Лисий танец

«Помни, Ванцзи, — говорила некогда мать, ласково взъерошив его волосы. — Такие, как мы, могут полюбить лишь раз… Люди способны влюбляться снова и снова, но мы храним свою любовь веками и не можем отказаться от неё. Береги своё сердце». Она улыбалась, но в глазах её таилась печаль. Лань Чжань не понимал до конца, почему так важно запомнить это, пока отец ни оказался ранен на Ночной охоте. Тварь, что он усмирил, оставила глубокие раны на его теле, яд распространился по венам, разрушил меридианы, нарушив течение ци. Отец слёг и целый месяц не приходил в себя, сражённый ужасной лихорадкой. Он бредил, рычал не своим голосом, его выгибали судороги, а кожа потемнела и стала похожа на спёкшуюся корку. Мать сидела у его постели днём и ночью, меняла полотенца на лбу, омывала иссыхающее на глазах тело, поила отварами целебных трав. Дядя Цижэнь впервые снял запрет, позволив детям видеться с ней всё это время, а не как прежде — лишь раз за месяц. К сожалению, ни магия, ни лучшие лекари не помогли, и отец угас, как свеча на ветру. Мать была безутешна. За одну ночь её волосы стали белоснежными, как траурные одежды. Она стояла на коленях и возжигала благовония, а глаза её были пустыми, слёзы текли по щекам. Она словно перестала и видеть, и слышать, не чувствовала, как её сыновья подходили и звали её. И едва минули дни траура, последовала за отцом. Ушла во сне, закрыла глаза навсегда, хоть такие, как она, могли жить нескончаемо долго, дольше, чем заклинатели, достигшие вершин самосовершенствования. Разом лишившись обоих родителей, Лань Чжань проводил у закрытой двери часы, пусть падал снег или начинался ливень. Он выполнял задания, тренировался, а затем возвращался к дому и вставал на колени, опуская голову, точно вот-вот отец мог открыть дверь, точно в следующий миг раздался бы ласковый смех и голос матери, зовущей войти. Тогда-то он и понял ужасную истину: любовь, что жила в сердце матери, убила её! Лань Чжань выучил этот урок — и не собирался никому открывать душу, не желал никого впускать так глубоко. Никого из людей. *** Налобные ленты клана, расшитые особенными заклинаниями, надёжно берегли и Ванцзи, и старшего брата. Никто не сумел бы разгадать их истинной природы — ни заклинатели, ни собаки, ни владевшие истинным зрением. И всё же Лань Чжань привык всегда оставаться настороже, ни с кем не сближаться, больше молчать, больше слушать, чтобы избежать возможной опасности. Он привык к одиночеству и не искал ни друзей, ни напарников. На Ночные охоты ходил только с братом или водил младших учеников, не пытаясь отыскать подходящего союзника в других кланах. Он собирался всегда следовать таким принципам. Однако жизнь оказалась непредсказуемой. Когда в Облачных Глубинах появились новые ученики, он не намеревался говорить с ними, не собирался присутствовать на занятиях или проявлять к ним интерес. Все они были только людьми, а люди — существа ненадёжные, непрочные, и доверять им не стоило. Однако в первую же ночь, когда Лань Чжань обходил Облачные Глубины привычным дозором, кто-то ловкий и быстрый потревожил магические печати, взлетел на стену, точно и не заметил никаких препятствий. Лань Чжань не признался бы никому, даже брату, но был заинтригован донельзя. Что за одарённый воин оказался среди учеников из влиятельных семей? Кто столь талантлив, что с лёгкостью преодолел ловушки, которые были не по силам многим прошедшим обучение воинам? Он поспешил отыскать нарушителя. И заметил того любующимся луной. Лань Чжань сразу узнал, кто это — тот самый привлекательный юноша, что пришёл с кланом Цзян, а потом исчез. Когда брат велел впустить их, потерявших нефритовые жетоны, он заодно рассказал, что пропавшего зовут Вэй Усянь, он приёмный ребёнок семьи Цзян. Брат описал его как беспокойного, но… действительно талантливого, отметил, что Цзян Фэнмянь любит его, будто родного сына, а госпожа Юй считает, что и больше того. Лань Чжань запомнил, но не придал значения этим словам — какими бы талантами ни обладали люди, все они уступали ему и в понимании музыкальных гармоний, и в фехтовании, и во владении талисманами и заклинаниями. Теперь он видел, как Вэй Усянь осматривался с высоты, и лёгкий ветер развевал его волосы, а лунный свет превращал в серебро белые ученические одежды. Безмятежно оставил он за спиной магические заслоны, которые способны были задержать целое войско. Не удивительно ли? Лань Чжань не успел найти объяснения, он поклялся бы, что вёл себя тихо, подобрался бесшумно и ничем не выдал своего присутствия, пока смотрел на нарушителя покоя Облачных Глубин, но тот внезапно повернулся, совершенно точно зная, куда смотреть. Взгляды их скрестились. — Лань Ванцзи! — улыбнулся Вэй Усянь, как старому знакомому. Дрожь прошла по позвоночнику Лань Чжаня. Улыбка эта словно осветила его самого, согрела на мгновение, проникла в глубины души и сердца. — Любуешься луной? — Запрещено ночью входить в Облачные Глубины, — холодно сказал Лань Чжань, ничем не выдав смятения, и тут же заметил бутыль вина в руках Вэй Усяня. — Запрещено проносить алкоголь с собой. Кем бы ни был Вэй Усянь, нельзя было спустить ему нарушение правил. — Да?.. — в голосе Усяня послышались нотки сожаления. Он чуть наклонил голову и снова улыбнулся, но теперь эта улыбка была другой, она показалась Лань Чжаню расчётливой, ненастоящей. В ней не было и следа той открытости, что мгновение назад очаровала его и заставила сердце забиться быстрее. — Тогда, если я выпью его на стене, это не будет считаться нарушением? — Будет, — сощурился Лань Чжань. Он почувствовал — его хотят обмануть — и рассердился, что не может совладать с собой и разобраться в ощущениях, потому сразу же вытащил меч. Вэй Усянь растерял всякое лукавство и удивлённо распахнул глаза, снова в его облике осталась только естественность и пленительная красота. Лань Чжань не пожелал разбираться в этих особенностях, не захотел понять самого себя. Вместо того он ринулся в бой. Ему не было равных во владении мечом. Даже брат уступил первенство, признав, что Лань Чжань достиг куда больших успехов. Клинок в руках позволял отбросить эмоции, стать холодным, как вода в роднике, быстрым, как порыв ветра. Однако Вэй Усянь с лёгкостью парировал сложный выпад и продолжил отбиваться одними только ножнами, не вытаскивая собственного меча и не выпуская из цепких пальцев бутыль с вином! Никогда прежде Лань Чжань не встречал такого умного и сложного противника, такого умелого воина. Никогда прежде не ощущал, что кто-то оказался равен с ним по силам, а может, и превзошёл его, раз так беспечен, даже насмешлив! Взгляд Вэй Усяня как будто говорил о том же — он не ждал встретиться с подходящим противником, но, однако, его совсем не привлекла радость битвы, он, спрыгнув на дорожку, поднял руки. — Я не собирался сражаться с тобой, — прозвучал его голос, и тут же на губах возникла улыбка — та улыбка, что говорила об обмане, та, что заставляла Лань Чжаня вскипать от ярости. — Лань Ванцзи… Рассердившись не на шутку, чего с ним не бывало со времён детства, Лань Чжань выбил бутылку из рук, позволив ей разлететься осколками, а вину впитаться в землю. Он показал дерзкому Вэй Усяню камень с правилами, а потом, когда тот продолжил смеяться над ним и пререкаться, воспользовался заклинанием закрытого рта и отвёл его к дяде и брату. «Как жаль», — продолжало звучать в ушах. «Как жаль»! Этот Вэй Усянь пожалел, что Лань Чжань следует правилам и не желает отступать от пути самосовершенствования! Он упрекнул его в этом! Да как можно было спокойно выносить его?! Пусть лицо Лань Чжаня казалось каменной маской, выточенной из лучшего нефрита, за ней бушевал теперь целый океан эмоций, с которым он не умел совладать. *** …Наказание, что назначили Вэй Усяню, показалось Лань Чжаню недостаточным. Он едва сдержался, чтобы не вызвать его на поединок ещё раз, пока сопровождал его к дому, что отвели для него и наследника клана Цзян. После же, раздосадованный, потерявший контроль над собой, Лань Чжань замер на крыше, оглядывая наконец уснувшие Облачные Глубины. Когда рядом с ним возник брат, эмоции улеглись лишь немного, а сердце так и не перестало биться чаще привычного. — Ванцзи, что с тобой? — спросил Сичэнь, глядя с внимательным участием. — Всё… хорошо, — ответил Лань Чжань, на миг опустив глаза. — Ты едва не выпустил хвосты, — покачал головой брат. — Чем же он так вывел тебя из себя? Давно уже никто не мог так разволновать Ханьгуан-цзюня. Вряд ли брат хотел задеть его, но Лань Чжань почувствовал, как жар приливает к скулам. Этот титул сейчас показался неуместной насмешкой. Насмешкой! Всё этой ночью было насмешкой над ним! — Он… хороший воин, — наконец ответил Лань Чжань. — И насмешник, — не удержался и сжал зубы. — Как… противоречиво, — брат вздохнул. — Быть может, тебе стоит подружиться с ним? Вы ровесники, разве плохо найти верного товарища для Ночной охоты?.. — Ни за что! — отвернулся Лань Чжань. Но стоило только произнести это, и сердце болезненно заныло. Лань Чжань не боялся ни озлобленных духов, ни лютых мертвецов, не страшился никакой нечисти, но сейчас страх окатил его, как холодная волна. Страх, что сам Вэй Усянь не согласится общаться с ним после сегодняшней ночи, даже не посмотрит в сторону того, из-за кого получил первое наказание. Что такое с ним сделал этот Усянь, что он не может ни выбросить его из головы, ни взять себя в руки?.. Брат ушёл, а Лань Чжань продолжал стоять на прежнем месте, рассматривая луну, точно в ней таились ответы на вопросы. Он даже не решился сказать, что заметил в поведении Вэй Усяня нечто странное. Не успел рассказать, что у того бывает такая разная улыбка! Следовало передать дозор другим и отправляться спать, но впервые за многие годы Лань Чжань чувствовал, что не сумеет заснуть, даже если ляжет в постель. Лунный свет затапливал Облачные Глубины, и сердце трепетало в груди Лань Чжаня, потому что стоило закрыть глаза — и он снова видел прекрасного юношу в белом, видел улыбку, которая, казалось, предназначалась только ему одному.