Пока никто не знает

***

— Ты в курсе, что отшиваешь меня уже третий раз за неделю? — Сынмин усмехнулся, смотря сквозь полупрозрачный тюль на улицу, где за оградой подпирал Чан задницей свой мотоцикл. — Поехали прокатимся? С меня ужин. Сынмин взвыл, оглядываясь на незаконченный чертёж, а потом и на открытую дверь в коридор. Дверь Чанбина в комнату была закрыта, отчего он скуксился. То ли ждал, что из коридора вдруг прилетит какое-нибудь срочное дело, то ли что вдруг Чанбин выйдет и остановит его. Но ни то, ни другое не происходило. Эх, если бы Чанбин только вышел… — Мне зарплату повысили, — хвастливо. — Ну давай же, поехали отпразднуем? — Вот почему ты Бини-хёна не зовёшь? Чего я снова? — Ты дурак или прикидываешься? — Сынмин даже увидел, как Чан наклонил голову в недовольстве. — Десять минут жду. И оденься поприличнее, пли-и-и-з. — Чан даже улыбнулся во все тридцать два, смотря на его окно и зная, что он стоит за тюлем, но улыбка эта больше была похожа на оскал. А потом скинул звонок, услышав вымученное «ну-ла-а-а-адно» от Сынмина. Чанбин продолжал молчать за закрытой дверью. Пришлось раз двадцать выглянуть в коридор за эти десять минут в надежде, что его остановят или придумают дельце, но всё тщетно. В конце концов, он опоздал на пару минут, потому что именно эти пару минут выбирал джинсы и оверсайз-рубашку. — За то время, что ты собирался, можно было найти в гардеробе и что-нибудь по… — Рот свой замолчи, а то я сейчас развернусь, и ты один поедешь, — натянуто улыбнувшись, почесал Чана по подбородку, как кота, Сынмин. — Да ладно тебе, дай побурчать. Ты прекрасно выглядишь. Июль стоял палящий. Август начался таким же. Ни единого облачка или дождя. Только сплошное палево и на градуснике под плюс сорок в тени. Так что поездка с ветерком на мотоцикле даже воодушевляла. — Я знал, что ты притащишь меня снова сюда. Ну и какой здесь ужин на такой жаре, хён? — оборачиваясь на Ханган, промычал недовольно Сынмин. — Вот такой! — Чан достал из отсека под сиденьем контейнер и неизменное покрывало, чтобы постелить на траве. А потом, разложив всё, ещё и метнулся за соком и водой к мороженщику, что стоял неподалёку. — Ты сам делал, да? — слегка недовольно покачал головой Сынмин, улыбаясь. Недовольно — потому что понимал его намерения и усилия и не мог принять их, потому что что-то мешало. — Настолько криво, что заметно? — смутился Чан, протягивая апельсиновый сок и усаживаясь рядом. — Нет, просто ты любишь много мяса, — усмехнулся Сынмин, всё же съедая шайбу кимбапа. Несмотря на постоянные жалобы Чана, что он не особый умелец готовить, получалось у него вкусно. Даже чересчур. — Тебе неловко, да? Сынмин едва не подавился от вопроса с полным ртом, но жевать перестал. Ну вот откуда он такой проницательный? — Есть немного, — отводя взгляд, признался Сынмин. — Из-за Чанбина? Или…? — Я не знаю, — честно ответил он. До сих пор не разобрался. Казалось, отстрани от себя Чанбина — и всё решится, но ничего не решилось. Всё только замерло в воздухе на неопределённое время. — Просто чувствую, что нахожусь в подвешенном состоянии. Из-за тебя, из-за него… Из-за самого себя. — Ты очень его любишь, — уверенно. Чан не имел в виду братскую любовь, но и не осуждал. Ни словами, ни интонациями, ни взглядом. Просто говорил это уверенно и как-то грустно. — С чего ты…? — Просто чувствую, что ты бы дал мне зелёный свет давным-давно, если бы не колебался. — Прости… Чан покачал головой и улыбнулся. Хотелось провалиться сквозь землю от того стыда, который обрушился ему на голову с последними словами Чана. Тот всё знал и чувствовал чутче, чем сам Сынмин, реагируя практически на все изменения в нём и в Чанбине, в то время как Сынмин боялся за завтраком теперь лишний раз посмотреть напротив, боялся привлечь ненужное внимание и заставить людей делать неверные выводы о них двоих. Они ничего не нарушили, чтобы прятаться. Пока. Они не сделали ничего плохого. Пока. Они просто… — Отвези меня домой, пожалуйста… — попросил Сынмин с заходом солнца. Чан понимал его и, несмотря на собственные чувства, поддерживал. Каждый раз был плечом и опорой, даже жилеткой, в которую можно поплакаться, но потом молча отпускал, лишь удерживая на непозволительные доли секунды в объятиях дольше, чем по-дружески, продолжая надеяться, что Сынмин когда-нибудь ответит взаимностью. А Сынмин, увидев резко гаснущий в его комнате свет, когда они подъезжали, пытался ускользнуть быстрее, но не выходило. — Когда-нибудь ты добредёшь до моей студии, — выпуская его из объятий, засмеялся Чан, напоминая, сколько раз Сынмин так и не дошёл до неё, даже когда их приглашали с Феликсом. Трусил остаться с Чаном в помещении тет-а-тет и каждый раз находил причины туда не приходить. Хотя Чан, казалось, звал из лучших побуждений — действительно хотел попробовать поработать с их голосами. — Когда-нибудь, — кивнул в подтверждение Сынмин, отдавая шлем. — Спокойной ночи, Чани-хён. — Спокойной ночи, Сынмин-а. Сынмин приехал домой довольно рано, поэтому не стал сразу же подниматься наверх, а посидел с мамой в гостиной перед телевизором, помог ей очистить редьку на маринование и порезать кубиками и даже посмотрел пару серий какого-то скучнейшего ромкома. — Поругались? — вдруг спросила мама, дорезая последнюю. — С Чанбини. Вы сейчас почти не общаетесь, хотя мне казалось, вы очень сдружились. — Просто отдыхаем друг от друга, — пожал плечами Сынмин, скидывая в небольшой тазик нарезанную редьку. Маме необязательно знать о трудностях их отношений и что в этом замешан ещё и отчим. Ни к чему, чтобы она волновалась. — Отдохнёте через полгодика — когда он поступать поедет, а сейчас наоборот — общайтесь, пока есть время. К тому же, у него сейчас огромная нагрузка по учёбе... Я волнуюсь, что он ничем, кроме зубрёжки, не занимается. Даже тхэквондо забросил. И ты туда же, между прочим, по его стопам идёшь, негодник! — недовольно покосилась на него мама, словно обиженно ткнув в плечо запястьем, чтобы не испачкать его рубашку в соке дайкона. — Сам мне говорил, какой из твоего хёна пример для подражания, а через полтора года уже за ним по пятам бейсбол бросаешь... Чанбини хоть дома спортом занимается, а ты? — А что я? Мне физкультуры хватает, — пожал плечами Сынмин, усмехнувшись на ворчание матери. — Физкультуры ему хватает... Ладно, брысь отсюда. Руки мой и, если не будешь ужинать сам, захвати для брата контейнер с кухни, а то я и заходить боюсь к нему — обложился учебниками и гантелями... Сынмин и сам бы хотел зайти, поэтому с удовольствием принял предлог и, захватив огромный контейнер с ужином, отправился наверх. Несмотря на часто открытую по вечерам дверь в комнату Чанбина, Сынмин давно начал ощущать, что не имеет права заходить. Словно тот разговор в начале весны разрушил окончательно всё, что они так долго строили. Их отношения казались Сынмину бракованным конструктором лего, который они с Чанбином собирали будто бы по двум совершенно разным схемам, ломая каждый чужое, чтобы построить своё. Точнее, общее, но по-своему. А по итогу получали руины и кучу потраченного впустую времени, отвлекаясь на фигурки из других наборов. Тот разговор привёл к полной стагнации. Оба смотрели первое время друг на друга побитым взглядом, желая обнять и уснуть в чужих объятиях, прокатиться с утра на велике до школы или разделить вафлю с мороженым на двоих, выйдя из дома в выходной. По крайней мере, Сынмин желал этого. Но учёба съедала Чанбина заживо. Всё что он мог делать, кроме неё, — тягать огроменные гантели, чтобы не уснуть, и есть. И иногда спать. Очень иногда. — Отвлечёшься? — Сынмин поскрёб короткими ногтями свободной руки по рельефной открытой двери, привлекая к себе внимание. Чанбин повернул голову и вытащил из уха наушник. Видимо, записывал аудиолекцию до этого. — Я поесть принёс. Сынмин приподнял слегка контейнер, показывая, и, зайдя в комнату, всё же прикрыл за собой дверь по привычке. Когда они оставались вдвоём, дверь всегда должна была быть закрыта. Он подошёл к столу, пока Чанбин закрывал тетради и сдвигал их в сторону, и поставил еду на стол, присаживаясь на подлокотник дивана, чтобы сидеть поближе к Чанбину. Тот с любопытством вскрыл контейнер и, найдя внутри палочки и ложку, принялся с аппетитом есть. — Выглядишь здорово, с Чаном встречался? — набив рот рисом и жаренным мясом, спросил он. — А ты следил, да? Из моей комнаты. Я видел, когда мы подъезжали... Это ведь был ты? — решил отбить неловкие выпады Чанбина Сынмин, но гасить его совсем в планах не было. — Хён… — М? — спросил Чанбин с полным ртом, уплетая ужин так, как будто ничего не ел с утра, хотя и такое очень вероятно. Сынмин боялся спрашивать об этом, поэтому оттягивал момент как мог. — У тебя ведь день рождения уже в эту пятницу. Может быть, есть что-то, что ты бы хотел в подарок? — Тебя. — Чанбин засмеялся с полным ртом, заставляя Сынмина закашляться от неожиданности и покраснеть. Какого чёрта он так шутит? Но Чанбин, словно читая его мысли, продолжил: — Я не шучу. Мне всё равно на подарок, просто проведи этот день со мной, только я и ты, ладно? — А Чани-хён? — Мы с ним договорились пересечься на выходных. Почему тебя это вообще волнует? Ты за него начал переживать больше, чем за меня. Чанбин прищурился с подозрением и, доев, отставил контейнер на стол. — А ты всё так же ревнуешь, — надавил на больную мозоль Сынмин. Повисла неловкая пауза. Сынмин сложил руки в замок и отвёл взгляд, разглядывая ряд гантелей у стены, что образовался за последний семестр у Чанбина в отсутствие тхэквондо. Они оба сильно изменились. И сильно отдалились друг от друга, стоило лишь учёбе и подозрениям отца встать между ними. Это огорчало. Сынмин хотел быть рядом. Обнимать, спать в одной постели, знать, что у Чанбина внутри всё в ладах — и в голове, и в сердце. Сейчас же Чанбин даже не был похож на себя полгода назад физически — он набрал массу и выглядел сильно внушительнее, чем раньше, даже несмотря на рост. Сынмин же вытягивался вверх и уже потихоньку обгонял Чанбина на добрых пару-тройку сантиметров. — Я скучаю по тебе, — тихо признался Чанбин, заставляя глаза Сынмина заслезиться. — Я тоже, — опуская взгляд на свои руки, прошептал Сынмин. Сил не было даже посмотреть Чанбину в глаза. Это ведь он виноват, что они перестали проводить друг с другом столько же времени, сколько и раньше. Это его загоны выстроили стену между ними, словно они уже нарушили мораль тысячу раз. — Хён…? — М? — Может ли быть в любви что-то достойное осуждения?.. — Сынмин всё же поднял на него взгляд, чтобы увидеть в глазах Чанбина секундное замешательство, а потом уверенное покачивание головой. — Нет, Сынмини. В любви нет ничего постыдного. Сынмин выдохнул. Чанбин не ставил условий. Ни от своего лица, ни от лица общества — он обобщил всё, взяв под общий знаменатель: любовь не постыдна. Этого было достаточно. И это было самым важным откровением для Сынмина в свете его последних рефлексий за чертежами и разговоров с Чаном и Хёнджином. — Мы ведь не сделали ничего неправильного, да, хён? — тихо спросил он, подняв на Чанбина снова взгляд, и увидел, как его выражение лица смягчилось улыбкой. Чанбин подался вперёд на стуле и взял одну его руку в свои, качая головой. — Не плачь только, ладно? — Чанбин тронул костяшками пальцев его скулу и немного нервно улыбнулся уголком рта. — Я знаю, что тебе нелегко. Мне тоже. Но мы ведь оба справимся? — он ждал, пока Сынмин кивнёт, чтобы продолжить: — Пойдём готовиться ко сну. Я останусь у тебя сегодня. Сынмин кивнул и позволил вытурить себя в ванную мыться первым. Из рук падало всё. Шампунь, гель для душа, щётка… Чанбин, чистивший за шторкой зубы, даже обратил внимание, посмеявшись с его неуклюжести. Потом они поменялись. Сынмин переоделся в пижаму, заодно отнёс из спальни Чанбина посуду на кухню и вернулся в ванную тихо, чтобы воспользоваться кремом. Тихий вздох за шторой, который не скрылся за шумом воды, заставил Сынмина застыть на месте и прислушаться. Показалось? Лицо в мгновение вспыхнуло огнём. Он вспомнил, как сам занимался самоудовлетворением в метре от Чанбина, а сейчас, кажется, Чанбин понятия не имел, что Сынмин вернулся. Пришлось так же максимально бесшумно сваливать из ванной. Только при выходе обнаружилась проблема: у Сынмина у самого встал. Сынмин зажмурился и надавил на ручку двери, закусив губу и молясь на то, чтобы Чанбин его не услышал. — Сынмин-а… — раздалось на выдохе за спиной, и сердце ушло в пятки. А потом Сынмин понял, что его не звали. Чанбин по-прежнему думал, что он один. Чёрт. Когда Чанбин бесшумно проскользнул в его комнату, время перевалило за полночь, и Сынмин вздрогнул, чувствуя спиной тепло, прижимающееся ближе. Согнул ноги в коленях и крепко зажмурился. Тело всё ещё требовало разрядки, в то время как Чанбин, видимо, уже сбросил напряжение, предполагая, что они будут спать в тесноте. — Сынмин-а, — лёгким шёпотом на ухо, и пальцы в волосах на затылке, иногда задевающие хрящ уха. — Сынмин-а... Сынмин постарался притвориться спящим, но его сбитое дыхание точно сдало его с потрохами уже трижды. Ладонь, устроившуюся на его животе, он накрыл своей и, переплетя пальцы, сжал до боли, поджимая ещё и пальцы на ногах. Возбуждение сводило с ума вместе с близостью Чанбина. И это впервые было так невыносимо. Понадобилась целая пара минут, пока он справился с дыханием и всё же развернулся к Чанбину. Тот смотрел на него в свете одинокого фонаря с улицы, пробивающемся сквозь занавески, чернющими глазами и даже не моргал. — Чанбин-хён, пожалуйста... — взмолился Сынмин, всхлипывая и кусая нервно губы. — Пожалуйста, хён, помоги мне... — Что мне сделать? — тихим шёпотом. Чанбин смотрел на него с какой-то надеждой в глазах, продолжая держать за руку. Сынмин закусил губу до боли и снова сжал пальцы, напряжённо дыша через нос. Губы дрожали. Что будет, если он попросит Чанбина об этом? Что если Сынмин совсем неправильно понял то, что слышал? Что если это и вовсе галлюцинации и ему послышалось? Тогда Сынмин за одну секунду перечеркнёт всё, что они с таким трудом выстраивали долгие месяцы. — Ты меня пугаешь, Сынмин-а. — Освободив свои руку из его хватки, Чанбин убрал с его лба чёлку, тронув покрытый испариной висок подушечками пальцев. — Хён, я больше никогда ничего не попрошу у тебя правда... Сынмин задрожал всем телом, когда ладонь скользнула на шею, накрыв сонную артерию, мощную пульсацию которой чувствовал даже он сам. Прикосновения Чанбина к открытым участкам кожи заставляли сжимать челюсть до боли, чтобы не застонать, но его напряжённое дыхание всё ещё было первым признаком его сильнейшего возбуждения, игнорировать которое Чанбин точно не мог. — Что ты хочешь, Сынмини? — вкрадчиво. — Я хочу... — чувствуя, как не хватает кислорода и губы пересыхают, выдохнул Сынмин не в силах договорить. Ладонь скользнула ниже — в вырез пижамной рубашки, и Сынмина начало потряхивать ещё сильнее от возбуждения. Он чувствовал это впервые в жизни, и запретность этих чувств не только пускала по телу электрический ток — она пугала его до смерти. Он стоял на самом краю, абсолютно не готовый закрыть глаза и упасть в бездну, но в тот же самый момент было уже невыносимо каждый раз отступать и делать вид, что между ними ничего нет. Чанбин дал ему зелёный свет своими словами. Оставалось лишь только проверить, говорили ли они об одном и том же. О том, что Сынмин сам себе с высокой долей вероятности не даст свободы действий, думать сейчас не хотелось. В целом, сейчас не хотелось думать ни о чём — хотелось только чувствовать. — Хён... — скуля на выдохе. Кажется, всё его нутро сконцентрировалось внизу живота. — Тшш, тише, — приложил палец к его губам Чанбин, и единственное, что мог сделать Сынмин сейчас, не говоря прямо, но делая явный намёк, — это приоткрыть губы. — Господи... Шёпот словно пробрался под пижаму, растекаясь там густым жаром. — Хён, ты меня возненавидишь... — Сынмин вцепился в ладонь Чанбина, всё ещё покоившуюся в вырезе рубашки и сдвинул ниже, продолжая при этом смотреть прямо в чернеющие во тьме глаза, в которых отражался лунный свет из окна. — Не возненавижу, — решительно произнёс Чанбин, снова выпутывая руку из его ладони, теперь уже чтобы обнять за пояс, проникнуть под рубашку ладонью и положить её на самый край резинки белья над резинкой штанов. Сынмин подался вперёд под прикосновением, отчего она скользнула с бока ниже, заставляя поёжиться и выдохнуть. Только сейчас Сынмин понял, как близко он оказался к Чанбину. Чанбин же тоже медлил, и Сынмин метался в непонимании, дошло до него или нет. — Хён, сделай что-нибудь, умоляю тебя... — зажмурился Сынмин, и кончики пальцев в этот момент ощутимо отогнули резинку белья и легли под неё, заставив его шумно и неровно выдохнуть. — Сынмин-а, посмотри на меня, пожалуйста, — попросил Чанбин едва слышно, и, когда он распахнул веки, пальцы легко обвели его пояс, замерев ниже пупка и всё ещё оставаясь под резинкой. Сынмин вздрогнул, напрягшись, и это не могло не остаться незамеченным — живот дёрнулся довольно ощутимо. — Мне прекратить? — спросил он без тени улыбки, и Сынмин был рад, что цвет его лица не видно в темноте. — Нет, хён, пожалуйста, не останавливайся... Всё катилось к чертям. И Сынмин понимал это лучше, чем кто-либо. Разве что Чанбин мог понимать то же самое с той же чёткостью. Пока они переступали черту братских отношений в постели Сынмина вдвоём, старый мир разлетался на осколки. И как бы Сынмин ни сравнивал, сути дела это не меняло — ситуация была совершенно иной, нежели у Хёнджина, Чана или ещё у кого-либо. Когда пальцы поддели резинку полностью, чтобы сдвинуть вниз, показалось, что воздуха не хватит совсем. Чанбин не спешил. Продвинул пальцы ещё немного и, тронув подушечками головку напряжённого члена, замер в ожидании. Сынмин сжал рукав его пижамной рубашки до боли в пальцах, боясь пошевелиться, и шумно втянул ноздрями воздух. — Хён... Не мучай... Пожалуйста... Он вспомнил, как пытался делать это сам. И, наверное, даже получал удовольствие и разрядку, но сейчас оно не шло ни в какое сравнение с тем, как Чанбин касался его самого интимного места тёплыми пальцами. Аккуратно, не спеша и проверяя каждую реакцию Сынмина на свои действия. Проникая под бельё сантиметр за сантиметром, трогая тыльной стороной ладони чувствительную кожу лобка, пока пальцы не коснулись самого основания. И только когда Чанбин плотно обхватил под головкой кольцом из пальцев, Сынмин, кажется, сгорел дотла, превратившись в пепел окончательно. — Может, ты повернёшься ко мне спиной? Так нам обоим будет удобнее... — тихо спросил Чанбин, и Сынмин, ни секунды не раздумывая, помотал головой, снова стыдливо прикусывая нижнюю губу. Щёки пылали пожаром. — Я хочу... тебя видеть, — выдохнул Сынмин, и это показалось ему самым большим откровением и самой большой смелостью в то мгновение. — Хорошо, — неуверенно кивнул Чанбин и провёл кольцом из пальцев вниз, а потом вверх. Сынмин задрожал. Зажмурился и нервно выдохнул. Возбуждение затапливало с головой, и казалось, выдержки не хватит даже на пару минут. — Больно? — Нет, хён, я просто... Я уже почти... Чанбин оглянулся вокруг, но, видимо, не нашёл, что искал. — Носок сними, — тихо скомандовал он, но до Сынмина дошло не сразу, зачем. Когда дошло, он снял уже оба и положил между ними. Ещё и носки поутру стирать придётся — не маме же подобные непотребства видеть. Чанбин слегка надавил на головку и размазал по ней выступившую смазку, снова проводя вверх и вниз, задерживаясь внизу у мошонки и массируя её и за ней пальцами. Сынмин невольно начал подаваться вперёд, чувствуя приближение оргазма, и, когда Чанбин в очередной раз провёл кольцом из пальцев по чувствительному ободку головки, превратился словно в натянутую тетиву охотничьего лука, выгибаясь от удовольствия и позволяя Чанбину завершить начатое. Придя в себя, обнаружил, что кусает ребро собственной ладони, видимо, чтобы не спалить всю контору уже спящим родителям. Чанбин в этот момент запихнул запачканный носок в чистый и скинул под кровать. — А теперь точно спать, — скомандовал он бодро, раскрывая собственные объятия, в которых Сынмин устроился уже спиной к его груди, как они спали в последнее время, и накрыл их обоих одеялом. К тому же, было слишком неловко после произошедшего смотреть ему в глаза. Но не спросить Сынмин не мог. — А ты? — дрогнувшим даже в шёпоте голосом. — Обойдусь, спи, — заелозил на подушке Чанбин, давая понять, что он намерен спать тоже и разговор неуместен. Сынмин нашел его руку у себя на солнечном сплетении и переплёл с ним пальцы. — Спокойной ночи, хён, — с кучей сомнений произнёс Сынмин, понимая, что ещё очень долго не уснёт. Не сегодня. — Спокойной ночи, Сынмини.