Healing and destruction

Целуй меня, пока лучи не целятся в нас, Пока ещё мы что-то чувствуем, Пока мы ещё здесь. Целуй меня. Я ненавижу, когда ты так нужен, Потом ведь всё намного может быть хуже. Ты выдыхаешь, у нас есть час.

      Время шло слишком быстро. Кэсс отчаянно хваталась за его обрывки, отчего тревога нарастала только с новой силой, заставляя ее накручивать круги по комнате очередной бессонной ночью. Кассандра все думала о том, что сейчас, пока она тут ничего не делает, к границам подходят жрецы. А согласно недавним сведениям, доставленными разведкой, это была не такая уж и обычная паранойя. Борясь с чувствами, Кэсс утром даже ходила к королю взять задание, но стоявший рядом Юджин мягко намекнул Кассандре, что выспавшаяся и спокойная, она будет куда полезнее. В конце концов, когда она буквально потребовала дать ей возможность лишний раз посмотреть на тактическую карту и обдумать ходы, Фицерберт силой вывел ее из комнаты в коридор и прочитал целую лекцию о том, что в таком состоянии она вряд ли сможет предложить что-то вразумительное и посоветовал идти отдыхать.       — Сейчас утро! Какой сон?       — А ты будто ночью спала, — парировал Юджин. — Так, не хочешь слушать друга, послушаешь короля и твоего военачальника. Марш отдыхать! Ты и так режим не соблюдаешь.       — Хорошо, Ваше Величество, — буркнула Кассандра и, развернувшись, пошла к себе. Юджин, вздохнув, мягко произнес:       — Кэсс, правда, ты себя так в могилу сведешь быстрее, чем это сделают культисты.       Кассандра ничего не ответила. Махнув рукой на прощание, она ушла к себе. И Кэсс услышала в его словах зерно истины, попыталась уснуть, но не смогла — почти сразу проснулась от кошмара, предвещающего скорую битву. И даже тренировка не смогла отвлечь её от сковывающих душу мыслей.       Кэсс все больше думала о самом плохом из исходов. О том, что ознаменовал бы полную победу сектантов. В таком случае, Кассандра бы оказалась в их руках. Невыносимо было думать о том, что в результате подобного могли умереть Вэриан и Юджин. Да, в общем-то, много других людей — начиная с братства, заканчивая обычными новобранцами, совсем не понимающими опасности жрецов. Но даже они выйдут на поле боя, чтобы защитить силу, что хранилась в Кассандре. Будут рисковать здоровьем, будущим, собственными жизнями, лишь бы только она осталась в целости и сохранности, как главный элемент обоих планов. И пусть большинство не стало бы горевать в случае смерти самой Кэсс, это не отменяло одного приказа для всех — стоять до последнего бойца.       У Кассандры ужасно сильно болела голова, она уже думала что вовсе начнёт сходить с ума от таких мыслей. Кэсс уже знала в каком месте её закроют на время битвы, что вместе с отрядом стражников её будут охранять Сьюзан и Ноа, что значило, что, в лучшем случае, все они не увидят реального боя. Отчасти это радовало — Ноэль, пусть и не признавал этого вслух, не мог похвастаться прежней формой, а Сью просто не знала на что шла. Но это, ровным счётом, не помогало. Это никак не помогало. Совсем. Главным образом потому что, Кассандра чувствовала, что на многочисленных совещаниях было предусмотрено не все, что армия не была готова полностью, что она сама сделала недостаточно. А это означало, что, рано или поздно, их план развалится и придется импровизировать, а импровизация еще никогда никого до добра не доводила, да и вообще — всегда стоила слишком дорого.       Был бы ещё один день. Двадцать четыре часа, в которые Кэсс расшибется, но придумает идеальную тактику ведения боя без лишних жертв и страданий. Двадцать четыре часа, в которые бы они, каким-то образом, узнали бы ключевые моменты плана противников и смогли бы придумать к ним контратаки. Двадцать четыре часа, чтобы она сама наконец-то успокоилась и перестала думать о худшем из исходов.       Но раз за разом, когда Кассандра останавливались, перед глазами вставал пугающий образ усеянного трупами поля, по которому, словно смерть, шла она сама, высматривая одного конкретного человека, в тайне надеясь его там не увидеть. Как среди других тел, наконец, находила Вэриана — такого же неживого. С приоткрытым ртом, расслабленными веками и расшибленным виском. Иногда, с проломленной грудной клеткой, во время другого наваждения, с рассеченной шеей. Невозможно было думать об этом, но раз за разом, Кэсс приходилось делать над собой усилие, чтобы просто не продолжать искать его на ещё не вскопанной братской могиле.       Кассандра тихо вскрикнула, села за письменный стол и уронила больную голову на руки. Хотела кричать по-настоящему, рвать на себе волосы, кусать локти и бить колени. Рассыпаться и собраться воедино в один только миг — главное, чтобы было болезненно. Чтобы боль эта вытеснила сводящие ее с ума мысли из тяжёлой головы, но добилась только мигрени       И взглядом она неожиданно зацепилась за перо. Подумала неосторожно о том, что, наверное, было бы хорошо написать Вэриану письмо, в случае наихудшего из исходов, но едва ли жрецы, похитив, дадут ей такую возможность. Да вообще, в таком случае жрецы едва ли дадут ей хоть какую-то возможность.       Тогда писать надо сейчас.       Быстро найдя бумагу, Кассандра вновь села за стол. В итоге замерла перед чистым листом в полном оцепенении.       «А как быть? С чего начать?» — пронеслось в голове.       И Кэсс пока знала только одно: начинать надо было сейчас. Иначе потом она струсит и так и не сможет высказать все то, что кружилось в её голове даже на бумаге. В какой-то мере, Кассандра стала перекладывать ответственность на Вэриана, ведь, если письмо попадет к нему в руки только в случае ее смерти, а значит со строчками ученый останется один на один. Кэсс мотнула головой, взяла перо и неуверенными движениями руки вывела первые буквы — пока лишь обращение, но уже на нем ее пальцы дрогнули. Кассандра откинула перо, отодвинула бумагу и сама откинулась на спинку стула.       Это будет самое сложное письмо в её жизни.       Но даже так, оно, спустя два часа страданий, мыслей о том, чего они так пытались избежать, было написано. Излишне дерганные линии, обрывистые буквы, перечёркнутые слова вторили нервному состоянию Кэсс. И после, перечитав написанное, Кассандра, убрав его в конверт, позвала Сьюзан.       Сью уже по лицу Кэсс поняла, что ничего хорошего её ждать в комнате госпожи не стоит.       — А теперь послушай меня внимательно, — сразу начала Кассандра. — Если предстоящий бой закончится плохо, отдай это письмо Вэриану.       Сьюзан замерла, посмотрела сначала на Кэсс, на протянутый ей конверт, снова на нее, после чего неуверенно начала:       — Кэсс, я не…       — Нет, ты как раз-таки «да». Не заставляй меня просить об этом Хьюго или Ноэля.       — Но все же будет хорошо. Зачем это письмо? — Сью посмотрела на Кэсс так, будто в действительности не понимала, зачем Кассандра просила её о подобном.       — Сьюзан, просто возьми это чёртово письмо и передай его Вэриану, если я умру! — практически процедила Кэсс. — Это не просьба. Это приказ.       Сьюзан, до этого не видевшая наставницу в таком состоянии, растерянно замерла, похлопав ресницами, и некоторое время молча смотрела вперед себя. Кэсс прочистила горло, поторопив ее, после чего Сью, заторможено кивнув, взяла конверт. Посмотрев на печать, Сью поджала губы.       — Я сделаю все, чтобы не отдавать его.       — Я тоже.       Последний день пролетел быстро. А среди ночи, бессонной почти для всего замка, доложили — сектанты в нескольких часов от стены столицы.       Услышав эту новость, Кэсс почувствовала как рука похолодела, а по спине пробежали мурашки. А после, коротко кивнув посыльному, она скрылась у себя на время, отведённое на подготовку. И даже не думала, что тогда встретится с такой проблемой.       Кэсс не могла стянуть грудь бинтом. Руки не было — не было прежней мобильности и пластичности. А даже, если бы ей и удалось стянуть этот чёртов бинт, она просто не смогла бы завязать его. Сьюзан рядом не было, чтобы попросить о помощи — она отошла, чтобы самой подготовиться к бою. А кроме неё, кто бы смог помочь? Первой мыслью возникнул Вэриан, но она сразу отринула эту идею в сторону. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то видел её такой…       Такой беспомощной.       Эта чёртова беспомощность прямо сейчас выводила её из себя. Хотелось кричать, но Кассандра не могла даже унять дрожь в собственной руке.       Кэсс была слишком увлечена борьбой с бинтом, чтобы услышать стук, а после и скрипнувшую дверь. Тихий стук в дверь, смешанный с сомнениями и надеждой, на который ответа не последовало. Вэриан нахмурился и все же приоткрыл дверь, замерев у порога, в то время как она поняла, что она уже не одна лишь только в тот момент, когда услышала его голос:       — Эм… Тебе нужна помощь? — он, так и держа руку на дверной ручке, негромко уточнил, а Кассандра после этого еще несколько минут осмысливала ситуацию.       И даже сейчас Вэриан предлагал свою помощь. Предлагал в том, что казалось почти невозможным для неё прежней — с двумя здоровыми руками.       Первой реакцией, конечно, был отказ. Она даже успела выпалить короткое и не очень убедительное, если сравнивать с увиденным: «Нет», — но после поняла, что соврала. Прежде всего самой себе. Кэсс нужна была помощь, как бы она не пыталась это отрицать или скрывать. Но, для того, чтобы попросить о ней, потребовалось некоторое время. В первую очередь, чтобы перешагнуть через собственную гордость.       И сейчас, стоя полуобнаженной, Кассандра, отпустила этот несчастный бинт и сжала его в руках. Лопатки стали отчётливо видны, когда она, наклонившись вперёд, оперлась ладонями о раму зеркала перед собой и прикрыла глаза. Втянув носом воздух, Кэсс наконец-то признала свое поражение:       — Да. Мне нужна помощь с этим чёртовым бинтом, — она нахмурилась в ожидании. Кассандра еще не знала, чего ей это будет стоить.       Вэриан, кивнув, прошел в комнату. Он сделал несколько шагов вперед, наблюдая за тем, как Кассандра — самая своенравная, гордая и сильная девушка, которую он только знал, покорно отпустила бинт и чуть наклонилась вперед, позволяя ему подойти еще ближе и наконец помочь, перехватив из ее ладоней тонкую ткань. Сейчас, стоя за ее спиной в полуметре, Вэриан впервые смог рассмотреть каждый шрам на ее спине. Широкие, разные по глубине, длине и оттенкам, они когда-то разрезали бледную кожу, оставив на ней вечный след, неподдающийся лечению.       Поначалу Кэсс стояла с закрытыми глазами, думала, что алхимик справиться со своей задачей как можно быстрее, но Вэриан, даже подойдя, не спешил со стягиванием бинта. И Кассандра, открыв глаза, уже хотела поторопить его, как вдруг почувствовала, как стягивались бинты на её груди. После Вэриан обернул тканью её грудную клетку ещё раз и, наконец, завязал узел на спине.       Сжав бинт покрепче, ученый несильно потянул его на себя, затягивая предыдущие слои, затем обернул его еще раз, заведя руки вперед, пальцами перехватил противоположные концы и, затянув в последний раз, не туго, чтобы не перехватывать дыхание, наконец завязал двойной узелок на спине. И все это время Вэриан не мог увести взгляда, скользя им от одного шрама к другому, ненароком возвращаясь к той самой, выделяющейся затянутой ране почти у самого позвоночника. Он ведь уже видел его раньше, совсем при других обстоятельствах, став невольным наблюдателем того, что тогда, на озере, ему видеть все же не следовало. Даже обойдя это самое озеро несколько раз, юноша, покрасневший с головы до пят, так и не избавился от настигнувших его мыслей, кто бы знал, что сейчас он окажется тут абсолютно осознанно, так близко, особо этим мыслям не сопротивляясь. Так, изредка улыбаясь, но теперь уже полностью контролируя.                    И даже после не отошел. Он продолжил стоять позади и, словно завороженный, разглядывать шрамы. Её шрамы. То, что Кэсс считала самым некрасивым на её теле. Не то, чтобы Кассандра когда-то стеснялась их или гналась за общепринятой красотой, но это вроде как само собой разумеющееся — понимать под шрамами изъяны и приобретённые несовершенства человеческого тела. Но, казалось, Вэриан так не считал.       По крайней мере, взгляд его говорил об обратном. Взгляд, которым он уже около двух минут рассматривал ее обнаженную кожу, исполосованную шрамами. Взгляд, который Кэсс так неосторожно поймала в зеркале и тут же отвернулась, поджав губы. А ведь им осталось около часа. Всего каких-то шестьдесят минут — это ровно три тысячи шестьсот секунд, каждые две из которых Вэриан тратил на новый шрам, пока в один момент, оторвав руку от бинта, не прикоснулся кончиками пальцев к мягкой давно зажившей коже у самых позвонков, тут же отдернув ладонь и напряженно выдохнув. Кэсс отчетливо увидела этот момент в отражении, почувствовала его несмелое касание, отозвавшееся мелкой дрожью в ее плечах, на этот раз не скрываемых никаким платьем, ничем, никаким этикетом или нормами приличия.       Что ж… один час.       И пока Вэриан, словно завороженный пересчитывал белесые полоски на ее коже, Кэсс растерянно смотрела на него через отражение на зеркальной глади. Вэриан вздрогнул, поняв это и поднял на нее взгляд. Точнее сказать смотрел он вперед себя, в зеркало, они оба смотрели вперед себя, не решаясь повернуть голову в сторону. Кассандра отчетливо увидела скользнувшие в его радужке отнюдь не ученые искры. Она непонимающе нахмурилась, в то время, как Вэриан, сглотнув, опустил взгляд ниже по отражению, поймав взглядом выпирающие ключицы, ребра и плоский живот. Не то, чтобы Кэсс смущалась, но она явно поняла, какую ошибку совершила. Ту, которую, не должна была допускать ни в коем случае.       Шестьдесят минут.       Эти глаза уже давно покорили её душу, ещё в тот момент, когда она, не стесняясь знати, обступившей их, словно кольцо, танцевала. Уже тогда Кассандра понимала, что не могла сопротивляться их маленькой, но такой опасной игре. Уже тогда Кэсс таяла, готовая поспорить на собственную судьбу, что она чувствовала горячее дыхание Вэриана, отзывающееся все тем же желанием. И сейчас Кассандра почувствовала, как едва заметно дрогнули его руки, когда их взгляды встретились. Кэсс была уверена — он прочёл все её мысли только по одному этому взгляду.       Три тысячи шестьсот секунд.       А после Вэриан прошептал, тихо, едва различимо в окутавшей их томящей тишине:       — Ты такая красивая…       Кэсс сглотнула, зажмурившись. Голос Вэриана окончательно свёл её с ума. Кассандра повернулась к нему лицом, так и не подняв взгляда.       Она понимала: от одного прикосновения руки, от звука голоса, такого мягкого и нежного, она рисковала потерять контроль над собой. Кэсс была полна чувств — противоречивых, трепетных, таких, будто они вовсе были не ее.       Кассандре лишь раз удалось испытать что-то подобное и вот снова. Ее снова накрывает.       Кэсс долгое время утопала в негативных чувствах, неосознанно ненавидя все то, что было связано с ней, утопала во тьме, блуждала по ней долгие годы. Но сейчас, кажется. наконец-то начала выбираться. И все это походило на сон, но отнюдь не кошмар, к которым она привыкла за столь долгое время. Сон, который Кэсс в тайне хотела претворить в реальность. И Кассандра была в совершенной растерянности: что ей дальше делать? Убежать? Но куда? Да и от своих чувств она не смогла бы скрыться, сколько б не пыталась. А ведь пыталась же. Если рискнет и останется? Если поднимет глаза, протянет руку, аккуратно погладив его по щеке, спустится чуть ниже и пальцами обогнет подбородок, притянет к себе. Но Кассандра не могла. Она даже взгляд поднять на Вэриана не могла, потому что знала — посмотрит, точно сдастся.       И все вокруг кричало: это опасная игра. Но в то же время они оба, поддавшись ее сладости, вовлечено играли, совершенно игнорируя все приложенные к ней правила: крадущаяся к ним смерть просто не оставляла выбора. У Кэсс не было выбора, кроме как искать причину такого чувственного порыва в его глазах, а у него: кроме как подарить ей любовь на линии подступающего огня.       Вэриан улыбнулся краешком губ, сделал шаг вперед и положил ладони на ее оголенные плечи. После и вовсе завел их ей за спину, на лопатки и притянул к себе, обнимая и кладя подбородок ей на темечко. Кэсс замерла, ощущая его прикосновения к обнажённой коже. Невозможно приятные. Невозможно пленительные. Невозможно желанные.       Мысль о том, чтобы отстраниться, закрыться и одеться просто не приходила ей в голову.       Кассандра, уткнувшись носом в его ключицу, прикрыла глаза, прикусила губу, пытаясь остаться в себе. В нос ударил химический запах реактивов, от которого по спине пробежала дрожь.       — Почему? — пробормотала Кэсс себе под нос. — Почему так всегда происходит?        Кэсс неосознанно крепко держалась за него, за его спину, будто опасалась, что он уйдёт. Уйдёт раньше, чем придёт срок, а она даже не успеет попрощаться. И все равно на письмо, отданное Сьюзан — это не то, это — другое. Это лишь её почерк — излишне дерганный, выдающий взволнованное состояние. Её скрытые мысли, желание, абсолютно искренние и неподдельные, и одновременно с этим страх. Но сейчас единственное, что хотела Кэсс — это отправить Вэриана подальше, да хоть на край света, лишь бы он в который раз не рисковал своей жизнью ради неё. Но ведь знала, что Вэриан не послушает. Сделает все с точностью да наоборот. Ещё и в авангард ринется ей на зло.       — Как «так»? — осторожно уточнил Вэриан, чуть отстранившись.       — Не знаю, — тихо ответила она, все также не поднимая глаз. — Иногда мне кажется, что нас просто притягивает друг к другу магнитом.       — Если ты про то, что я веду себя как полнейший влюбленный идиот последние лет десять, то это давно не новость, — неожиданно спокойно произнес Вэриан, а после, замолчав на одну секунду, поспешно выдал. — Забудь, что я только что сказал, хорошо?       Кэсс вместо ответа встала в ступор. Не то чтобы она не знала…       Кассандра догадывалась о его чувствах, после бала и всех писем Рапунцель трудно было не догадываться, но все равно услышать такое напрямую было несколько неожиданно. И тревожно. Вэриан сам не понимал, какую бурю эмоций создал в ее душе, признавшись за какой-то час до начала боя. Какое смятение вызывал в ее сердце, как сильно путал и пугал одновременно. Кассандра и в обычное время не решалась признаться или сделать первый шаг, а сейчас, понимая, насколько хрупок этот момент и насколько опасными будут следующие, не знала, куда себя деть. Хотя, она ведь пыталась тогда, после бала на балконе, но Вэриан отказал, сославшись на и без того перегруженные отношения. А сейчас так бессовестно пользовался утекающим временем, ставя ее перед фактом своей довольно очевидной влюбленности. Кэсс не знала, ждал ли он чего-то или, наоборот, по-настоящему хотел забыть свое признание, выставив его как шутку. Кэсс ничего не знала. Она окончательно запуталась в том, кем они были друг для друга. Но понимала одно — точно не теми, кем они так упорно притворялись все это время. Действительно, кто они друг другу? Друзья? Едва ли друзья смотрят друг на друга также, обнимают друг друга также, танцуют друг с другом также. Любовники? Звучало слишком резко, но, в то же самое время, слишком желанно. Впрочем, едва ли любовники так терялись в определении их отношений.       Кассандра не стала решать этот вопрос сейчас. Не знала, боялась ли или просто не хотела, но она решила увести тему в другое русло.       Плавно отстранившись, Кэсс, посмотрев в его глаза, спросив:       — А теперь, можно спросить у тебя кое-что?       Вэриан ощущал как Кассандра отстранилась, пусть и не сразу, заметил, как ее терзают сомнения перед чем-то, а алхимик так и ждал хотя бы чего-то, какой-то озвученной реакции на его слова. Положительной, отрицательной — хоть какой-то! Он растерянно кивнул. В его глазах проскользнуло вдохновленное ожидание. Кассандра, выдохнув, ненадолго прикрыла глаза, успокаиваясь и собираясь с мыслями, а после, посмотрев на Вэриана, уже более твердо, начала:       — Я знаю, ты довольно резко отреагировал на это в прошлый раз, но… сейчас ты не можешь отрицать то, что мы не знаем, что будет дальше. И то, что я ни в коем случае не должна попасть в руки сектантам. Поэтому, Вэриан, только поэтому, я прошу не допусти, чтобы я досталась им живой. Если вдруг меня схватят, убей. Так они не смогут заполучить Лунный осколок.       Вэриан неожиданно сник. Его мнимые ожидания бесследно испарились, заставив Вэриана с распахнутыми от осознания глазами убрать руки, попятиться назад и панически замотать головой, впиваясь ногтями в сжатые ладони, чтобы только не переживать этот разговор вновь, только не сейчас, когда он действительно мог стать правдой.       — Ты ведь знаешь, что я не смогу… Я ведь уже говорил, — начал Вэриан внезапно затихшим голосом. — Кэсс, все это, все, что происходит сейчас в замке направлено на твою безопасность. И ты не умрёшь сегодня, ни от рук жрецов, ни, тем более, от моих, ясно тебе? Мое мнение с того дня не поменялось.       — Я знаю, — также тихо начала она. Кэсс понимала, почему Вэриан так сильно уперся в этот хороший исход, но не могла не видеть иной. — Я верю, Вэриан, я верю, что ты делаешь все, чтобы я осталась жива, но мы оба понимаем, что слишком опасно отдавать меня сектантам. Слишком опасно даже давать им возможность для этого. Все, что они делают, все это — ради Лунного осколка, а ты также как и я знаешь, что бывает, когда цель оправдывает средства. Они не остановятся ни перед чем. Ни перед твоими угрозами, ни перед мечом авангарда, ни перед резко проснувшейся совестью. Я вообще думаю, что последнего у них вовсе нет и никогда не было. И, знаешь, я не прощу себе, если им удастся выполнить то, что они так хотят.       — Кэсс, послушай, — кажется, его просьба была лишь попыткой дать самому себе чуть больше времени для подбора аргументов. Вэриан выдохнул, нахмурился и продолжил спустя пару секунд. — Даже если им удастся, что в корне неверно, ты не имеешь права лишать меня хоть какого-то шанса на победу. Пока ты жива, у меня есть смысл продолжать за тебя бороться, так не заставляй же лишать самого себя последней ниточки этого смысла. Даже если все пойдет не по плану, я верну тебя, чего бы мне это ни стоило и верну живой! Никак иначе, никаких жертвоприношений, Кэсс, не будь такой глупой, — Вэриан звучал убедительно, твердо и уперто, но в тоже время напугано и беспомощно — это прослеживалось в дрожащем тембре и вновь подступившим треморе рук.       Последнее обещание, которое он был готов дать сегодня — убить ее. Почти убить самого себя, это даже хуже, намного хуже.       — Я не глупая! Я просто не хочу, чтобы кто-то ещё умер из-за меня, — Кассандра нахмурилась, вглядываясь в глаза напротив. Видела, как в нерешительности дрожала его радужка, как нахмуренные брови упали на веки. — Последнее, чего я хочу, так это, чтобы ты умер из-за меня.       Кассандре, в в целом, казалось дикой мысль о том, что кто-то будет умирать за нее. Она действительно считала, что смертельная стрела, пущенная вдогонку, будет лучшим исходом, чем ещё сотня невинных жертв, отправленных в тщетной попытке отбить ее у сектантов, среди которых рисковал оказаться и сам Вэриан. Да, Кэсс понимала, что он выбрал этот путь сам, сам встал на защиту, но это не умаляло её волнений и тревог. Кэсс ведь привыкла защищать, а не быть под чьей-либо защитой. Тем более так, чтобы эта защита рисковала прожить свой последний день, упав замертво от пущенного заклинания или острого меча. Но, похоже, что в этом ее намерении, Вэриан видел лишь самоубийцу, возложившую ответственность за роковую стрелу на него.       И Вэриан замолчал, задумавшись. В какой-то момент Кэсс показалось, что он действительно взвешивал все «плюсы» и «минусы», в то время, как сам алхимик пытался подобрать как можно больше аргументов, чтобы только удержать ее живую и здоровую. Что ж, кажется, их диалог заходил в тупик.       — Ты думаешь, что твоя смерть решит все проблемы? Имир тоже так думала! И что в итоге? — Вэриану абсолютно не нравился куда уходил этот разговор. Кассандра была настырна, да, она была горда и беспринципна, когда речь заходила о рациональности, но не до такой же степени! Она давила на самые больные точки: мозг, аргументируя свою просьбу неоспоримыми фактами, и сердце, произнеся последнюю фразу на одном дыхании. Кэсс будто бы хотела сказать что-то еще, добить его последним аргументом, против которого он бы не смел пойти, но отчего-то остановилась.       Но даже так ее просьба менее сумасшедшей не становилась.              — А если жрецам удастся скрыться с твоим телом после… во имя Деманитуса, ты хоть представляешь, что может произойти? Последствия, куда страшнее их ритуала. Я опущу факт очевидного насилия. Тебя вполне могут четвертовать, твою кровь могут использовать для заклинаний, которым не сможет противостоять ни один маг! Еще неизвестно, чем все это нам обернется, может ты сама станешь новым пристанищем Зан Тири. Вот весело мне будет раз за разом думать как бы так убить тебя, чтобы наверняка, да, Кассандра?! — алхимик вспылил, почти прокричав ее имя. Затем, так и не дождавшись ответа, Вэриан сделал пару шагов назад, смиренно разведя руки по сторонам.       Пытаясь успокоиться, чтобы не накричать на Вэриана в ответ прямо во время его монолога, Кэсс втянула носом воздух, прикрыв глаза. По обнажённым плечам пробежали мурашки от резко подувшего ветра, открывшего фрамугу. В этой комнате действительно становилось холодно и неуютно. Но останавливаться уже было рано, они оба явно дошли до точки невозврата ещё в тот момент, когда узнали о скором начале боя. И Кэсс решила идти до конца.       — Лунная капля в тот момент была каплей, а не опалом, отчего она ещё продолжала жить некоторое время после смерти хранительницы в ее теле, — поправила его Кассандра. Абсолютно серьёзно и бескомпромиссно. — Сейчас сила мала, находится во мне в форме осколка. Не в крови, понимаешь? Не в жидкой форме. Найти практически невозможно. А пока они вернутся в храм и начнут что-то делать, она умрёт. Они просто не успеют ничего сделать.       Вэриан, втянув носом воздух, ступил на несколько шагов назад:       — «Практически» — это не гарант! — холодно отрезал он, поднимая подбородок выше. — «Практически» — это вероятность. «Практически» — это их шанс, которым они воспользуются, прекрасно зная, что он у них есть. Ты вообще себя сейчас слышишь? — он серьезно вглядывался в глаза Кэсс, после чего, вновь разведя руками, выпалил. — И вот, что, убью я тебя, хорошо, но дальше что? Что мне прикажешь? Приходить на могилу с пустым гробом, зная, что твое тело непонятно где, подвергается черт знает каким ритуалам? Кэсс, пойми, ты, так или иначе, ты ценнее, чем простой жрец. Как ученый, я клянусь всем, чем можно — ни один исследователь, особенно такой аморальный, не упустил бы возможности препарировать бывший сосуд такой великой силы. Поверь, даже без нее и будучи мертвой, ты — ценнейший объект для исследований. И тебя на кусочки разберут и таки найдут что-то, что можно использовать. На мельчайшие кусочки.       Ответ Вэриана заставил Кассандру еще раз задуматься. В понимании Кэсс, она действовала логично, смотрела на ситуацию трезво — как того всегда требовали от нее, как от воительницы, отчего упрямство Вэриана показалось ей слишком необоснованным. Да ведь она же тоже хотела жить.       Хотела ведь?       — Разве ты не понимаешь, что во всем этом виновата я! Все эти люди, которые пойдут в авангард и будут защищать обычных жителей внутри стен могут погибнуть из-за меня. А ты раз за разом говоришь мне о том, что моя жизнь — одна жизнь — важнее сотен, у которых есть семьи, дети, возлюбленные. Так нельзя Вэриан, понимаешь? Я не могу быть такой эгоисткой! И ты не будь! — выкрикнула Кэсс ему в ответ, так и не отрывая взгляда от обеспокоенных голубых глаз.       Она вскидывала руки, после опуская их вниз, вжимая пальцы в ладонь так, что на здоровой руке появлялись небольшие вмятинки в виде полумесяца. Кассандра не могла так больше. Не могла говорить одно и тоже, не могла думать о будущем, не могла жить с мыслью о том, что своими руками калечила других людей почти каждое полнолуние. Смерть казалась ей спасением не только для других.       — Нет, Кэсс, не понимаю. Не понимаю я твоего абсолютно идиотского желания сдаться и умереть! — Вэриан вскинул руку, после чего, отвернувшись, мотнул головой. — Хотя, знаешь, плевать! Если тебе так хочется умереть сегодня — пожалуйста, дерзай, вот только проси об этом не меня. Отдай приказ первому попавшемуся солдату или, если хочешь, всем лучникам сразу, и в тебя полетят сотни стрел, не оставив и живого места на теле, возможно, для тебя это будет выходом из ситуации, но я, учти, даже не притронусь к луку в тот момент.       — Да почему ты так держишься за меня? — уже открыто кричала Кассандра в ответ.       Вэриан не ответил. Развернувшись, он подошел к окну и, наконец-то, захлопнул его, чересчур сильно и громко, буркнув что-то вроде:       — Набрось что-нибудь на себя. Не хватало, чтобы ты еще простудилась.       — Вэриан, впереди бой из которого мы с тобой можем не вернуться. Какая, мать ее, простуда? — Кассандра нахмурилась, скрестив руки на груди.       — Обычная, Кэсс, самая что ни на есть обычная! — Вэриан рывком развернулся, посмотрев ей в глаза.       — Вернись к теме, — Кэсс начала раздражать его попытка уйти с диалога. Вэриана же, похоже, раздражал весь этот диалог.       — Кассандра, вот… Неужели непонятно? У этих сотен есть семья, дети и возлюбленные, а у меня лишь ты, одна ты, единственная причина, по которой я все еще здесь, стою перед тобой, а не гнию в какой-то темнице. Ты — моя семья, ты — мой смысл, ты… — алхимик осекся, вновь отвернувшись.       — Вот именно, Вэриан. У этих сотен — есть семьи. И у тебя тоже есть семья и друзья. Как же Роуз и Элли? Не их ли ты навещал перед тем, как отправиться в путешествие? Это я не говорю про Юджина и Рапунцель. Да про Хьюго, в конце концов! Мир на мне не замыкается, Вэриан. У тебя есть, ради кого жить, — Кэсс, кажется, была слишком хорошо в вырывании фраз из контекста и их игнорировании. Только вот Вэриану, похоже, это совсем не нравилось.       — Ты вообще слышишь меня, Кэсс? Никто никого не заставлял: они будут бороться за свой смысл — королевство и его безопасность, а я — за свой! Может быть для тебя твоя жизнь ничего и не значит, но для меня это буквально все, весь мой мир, каждая его деталь, каждый гребанный механизм так или иначе завязан на тебе и он рассыплется, взорвется, выйдет из строя без твоего существования! Неужели это до сих пор не очевидно? Роуз и Элли — мои близкие люди, да, как и Юджин с Рапунцель, как многие, они все для меня важны и я готов рискнуть всем ради них, но ты…о боги, ты все равно не поймешь. Ты ни черта не понимаешь!       — Вэриан, нельзя так, понимаешь, просто нельзя! Я не могу подвергать опасности жизни других людей одним своим существованием. Больше нет! — процедила Кассандра, кажется, совершенно не обращая внимания на его доводы. Она, как баран, уперлась в одни ворота и видела лишь их, продолжая говорить, словно мантру, одно и то же. Они оба друг друга не слышали, предпочитая верить только в свои идеалы.       Вэриан поджал губы, еле заметно мотнув головой:       — Нельзя? — он вздохнул. — Что ж… может и нельзя, однако все лучше, чем собственными руками выпустить стрелу в, возможно, единственного человека, поистине достойного жизни после всего, что она пережила. — Вэриан устало потер переносицу и подняв взгляд на Кассандру, твердо добавил. — Пойми же наконец: я не смогу. Чтобы ты сейчас не сказала, как бы не доказывала свою правоту — я. не. смогу. Вот и все. Ты слишком важна для меня. Больше, чем кто либо, хотя иногда этого и не заслуживала.       Кэсс нахмурилась, отвернувшись. Повисла тишина. Вэриан ждал от неё ответа, в то время как сама Кассандра все никак не могла понять, как они дошли до такого. До обсуждения её смерти. Кэсс протяжно вздохнула, помассировав разболевшиеся виски. Мигрень действовала на мозги, мешая сосредоточиться на их разговоре.       Возможно, последнем в их жизнях.       Тогда, на балу, Вэриан отказался от поцелуя, ведомый желанием не усложнять и без того перегруженные отношения. Но сейчас своими речами оба окончательно потопили все, вскрыв последние раны, что все это время душили обоих во время бессонных ночей. Действительно, когда же ещё, кроме как не сейчас, вскрывать все карты?       Но Кэсс оказалась не готова. Гораздо проще умирать, думая, что никому не нужна.       — Пожалуйста, хватит… Я прошу тебя, не надо говорить мне о любви, — тихо произнесла она одними губами, полная уверенности, что в этой оглушающей тишине Вэриан мог услышать даже её сбитое сердцебиение и учащенные дыхание. Кэсс казалось, что ещё пара слов и она искусает губы в кровь.       Вэриан замер посреди комнаты растерянный и разбитый. Когда-нибудь он, наивный дурак, все же поймет, что открывать душу на поражение перед Кэсс — заведомо плохая идея. В который раз она лишь одной фразой или действием морально втаптывала его в грязь, оставляя с этими ничтожными, исколотыми годами, чувствами в руках. Алхимик поджал губы и потупил взгляд — все лишь для того, чтобы не дать увидеть подступившие к глазам слезы. Почему-то он не думал, что будет.так.больно.       В комнате по-прежнему оставалось прохладно и Вэриан зацепился за этот холод, чтобы бесцеремонно подойти к ее шкафу, достать оттуда первую попавшую на глаза тунику и бросить ее ей, тяжело оперевшись на деревянную лакированную дверцу. Он нахмурился, сплел пальцы в замок перед собой, после чего, протяжно вздохнул:       — Тогда зачем спрашивала? Почему? — его голос опустился до оглушающего шепота. — На какой ответ рассчитывала? — прямо сейчас Кэсс держала его сердце в ладонях. Теплое, еще живое, бьющееся. И ему оставалось только надеятся на ее милость.       Кассандра видела — его челюсти болезненно сжались, брови упали на глаза, делая взгляд неимоверно тяжелым, в то время как сами глаза блестели от подступивших слез. Кэсс поджала губы. Она не знала, что ответить, в то время, как Вэриан, раздосадовано мотнув головой, продолжал:       — Черт возьми, Кэсс, ответь уже что-нибудь! Скажи это злосчастное: «Нет», — и я успокоюсь. Ты ведь сама ни разу не говорила четкого «нет»! Настал твой шанс. Если один из нас погибнет сегодня, другой хотя бы будет знать, что все это было, точнее… что ничего не было, если тебе так угодно. Одно «Нет» — и делай со своей жизнью все, что захочешь. Забудь обо мне, как предпочитала делать последние годы. Ты ведь… ты ведь этого сейчас добиваешься? Иначе зачем задавать вопросы, на которые сама знаешь ответ, лишь чтобы в очередной раз убедиться в своей власти над людьми, в умении играть, встраивать стратегии? Мои поздравления — партия сыграна блестяще, пешке никогда не обыграть королеву! — Вэриан замолчал, до боли прикусил губу, после, окончательно отвернувшись, глухо произнес. — Возможно я и дурак, что повелся на все это, но тогда признайся, скажи мне правду в последний раз и скажи это в лицо, не ускользая.       Кассандра вдруг начала понимать, медленно и далеко не сразу, что это она довела Вэриана до такого состояния. До полного аута, безоговорочной капитуляции, когда все, что оставалось — это стоять напротив и глазами просить хоть раз в жизни сказать чистую, неподдельную правду. Довела бесконечными шутками, намёками, словами, действиями, танцами. И теперь-то уж Кэсс поняла, насколько, на самом деле, она сама была безоружна перед Вэрианом.       А его надрывистый голос резал сердце наживую, один лишь взгляд был способен вывернуть душу наизнанку с первого раза. Он смотрел на неё заплаканными глазами, и заставлял раз за разом возвращаться все к той же мысли о том, что виной тому была она. Снова и снова Кассандра думала об этом, вспоминая слова Лунной девы.       И снова Кэсс не была способна сказать ни слова. А Вэриан продолжал, раз за разом указывая ей на ее промахи, но иначе — между строк, все теми же глазами. Кажется, он и сам скоро доведёт Кассандру до нервного срыва. Впрочем, Кэсс всегда справлялась с этим сама.       Неужели Вэриан действительно считал её такой: холодной, беспринципной, расчётливой и рациональной? Способной рассчитать каждый шаг, пройти по головам, игнорируя чувства — и его, и свои. Но на деле все было иначе. Это была Судьба — гениальная шахматистка, способная свободно манипулировать, как и пешками, так и королевами. И что-то в последнее время упрямо подсказывало Кэсс, что она отнюдь не королева на этой игровой доске. Она уже дано потеряла контроль над ситуацией. Уже в тот момент, когда она спросила у Вэриана, будет ли он готов отправиться в то путешествие вместе с ней, но даже тогда пыталась управлять, держать одной рукой. Но все рухнуло, после погружения в Идеальный мир. Злой маг, сам того не понимая, вернул Кэсс в реальность — суровую и жестокую, такую, которая и привела их обоих в этот разговор перед боем.       Что ж, возможно, им стоило прояснить все эти детали чуточку раньше.       Контролировать все эти чувства лично он больше не мог. По щекам безжалостно потекли слезы, а голос нередко неприятно резался, как неудачно проведенный палец по краюшку бумаги: резко, остро, почти незаметно, но отчего слишком больно и жгуче для маленького пореза. Сколько им там осталось? Полчаса? Один бог знал, но вот точку в этом разговоре они обязаны поставить прямо сейчас.       Сглотнув, алхимик нервно улыбнулся ответной тишине и, сложив руки на груди, наклонился корпусом вперед, отрывая лопатки от шкафа. Чуть покрасневшие глаза неожиданно стали знакомо уверенными, предвкушающими очередной цокот каблука по гладкой поверхности зеркала, разбив то на сотни мелких осколков. Вэриан знал ответ, не был готов его услышать, но знал. И ему хотелось, чтобы и Кэсс наконец призналась. В чем бы-то ни было, в чем угодно, что помогло бы им поставить точку.       — Ответь мне, Кэсси, — на его губах промелькнула нервная, немного дерганная усмешка, пока опустившийся до отчаянного шепота голос произносил заветное окончание того отвратительного по ощущениям монолога:. — Ответь в последний раз, кто я для тебя? А то у меня такое ощущение, что ты никак не определишься.       Вэриан говорил с пустотой, с тишиной, с каменной стеной, которой Кэсс вновь себя оградила. Вэриан раздосадованно повертел головой и увел взгляд куда-то вверх, лишь бы только не видеть ее сожалеющее лицо, и чтобы в очередной раз убедиться в абсолютной тупости их ситуации.       Кассандру будто пригвоздило к полу.       Кэсс втянула носом воздух, пытаясь унять мигрень и наконец-то осмелилась поднять взгляд на Вэриана. Она глубоко вздохнула.       — Вэриан, я… — Кассандра выдохнула, прикрыв глаза. — Я буду с тобой честна. Ты… Ты — моя надежда, смысл, ради которого я все эти месяцы поднималась с кровати. Ты мой маяк, спасающий корабли во время шторма. Ты — мои обостренные чувства, из-за которых я стала неожиданно уязвимой. И это пугает, очень сильно, я испытывала такое лишь однажды и ни чем хорошим это не закончилось. Я очень боюсь будущего, боюсь того, что тебя… нас в нем не будет, но точно могу сказать одно.       Кэсс сделала ещё один шаг, во время которого она каблуком отпечатала в томящем ожидании последние слова:       — Ты — моя любовь.       Всё сказано. Больше нечего. Действительно нечего говорить. Оставалось только смотреть в чистые и блестящие от слез глаза напротив.       Оставалось только жить и надеяться.       А Вэриан же все не мог поверить в сказанное. Он намертво прирос к полу, смотря под ноги стеклянным взглядом. Кассандра отчетливо увидела в нем пятнадцатилетнего мальчишку, озлобившегося на весь мир, что до сих пор боялся доверять другим. Он был истерзан, побит и брошен на произвол судьбы, отчего возвел вокруг себя такие же стены, что и она. Все же, они до смешного были похожи.       И Вэриан прошептал одними губами, давая еще один шанс своему измученному сердцу:       — Не смей. Не смей мне говорить подобное после того, что я только что услышал. Я не хочу тебе верить, я боюсь тебе верить, потому что боюсь, что ты говоришь правду. И если так, пожалуйста, повтори это еще раз, и пообещай мне, что отныне не лжешь.       Кэсс отчего-то горько улыбнулась своим мыслям и, тряхнув волосами, вновь посмотрела в глаза Вэриана:       — Я люблю тебя, — и Кэсс подошла еще чуть ближе, оставив между ними расстояние в один небольшой шаг. Шаг, при котором им обоим было легче дышать и осмысливать происходящее. — Я зря не говорила это раньше, наверное, боялась, что я не так поняла саму себя. Знаешь, когда едва отделался от проклятия, при котором ты теряешь собственные эмоции, едва ли можно доверять самой себе в таком вопросе. Но я не лгу сейчас также, как и не лгала тогда на том балу: ты действительно смог вернуть мне не только чувства, но и уверенность в них. Я, честно, не знаю, как тебе удалось, но это правда.       Кэсс мимолетно улыбнулась, поправив прядь, выпавшую из непослушных волос.       Она, конечно, привыкла к другому: в этом безумном мире, охваченным чужими мотивами и целями, всего проще было жить согласно одному простому правилу — каждый сам за себя. Кассандра действительно верила, что лучше было не верить мечтам, чем потом платить за собственную наивность. Не строить иллюзий насчет будущего, чтобы потом было не так больно падать. Когда-то она действительно порвала все связи, чтобы остаться одной, в то время как сейчас вновь пыталась выстроить их, неосознанно все больше привязываясь.       Она действительно научилась доверять заново, многое переосмыслила в общении с людьми. Считая раньше любые привязанности слабостью, теперь Кассандра признавалась в любви к человеку, понимая несостоятельность своих прошлых установок, прекрасно осознавая, что это действительно был их последний шанс все решить.       Кассандра оставила между ними едва метр расстояния — для его шага, последнего, завершающего. После всего сказанного она по-прежнему оставляла за ним выбор, как тогда на балконе. Дама из Короны оказалась невероятно чутка и нежна в своих намерениях, уже тогда понимая, что выбор ученого был озвучен задолго до негласного вопроса в ее глазах.       Его ответным признанием была кружка заваренного чая ещё в старой Короне во время первого полнолуния, был вальс в Лукре, поцелуй в макушку в каюте, держание ее за руку по ночам, особенно сильно захватываемыми ночными кошмарами, колыбельная, игра на пианино, прикосновение к шраму у позвоночника. И не менее длинный список теперь он мог составить и по отношению к самому себе: ее доверие, когда Кассандра неосознанно хваталась за его рубашку в поисках опоры, переплетенные пальцы, объятья, купленная тайком мантия и брошь, шепот на ухо, и вечная, вечная борьба, которую она впервые с кем-то разделила. Они могли бы заметить все вышеперечисленное намного раньше, признаться сразу после того, как Вэриан нашел ее, разбивающей зеркало голыми руками, ведь шрамы от его осклоков так остались на костяшках здоровой руки.       И вот он делает шаг. Тот самый, скрывающий в себе негласный ответ. Отрывается корпусом от шкафа и обеими ладонями прикасается к ее лицу, чуть его приподнимая и заглядывая в глаза, понимая, что утонет в них окончательно, совершенно не сопротивляясь.       Они смотри друг друга безоговорочно влюбленным взглядом, наконец открытым, без грамма притворства или скрытых мотивов, без сомнений, четко осознавая, что такой взгляд дарят лишь возлюбленным и никому другому. Ни другу и ни союзнику.       Любить в открытую оказалось совсем не страшно и не больно. Даже их внутренние демоны на мгновение смолкли, когда алхимик, опустив веки, наклонил голову и слегка, будто бы все еще боялся или изучал, оставил на ее податливых губах робкий поцелуй, затем еще один, и еще один. Вэриан хотел передать то, что не смог сформульровать. Еще одно признание, перерастающее в настоящий пожар, стоило поцелую чуть осмелеть и углубиться: в душу, в сердце, в голову, в кончики пальцев, что сейчас бережно поглаживали ее щеки, как тогда, у фортепьяно, только теперь уже без сомнений, любя и оберегая. Вэриан едва подавил глухой стон, стоило ему почувствовать легший на плечо холодный металл протеза и ее проворные пальцы, так безумно приятно зарывавшиеся в волосы. Сплетенные губы, открытые сердца, прощение и прощание. Стоило ли пересекать последнюю черту за несколько минут до начала боя?             Кассандра наконец-то смогла почувствовать себя свободно. Не надо было притворяться, решать в голове какую из очередных масок следовало надеть перед ним. Не надо было рыться в собственной голове в поисках ответа на происхождение необъяснимых чувств или бояться, что эти чувства перерастут во что-то серьезное, чем больно ранят обоих. А, может, вовсе пройдут, оставив после себя лишь горькую дымку апатии и разочарования. Сейчас они были друг у друга: открытые, искренние, настоящие. Хотелось целовать, не замечая быстро текущего времени, ведь оба обрели наконец-то возможность дарить любовь, не прибегая к уловкам или намекам. Напрямую — намеренными касаниями, мягкими взглядами и искренне сказанными словами.       Больше не надо было бегать друг от друга и от собственных чувств.       — Надо было сделать это раньше, намного раньше. — прошептал Вэриан, открывая глаза.       Кэсс улыбнулась собственным мыслям и вновь его поцеловала, на этот раз чуть более настойчиво и смело, потому что в голову стали пробираться, словно напоминания, картины неминуемого будущего боя. Она поняла, насколько боялась отпустить Вэриана сейчас — даже больше, чем до признания. Сейчас, наконец-то обретя любовь, Кассандра меньше всего на свете хотела ее потерять. И словно в подтверждение ее мыслей, Кэсс услышала громкий звук горна, возвещающей к пятиминутной готовности.       Если бы можно было продлить это мгновение. Если бы можно было остановить время. Кассандра бы отдала все богатства мира, если бы этого сражения не было и все было хорошо. Но то — Идеальная картина мира, а жизнь научила Кэсс не верить в пустые сказки, а опираться лишь на суровую реальность. Жить в тех условиях, в которые ее завела судьба.       Сейчас же условия были совершенно ужасные.       — У нас нет времени, — Кэсс осторожно отстранилась и, замерла на мгновение, но лишь для того, чтобы прикоснуться лбом ко лбу Вэриана и прикрыть глаза. Мозг отсчитывал секунды этой пятиминутной готовности, в то время как сердце разрывалось от наступающей разлуки. Неизвестность будущего исхода ставила в тупик, заставляла раз за разом возвращаться к картинам самого неблагоприятного из исходов и теряться в собственном страхе. Теперь уже за чужую жизнь. Она действительно не боялась умереть, она боялась потерять Вэриана.       И горн протрубил еще раз, прорезал тишину, разделяя возлюбленных. Кэсс не знала, сколько прошло времени прежде чем скрипнула дверь, позволил пришедшей Сьюзан увидеть две души, горящие друг за друга. Они болели друг за друга, любили друг за друга и хотели жить друг за друга. Сью тактично покашляла и отошла с прохода, встав за стеной, чтобы не мешать прощанию.       — Пора, — тихо прошептала Кэсс, окончательно отстраняясь.       А сердце болело, но в то же время Кассандра чувствовала, что сделала все правильно, ведь вместе со страхом за чужую жизнь она получила величающую силу из возможных — любовь, ради которой надо было жить, а не умирать.       — Я вернусь, обещаю. Не могу ведь умереть, так и не сказав, что люблю тебя в ответ, — Вэриан усмехнулся, оторвался от мягких губ и наконец выпустил ее руку, одновременно с этим тяжело выдыхая.       Как бы Кэсс не хотела его отпускать, ей пришлось. Пришлось, скрепя сердцем, смотреть, как его фигура исчезла в проходе, вскоре закрытом дверью. Пришлось заставить себя не думать о плохом. В конце концов, прямо сейчас бой вели лучшие солдаты Короны и Темного королевства, во главе с Юджином, Эдмундом и братством — мастерами своего дела, держа в руках изобретения двух гениальных умов. Столько человек не могли проиграть в один день какой-то горстке жрецов, какой бы магией они там не обладали. У Темного королевства не было иного выбора, кроме как победить в этом бою.       И уже очень скоро Кэсс наблюдала из окна Северной башни, как беспокойно стояли на своих местах солдаты.