Пока никто не знает

***

Вся голова была забита только предстоящей поездкой. Он даже с Чаном едва не поругался, отстаивая то, что съездить всё-таки нужно. И не скажешь ведь, что Чанбин обещал не попадаться ему на глаза, потому что Сынмин тот разговор от него утаил, не желая провоцировать. К тому же, объяснить, что он сам делал у Субин, было бы довольно проблематично. — Ты точно уверен? — уже в двадцатый раз спросил перед самым домом Чан, когда Сынмин протянул ему шлем. Они давно тут не были, да ещё и средь бела дня. Навевало определённую ностальгию. — Я скучаю по маме, хён. Ты же тоже скучаешь по родителям… — Ты прав, родители — это святое. — Езжай, пока не умер от духоты, — усмехнулся Сынмин, поправив лямку рюкзака, после чего мимолётно тронул ладонь Чана. — Не будем прощаться, ладно? — с намёком кивнул он в сторону дома и улыбнулся. Чан не возражал и надолго не растягивал расставание. В конце концов, уже завтра днём они снова увидятся. А пока у них есть почти сутки, чтобы успеть соскучиться друг по другу. Сынмин стоял перед калиткой ещё некоторое время после того, как уехал Чан, и всё никак не мог решиться зайти. Он слышал, как отчим и мама о чём-то спорят, хоть и не разбирал слова, но всё ещё не решался зайти. А когда зашёл, то тут же встретился взглядом с матерью, через открытое на кухне окно. Внутри словно что-то оборвалось. Она сдала так сильно, словно прошло не два года, а все десять. Бросила то, что делала и скрылась, побежав встречать. И когда она упала в его объятия, Сынмин вдруг остро почувствовал, каким дураком он был всё это время, вдыхая аромат её длинных волос, тронутых сединой, и крепко обнимая. — Я знала, я верила, — шептала она, разглядывая его лицо и трогая, словно Сынмин мог ей привидеться. — Прости, что так долго не приезжал домой, — прошептал он, чувствуя, что действительно рад видеть её и её улыбку. — Пойдём в дом. Чанбини обещал тоже приехать к вечеру. — Сынмин внутренне напрягся при этих словах, но постарался держать невозмутимость. Обещал приехать? Как давно? Может, ещё до их разговора, когда он обещал всё же не приезжать? — Наконец-то соберёмся снова всей семьёй, как в старые времена. Ты ведь рад? Сынмин отстранённо промычал, скидывая обувь, поздоровался с отчимом, что сидел в гостиной и помогал маме с нарезанием овощей, и сказал, что пойдёт отдохнуть с дороги и принять душ, а сам первым же делом, скинув рюкзак, открыл мессенджер и разблокировал Чанбина, чтобы отправить ему сообщение. «Ты обещал не ехать, но почему мама говорит об обратном?» И сколько бы секунд Сынмин не терроризировал телефон взглядом, сообщение не становилось прочитанным. Чанбин не читал. Ни минуту, ни пять, ни десять, пока Сынмин искал вещи, чтоб переодеться. Пока был в душе, ответ по-прежнему не пришёл. — Чтоб тебя, Со Чанбин… Не дай бог ты заявишься сюда… Заявился не только Чанбин почти перед самым ужином. Сынмин вышел в коридор из комнаты, когда услышал на первом этаже шум, и не прогадал — это был он. Но не один. — Мам, пап, это Бэкхёни-хён — мой наставник в больнице и напарник в неотложке. Захотелось провалиться сквозь землю или закрыться в комнате и не выходить, пока они не уедут. Как он вообще мог так нагло притащить его в родительский дом? Совсем страх, что ли, потерял? Сынмин бесился. Особенно когда понял, что с ними придётся разделить ужин, а то и сидеть друг напротив друга. Он не выдержит. Проще было собрать вещи и уехать обратно, но кто ему уже позволит, когда на дворе темень, а до Сеула ещё транспорт надо найти. К тому же, мама обидится. Она не виновата в том, что между ними с Чанбином не братская любовь, а дырка от бублика. Когда раздался стук в дверь, гадать не пришлось, кто находился за ней, но Сынмин всё равно спросил. И всё равно получил ответ, которого бы слышать не хотелось. В конце концов, можно было уже оставить его наконец в покое? — Иди к чёрту, — достаточно громко ответил через закрытую дверь Сынмин, после чего она всё же открылась, и к нему в комнату проскользнул Чанбин, когда Сынмин застёгивал пуговицы на белой рубашке. Он не планировал брать с собой презентабельную одежду, так что когда услышал о приезде нежданных гостей, пришлось договориться с дерьмовыми воспоминаниями, чтобы те не всплывали, когда он наденет брюки и рубашку с выпускного, когда их, в общем-то, хотелось сжечь. Но, к сожалению, это была единственная одежда, что он оставил дома при отъезде, не собираясь сюда возвращаться. А мама не выкинула. Рубашка теперь сидела лучше, чем два года назад, а вот брюки стали совсем чуточку коротковаты. — Пришёл, чтобы умолять о прощении? Чанбин остался подпирать спиной дверь, что закрыл за собой во избежание лишних ушей. Вздохнул и упёр взгляд в пол. — Нет, просто извиниться. Я знаю, что обещал тебе, но Бэкхёни-хён настоял на поездке, к тому же он хотел увидеть город. — Как удобно, когда можно свалить вину на другого, да? А ты прям так противился, что прискакал первым же автобусом, — продолжал изливаться ядом Сынмин. — Могли завтра утром приехать, когда солнце светит, — огрызнулся Сынмин, расстёгивая и застёгивая две верхние пуговицы, пытаясь определиться в отражении зеркала, как всё же лучше. — По темноте так себе пейзаж. — Мы уже погуляли, спасибо за заботу. — Так и валили бы нахрен. Поздравили бы — и в путь, — недобро зыркнул в его сторону Сынмин, останавливаясь на варианте с расстёгнутыми пуговицами и вздыхая, потому что нужно было снова занимать руки, которые безумно хотелось почесать о физиономию Чанбина. — Сынмин, это и мой дом тоже. — О, надо же! Я знаю, хён, и именно поэтому я дал тебе полную свободу приезжать сюда, когда тебе вздумается, — всплеснул руками Сынмин, чувствуя внутри крайнюю степень раздражения. Ещё немного, и он точно ему пропишет. — А ты всего один день за два года не мог, чёрт возьми, не приехать. Один чёртов день из восьмисот… — Прости, правда… — В задницу себе засунь своё «прости» и постарайся за вечер со мной не разговаривать, пожалуйста. А ещё вали к своему Бэкхёни-хёну, умоляю, мне теперь нужно морально настроиться. Настроиться не получилось. Только расстроиться. И от того, что та небольшая часть косметики, что у него здесь осталась, особо не спасала ситуацию — хотя стрелки получились что надо, — и от того, что он постоянно продолжал слышать голоса Бэкхёна и Чанбина за дверью, и даже от осознания того, что Чанбин действительно пытался вести себя с ним максимально отстранённо и вежливо, а Сынмина это бесило до смерти. И он не понимал причину. Словно хотелось, чтобы Чанбин тоже наорал, нагрубил, как в старые-добрые времена, чтобы сказал, что Сынмин тот ещё мудак, что было отчасти тоже правдой. Они оба друг друга уничтожали снова, но совершенно разными путями. Сынмин изливался ядом при любом удобном случае, Чанбин же держался тихо, скромно и на расстоянии, не собираясь реагировать ни на одну его провокацию. А так хотелось… Но градус раздражения повышал не только Чанбин. Бэкхён, который привёз его маме, казалось, подарок лучше, чем был у него самого, привлекал, казалось, слишком много внимания и был интересен не только маме, но и отчиму. Рассказывал всякие смешные истории, шутил не переставая, а ещё незаметно для всех, кроме Сынмина, что сидел напротив, переплетал под столом с Чанбином пальцы. Сынмин скрипел зубами и изредка отвечал на вопросы родителей об учёбе и об однокурсниках. Хотелось поскорее закончить всё это и уйти спать. Но и тут ему не дали покоя, когда начали разбираться, что у Чанбина в комнате места на двоих нет. Сынмин бы, конечно, поспорил, вспоминая школьные годы, но с тех пор Чанбин действительно стал ещё шире в плечах, да и у Бэкхёна, что хоть и был довольно худосочным, разворот плеч впечатлял. — Может, тогда Бини поспит у Сынмина? — предложил Бэкхён, когда все единогласно отмели идею стелить на полу при наличии спальных мест. — А это вариант, — поддержала мама, пока Сынмин даже не успел возразить. — Они часто спали вместе в школьные годы. Думаю, одну ночь перетерпят. Да, мальчики? Чанбин молча кивнул, оставляя Сынмина в меньшинстве быть противником идеи. Готовились ко сну молча. Точнее Бэкхён говорил за троих, Сынмин и Чанбин прикидывались ветошью. Казалось, его это даже не смущало, поэтому ни одного лишнего вопроса он не задал, когда ушёл спать на диван Чанбина, попрощавшись до утра поцелуем в щёку при Сынмине. — Не смотри на меня так, — тихо произнёс Чанбин, закрывая дверь. Сынмин к этому моменту успел переодеться, включить кондиционер на приемлемую температуру и уже укладывал рулон из свободного одеяла посреди кровати как барьер. — Я на тебя вообще не смотрю. — Только что смотрел. Сынмин, это была не моя идея… — Но ты и не против. Чанбин ничего не ответил. Даже не возмутился насчёт одеяла. Просто лёг, позволив ему выключить весь свет. Сынмин отвернулся к окну, зная, что Чанбин лежит на том же боку и может смотреть ему в спину. Он прислушивался ещё долго к каждому вдоху и выдоху за спиной, думая, стоит ли сказать ещё что-то, и так и уснул, тревожно провалившись в дрёму и думая, что всё могло бы быть совсем иначе. Проснулся он в том же положении, когда в окно всё ещё светил одинокий уличный фонарь. Это было ощущение, когда закрыл глаза всего на минуту и снова открыл. За спиной послышалось неровное, тяжёлое и очень быстрое дыхание. — Нет, пожалуйста… Нет… Когда Сынмин обернулся посмотреть, что происходит, Чанбин резко дёрнулся, но глаза не открыл. Заметался по постели так, что сбил даже одеяло с середины и напугал Сынмина тихим скулежом. В голову не сразу пришло понимание происходящего. Сынмин подорвался включить настольную лампу, и, когда вернулся в постель, скинув одеяло, разделяющее две половины кровати, на пол, Чанбин наконец открыл глаза. По стеклянному взгляду было понятно, что сон всё ещё держит его в плену, поэтому Сынмин не придумал ничего лучше, чем прижать его к своей груди, поглаживая по волосам. — Всё хорошо, это просто сон. Прости, что выключил свет… — шептал Сынмин, когда Чанбин обхватил его руками и крепко прижал к себе, пытаясь успокоиться. В груди разливалось тепло вместе с беспокойством. Одновременно так спокойно было понимать, что Чанбин рядом, и неспокойно от всего остального. От того, что он впервые видел, что происходит, когда тот засыпает без гирлянды. Хотя… Сынмин прекрасно помнил, что гирлянда осталась в его комнате, когда он уехал. Чанбин забрал только его лампу, подаренную на день рождения, значит, у него был выбор. И он предпочёл спать без гирлянды, но с Сынмином.