Чума, чудеса и чудовища

Мурка ушёл в Башню ещё в начале лета, Ветка убежала три дня назад к двоедушникам, а за ней, вчера, и Гайка с Лютиком. С Рохлей остались только двое малышей: Беда и Хворь. Городская шпана окончательно разделилась на два лагеря. Пришло время выбирать: двоедушники или песиголовцы. Только вот Рохле выбирать не хотелось. Не нравились ей ни Ноткин с этой его кривой ухмылочкой, ни вечно задирающий нос Хан. А если по-честному, то Рохле не нравился сам факт выбора. Ну как, как можно решить, куда тебе: в нависшую над городом Башню, где, говорят, творятся всякие чудеса, или в убежище на Склады, чтобы найти себе вторую, пушистую и верную душу — точнее, чтобы она тебя нашла? Пока выбор не сделан, ты как будто и там, и там. И не придётся становиться врагом никому из тех, с кем ещё вчера ловили ящериц возле театра и играли в Створках в казаков-разбойников. Рохля решила: чёрт с ними — и с теми, и с этими. Им и втроём хорошо. Вот только малыши, кажется, тоже вот-вот от неё ускользнут. Уж очень они скучают по Ветке. Ветка была — как спичка, у неё всё вокруг горело. То бежит на слабо на самый верх Лестницы, то с обрыва ныряет в Горхон, то подбивает всех залезть в чужой сад за спелыми яблоками, чтобы потом всем вместе, хохоча от страха, улепётывать от неожиданно выскочившей сторожевой собаки. Теперь Ветку редко можно увидеть на улицах. Она торопливо спешит куда-то и шепчется с сидящим у неё на плече вороном. Ну, это Рохле сказали, что на плече у Ветки ворон — так-то его не видно никому, кроме неё. Короче, нужно что-то делать. Отвлечь малышей, пока они тоже не ушли. Вот Рохля и наплела им про огоньки. Есть, мол, особенно яркие души — их в орех не уместишь. Такие души — как светлячки. Их можно поймать только в фонарик, чтоб горели, сияли и исполняли желания. Найти такую душу можно, если замирать и прислушиваться. Когда за дверью тоненько-тоненько зазвенит колокольчик — значит, она здесь. Вчера они обошли весь квартал Дубильщиков. Сначала малыши с энтузиазмом включились в игру, но после бесцельного дня поисков как-то стухли. К тому же их заметили: какая-то женщина, закутанная с головы до ног в белую парку с капюшоном, выглянула в окно своего красивого особняка и крикнула, чтобы они убирались. Так что Рохля придумала план: завтра она поводит их по улицам, и потом они как бы случайно подойдут к заброшенному дому в Почке. Вчера ночью она залезла внутрь и проверила — там действительно никого нет, только странные рисунки красуются на стенах. Рохля притащила туда ржавый напольный светильник, который выменяла когда-то у ребят Хана за пару патронов. А ещё повесила возле двери погнутый колокольчик. Его она нашла в мусорке в начале сентября — наверное, какой-нибудь степняк выбросил после смерти своего быка. В общем, Рохля хорошо подготовилась к представлению. Утром они обычно собирались на мысе. День сегодня был тёплый, солнце пригревало не по-сентябрьски щедро, будто извиняясь за то, что лето закончилось. Рохля пришла раньше всех и уселась на камне перед статуей Хозяйки Виктории. Беда и Хворь совсем не спешили. Ещё издали, когда они только подходили, Рохля поняла, что вид у них какой-то вялый, так что она вскочила и побежала им навстречу. — Ну что вы так долго! — с энтузиазмом размахивая руками, воскликнула она, — В общем, сегодня прочешем Утробу. Там возле бочки с водой есть один дом… — Рохля, а мы это… — несмело перебил её Беда, косясь на Хворь в поисках поддержки. — Мы, в общем, уходить будем, — подхватила Хворь, шмыгнув носом, — К Ветке решили. Пойдёшь с нами? — Ну вы чего? — голос у Рохли предательски задрожал, — Мы ведь как фонарик найдём, всё что угодно себе сможем понапридумывать. Сдались вам эти двоедушники… — Да враки это всё, про фонарик, — пробурчал Беда. — А вот и не враки! Сегодня найдём! — топнула ногой Рохля. Хворь тихо потянула её за рукав: — Ну хватит, Рохля. Всё равно ведь придётся когда-нибудь. — Не придётся! — девочка упрямо качнула головой и отвернулась. И нисколечки ей не хотелось плакать, вот ещё. Просто что-то в глаз попало. Ребята молчали. Когда Рохля наконец почувствовала, что предательская влага в глазах высохла, она пошла на сделку: — Давайте так — ищем сегодня до полуночи. Если не находим, то идём к Ноткину. Я вас сама туда отведу. Обрадованные малыши повисли на ней с двух сторон. Они крались вдоль стен, замирали в кустах, становились на цыпочки, чтобы заглядывать в окна. Один раз подошли к дому Рохли. Там, в глубине комнат, был слышен густой мужской крик и тихие женские всхлипывания, а потом что-то разбилось и всё стихло. Ребята как можно быстрее прошли мимо. К тому самому дому они приблизились, когда солнце уже садилось, цепляясь за выступы Многогранника. Рохля махнула малышам, чтоб подошли поближе и замерли. Предательский колокольчик почему-то всё никак не хотел звенеть. — Ну, здесь тоже пусто, пошли, — нетерпеливо сказала Хворь. — Тс-с-с, тихо! Я что-то слышу! — шикнула на неё Рохля. — Правда? — удивился Беда, ещё плотнее вжимаясь в стену. Даже ухо руками оттопырил, чтоб слышнее было. — Нашли! — радостно воскликнула Рохля, — Точно вам говорю, это оно! И чтобы развеять сомнения своих подопечных, она решительно потянула дверь на себя. Та поддалась. Хворь и Беда от волнения вцепились в Рохлю — каждый со своей стороны, и осторожно заглянули внутрь. — Идём, — девочка шагнула в дом и закрыла дверь, чтобы их никто не увидел. В заброшенном, пустом помещении царил полумрак. Дети разбрелись по углам, осматривая пыльный, захламленный пол. Наконец Беда радостно вскрикнул — он заметил спрятанный под тряпьём фонарик. Хворь бросилась к нему, но на полпути обо что-то споткнулась. Гулкий металлический звон заполнил комнату — это подал голос предательский колокольчик. Видимо, сорвался с хлипкой нитки. Девочка нагнулась, подобрала его и с задумчивым видом принялась разглядывать. — Ты, кажется, говорила, что звенеть должны сами огоньки, — сказала она, зыркнув на Рохлю. — Ну… да. Огонёк и звенел. Мало ли, какой тут хлам валяется. — А фонарик-то не работает, — подал голос Беда из своего угла. — Как не работает? Должен работать! Там же огонёк! — Рохля побежала к фонарю и принялась вертеть его ручку. Ну, попадутся ей эти песиголовцы — ишь чего удумали, хлам подсовывать. Кляня себя за то, что не проверила фонарик вчера, Рохля зачем-то перевернула его и постучала по дну. — Ничего-ничего, — приговаривала она, — сейчас всё получится. Огоньки, они стесняются иногда… — Рохля, ты ведь всё это выдумала, да? — Хворь уселась напротив неё и уставилась этими своими глазищами. Беда тоже огорчённо опустился на пол: — Ну вот, два дня только зря бегали… — Прекрати бурчать! — поморщилась Хворь, — Рохля, ты это… Молодец, конечно, весёлую игру придумала. Но пора идти. Ноткин говорил: тебя, наверное, собака выберет, а это же самое здоровское, что может быть… — Ну вот и идите, — глухо сказала Рохля, не выпуская из рук фонарик. — А говорила, сама отведёшь, — обиженно сказала Хворь, пиная Беду, чтоб поднимался, — Обманщица! Беда нерешительно встал, вцепился в руку Хвори. Малыши понуро побрели к двери. У порога Хворь обернулась: — Рохля, ну не дури. Пойдём с нами. — Приходите сюда завтра. Тогда всё увидите, — не отрываясь от фонарика, ответила Рохля. Малыши вздохнули: оба знали, какая она упрямая. Ноткинские ребята оказались совсем ничего: пустили в свою халабуду, поделились орехами. Завтра обещали выдать поводки и познакомить со своими вторыми. В их убежище пахло сеном и тёплым хлебом — чем-то похожим на дом. Настоящий дом. Утром Беда и Хворь зашли проверить Рохлю и замерли на пороге. Фонарик сиял, бросая причудливые синие тени на стены — они складывались в Многогранник, и Бойни, и кварталы, и целый огромный мир. Только вот Рохля куда-то пропала.