168 °С

      Сонхва не сильно любит различного рода мероприятия, устраиваемые спонсорами и организаторами. Но когда он выпрашивал у Хёнвона ещё одну трассу, то обещал их посещать. А собственные обещания для Пака нечто нерушимое и вечное. Если сказал — то так оно и будет. И, в общем-то, ничего плохого в них нет, кроме множества пилотов и интересных личностей из их команд. Но если к инженерам и управляющим, ставшими известными в гоночных кругах благодаря своим заслугам, нет претензий, то пилотов в большинстве своём Сонхва не переносит. И не потому, что он вредный, а потому что это уже ответная реакция. Подавляющее большинство здесь считают его выскочкой и высокомерным наглецом, что вцепился в первое место и не даёт себя скинуть. Пак не спорит. Он и есть выскочка и высокомерный наглец, что и дальше не даст себя скинуть.       Но из примерно сорока команд к нему хорошо относится только треть. И даже Сонхва бывает непросто жить со всем этим негативом. Конечно, в лицо ему никто ничего не скажет. Зато Пак следит за всеми соцсетями и всё прекрасно понимает по одним только пренебрежительным взглядам. Иногда Сонхва задумывается о том, что если ему так тяжело и горько от всего необоснованного хейта в его сторону, то каково тем людям, что к нему восприимчивы? Ведь на самом-то деле Паку откровенно плевать, что о нём говорят и думают, но когда изо дня в день видишь и слышишь острые слова и сплетни, в глубине души закрадываются сомнения по поводу себя. Каким бы сильным, уверенным и стойким ты ни был. Но волков бояться — в лес не ходить, так ведь? Он знал, что будет непросто, так что он и станет этим волком. Вся токсичность по отношению к нему просто из страха, он уверен. Поэтому Сонхва демонстративно игнорирует тех, кто ему не нравится, и полностью закрывается от чужих насмешек и высказываний. Овцы всегда будут бояться волка и при случае попытаются затоптать всем стадом. А его боятся, и он это чувствует.       Хотя, конечно, парочке американцев он бы и вовсе начистил морды, потому что игнорировать порой слишком тяжело, но Хёнвон просил вести себя хорошо и не позорить ни себя, ни его.       А жаль. На самом деле Сонхва довольно дружелюбен, если изначально отнестись приветливо и с уважением. Так что то небольшое количество команд, с которыми он нормально начал общаться, и есть его компания на подобные мероприятия. И как ни странно, половина из них тоже иностранцы. Особенно из них Сонхва нравятся итальянец, тоже выступающий на Шевроле, японец на Тойоте и русский на Форде.       — Да, последний заезд был непростым. Начинается сезон дождей. Ты ведь ещё не ездил в дождь? — Юта рассматривает детали от нового Форда, что выставлены на отдельных стендах, и медленно, лениво болтает бокалом с шампанским. Кажется, он держит его просто для приличия и пить не собирается.       — Не ездил, но вчера трасса уже была влажной. Это волнительно, я только тренировался в дождь, — зато Пак допивает второй бокал. В этот вечер ему тревожнее обычного. Помимо того, что, как правило, он делает вид, будто ему всё равно на недоброжелателей, сегодня Сонхва труднее из-за переживаний о его Ёсане. Тут всё то же самое. Как бы Пак ни упирался в свою правоту и ни настаивал на ней, он скучает. Непозволительно сильно и отчаянно. Безумно. Сонхва не понимает, как он выдерживает отсутствие Кана рядом.       — В том году в финале меня зацепил Форд, что отлетел после столкновения с Эвансом, и лишил возможности финишировать. Теперь мокрая трасса меня напрягает.       — Да ладно тебе, это твой четвёртый сезон. До этого же три года завершал серию кубка с отличными результатами, может, в этом году повезёт.       — С такими новичками только на удачу и надеяться, — тихо смеётся Накамото и переводит взгляд на Пака, что берёт третий бокал. — В том году Сан, в этом году ты. Что будет дальше?       — Где, кстати, Сан? Это же Форд анонсирует новую тачку, пилоты на их машинах не должны опаздывать, — Сонхва бегло проходится глазами по другим гостям и максимально не задерживается ни на ком взглядом. Упаси боже посмотреть на журналиста дольше трёх секунд, подойдут что-нибудь для статьи спрашивать. — Если бы я знал, что можно не приезжать, то нашёл бы занятие интереснее.       — Тебе недостаточно интересно со мной говорить? — вскидывает бровь Юта и снова смеётся, как раз приветствуя их общего русского друга — пилота под номером «76» — и его жену.       — Что ты, радость моя? Как я могу быть тебе не рад? — Пак тоже оборачивается к подошедшему и пожимает руку.       В Корее почти не здороваются подобным образом , но для русских словно не существует понятия «личное пространство», как и для американцев, так что Сонхва привык к этому жесту. А вот как здороваться с русскими женщинами он не знает, поэтому в лучших европейских традициях аккуратно берёт её ручку и целует тыльную сторону ладони, глядя в глаза. В России так не принято, но она явно рада.       В этот момент Пак краем глаза замечает ещё вошедших в холл. Наверное, просто бросаются в глаза их светлые вещи? Или то, что это Ёсан в обществе Сана? Они абсолютно беззаботно что-то обсуждают между собой и смеются, тут же попадаясь в лапы прессы.       — Надеюсь, ты мне рад? — улыбается семьдесят шестой и представляет жене Юту и Сонхва, называя и её имя — Елена.       — Да, Роман, и тебе в том числе, — кивает Пак и бегло осматривает его жену. Таких красивых женщин Сонхва не видел с тех пор, как уехал из Кореи. Только девушки-айдолы выглядят и одеваются настолько шикарно и ярко. В Америке и Европе почему-то в большинстве своём все выглядят более сдержано и менее сияюще. На ней много золотых украшений с камнями и длинные блондинистые волосы, цвета как у самого Пака. Но его сильнее интересует то, что происходит ровно за ними. Чхве смотрит только на Ёсана, пока что-то рассказывает. — Прекрасно выглядите. Кажется, слухи о том, что в России самые красивые девушки — правда.       — Спасибо, так и есть, — кивает девушка и смеётся, обнимая мужа крепче за руку. — Вы тоже солнышко.       — Ах ты вертихвост, — усмехается Накамото, не совсем понимая, как эти двое могут себя вести так, будто давно знакомы. Для японца это так и выглядит. — Научите так же.       — Тебе менталитет не позволит, — подытоживает Роман, — с этим надо родиться. Расскажи лучше, как получилось, что ты ехал без управляющего? Это разве не запрещено?       — Не запрещено. Запрещено только вводить замены во время серии кубка, — Пак щурится и впивается взглядом в Кана, что мило улыбается Сану. Чхве отказывается от шампанского, Ёсан же берёт бокал. Не то чтобы он мог перебрать, этого почти никогда не бывает, но Сонхва глаз с него не спускает. — А ехать было непривычно, но нормально. Ничего из того, к чему я не был готов, не случилось. Интуитивно слушать машину вполне себе получается.       — Звучит сложно, на самом деле. Классно, когда ты ещё и инженер, — понимающе кивает Юта. — Хорошо, что всё в порядке, будь осторожнее.       — Да, спасибо, — Пак щурится и не сразу понимает, к чему было сказано про инженера. А потом вспоминает. Иногда он забывает, что почти все действующие пилоты просто гонщики, которые не имеют никакого отношения к разработке и автомобилестроению. — И вам удачи на мокрой дороге.       — О, ну, Роман — один из лучших на мокрой трассе, — продолжает Юта. — Мне очень нравятся твои решения во время гонок, а в прошлом году красиво объехал одну аварию.       — А, да, в моём городе в России почти весь год идут дожди, кроме зимы. Зимой там просто слишком сильные морозы. Так вот, там я ездил во время тренировок по мокрой трассе чаще, чем по сухой, — Роман переключает всё внимание на Накамото, потому что Сонхва уже, кажется, не слушает.       Пак и правда отвлекается от рассказов о дождливом родном городе семьдесят шестого, пока издалека рассматривает Ёсана, что, как и он, пьёт быстрее обычного. Такой красивый. И такой раздражающий. Когда он успел настолько подружиться с Саном? Заезд, во время которого они обменялись контактами, был всего пять дней назад. С чего бы это вообще? Сонхва испытывает слишком большой спектр эмоций по этому поводу. Он ревнует. Со всей силы. И злится от факта, что Кан тепло и мило общается с его конкурентом. И в то же время не злится на самого Ёсана, потому что ну разве можно? Разве можно злиться на своего любимого мальчика, по которому невозможно сильно соскучился? Разве можно в принципе злиться на любимого человека?       Но после почти уже трёхнедельного игнорирования и жёсткого разговора перед крайним заездом Сонхва начинает испытывать сомнения по поводу собственной значимости в жизни Кана. Самые мелкие и незначительные, как надоедливые мысли. Но, может, он и правда не так уж ему нужен? Особенно, раз Ёсану хорошо с Саном.       Вскидывая бровь, Пак допивает то, что держал в руках, и сразу берёт ещё один, скрещивая руки на груди. Он не сводит глаз с Ёсана и в уже немного пьяном состоянии не понимает, что с ними не так. Сонхва никогда не искоренит в себе чувство того, что они созданы друг для друга и в любом случае будут вместе. Тогда почему сейчас они не вместе? Почему уже как три недели Пак засыпает и просыпается в одиночестве? Почему его любимый мальчик так близко и так далеко одновременно?       Наверное, Сонхва ещё никогда настолько сильно не путался в собственных размышлениях. Когда уже всё наладится? Может, попробовать поговорить чуть позже? Да, можно попытаться. Тогда стоит остановиться на четвёртом бокале, иначе все мысли точно ускользнут. И подождать, пока Кан останется один. Ну что за липучка этот Чхве? Какого дьявола он даже больше ни к кому не отходит, разговаривая только с Ёсаном?       Выдохнув, Пак переводит взгляд на свою компанию, что замолкла и переключилась на него. Вероятно, кто-то что-то спросил, но Сонхва был вне зоны доступа.       — Ты здесь вообще?       — Извините, я отвлёкся.       — Я говорю, что ты, как специалист в области двигателей, думаешь о новых фишках на анонсируемом Форде?       — Ах, да, — Пак мельком осматривает машину на стенде и её двигатель, что выставлен рядом, пожимая плечами, — все их «нововведения» увеличивают мощность примерно на два с половиной-три процента, что успешно будет забираться новым корпусом и его чуть более худшими аэродинамическими параметрами. И некоторые новые сплавы, используемые для валов и клапанов, тоже вызывают вопросы, но это следует смотреть только во время испытаний.       — Вот и я говорю, что Тойота лучше, — смеётся Накамото и снова вступает в спор с Романом, доказывающим обратное.       Их диалог довольно шумный и увлечённый, но Сонхва почти сразу же выпадает из него. Они каждый раз спорят, что лучше — Шевроле или Тойота. Ничего нового. Когда они уже поймут, что лучше тут — машина Пака и спорить смысла нет. Хотя, на самом деле, о внутренностях чужих автомобилей Сонхва может только догадываться, ведь они не освещаются прессой или ещё какими службами. А некоторые инженеры и механики и вовсе держат в секрете собственные разработки и решения. Сам Пак тоже, допустим, никому не будет расписывать, что он и как сделал. Ни за какие деньги. Его разработки слишком ценные. Но, в принципе, это нормально — не афишировать свои конструкции или держать их в секрете, поэтому ничего нового.       Новое только то, что Ёсан выпивает уже третий бокал подряд, и Сонхва тяжело вздыхает. Он прекрасно знает, сколько нужно алкоголя Кану и как быстро тот пьёт, и сегодня он явно делает это не в своём обычном темпе. Когда уже этот Чхве свалит хоть куда-нибудь?       — Вам тоже скучно с этими двумя? — Елена становится рядом с Паком и неловко улыбается. Она явно приехала только на серию кубка, потому что Роман проходит по очкам, но никого здесь не знает, и больше не с кем заговорить. Прелестно.       — Да, неимоверно. Каждый раз их диалог скатывается к спору о том, чья машина лучше. Уже почти год это слушаю, — Сонхва улыбается в ответ и цепляется взглядом за серьги на девушке. Очень красивые, с большими белыми блестящими камнями. — И ни один не идёт на уступки.       — Самое настоящее ребячество.       Пак хочет спросить, в каком значении Елена использует слово «ребячество», потому что не до конца понимает его смысл, но отвлекается от её серёжек и уже по привычке смотрит на Ёсана. И Сонхва еле сдерживается, чтобы не заулыбаться, ведь он впервые за этот вечер встречается с Каном взглядами. Ёсан смотрит на него, на девушку рядом, снова на Пака и демонстративно закатывает глаза, возвращаясь обратно к Сану. Кан обратил внимание, да ещё и приревновал? У Сонхва аж поднимается настроение. Как вовремя Ёсан повернулся, пока он столь заинтересованно рассматривал серьги русской красавицы. Она очень вовремя.       Но какая же может быть презентация автомобиля без выступления главы компании или его заместителя? Все американцы любят расхваливать свой товар, даже если он не очень, Пак сразу заметил это. Слишком много переоценённых вещей на рынке из-за американцев и их маркетинговых ходов. Совсем неинтересно. Они с Каном никогда не присутствовали на этих скучных речах, находя занятие поинтереснее или вовсе тихо убираясь с мероприятия. Может, сейчас удастся подойти к Ёсану?       Сонхва смотрит в ту сторону, где совсем недавно были Чхве и Кан, но видит одного Сана. Только что же был там. Пак без лишней суеты быстро осматривается и хмурится. Ёсан в белом костюме, и его трудно не заметить, но нигде среди гостей его нет.       Всеобщее внимание обращено на заместителя директора Форда, что вышел со своим выступлением. Благодаря этому, среди общей статичности, Сонхва, наконец, замечает боковым зрением искомую фигуру в белом, что быстро и тихо взбегает по лестнице на второй этаж. Идеально. Пак сразу же идёт следом, стараясь никого не задевать и не обращать на себя лишнего внимания.       Наверху приглушён свет и никого нет. Такое же просторное помещение, как и внизу, много всяких низких диванов и столиков с брошюрами, которые в темноте и слегка плывущим зрением не рассмотреть. Вероятно, этот этаж предназначен для отдыха или ожидания. Но именно на нём, почти в самом конце, на балконе, Сонхва находит Кана. Тот стоит, опираясь руками о перила, и смотрит на ночной город, что сияет довольно спокойными огнями. Не так ярко, как центр Сеула, но тоже неплохо. Зато здесь небо будто более густое и насыщенное. Американские небеса Паку нравятся больше. Словно тёмно-синий сапфир, они переливаются мелкими яркими вкраплениями-звёздами. А самая яркая и ценная из них стоит к нему спиной, прикрыв глаза.       Не то чтобы Сонхва крадётся, но подходит тихо и аккуратно. Понятия не имея, что можно сказать, он ставит бокал на широкие перила и касается пальцами боков своего мальчика, медленно прижимаясь со спины. Ёсан даже не вздрагивает, когда его талию обвивают чужие руки и сжимают в крепких объятиях. Он соврёт, если скажет, что не ждал этого. Хотя вообще-то, запросто мог подойти и Сан, но эти прикосновения ни с чем не спутать.       — Здравствуйте, — тихо произносит Сонхва и зарывается в белые волосы носом, глубоко вдыхая.       — Добрый вечер, — с трудом сдерживая улыбку, закусывает губу Кан. Кто бы знал, как сильно он скучает и насколько ему не хватает Пака. Сейчас его только от этих жестов пробирает мелкой дрожью, и Ёсан кладёт свои руки поверх рук на собственной талии.       — Молодой человек, не хотите познакомиться? — Сонхва улыбается и этой фразой припоминает Кану то, что тогда перед заездом тот сделал вид, будто они незнакомы.       — Извините, я уже два года замужем и с незнакомыми не знакомлюсь.       — А со знакомыми?       Ёсан вскидывает бровь и поворачивается в объятиях, заодно забирая бокал Пака, стоявший рядом. Он поднимает взгляд и делает из него глоток.       — А со знакомыми можно.       — Погоди, — Сонхва сводит брови к переносице и тупит взгляд, — у меня такое чувство, будто это уже случалось.       — Что?       — Ну, будто этот диалог уже был. Дежавю.       — Может, тебе приснилось, или ты слишком много выпил? — Кан делает ещё глоток и, когда у него забирают бокал, лениво обвивает руками шею Сонхва, слабо улыбаясь.       — Явно не больше тебя. Ты не перебарщиваешь? И чего ты вообще сюда вышел в одном пиджаке в конце ноября? Холодно же.       — О, я в порядке. Только очень сильно хочется целоваться, — широко улыбнувшись, Ёсан облизывается и переводит взгляд на губы Пака. Вообще-то, он не забыл ничего и всё ещё серьёзно обижен на Сонхва, но прожить три недели даже без поцелуев просто невыносимо. Пусть даже завтра он будет считать себя слабым, но сегодня Кан сдаётся. — Что мне с этим делать?       — В порядке, говоришь? Котёнок, ты пьян, — тихо смеётся Пак и внимательно рассматривает лицо Ёсана. Как можно быть таким красивым и пленительным? Сердце трепещет, а внутри становится тепло. — Но я могу тебе с этим помочь.       — Вот как? — Кан подаётся вперёд и улыбается шире, ожидая, что Сонхва его сейчас поцелует.       — Но, — в последний момент Пак отстраняется и умиляется взгляду напротив, что вмиг стал сердитым. Взамен он одной рукой прижимает к себе крепче, а второй проводит по пояснице вниз и кладёт на бедро, — вообще-то, я всего лишь хотел предложить проводить тебя домой, потому что ты выпил достаточно, и я хочу быть за тебя спокоен.       — Тц, — Ёсан вздыхает и скептически смотрит, — а вдруг ты со мной что-то сделаешь?       — Обязательно сделаю, — подавшись вперёд и несильно вжав Кана в перила спиной, Сонхва наклоняется к его ушку. Он несколько раз целует под ним, а после мягко кусает мочку, чтобы не задеть серьгу. — Я начну приставать к тебе ещё в такси, — Пак медленно обводит кончиком языка ушко, вызывая мелкую дрожь, — невесомо касаться пальцами колена и вести выше, а после сжимать внутреннюю сторону бедра. Заодно разберёмся с твоим желанием целоваться. Когда мы доедем домой, ты будешь заведён до предела, так что не буду медлить. Я так соскучился, — Сонхва шепчет в самое ушко и с бедра поднимает руку на ягодицу, сжимая её пальцами. — Ты даже не представляешь, насколько я соскучился. Поэтому я очень старательно тебя растяну, как ты любишь, одновременно с тем оттрахав пальцами. Но не буду тратить на это много времени. Ведь ощущать член внутри куда приятнее, верно? Сначала я буду осторожен и нетороплив. Входить до основания и выходить почти полностью, заставляя сгорать тебя от нетерпения и желания получить больше. А я прекрасно знаю, как ты любишь. Быстро и жёстко. Тебе ведь нравится, когда я вбиваюсь в тебя с силой до самого основания? Но немного с оттяжкой, задерживаясь внутри, чтобы ты успевал прочувствовать, насколько я глубоко, — Пак улыбается и снова подхватывает зубами мочку, теперь уже посасывая её. Он с удовлетворением чувствует, как Ёсан хватается за его рубашку, сжимает ткань в пальцах и льнет сильнее, судорожно выдыхая. — А после, если захочешь, я кончу внутрь, но когда мы пойдём в душ, вылижу всю собственную сперму до последней капли. М? Что думаешь?       Сонхва отстраняется и довольный смотрит на Кана, чей взгляд потемнел, а ресницы дрожат. Низ живота сводит, и как бы он ни злился на Пака, но если после этого он не получит желаемое, то просто умрёт. Ёсан нуждается. Три недели для них — слишком много.       — Я думаю, что тебе и правда стоит проводить меня домой.       — Тогда я вызову такси.       — А я попрощаюсь со своим компаньоном.

•••••

      Как только оба садятся на заднее сиденье такси и Сонхва называет адрес, Кан без стеснения и смущения впивается в чужие губы с требовательным поцелуем. Ёсан придвигается совсем близко, и ему вообще всё равно, что они не одни и таксист заинтересованно поглядывает в зеркало заднего вида. Он обводит языком губы Пака и несильно покусывает, желая большего. Вообще-то последние три недели Кан провёл в гордом одиночестве, в то время как раньше у них секс был едва ли не через день, а то и чаще. Не обязательно с проникновением, но тем не менее. Так что теперь Ёсан углубляет поцелуй и еле сдерживает стон, когда Сонхва приоткрывает губы. Пак позволяет юркому язычку проникнуть и хозяйничать у себя во рту.       Пройдясь языком по верхнему ряду зубов Пака и скользнув дальше, уже к его языку, игриво с ним сплетаясь, Кан сам кладёт руку на чужую коленку и ведёт вверх. А Сонхва как никто знает, что его мальчик настолько агрессивен, если слишком сильно хочет. И это всегда невероятно заводит. Но ещё сильнее заводит то, что Ёсан абсолютно бесстыдно проводит пальцами по бедру и опускает руку на член, крепко сжимая его через ткань брюк. Он так интенсивно мнёт и гладит, что теперь от стонов сдерживается Сонхва. Стыдно будет перед таксистом за смущающие звуки.       Или не будет. О каком стыде речь, пока Кан только сильнее жмётся и продолжает терзать влажным сладким поцелуем, почти не отрываясь от губ?       Дорога кажется им бесконечной, пока они едут и упиваются губами друг друга, но как только машина останавливается и приходится отстраниться, кажется, что прошла всего пара минут и хочется ещё и ещё.       Нетерпеливо хлопая по карманам, Пак ищет ключи от дома. Но просто так открыть дом не выходит, потому что Сонхва жёстко и с силой вжимает Ёсана в дверь, снова с жаром целуя. Таксист, что уезжает по следующему вызову, аж присвистывает и улыбается молодой горячей крови этих двоих.       Целоваться вот так на улице, вжимая Кана во входную дверь, довольно жарко, и Паку кажется, что ещё немного, и он заскулит от возбуждения. Ещё и его мальчик приоткрывает губы и заискивающе водит языком, а после принимает чужой и стонет прямо в поцелуй. Это всё слишком. Поэтому Сонхва немного царапает ключами замок, пока пытается в него попасть, но всё же открывает.       Наверное, так долго до кровати они ещё никогда не шли просто потому, что сейчас не имели возможности оторваться от губ друг друга. В голове ничего, кроме слепого взаимного обожания и возбуждения. Но только добравшись до спальни и любимой обоими чёрной кровати, Пак отстраняется и поднимается. Немного пошатнувшись от выпитого, он смотрит на Кана, а после молча выходит из комнаты. Ёсан только тяжело вздыхает, уже привыкнув к этому. Сонхва никогда не прикоснётся к нему, пока не вымоет руки. Но отчасти из-за этого жеста Кан доверяет своему мужчине целиком и полностью. В принципе, на такую степень доверия к Паку ещё повлияло то, что тот всегда осторожен и спрашивает, всё ли в порядке, чувствует, как надо, и думает больше о Ёсане, чем о себе. Так что именно поэтому Кан стал самую малость зависим от секса с Сонхва. Из-за уверенности, что он будет потрясающим и ему никогда не причинят боль. Поэтому, пока Пак ходит по дому без света, цепляя углы и тихо матерясь, Кан снимает свой пиджак, расстёгивает пуговицы на рубашке и ремень на брюках. Имея очень ловкие руки, Сонхва всё равно никогда не побеждает ремень на Ёсане с первого раза.       Вернувшись со смазкой и тоже сняв по пути куртку, Пак упирается коленом в кровать и нависает сверху. Как же он рад, что они могут сейчас опустить всё и просто любить друг друга. Потом Ёсан снова сбежит и будет игнорировать, но сейчас он здесь, голодный и жаждущий тепла.       — Почему лубрикант был в ванной, если он всегда здесь? — Кан смотрит с прищуром и кладёт руки на плечи Сонхва. Не то чтобы он сомневался в себе, но мысли о том, что тот может найти себе кого-то ещё, были.       — Дрочил на твой светлый лик, малыш, — хмыкает Пак и широко улыбается, понимая, о чём думает Ёсан. Ему приятна ревность, хоть так и не должно быть. Но ведь люди ревнуют не тогда, когда любят, а когда хотят быть любимыми? — Всю руку стёр.       — Боже, — фыркает Кан и притягивает к себе Сонхва, начиная расстёгивать пуговицы и на его рубашке, — лучше бы не спрашивал.       — А что так? Я если что ещё и все свои фантазии могу рассказать, — проведя кончиком языка по кромке верхнего ряда зубов, Пак продолжает улыбаться.       — Лучше покажи.       Сонхва два раза просить не надо. Да его в принципе просить не надо, поэтому руки оглаживают бёдра и скользят вверх, сразу забираясь под рубашку и на талию. Пак наклоняется и со всей скопившейся нежностью начинает выцеловывать открытую грудь своего Ёсана, иногда языком задерживаясь на сосках. Они у Кана очень чувствительные, так что получать первые стоны из-за одних только сосков приятно.       Параллельно с тем, раздевая до конца, Сонхва поднимается поцелуями выше и щедро одаривает ими шею и плечи, заставляя Ёсана таять. Пак даже не в самом трезвом состоянии кусает настолько идеально, что Кан плавится окончательно. Он слишком сильно любит эту нежность, граничащую с умеренной болью. Это неимоверно хорошо. То, что надо. Ёсан даже не замечает, как остаётся совсем без одежды. До него доходит это осознание только тогда, когда Сонхва разводит его ноги и приподнимается, чтобы налить немного смазки на пальцы.       — Эй, нечестно, что ты ещё полностью одет.       — Господи, — выдыхает Пак, но снимает рубашку, прежде чем снова нависнуть сверху. Проще снять, чем доставлять своему мальчику хоть долю морального дискомфорта, — разденешь, никуда не денусь.       — Конечно раздену, — Кан тянется к брюкам Сонхва и расстёгивает его ремень и молнию, но замирает.       Обведя двумя пальцами колечко мышц, Пак вводит один, заставляя Ёсана выдохнуть. Ему следует расслабиться, потому что за это время он тоже только мастурбировал и даже не прикасался к себе там. Сонхва осторожен со своим мальчиком и начинает двигаться, только когда тот перестаёт сжиматься.       — Хороший мальчик, ты такой молодец, — шелковистым тоном хвалит Пак, и Кан закусывает губу. Он обожает похвалу во время секса, а особенно когда делает минет. — Вот так, мой котёнок.       Благодаря этому Ёсан чувствует себя намного раскованнее, так что ему быстро удаётся расслабиться и позволить себя растягивать. Сонхва довольно скоро добавляет второй палец, стараясь быть предельно ласковым. Кан же только сейчас продолжает своё занятие. Он возвращается к брюкам Пака, немного стягивая их, и достает член. Неосознанно облизнувшись, Ёсан находит на постели бутылёк со смазкой и выливает немного прозрачной жидкости и себе в руку. Но терпения долго греть нет, так что в скором времени он обхватывает член Сонхва пальцами и, несильно сжимая, начинает ему дрочить. Кан слишком любит прикасаться к своему мужчине, пока тот толкается двумя пальцами и разводит их внутри. Но ещё лучше с тремя, и, словно читая мысли Ёсана, Пак добавляет ещё один.       Для Сонхва это всегда в какой-то степени пытка. Он и так сгорает от нетерпения, а тут ещё и цепкие пальчики на причинном месте бессовестно мучают. Пак подаётся вперед и с глухим рыком впивается в губы Кана. Растянув его достаточно, Сонхва теперь уже двигается пальцами быстро и напористо, вынуждая несдержанно стонать прямо в поцелуй, который вместе с тем углубляет.       Ёсану настолько приятно, пока Пак жёстко трахает его пальцами и одновременно с тем проникает языком в рот, что он даже начинает смущаться своих постоянных стонов и забывает двигать рукой. Как он без этого столько прожил? Но стоит только привыкнуть к этому темпу, как Сонхва вынимает пальцы и отрывается от губ. Кан огорченно вздыхает и нехотя отпускает Пака, что отстраняется, чтобы совсем раздеться.       — Малыш, я же обещал недолго. Но если тебе совсем не хватило, то вернёмся к этому позже, — улыбнувшись, Сонхва стягивает с себя брюки и пристраивается между ног, заодно подкладывая под поясницу Ёсана небольшую подушку для собственного удобства.       — Да, пожалуйста, — Кан тяжело дышит и шире разводит колени. Он старается не показывать своего нетерпения, но судорожное дыхание и подрагивающие руки никуда не спрятать.       — Скажешь, если будет больно, хорошо? — Пак всё это видит и подмечает даже малейшие перемены в поведении Ёсана, но всё равно будет слишком осторожен и мягок сначала. Лучше бы Сонхва был таким не только в постели.       Добавив ещё чуть-чуть смазки, Пак медленно вводит только головку, а после толкается до основания. Войдя до упора, он останавливается и кладёт руки на талию, с удовлетворением слыша сладкий протяжный стон своего мальчика. Но всё равно Сонхва подождёт, даже если тому комфортно.       — Почему ты не можешь быть так же нежен с моей душой? — Ёсан выгибается и прикрывает глаза, укладывая руки поверх чужих на своей талии. Неимоверно хорошо наконец-то ощущать заполненность и близость Пака.       Сонхва только поднимает глаза на лицо Кана и смотрит немного растерянно. Он не знает, что на это ответить, так что спустя несколько секунд обещает себе подумать об этом позже. Этот вопрос кажется действительно важным. Он не был нежным с Ёсаном?       Но сейчас не лучшее время, и, подавшись вперёд, Пак снова целует в губы, одновременно с тем начиная размеренно двигаться. Кан только отзывчиво отвечает и продолжает сжимать пальцами крепкие руки. Он обожает целовать Сонхва, пока тот набирает темп и жадно углубляет поцелуй. Это непозволительно хорошо и приятно. Чувствовать себя в чужой пылкой власти и в то же время ощущать, что эта власть вся направлена на поклонение. Пак двигается так и никак иначе не потому, что ему самому так нравится, а в первую очередь потому, что такой темп обожает Ёсан. Хотя, вообще-то, Сонхва всё устраивает. Но даже если какие-то позы он не одобряет, то сладко стонущий Кан в его руках всё компенсирует. Что может быть приятнее, чем любимый мальчик, тело которого становится счастливым? Моральная составляющая удовлетворяет Сонхва сильнее, чем всё остальное, хотя с другими партнёрами такого не было. Это касается только одного-единственного.       Когда стоны в чужие губы становятся слишком громкими, Ёсан отстраняет от себя Пака и жмурится от переполняющих его ощущений. Может, зря? Потому что Сонхва переключается на шею, ключицы и плечи, бессовестно покрывая их засосами и укусами. Завтра Кан точно будет ругаться, но Паку хочется, и он позволит себе эту слабость. Украсить любимую шею собственными следами. Хотя, вообще-то, лучше бы чем-то ещё украсил. Нужно будет что-нибудь прислать в ближайшие дни Ёсану.       Кан же закусывает губу почти до крови и выгибается, потому что Сонхва наконец оставляет шею в покое, приподнимается и усаживается удобнее, начиная напористо и ещё сильнее толкаться внутрь, разве что теперь меняя угол и интенсивнее проходясь головкой по простате. Это более чем горячо и чувственно.       — Боже, да, — Кана пробивает крупной дрожью, и даже пальчики на ногах подгибаются от всего того, что с ним творят. Он буквально мечется под Сонхва и уже сейчас со всех сил сдерживается, чтобы не кончить. Чтобы продержаться ещё хоть немного в этих руках и этом пожаре. — Так… Так хорошо.       — Малыш, я почти, — сквозь стоны тихо отвечает Пак и пальцами впивается в талию своего мальчика с такой силой, что потом точно останутся следы. Он яростно втрахивает того в кровать, но в груди щемит от нежности к Ёсану. — Можно внутрь?       — Пожалуйста.       Кан не выдерживает и кончает первым, с протяжным стоном пачкая себе живот. Сонхва заставляет забыться целиком и полностью, и Ёсан даже не чувствует его последних толчков в ещё напряжённое тело, перед тем как войти до основания и обильно излиться внутрь. С каким же удовольствием Кан замирает и принимает тёплое семя, только сейчас отпуская руки Пака из своей цепкой хватки.       Медленно окинув тело своего мальчика взглядом, Сонхва задерживается на раскрасневшихся, искусанных губах, начинающей расцветать яркими засосами шее и плечах, талии и бёдрах, на которых «случайно» оставил следы от пальцев, и, наконец, еле заметном прессе, покрытым белыми каплями. Невозможно красивый. Божественно прекрасный.       Пак укладывается рядом, прижимаясь к боку, и кончиками пальцев касается живота Ёсана. Первый раз он облизывает семя с руки, а второй раз собирает максимально много на указательный и средний палец и, уткнувшись носом в шею Кана, вводит их в него.       — Ты извращенец, — тихо выдыхает Кан, но закидывает ногу на бедро Сонхва, чтобы тому было удобнее, ведь он повторяет это действие ещё несколько раз, собирая с живота всё. Ёсан обнимает Сонхва одной рукой за шею и коротко целует в губы.       — Ты тоже, — лениво улыбаясь, отвечает Пак, ведь Кан всё принимает. — Минут через пять пойдём в душ?       — Да, именно так.