Пока никто не знает

Смех. Отчаянный, пьянящий, искренний. Они смеялись весь вечер. На экскурсии, на прогулке по морю, когда Сынмин набрался смелости взять Чанбина за руку при родителях, за внезапной семейной игрой в шахматы и за ужином с бутылкой шампанского. Чанбин заслужил этот вечер, что родители устроили ему вместо выпускного, который он вынужден пропустить из-за волонтёрской программы. Они поднимались пешком все вместе на пятый, пытаясь оттянуть расставание. Пятки горели от пройденных километров и новых кроссовок, но Сынмин не жаловался и прошёл бы ещё парочку километров вот так, когда все в сборе. Их семья казалась разобщённой, каждый делал, что хотел, порой они могли не видеть кого-то из семьи неделями или даже месяцами. То мама улетала в командировки, то отчим работал с утра до ночи, то Сынмин с Чанбином пропадали где угодно, но только не дома. Но Сынмин действительно ценил те редкие моменты, когда они могли собраться вчетвером и устроить пир на весь мир, хаос и кипиш, сделать что-то безумное, сорваться на полдня в другой город, сидя на чемоданах к отъезду... — Мне будет этого не хватать, — первым признался, как ни странно, отчим, в порыве чувств прижав к себе и Сынмина, и Чанбина, но поцеловав в макушку только последнего, которому такое проявление чувств не очень понравилось, хоть он и не противился. Сынмина слегка повело после небольшого количества шампанского и внезапного резкого движения, но Чанбин осторожно схватил его за запястье, чтобы помочь удержать равновесие, тут же попав в объятия мамы. — Чанбини... — Возникшая всего на секунду тишина заставила даже отчима быстро ретироваться в номер. Сынмин тоже отвернулся, чтобы не мешать, хотя Чанбин продолжал держать его за руку. Более того — вцепился ещё сильнее, чувствуя нервозность. — Я знаю, я не твоя мама и никогда ею не буду. Я просто хочу сказать, что я эти два года старалась заботиться о тебе так же, как о собственном сыне. И я знаю, что, уехав завтра, ты будешь редко навещать отца, а мы с тобой будем видеться ещё реже. Но я всегда рада тебе. И если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, помни, что я тоже часть твоей семьи. И я на твоей стороне. Сынмин едва не прослезился. Он понимал, что она говорит от чистого сердца, к тому же они с мамой были довольно близки, и, кажется, Чанбин со своей мамой, когда-то тоже. И поэтому ему особенно тяжело было принять чужую женщину в доме, да ещё и с другим сыном, словно заменой собственной сестре. А сейчас... Сынмин понял, что сегодня последний вечер, когда всё привычно. Когда они все вместе. Когда у каждого ещё приоритет — общая семья. И завтра, а тем более через год от этого не останется, скорее всего, ничего. У родителей будет своя жизнь. У Чанбина — своя. И у Сынмина — своя. — Пойдём? — спросил Чанбин, меняя обхват запястья на кисть, и Сынмин понял, что упустил, чем кончился разговор, за раздумьями. Мама пожелала им спокойной ночи и отпустила. — Всё хорошо? Сынмин переплёл с ним пальцы и дежурно кивнул. Как будто могло быть по-другому. Как будто он мог сказать что-то вроде «давай останемся здесь навсегда, здесь не нужно ни от кого прятаться, защищаться, не нужно никого бояться». Он бы хотел так. Идя по пустому коридору к лифту, не испытывать страх. Не бояться осуждения. Не быть постоянно в готовности «бей или беги». Не быть готовым защищать и защищаться. Не быть готовым... ко всему. К неизвестности в первую очередь. Он устал. И этот вечер — единственная награда за все чёртовы страдания. За прошедшие два года. В неведении, борьбе, ссорах и драках, в заботе, любви и всепрощении. Сынмин оглядывался назад и понимал, что ничего из этого больше не будет. Ни совместных завтраков втроём с мамой, ни сэндвичей в двух контейнерах, ни поездок в школу на багажнике велика, ни порванной или грязной школьной формы, что они вдвоём пытались ремонтировать и отстирывать без ведома мамы, чтобы не влетело и не прилетело вопросами. Что не будет больше бессонных ночей за фильмами или совместными подготовками к экзаменам, купонов на день рождения или гирлянды, что всегда горит ночью. А ещё... они не будут больше спать на узком неудобном диване, рассчитанном максимум на одного, помогать друг другу мыть голову, заматывать мозоли на пальцах пластырями и дезинфицировать раны. Засыпать и просыпаться в обнимку. Держать друг друга за руку. Ничего этого больше у них не будет уже завтра. — Если ты и сейчас скажешь, что с тобой всё в порядке, я тебе не поверю, — заявил Чанбин, пропустив его в номер первым. Сам зашёл следом и закрыл дверь, после чего сработало звуковое оповещение. Теперь они точно одни. Сынмин проморгался в ставшем через мгновение снова тёмном коридоре и посмотрел на Чанбина, что стоял в паре шагов от него. Он даже не успел позвать, хотя хотел, но Чанбин подошёл сам, и на его движения среагировал датчик света, включивший лампочку вновь. — Ты ведь тоже это чувствуешь, да? — надломившимся голосом спросил Сынмин, когда Чанбин коснулся ладонями его шеи, обнимая. Кивок в ответ без объяснений, и щеку опалило влагой. — Хён, мне так жаль... — Ну всё, всё... — Чанбин притянул его к себе, обнимая полностью, и погладил по спине успокаивая. — Я знаю, что ты чувствуешь. И я знаю... — Хён, я, — перебил его Сынмин, отстранившись. Заодно стёр рукавом рубашки непрошенную слезу. — Я знаю, ты надеялся, что я использую все купоны до твоего отъезда, а я оттягивал и оттягивал, боясь, что мы совершаем огромную ошибку. Я и сейчас думаю так же, но… с одной лишь разницей, которая существенно меняет всё. — Что сегодня последний день? — догадался Чанбин. — И после завтрашнего дня у нас может не быть ничего. Поэтому… — Сынмин коснулся дрожащими пальцами его рубашки и повёл вверх по гладкой ткани вдоль мелких пуговиц, когда свет снова выключился, не определив движений. — Поэтому даже если это самая большая ошибка в моей жизни, я хочу совершить её с тобой. Я хочу, чтобы это был именно ты. В темноте не было видно даже взгляда, против тусклого света из окна в комнате — лишь силуэт, но Сынмину это было и не нужно. Только ощущать, чувствовать под пальцами мерно вздымающуюся грудь и чужое быстрое сердцебиение. Поцелуй случился не сразу. Сынмин успел почувствовать не только свою нервозность, но и Чанбина, в его неровном дыхании и нерешительности в каждом мелком движении. Зато этот поцелуй был настолько желанным, что подкосились ноги. Чанбин успел подхватить его под бёдра и сразу же понёс в комнату, подальше от коридорного датчика света, успев лишь скинуть туфли по пути. Но Сынмин успел заметить в его взгляде, несмотря на потерянность, то же желание. Быть рядом, быть с ним столько, сколько возможно. Перед смертью не надышишься, да? — Я хочу тебя, — тихим шёпотом по коже вместе с поцелуями. — Без всяких купонов, слышишь? Хён… Чанбин аккуратно опустил его на постель и скинул его кроссовки на пол, прежде чем лечь на него, но Сынмина в этот раз не устраивало такое положение дел. Так они уже пробовали. Сейчас он хотел иначе. — Можно я? — всё же спросил Сынмин тихо, приподнявшись на локтях. Чанбин сначала не понял, но потом кивнул и сел, поднимая и его самого. — Просто я хочу сам… — Не оправдывайся, — прошептал Чанбин, целуя его снова и позволяя расстёгивать на нём рубашку. Сам же потянулся к завязкам на его рубашке и, расправившись с ними, потянул ткань с плеч. У Сынмина же дрожали руки. Даже пришлось прервать поцелуй, чтобы видеть перед собой мелкие, едва уловимые перламутровые пуговицы. Чанбин наблюдал, касаясь ладонью его лица, не подгонял и не говорил вообще ничего. И хотя Сынмин уже видел его без одежды, сейчас, в полутьме, его кожа сильно контрастировала с белоснежной рубашкой, не говоря уже о мелкой вышивке, блестевшей в фонарном свете, кажется, ещё белее. Сынмин неровно выдохнул и, попытавшись успокоиться, протянул ладонь к его груди. Всё это снова было в новинку, но взгляд Чанбина, словно затуманенный, но продолжавший наблюдать, пленял, и Сынмин не собирался останавливаться, чтобы увидеть больше, узнать, изучить… В один момент он понял, что этой ночи не хватит ни на что. Но он должен постараться. — Поцелуй меня, пожалуйста, — попросил Сынмин и тут же получил желаемое, продолжая водить руками по торсу Чанбина под рубашкой, которую тот тут же поспешил снять, с его помощью справившись с манжетами. Чанбин реагировал на все его касания так же, если даже не сильнее, в силу того что Сынмин сам проявил инициативу. И поэтому, когда Сынмин подушечками пальцев задел вершинки его сосков, с губ слетел первый почти неслышный полустон, после чего Чанбин свалил их обоих на постель, но уже Сынмин оказался сверху в кольце сильных рук. И вторая рубашка свалилась на пол только сейчас. Они целовались с упоением, продолжая ласкать ладонями друг друга и раздеваться неспешно. Чанбин реагировал на все его прикосновения так же остро, как когда Сынмина впервые раздевал сам. Мелкая дрожь по телу, мурашки внизу живота, когда Сынмин расстёгивал ремень, пуговицу и ширинку на брюках, когда впервые сам коснулся его плоти через ткань белья, когда оставил его нагим и сам остался таким же. Он испытывал восторг и наслаждение от того, как Чанбин дрожал в его руках, как остро реагировал на каждое его прикосновение, поцелуй, шёпот. Потом сгорал, снова отбирал инициативу и ласкал, ласкал, ласкал… До беспамятства. Сынмин широко развёл ноги, когда Чанбин проник в него сначала одним пальцем, отвлекая поцелуями по животу и рёбрам. Всё было не так. Мозг посылал сигнал по телу, что в этот раз всё иначе, и расслабиться абсолютно не получалось. В этот раз он знал, что пальцами не ограничится, несмотря на то что Чанбин был нежен и аккуратен и использовал достаточно много смазки, чтобы устранить дискомфорт. Всё равно мозг продолжал работать и накручивать. — Если я скажу тебе расслабиться, ты ведь зажмёшься ещё больше, да? — со смешком спросил Чанбин, чувствуя его скованность по всему телу. Они продолжали не пересекать порог шёпота интуитивно, словно их могли подслушивать. Сынмин не ответил — просто опустил ближнюю ногу к нему на кровать, разогнув колено, но не до конца, чтобы не придавить руку лежавшему сбоку Чанбину. — Ну ладно, будем тебя расслаблять другими способами… И тут же к одному пальцу прибавился второй, а его губы сомкнулись на головке, заставив Сынмина выгнуться в пояснице, вцепиться в его плечо пальцами и наконец издать тихий стон. Так было действительно лучше. Но когда к двум пальцам прибавился третий, Сынмин почувствовал приближение оргазма и начал буквально вырываться из его рук и уходить от контакта, понимая, что сейчас всё закончится. Только вот Чанбин держал его крепко, не давая уйти от ласки, и продолжал внутри двигать пальцами быстрее, а языком и губами хаотично водить по чувствительной головке, пока Сынмин не излился в его руках, напрягшись до предела и застонав уже в голос. — Я не хотел так… Мы же… — Тшш. — Чанбин осторожно вытащил из него пальцы и, поднявшись и заглянув в глаза, коснулся его губ своими. — Мы никуда не торопимся, малыш, не переживай. Это только начало. Сынмин был с ним не особо согласен, потому что оргазм сразу отобрал по меньшей мере половину сил, но позволил Чанбину перетащить его на себя, зацеловать до смерти и дать прийти в себя. — Сядешь у изголовья? — закусив губу, спросил Сынмин, продолжая играться с соском и растирать его ладонью. — Только с зубами аккуратней, а то ты любишь кусаться, — предупредил его Чанбин, переместившись вместе с ним, и провёл большим пальцем по нижней губе, прежде чем коротко ещё раз поцеловать и отпустить, наблюдая. От такого взгляда вдоль позвоночника побежали мурашки. Желание, страсть и полная самоотдача. Чанбин доверял ему себя без остатка, несмотря на полное отсутствие опыта. Его взгляд говорил сам за себя. Сынмин справится, потому что хочет этого не меньше. — Я постараюсь, — с хитрецой в глазах пообещал Сынмин, сместившись ниже, и подцепил зубами тонкую складку кожи на животе, с выдохом наблюдая, как дёргается в возбуждении живот Чанбина. Провёл ладонью вниз по торсу, слушая неровный выдох снизу, и взял напряжённый ствол в ладонь. И прежде, чем просто пока поцеловать чувствительную кожу, ощутил дрожь ладони, что запуталась в его волосах. Страх отошёл на второй план сразу же, стоило лишь прикоснуться впервые губами. Провести между ними расслабленным кончиком языка, почувствовать солоноватый вкус кожи. Выдохнуть и прикрыть глаза. Почти как поцелуй. Почти. Обхватить губами, лизнуть и выпустить изо рта, взять глубже и снова вернуться к едвакасаниям. Сынмин наблюдал за сходящим с ума Чанбином от его ласк, смотрел искоса снизу вверх, иногда прерывался и поднимался, чтобы почувствовать его желание на своих губах несдержанными укусами, вздохами, полустонами. Ещё до этого дня Сынмин думал, что это удовольствие для одного, но теперь всё казалось иначе. Чанбин был полностью его в эти мгновения, он зависел от него и сгорал прямо у него на руках. Дрожь по телу, несдержанность во всех движениях, мутный взгляд и напряжение — всему этому виной был только Сынмин. И он теперь мог точно сказать, что Чанбин хочет его до безумия. — Малыш… — всё ещё дыша слишком тяжело после бурного оргазма, улыбнулся Чанбин, притягивая его теперь к себе и крепко обнимая, вжимая в себя, словно с желанием слиться воедино. — Сынмин-а… Ты самый чудесный. Чанбин продолжил целовать, деля с ним собственный вкус, и перекатился с подушек на матрас, подгребая уже снова возбудившегося Сынмина под себя. Губы горели от непрекращающихся поцелуев, но теперь они стали спокойнее и медленнее. — Так вот для чего был первый раунд? — догадался Сынмин. — Не только чтобы сбросить напряжение, — переведя дыхание, ответил Чанбин и разорвал зубами ещё одну фольгированную упаковку, вытащив презерватив, заодно потянулся за смазкой. В этот раз три пальца уже вошли с лёгкостью и зажиматься не хотелось, хотя Чанбин по привычке продолжал отвлекать его ощущения, рассредоточивая их, чтобы Сынмин не концентрировался только на его пальцах. Всё тело постепенно начинало снова гореть. И в отличие от первого раза, возбуждение нарастало медленно и повышало градус так сильно, что Сынмин потерялся в ощущениях и пропустил момент, когда Чанбин лег на него полностью, разводя ноги в стороны и снова потянулся за лежащими на постели презервативами. — Не надо… — помотал устало головой Сынмин и накрыл его руку своей, отстраняя. — Не хочу. Хочу тебя полностью. Можно?.. — Не боишься? — А мне надо тебя бояться? — поддел Сынмин едва слышно. Губы дрожали от нарастающего возбуждения и отчаянно хотелось согреться. Чанбин помотал головой и выдавил на ладонь смазку, тут же отбрасывая бутылёк в сторону к неиспользованным презервативам. Сынмин немного напрягся и согнул ноги в коленях. — Возможно, будет немного больно поначалу. Если будет совсем больно, не терпи, договорились? Но сейчас расслабься — так меньше шансов на болевые ощущения. Сынмин кивнул и с волнением ждал своей участи. Закрыл лицо ладонями и вздохнул. В конце концов, не каждый день лишаешься девственности. Да ещё и с братом. — Эй, ты чего, Сынмин-а. — Чанбин лёг на него обратно, но ничего не произошло, кроме того, что Сынмину пришлось снова выглянуть из-за ладоней. — Я с тобой, слышишь? Доверься мне… — шептал Чанбин, а у самого голос дрожал, что стало понятно — Сынмин тут не один боится. А потом в секунду небольшой толчок, и тело прошила резкая, но точечная боль, которая тут же отрезвила, выбивая воздух из лёгких, и стихла, когда Чанбин замер. — Ну вот, — шумно дыша, улыбнулся он, касаясь его волос и пытаясь заправить их за ухо. — Самое страшное позади. Не больно? — Только чуть-чуть, — признался Сынмин. — Но это ведь только головка? — Дальше полегче… Куда легче, Сынмин не знал, зато вот пока Чанбин потихоньку погружался в него, временами хотелось сползти с кровати с другой стороны. Чанбин делал всё, что могло его отвлечь, особенно когда Сынмин не сдерживался на не особо аккуратных толчках. Чанбин целовал, ласкал соски, касался его члена. Сынмин кусался, царапался и вырывался. Это не была нестерпимая боль — вкупе с возбуждением она сносила крышу так, что с садистским удовольствием хотелось то продолжить, то огреть Чанбина, чтобы перестал наконец двигаться. — Всё, тихо, всё, Сынмин-а, всё хорошо, я здесь, — безостановочно шептал Чанбин, гладя его по волосам. Сынмин не сразу среагировал и ослабил пальцы, которыми полосовал ему спину. — То, что ты здесь, я прекрасно чувствую, знаешь… Чанбин ничего не ответил на его язвительность, зато действенно заткнул поцелуем так, что Сынмину больше не хотелось препираться. Особенно когда Чанбин из него вышел и, добавив ещё смазки, вошёл снова, но уже не так медленно. Сынмин чувствовал каждое микродвижение, трение члена о стенки внутри и сам не заметил, как подался навстречу в желании получить ещё и ещё. Когда боль растворилась в наслаждении и захотелось стать единым целым. И тогда уже Чанбин перетянул его на себя, усаживая сверху и давая самому контролировать процесс. Сидя и целоваться было куда удобнее, медленно приподнимаясь и снова опускаясь. Сынмин не хотел, чтобы это заканчивалось. Хотелось, чтобы вот так ещё и ещё. Час, день, два, вечность… Куда ты — туда и я. За тобой следом, по пятам, тихо, не отставая ни на шаг. Раствориться в нём и сбежать от реальности, от проблем и непринятых решений. Так нельзя, так ничего не выйдет. Слёзы сами хлынули из глаз, пока Сынмин отчаянно отдавал себя в очередном поцелуе, обнимая до боли. Завтра всё исчезнет. И это была не метафора. Сынмин знал, что всё кончится, потому что сам собирался поставить точку. «Пока никто ничего не знает, я могу быть сильным. Для себя, для тебя, для Сынмина — для всех». Пока никто ничего не знает, Сынмин будет сильным для Чанбина. Но никто не будет знать только в одном случае — если ничего этого не будет. Чанбин не успокаивал. Видимо, понимал, что с ним происходит. И вряд ли сам думал абсолютно о другом. Никаких разговоров о расставании, никаких обещаний — они тонули вместе друг в друге и в отчаянии, плескавшемся в них обоих. Затопившем их обоих с головой. — Начало пятого, — дотянулся до смартфона на тумбе Чанбин и вернулся к Сынмину обратно, прижимая к себе. Подушки валялись где попало — в ногах и на полу — и наводить порядок не осталось никаких сил. Сынмин пнул пару презервативов, валявшихся там же, у подушки, на пол, и прикрыл тяжелеющие веки. — У родителей будут вопросы, если мы не поспим хотя бы пару часов. — Спасибо, — единственное, что осилил прошептать Сынмин, обнимая Чанбина и утыкаясь ему в грудь, — что был рядом. А вместо этого хотелось сказать слишком многое.