание. По крайней мере, она пытается это показать. Только дрожащие руки выдают. Пока Голубая вспоминает, как заставить спину согнуться, а ладони — упереться в сидушку стула, Учитель достает из шлёвок ремень. Бьет он сегодня прицельно, стараясь не задеть вчерашние синяки. Голубая, конечно, заслужила наказание в полной мере, но она же тогда и завтра заявит, что ей слишком больно репетировать, и тогда ситуация станет тупиковой. Голубая преувеличенно сильно дергается, показывая Учителю, какой он тиран и деспот, но не кричит — не надо всей Академии знать, что она тут опять страдает. Да и Учителю слышать не надо, хватит с него картинки. Учитель окрашивает ягодицы в яркий красный и останавливается. Вот эта краснота до завтра пройдет, больше не надо. — Вставай, Голубая. Отдыхай, и будь так добра, завтра на репетиции работай как надо. Голубая украдкой вытирает глаза, выпрямляется и выдает: — Это уж как получится. Сами понимаете, вчера ремень не помог, так почему сегодня должен был? Голубая и сама не знает, зачем говорит это. Желание позлить Учителя, кажется, окончательно затмевает разум. И вчера было так же. Учитель понимает, что это провокация. Очередная глупая провокация. Но он весь урок терпит ее провокации, а толку нет, она лишь сильнее наглеет и хамеет. — Ты права, — говорит Учитель как можно спокойнее. — Ремень на тебя, видимо, совсем не действует. Встань в позу. Голубая ойкает. Злить Учителя — это одно, а вот нарываться при этом — совсем другое. Учитель ждет. Если Голубая сейчас переступит через гордость и хотя бы просто скажет «не надо» — он отпустит ее, даже извиняться не заставит. Но Голубая слишком гордая. Хочется Учителю ее истязать — пусть. Может, он запорет ее, и его посадят… — Как скажете, Учитель, — нарочито покладисто говорит она и снова сгибается над стулом, как можно крепче хватаясь за сидушку. Не хватало еще вскакивать. Учитель берет трость, пару раз взмахивает ею, давая Голубой еще время передумать. Слышит только тишину. Ну что ж, она сама виновата. Трость для Учителя давно уже часть руки, он орудует ей так же легко, как другие люди вилкой. Другие студенты, зная это, делают все, лишь бы ее избежать. Но Голубая — не все. Учитель встает сбоку, прикладывает трость к ее и без того красной попе, проверяя, что стоит на достаточном расстоянии, чтобы кончик трости уходил за бедра. Отводит трость назад, а потом резко опускает, заставляя Голубую визжать. Учитель покрывает ровными, ярко-бордовыми следами всю задницу Голубой, понимая, что она теперь не то, что танцевать — сидеть красиво не сможет. Вчерашние синяки, сегодняшние красные полосы и бордовые линии — все сливается в общую, весьма пугающую и явно болезненную картину. Учитель останавливается, прислушивается к реву Голубой. Дожидается, чтобы он немного затих, спрашивает: — Ну что, трость лучше помогает учиться? — Ненамного, — все так же дерзко заявляет Голубая и выдавливает нахальную улыбку. Учитель мотает головой. Она просто неисправима! Будет чудом, если он доживет до ее выпуска… — Ну, значит хоть на сколько-то помогло, — выкручивается он. — До понедельника у тебя выходные, на репетиции не приходи, а то опять работать не сможешь, а переломить об тебя трость я не хочу. Он еще раз осматривает месиво следов, не удерживается, добавляет: — Хорошего отдыха. Учитель выходит из зала, оставляя за собой последнее слово. Не хватало еще, чтобы Голубая продолжила его провоцировать. Голубая радуется, что Учитель ушел. Вот бы он вообще пропал из Академии, как было бы хорошо. По крайней мере, не так больно.