Пока никто не знает

Сынмин приехал домой к вечеру, прослонявшись с тяжёлой сумкой с вещами и ноутбуком по городу, так и не зная, чего он хочет. Мама встретила его с беспокойством во взгляде, хоть и была безмерно рада его видеть. Не стала донимать вопросами и отпустила к себе. Он знал, что здесь он надолго. Озарение не придёт к нему ни завтра, ни послезавтра за завтраком, ни через три дня в душе. Завтракать, к тому же, не хотелось, обедать и ужинать — тоже. В душ ноги бы не донесли. Думать было страшно катастрофически. Ему казалось, проберись хоть одна мысль в мозг, и дамбу прорвёт. Он продолжал лежать на кровати целыми днями, даже не слушая оповещения на телефоне, который к концу вторых суток всё же сдох, жалобно пропищав на новом сообщении. Сынмин лишь перевернулся на другой бок и начал терроризировать взглядом вместо шкафа стену. — Сынмин-а, всё в порядке? — спросила мама, оставив на столе поднос с тарелкой фруктов на третий день. Он не ответил и на это. — Поешь, ладно? Нельзя так... Жутко захотелось есть на следующий день. До этого он практически только пил воду и единственный раз спустился на кухню среди ночи, взяв из холодильника пару сосисок. «Сынмин-а, ты добрался хорошо?» «Сынмин-а, ответь, пожалуйста». «Сынмин-а, скажи, в чём я виноват? Давай я просто извинюсь, заглажу свою вину и пообещаю больше никогда не расстраивать тебя так, и ты вернёшься домой, м?» «Сынмин-а, я каждый день приезжаю к калитке твоего дома в восемь вечера. Жду, что ты соскучишься и захочешь со мной поговорить. Я очень скучаю». Сынмин заблокировал бы диалог с Чаном, когда получил ещё несколько сообщений, но вот дорогу у дома никак не заблокировать. Чан даже видел его в окне, когда спустя неделю Сынмин всё же встал убедиться, что он действительно приезжает. «Я так тебе противен?»

«Мне просто нужно время. Оставь меня в покое хотя бы здесь, пожалуйста. Я вернусь, и мы всё обсудим. Только вдвоём».

Чан приезжал ещё несколько раз, чем только нервировал, но потом пропал, дав вздохнуть спокойно, когда Сынмин всё же кинул его в чёрный список спустя ещё несколько сообщений. Сынмин вернулся к рисованию карандашом. Нашёл в столе старую тетрадку и пару огрызков мягких карандашей на первое время. Так легче было ни о чём не думать, когда ладони покрывались мозолями и становились графитными, когда руки были заняты делом. — Уже начало сентября, а он всё ещё не вылезает из своей комнаты... — услышал Сынмин, спускаясь по лестнице в гостиную. — О, милый, ты здесь... Сынмин почесал затылок и потряс тубусом в руке. Заодно лямку сумки с ноутбуком поправил, чтобы не свалилась. — Я ненадолго. Сдам практику и вернусь, — произнёс он с улыбкой и пошёл в коридор обуваться. Мама догнала почти на улице. Всунула в руки контейнер и наказала обязательно поесть. И десятку на проезд. Удивительно, но за два года он так отвык от бумажных денег, что было даже неловко видеть в руках зелёную купюру. Чан приучил его никогда ни в чём себе не отказывать, но сейчас ему едва ли хватит сдачи с метро на стакан кофе. И даже в этот момент Сынмину не пришло в голову, что он хочет вернуться. Он отчаянно не хотел возвращаться к кошмарам по ночам и утренней неловкости, к завтракам, которые он не любил, и к вечерам, которые хотелось проводить не в одиночестве, но он проводил. Он жил рядом с Чаном словно струна, натянутая до предела. И когда появился Хёнджин, когда появился Чанбин, когда появились Феликс и Ханна, Сынмин не выдержал. Все вокруг хотели, чтобы они перестали быть вместе. Даже те, кто этого не говорил вслух, как будто только об этом и думали. Это выбивало из сил, даже если он не прислушивался к их словам. Но он всё равно пропускал это через себя, накручивал и становился нервным. Так дальше быть просто не могло, поэтому он уехал. В первую очередь потому, что Чан хотел провести побольше времени с сестрой, а Сынмин теперь хотел от неё дистанцироваться. От всех дистанцироваться. Если и возвращаться назад, то нужно выставлять личные границы так, чтобы никто больше не мог влезть в их отношения и наводить там хаос. Иначе они быстро и больно разбегутся. Сынмин вернулся к родителям вечером после сдачи, застав маму за просмотром сериала. — Всё сдал? — Сынмин лишь кивнул в ответ, сев рядом и пытаясь отдышаться после жары. — И когда теперь на учёбу? — Пока не знаю. Староста предложил прикрыть меня там, где выйдет, в начале семестра всё равно ничего особо важного. Лекции и задания скинут. Если можно будет что-то сдать электронно, сдам. — Сынмин-а… — Она тронула его руку, и Сынмин увидел, как исказилось её лицо, словно она собиралась заплакать. — Ты никуда не вляпался?.. Сынмин удивлённо вскинул брови и обнял её, прижимая к себе. Они так давно не говорили по душам, что она стала подозревать неладное. — Ты что, нет конечно. Просто... мне сейчас нужно время. Я запутался. И мне тяжело. Прости, что напугал тебя. — Ничего, сынок, всё хорошо, — отстранилась она от него, и её глаза всё же остались на мокром месте. — Не плачь, пожалуйста. — Иди к себе, я принесу тебе ужин попозже. Сынмин кивнул и не стал перечить. А уже в комнате вытащил из сумки набор простых карандашей, толстую тетрадь и моток пластыря. Коротать дни и ночи стало веселее. Сынмин попеременно то переписывал лекции и делал проекты, то возвращался к рисункам. Он снова начал мало спать, да и зачастую время в кровати проводил без пользы, чувствуя себя как овощ. Поэтому часто засыпал либо в кресле, либо в кровати с ноутом в обнимку. Пока однажды в проёме открывшейся в комнату двери не появился вместо мамы Чанбин. — Что ты здесь... — Мама звонила. Пошли пройдёмся. И ушёл, закрыв за собой дверь, даже не дождавшись реакции. — Вау, — выдохнул Сынмин, не ожидав такого поворота событий, и пошёл доставать из шкафа вещи, чтобы переодеться. Чанбин ждал его на улице, и первым, что Сынмин заметил, были жёлтые потрёпанные кеды, те самые, что он постоянно носил, когда они ещё учились вместе. Рядом с ним стоял тот велик, на котором они ездили в школу ежедневно. Только школьной формы на нём не было — только спортивные штаны, майка и светлая клетчатая рубашка с коротким рукавом. Сынмин не стал ждать приглашения, просто залез на багажник, обхватил Чанбина за пояс и дал ему вести. — Я боюсь говорить первым, — спустя пару минут поездки произнёс Чанбин. — Ты? Мне казалось, я боюсь больше, — удивился Сынмин. — После того инцидента... Да и вообще после наших встреч в этом году я совершенно не знаю, как себя вести с тобой… — признался он, когда они приехали к парку. Остановился возле мороженщика, тогда они оба и слезли. Но Чанбин всё ещё продолжал избегать его взгляда. — Аналогично. Бэкхёни-хён ведь не знал, что мы спали раньше? Когда пытался нас помирить… Чанбин купил ему сырное, а себе шоколадное, как в школьные годы, и повёл за руль велосипед рядом. — Понял после моего дня рождения. Почему ты всё ещё с ним, если... — Чанбин пытался подобрать слова, как будто всё ещё не верил в то, за что он ударил Чана. Сынмин задумался. Не потому, что сомневался, а потому что все продолжали спрашивать. Хёнджин, Ханна, Чанбин… — Я не знаю, — пожал плечами Сынмин. — Он всегда со мной. Когда мне скучно, когда мне грустно, когда мне весело и здорово. Он единственный, кто всегда был рядом со мной, когда ты ушёл. Чанбин предложил сесть на скамейку в тени и поставил велосипед рядом. Так было спокойно, но Сынмин продолжал смотреть на мороженое, словно оно интереснее Чанбина. Тот своё съел довольно быстро. — Мне было тяжело. Смириться, что ты решил вот так. Мы с Чаном общались, и я всё знал про вас. Абсолютно. В тот год он всё рассказывал, словно хотел заставить меня понять, что я тебе не нужен. И я отступил, не писал. Ушёл с головой в учёбу. — Ты написал мне в ту самую ночь. Когда Чан чуть не... — голос дрогнул. Сынмин тоже не был готов говорить это вслух даже спустя столько времени. — Ты написал, когда я уже был у Хёнджина. Мы легли спать, и пришло сообщение. Я не выдержал, — выдохнул Сынмин, вспоминая ту ночь. — Это было издевательством. Ты не писал целый год, а когда я так хотел, чтобы ты был рядом, ты сухо поздравил меня с выпуском. Когда я изо всех сил старался не думать залезть в петлю. Чанбин подался вперёд и закрыл лицо руками. — Я не знал... — произнёс он глухо, не отрывая рук от лица. — Клянусь, если бы я знал... Господи… — Я хочу домой. Поехали домой… — тронув ладонью его спину, почти прошептал Сынмин. От его нарастающей в геометрической проекции вины легче бы всё равно не стало. Возможно, раньше, могло бы стать, но не сейчас. Ехали они молча. Жара выматывала, но с Чанбином находиться стало намного комфортнее. Дома никого не было, когда они вернулись. Поэтому Сынмин сразу пошёл в свою комнату, чтобы не оставаться наедине с Чанбином в неловком молчании в доме, включил кондиционер и захотел переодеться, наткнувшись в шкафу на коробку, которую замечал и раньше, но не хотел открывать. Сейчас любопытство взяло верх. А что в ней? Он не помнил, что конкретно туда убирал. Помнил, что были вещи, которые он точно хотел выбросить. Вещи, связанные с Чанбином. В коробке оказался старый учебник математики с рисунками на полях, куда Сынмин спрятал однажды последний купон для ответа на вопрос. Он лежал там же. Разглаженный смятый давным-давно листок с позолоченными краями. Сынмин провёл по шершавым краям подушечкой пальца и разочарованно вздохнул. Вытащил следом толстую тетрадь со скетчами и чертежами к поступлению, развернувшись и уперевшись бёдрами в столешницу. Где-то между чертежами и отвлечёнными рисунками проглядывали дурацкие схематичные скетчи силуэтов. Их двоих. Сынмин часто рисовал их по ночам или когда Чанбин зубрил рядом с ним химию или биологию. Тут он кладёт свою голову Чанбину на плечо, когда они сидят на скамейке, тут они играют в снежки, а тут он дарит Чанбину жёлтый нарцисс. Чанбин застал Сынмина, когда он вытащил из коробки вторые купоны, из которых когда-то использовал только один. — Господи, это было так по-детски, — неловко ухмыльнулся Чанбин, ероша волосы на затылке, когда подошёл ближе и забрал у Сынмина из рук разноцветные купоны. — Нет. — Сынмин легонько помотал головой и опустил руки на стол по бокам от бёдер. — Нам обоим это было нужно: мы ведь так и не смогли нормально раскрыться друг другу. Он забрал у Чанбина купоны и убрал их обратно в коробку. Глаза в глаза. Молчание. У них обоих бегали зрачки от одного глаза к другому, словно что-то могло измениться в долю секунды. Что-то могло проскочить мимо. Искра. Желание. Отчаяние. Надежда. — Если бы сейчас у тебя был купон, который ты мог бы использовать… — хрипло произнёс Чанбин, чуть прочистив горло, но не отвёл глаза ни на секунду и даже не моргнул. Они оба боялись что-то упустить, за что можно было бы зацепиться. — Что бы это было? Сердце на долю секунды словно замерло. Потом кольнуло. Вот она — надежда. Надежда, что всё будет хорошо. И Сынмин не думал, когда произносил слово вслух, что это неправильно. Он всё равно не умел думать в одиночестве — Хёнджин был прав. С последствиями разбираться намного проще, чем с выбором решения.