168 °С

      — Почему Вы такой?       — Какой? — Сонхва вскидывает бровь и переводит скептический взгляд на Юйци, не видя её лица из-за почти белых волос.       — Ну вот такой, — Сун выдыхает и делает глоток давно остывшего кофе. — Во время гонок Вы заметны не из-за цвета машины, а… из-за энергетики? Вы яркий и будто нашли себя в этом. Видно, что это то, что было уготовано Вам судьбой. Но как Вы поняли, что Вам надо быть гонщиком?       Пак хмыкает и возвращает взгляд на небо. В Мичигане довольно тепло, несмотря на то, что близится конец осени. Необычайно ласковый и чуть ли не летний ветер незатейливо заигрывает с блондинистыми волосами своих вечерних гостей. Они сидят на трибунах спидвея, где будет проходить завтрашний заезд, почти на самых верхних рядах. Юйци чувствует себя маленькой ничтожной девочкой перед этими грандиозными масштабами.       Ряды для зрителей тянутся настолько высоко и далеко, что с того места, где они находятся, даже огромные грузовики с гоночными автомобилями, выстроенные ровными рядами внизу, кажутся игрушечными машинками. Сун видела масштабы спидвея оттуда, из боксов, когда вокруг кипели команды механиков, а зрительские ряды были подобны живому океану, пока впридачу по кругу носилось с десяток гоночных машин. Юйци восхищает та атмосфера и вгоняет в уныние эта. Когда тысячи и тысячи мест пустуют, Сун невольно думает, что завтра они снова будут заполнены людьми. Людьми, которые придут посмотреть на других людей — мастеров своего дела. Сотни, тысячи, десятки тысяч жизней — и среди них она одна — юная девочка без понимания, как жить. Будто маленькая рыбка в огромном океане. В этот момент ей не верится, что рядом находится человек, которого обожает множество людей, который завтра будет выступать для них, который смог пробиться в автоспорт и стать в нём звездой. Она так не умеет.       — Не ответите? — Юйци оборачивается к Паку и выдыхает, глядя на его расслабленную беззаботную позу. Тот полусидит-полулежит на ступеньках в проходе, опираясь локтями позади себя.       — Да я думаю, что тебе сказать, потому что оно как-то само получилось. Я не шёл в команду пилотом, я собирался стать инженером и мечтал когда-нибудь подняться до ведущего, — Сонхва зачёсывает волосы назад, чтобы не щекотали кончик носа, и закусывает губу, умолкая ещё на минуту. — Но вышло, что мои идеи не нравились действующему на тот момент главному инженеру. Он говорил, что я ничего не смыслю в автомобилестроении и у меня совершенно нет опыта, чтобы спорить с ним и предлагать подобные необдуманные идеи. Я уже думал, что вылечу из команды, когда за меня вступился Ёсан. Так или иначе, но он был главой команды уже тогда и, — Пак запинается, шумно выдыхая. — И он позволил моему потенциалу раскрыться, рассмотрев мои идеи. Пусть мы специализируемся в разных сферах и направлениях, почти не связанных между собой, но он доверился мне и допустил то, что я хотел видеть, до воплощения в жизнь. Это очень разозлило старожилов команды, что были в ней с её основания и кичились опытом. Наверное, тот пилот дружил с главным инженером или на выходных ходил к нему на барбекю, или сосал ему под столом, не знаю, не суть важно, но он почему-то поддержал его. Поэтому, когда нужно было опробовать мои инженерные решения на деле и трассе, тот пилот отказался, аргументировав тем, что он не сядет в машину, которую я модернизировал, что я не сделаю ничего годного и что он не будет рисковать жизнью, — Сонхва ухмыляется и самодовольно приподнимает брови, вскидывая подбородок. — Тогда ещё Хёнвон в Америке был и приехал в тот день, чтобы посмотреть, что мы наделали, и увидеть, что все попересрались и Камаро не готова. Ну, я тогда назвал того пилота долбаёбом и сам сел за руль моей малышки. Когда я впервые почувствовал скорость и то, что я, блять, сконструировал и осуществил для неё — чуть не задохнулся от возбуждения и эйфории…       — Возбуждения? — перебивает Юйци и хлопает ресницами.       — Не сексуального. А, — Пак раздражённо выдыхает и приподнимается, — а того, которое ты чувствуешь, когда ощущаешь себя в потоке. Когда ты понимаешь, что то, что ты творишь — искусство, и оно пронзает сердца. Когда ты осознаёшь, что это лучшее, что могло случиться с тобой. Будто концентрированное вдохновение, политое сиропом из удовольствия и всплеска адреналина. Понимаешь?       — У-у, — Сун отрицательно машет головой и тоскливо вздыхает, мечтая когда-нибудь ощутить что-то подобное. Наверное, поэтому Сонхва такой привлекательный и будто светится изнутри? — Не понимаю.       — В общем, не физического, а морального возбуждения. Тогда я загорелся идеей стать пилотом и начал делать королеву Камаро под себя. Чтобы никто не смог её вести, кроме меня. Я специально убрал заглушки и прочее, что снижают вибрации по корпусу и рёв мотора в салоне. По итогу опытный пилот команды моими стараниями сбежал, выступает сейчас за Бристоль. Когда настало время обкатывать спидвей и отнекиваться он уже не мог — ему пришлось сесть в Камаро и начать тестовый заезд. Как сейчас помню, как он проехал круг на минимальной скорости, вышел из Камаро и с матами и проклятиями ушёл. Сразу из команды. Думаю, никто больше не справится с моей девочкой. Просто не вывезут её харизму и мощь, в которых я чувствую себя счастливым. Я, блять, люблю её всем сердцем. И Ёсана. Они единственное, что нужно мне в этой жизни. Они искусство.       — Хотела бы я тоже о чём-то говорить подобным образом, — Сун подтягивает колени к груди и утыкается в них подбородком, ещё сильнее падая духом. — Вы получаете за это много денег и ещё и обожаете то, что делаете.       — Хм, — Пак потягивается и садится ровно, разминая шею. — Я и правда обожаю это, но забавно, что я бы делал это даже бесплатно. Мне кажется, что я жив, пока катаю двести кругов там, на спидвее, среди таких же сумасшедших. Я словно горю изнутри, когда чувствую азарт, адреналин, рёв мотора, скорость и сцепление с трассой. Не понимаю, как я жил до своего становления пилотом, учитывая, что теперь моя жизнь — это двести кругов в жаркой Камаро, а всё остальное время — подготовка к заезду. Так что пока я могу вести машину — я не перестану быть пилотом ни за что на свете.       — А, теперь поняла, почему Ваш парень Вас бросил.       — Эй, — шикает Сонхва и поднимается с места. — Он не бросал меня. Просто…       — Просто ушёл в другую команду и из дома, — добродушно смеётся Сун и поднимается следом. — У Вас синдром дракона, и он и дальше будет отгонять Вашего любимого человека от Вас.       — Чего? — недоверчиво морщится Сонхва и лениво спускается по ступенькам, по привычке пересчитывая грузовики внизу. К концу сезона их мало, всего лишь восемь. Должно быть. — Какого ещё дракона?       — Бабушка когда-то рассказывала мне старую китайскую легенду о юноше, одержимом драконом. Сначала они были друзьями и всё было ок, но, когда юноша влюбился, дракон проявил свою жадную ревнивую драконью сущность. Он давал юноше силу, удачу и ярость и вместе с тем драконью гордыню, высокомерие и агрессию. Юноша стремился к звездам, даже не замечая, как теряет своих близких. Остановился он, когда потерял свою возлюбленную.       — Ау, — Сонхва пассивно-агрессивно закатывает глаза и останавливается у ограждения, ещё раз пересчитывая грузовики с автомобилями на завтра. — Очень содержательно, я тебе тоже такое могу сейчас придумать. Жил-был как-то в древности офисный работник Самсунга…       — Я Вам важные вещи говорю, а Вы, — обиженно перебивает Сун, но не может злиться на того, кто столь заливисто и заразительно смеётся.       — А я рофлю, да, — Пак сворачивает к служебному входу в помещения под трибунами и пропускает вперед Юйци. — Ты за сегодня сильно устала?       — Довольно-таки, — Сун осматривается в очередном огромном внутреннем помещении спидвея, следуя за Сонхва. — А куда мы? Разве выход там?       — И да, и нет, — Пак кивает в сторону одного из выходов. — Я вызову тебе такси до отеля, поезжай без меня.       — А Вы куда? — Юйци робко останавливается и оглядывается в ту сторону, в которую ей указал Сонхва. — Что-то случилось?       — Я ненадолго, — Пак делает небрежный жест рукой на недолгое прощание, не оборачиваясь.       Он, как и обещал, вызывает Сун такси и сразу скидывает в личные сообщения номер и данные водителя для связи, пока направляется к резервирующим боксам. В Мичигане они прямо в спидвее, далеко ходить не надо.       Днём перед заездом по регламенту все команды выставляют свои грузовики с подготовленными к заезду автомобилями у пит-лейнов. Если перевозящего машину грузовика нет, значит, он либо опаздывает, либо его содержимое не готово к завтрашнему заезду. А пепельного грузовика под чемпионскими номерами у приготовленного для него пит-лейна не наблюдается.       После вчерашнего «звонка» Кана Сонхва планировал увидеться с ним в субботу, то есть сегодня, но тот снова целиком и полностью игнорировал все попытки связи. В Америке не принято задерживаться на работе, поэтому огромный Спидвей поздним вечером пуст, за исключением наличия охраны. Одного лишь Ёсана, как правило, о подобном просить не надо — его ответственность и желание работать в тишине и спокойствии делают всё сами. Так или иначе, но раньше Кан часто задерживался и работал весь вечер до двух-трёх часов ночи. Пак потратил немало сил на то, чтобы приучить Ёсана отдыхать по ночам, при этом греша тем же самым. Но именно сейчас Сонхва надеется, что Кан решил задержаться. После вчерашнего он слишком сильно хочет увидеть своего мальчика.       Усмехнувшись свету в одном из дальних боксов, Пак не понимает, что могло пойти наперекосяк у команды Чхве с автомобилем, но что бы там ни было — его это однозначно радует.       Неторопливо и тихо отворяя дверь, Сонхва сначала заглядывает за неё — зря сомневался. Ёсан стоит у открытого капота, уперевшись в него руками, и оборачивается, только когда позади шумно закрывается дверь.       — Привет, — буднично бросает Пак, искренне радуясь своей находке.       — Привет, — с безразличием отвечает Кан, отводя уставший взгляд обратно на реле и предохранители.       — Почему ты здесь? — Сонхва небрежно кладёт телефон и сумку, что были у него в руках, на ближайший стол и неторопливо подходит к Ёсану. — Уже почти десять, и…       Пак недоверчиво смотрит на пепельный Форд и теряет мысль, чувствуя странное пассивно-агрессивное настроение от машины. Будто белый орёл ему не рад и крайне скептически настроен. Что за глупости? Автомобили не могут чувствовать. Главное, не говорить об этом Камаро.       — Потому что я глава команды и мне не нравится машина, на которой ездит мой пилот, — Кан несколько раздражённо бросает эти слова, продолжая игнорировать Сонхва, даже когда тот касается его талии и медленно обвивает её руками, прижимаясь сзади.       — «Мой пилот»? — Пак усмехается и зарывается носом в белые волосы у шеи, вдыхая родной аромат. — Я твой пилот.       — Не понимаю, о чём ты. Никакого отношения к тебе не имею.       Ёсан слабо улыбается той мысли, что, по сути, сейчас он допускает утечку коммерческой тайны, показывая сопернику внутреннее строение автомобиля команды, но Сонхва слишком самовлюблён и высокомерен, чтобы смотреть, что там у других. Он из принципа не станет брать чужие идеи, ведь как тогда кичиться своими инженерными решениями и собственной гениальностью?       — Прям уж совсем? — Пак медленно и чувственно целует любимую шею, пальцами одной руки неторопливо забираясь под свитер. Кто бы знал, как он скучал и мечтал прикоснуться к Кану.       У Сонхва всегда хватало харизмы и ощущения Ёсана на то, чтобы говорить с ним даже подобными жестами. Они могут понимать друг друга не то что с полуслова, а с полувзгляда, поэтому, вкладывая в один-единственный поцелуй в шею все свои тяжёлые чувства, пропитанные верностью и восхищением, Кан вполне себе это улавливает. Его пробирает дрожью от касаний к шее, руки под свитером и того, как прижимается со спины Сонхва.       Вообще-то, Ёсан тоже соскучился. Притом настолько, что ещё вчера радовал себя игрушкой на глазах Пака, не желая опять засыпать в раздражении из-за недотраха. Кан никогда бы не подумал, что станет зависим от человека, но именно этим он и грешит последние полтора года. Ёсан привык за это время к регулярному сексу, и то, что происходит последний месяц — для него сущий ад. Как и то, что Сонхва продолжает медленно целовать шею, касаться её языком и неторопливо водить пальцами по низу живота.       — Эй, не приставай ко мне, — Кан сглатывает густую слюну и только хочет убрать от себя руку, как его довольно резко прижимают сильнее. — Я вообще-то работал.       — Да? — Паку нравится играть, и он только начал. Сонхва чувствует, что, даже упираясь руками и ногами, Ёсан целиком и полностью остаётся в его власти. Поэтому с широкой улыбкой на губах Пак нагло проводит языком от открытого участка плеча до ушка, прикусывая мочку. — И чем ты тут занимаешься?       — Да блять, — Кан аж дёргается от языка на своей шее и этой ехидной, самонадеянной интонации. Как же он любит эту суку. — Ты только посмотри, что ему наворотил прошлый инженер. Всё на электронике, просто кошмар. Этот Форд можно было бы шикарно разогнать, но он ограничивает себя сам отсутствием механики там, где надо.       — М-м, — Сонхва нехотя переводит взгляд на внутренности автомобиля прямо перед ним и лениво пробегается взглядом. Ёсан куда интереснее.       Безумно дорогая малышка, но электроники и правда слишком много. С одной стороны, всё с лучшими, новейшими модернизациями, с другой стороны, одно малейшее замыкание — и искать его причину дольше, чем перебирать роторный двигатель. И сила, и проклятие в одном флаконе.       — Полная хуета, конечно, — усмехается Сонхва и возвращается к любимому ушку, с улыбкой обводя раковину кончиком языка. Рукой с низа живота он скользит ниже, прямо на ремень и ширинку. — Прямо как Сан. Ни за что бы не сел за руль такой безвкусицы.       — Да ебать, — Кан снова крупно вздрагивает и хватает слишком наглую руку за запястье. Он жмурится и хочет растечься в лужу от того, как Пак посасывает его мочку, совсем слабо прикусывая. В точности как надо. — Кто тебя пустит за руль такой машины?       — Жалкое зрелище, — выдыхает Сонхва и сильнее вжимается бёдрами и полувставшим членом. — Сейчас уже поздно, но, надеюсь, к следующему сезону ты сделаешь из этого говна конфетку. Там хоть есть хорошие механики или инженеры?       — Ну такое. Есть те, которые умеют тратить бюджет на лучшее, всё, — Ёсан закусывает губу и захлопывает капот, чувствуя, что если сейчас не уйдёт, то до добра это точно не доведёт. — Тебе не следует здесь находиться, так что…       — Малыш, что вчера было? — Сонхва ещё крепче сжимает в объятиях и насильно кладет руку на член своего мальчика поверх его джинс, пока второй сильнее задирает свитер, скользя ладонью по торсу. — Какого чёрта ты сделал это, пока я был на работе?       — Давай хотя бы не здесь? — Кан тяжело выдыхает и не может попросить остановиться, потому что тогда Сонхва действительно остановится. Это то, что должно случиться, но то, чего Ёсан себе не простит. — Сейчас не время и не место «обсуждать» подобное.       — Вчера тоже было не время и не место, — Пак продолжает вылизывать и слабо кусать шею, пока сжимает пальцами твердеющий член. Сонхва чувствует слабость Кана в интонации, дрожи и том, как он хватается за запястья, чтобы убрать от себя руки, но не делая этого. — И тебя это не остановило.       — И что ты хочешь этим сказать? — Ёсану хочется скулить. Он должен остановить Пака как минимум из-за того, где они находятся, а как максимум из-за своего решения расстаться. Но всё, о чём сейчас думает Кан, это желание, чтобы Сонхва прикасался к его члену не через ткань брюк, а напрямую.       — Хочу сказать, что мне чертовски понравилось то, что ты сделал, — Пак разворачивает Ёсана к себе лицом и, подхватив под бёдра, усаживает на капот Форда, вжимаясь пахом между ног. — А ещё то, что меня несколько злит факт того, что ты всё равно вытрахал себя игрушкой, — это Сонхва говорит, уже глядя прямо в глаза, и расплывается в улыбке, видя, что Кану вообще не стыдно и его только забавляет реакция на содеянное. — Неужели ты не мог дождаться меня? Обязательно было это делать?       — Почему я должен ждать тебя? — Ёсан ухмыляется и немного откидывает голову назад, глядя из-под ресниц. — Да, делать это было обязательно. Я хотел член в себе — я получил. И скажи спасибо, что не чей-то, — возможно (абсолютно точно), Кан перегибает, потому что в глазах напротив буквально демоны просыпаются от этих слов, а руки на бёдрах сжимаются. — Или, может, действительно бы стоило…       — Малыш, не доводи до греха, — Пак перебивает Ёсана и отстраняется.       Он настолько зол из-за этих слов, что ещё немного, и придётся бороться с желанием делать больно и подчинять. Почему Кан говорит подобное, если он всё равно этого не сделает? Если он, даже задыхаясь от желания, отымел себя сам на глазах Сонхва? Неторопливо опускаясь на колени, Пак смотрит исподлобья и даже не моргает, пока расстёгивает ремень своего мальчика.       — А то что? — острый взгляд напротив несколько сбивает настрой с Ёсана, и тому становится немного не по себе, но защитной реакцией становятся лишь шире раздвинутые ноги и пальцы, пристроенные на блондинистый затылок. — Ты наконец уяснишь, что я не твоя собственность и не принадлежу тебе?       — А то я напомню тебе, кто твой мужчина и как ты способен низко пасть перед ним, — привычными движениями Сонхва расстёгивает ширинку и достает член. Он со странным удовольствием и дерзостью проводит языком вдоль длины, при этом не разрывая зрительного контакта, и демонстративно останавливается, достигнув головки. Пак знает, что его язык длинный и сексуальный, и без зазрения совести напоминает об этом краснеющему Кану. — Ты можешь бегать от меня сколько угодно, но в конце всё равно окажешься в постели нашего с тобой дома.       Сонхва знает, что подобные слова могут стать для Ёсана красной тряпкой, поэтому он не оставляет времени на реакцию и размышления, вбирая в рот головку и дальше до середины. Кан запросто может послать к чёрту, и пальцы на затылке действительно сжимаются и тянут вверх, поэтому Пак прикрывает глаза и почти сразу заглатывает член на всю длину, спокойно пропуская крупную головку в горло. Сонхва хорош в этом после стольких разов практики.       — Блять, да пошёл ты, — зло выплёвывает Ёсан и откидывает голову назад, закипая от раздражения и вместе с тем от удовольствия.       Ему до одури хочется отстранить от себя Пака, и гордость сейчас вопит, что стоит это сделать, но то, как он берёт в горло… Кан ненавидит сам себя за то, что ведётся на этот шикарный минет и променивает сейчас собственные принципы на язык и узкое горло Сонхва.       Голову и разум сводит едкой злостью на Пака, тело и душу — возбуждением и желанием получить оргазм из-за этого блондинистого беса, который мысленно смеётся и ликует. Он снова смотрит исподлобья на внутреннюю борьбу Ёсана и всё ещё чувствует, как тот пытается тянуть от себя за волосы, при этом задыхаясь от удовольствия и потребности в продолжении. Кан сдастся. Особенно когда у него старательно сосут, заглатывая на всю длину. Они слишком давно знакомы, и это очевидно. Ёсан никогда не мог сдержаться перед Сонхва, и это уже не раз играло в их жизни огромное значение.       Когда хватка Кана и он сам несколько расслабляются, Пак тоже меняет тактику. Жадность во взгляде можно оставить, а вот сосать с ней дальше не нужно. Сонхва замедляется и поднимается к головке, принимаясь ласкать её круговыми движениями, и, причмокивая, отстраняется.       — Эй, малыш, — Пак произносит это с улыбкой, хотя в его глазах всё тот же ад. — Тебе ведь, наверное, мало? — Сонхва снова вбирает в рот член, но теперь специально толком не ласкает языком и не сосёт. Он прекрасно знает, что Ёсан от такого никогда не кончит, и обычно делает это, чтобы продлить акт, либо же чтобы сильнее раздраконить. — Уверен, что на самом деле ты хотел бы получить сейчас мой член, чтобы…       — Заткнись, — огрызается Кан, чувствуя, что ещё одну линию его обороны безжалостно рушат.       — Хочешь сказать, ты бы отказался от толкающегося в тебя члена? — Пак вылизывает головку и продолжает кратковременно брать в рот, создавая иллюзию старательности и при этом не доставляя нужных ощущений. — Ты же любишь, когда я глубоко внутри тебя. Ах, малыш…       — Блять, да заткнись и соси, — Ёсан и правда это обожает и уже жалеет, что вообще допустил подобную ситуацию. Не стоило сейчас позволять Сонхва делать то, что он делает, потому что действительно хочется дать себя вытрахать.       — Как же ты сексуален, когда груб, — Пак усмехается и, в целом, с удовольствием берёт в рот и сосёт.       Ему нравится подчиняться Ёсану, когда тот говорит грязные вещи, поэтому собственное возбуждение больше не удаётся игнорировать. Сонхва расстёгивает свои брюки и отстраняется, когда достаёт свой член. Он поднимается с колен и крайне нагло берёт свободную руку Кана, сплёвывая тому на ладонь. Но, опустив руку себе на член, Сонхва не позволяет дрочить. Он сразу же обхватывает пальцы Кана своими и, можно сказать, фиксирует в одном положении.       — Только не вздумай, — Ёсан всё больше чувствует себя слабым и всё больше готов сдаться.       Пак нагло перебивает и целует в губы, начиная несильно толкаться в руку. Медленно и неторопливо, чтобы Кан успевал всё прочувствовать, ощутить кончиками пальцев рельеф из вен и, мать его, представить, как этот член толкался бы в него самого.       Ёсан не может сдержать стон в поцелуй с привкусом собственного эякулята и хочет выть от того, что уже заведён до предела, но не может кончить. Сонхва углубляет поцелуй и толкается языком в рот, проникая настолько, насколько это возможно. Так Пак целует довольно редко, обычно Кан предпочитает вести в поцелуе или в целом более сдержан, но сейчас же множество слюны и настойчивый чужой язык во рту ещё сильнее заставляют забыться. Грёбаный Сонхва. Все запрещенные приёмы, которые он не должен был использовать, сейчас превращают Ёсана в лужу, желающую большего. И Пак знает это. Он прекрасно знает Кана, и довести его до подобного состояния никогда не было проблемой. Особенно если у них давно не было секса.       Да какого хрена Ёсан должен сопротивляться и отказываться от того, что он пиздец как хочет?       — Подожди, — Кан немного отстраняется и снова ловит поцелуй. Приходится оттянуть от себя Сонхва за волосы. — Да стой ты, — тяжёлый взгляд напротив, горячее дыхание, ощущающееся на губах. Ёсан умрёт, если не получит. — У тебя есть с собой смазка?       — Конечно, я же весь день надеялся тебя увидеть.       — А без смазки в сумке не надеешься?       — Что за глупости? — Пак вскидывает бровь и отстраняется. Он отходит к столу, где всё оставил, и дрожащей рукой пытается найти лубрикант, антисептик и презерватив. — Конечно же нет. Без смазки в сумке я всегда могу тебе подрочить, отсосать, вылизать тебя или просто зацеловать до смерти, заставляя ёрзать пахом по моим коленям. Ещё, конечно, можешь оттрахать меня ты, я не то чтобы против слюны…       — Да прекрати, — взмаливается Кан и с негодованием наблюдает за медленными перемещениями Сонхва. Он сейчас сгорит, а тот неторопливо ходит и говорит глупости. — Сколько тебя ещё ждать?       — Меня? А чего меня ждать? — Пак широко улыбается и протягивает Ёсану открытый антисептик. — Всё от тебя зависит. Ты же подготовишь себя?       — Я? — Кан недоверчиво смотрит на бутылёк и закусывает губу. Вообще-то, он рассчитывал на пальцы Сонхва. — Но ты ведь…       — Я не буду тебя растягивать. Ты вчера прекрасно это делал сам, — Пак усмехается и берёт Ёсана за запястье, выливая на ладонь немного антисептика. — Повтори на бис, а я посмотрю. Как вчера.       — Если это месть, то довольно слабо, — с обиженной мордашкой Кан растирает холодную жидкость по рукам и недовольно хмыкает от запаха спирта.       — Нет, мне ведь действительно понравилось смотреть, как ты трахаешь себя пальчиками сам, — только когда руки немного подсыхают, Сонхва наливает в ладонь своего мальчика лубрикант. — Так что вперёд.       Глядя на Пака с явным раздражением и недовольством, Ёсан немного сползает с капота, чтобы стянуть штаны, и только сейчас вспоминает, что они, вообще-то, в боксе спидвея.       — Я не могу.       — Что ты не можешь? — несмотря на то, как далеко они зашли, Сонхва всегда готов остановиться. Даже если Кан потеряет желание в процессе из-за усталости или каких-либо переживаний, Пак всегда остановится и прекратит, поэтому сейчас он внимательно ждёт причину.       — Блять, мы серьёзно собрались трахаться на машине Сана? Как мне потом с ним работать?       — Вспоминая о том, как тебе было хорошо на его капоте, — Сонхва усмехается и чуть расслабляется. Это не то, из-за чего стоит переживать. — Я не понял, откуда взялись звуки твоей совести? Её же у тебя никогда не было.       — Это у тебя её нет, — пассивно-агрессивно закатывает глаза Ёсан и спускает с себя штаны. — А у меня всё в порядке с совестью.       Кан разворачивается спиной к Сонхва и опускается грудью на капот, расставляя шире ноги. Он не стесняется подобного положения и знает, что Пак обожает его даже такого. Особенно в том виде, когда Ёсан заводит руки назад, одной рукой отводит ягодицу, а второй вводит в себя два пальца.       — Малыш, мне вспомнить все разы, когда даже я поражался твоим выходкам? — Сонхва тепло улыбается, рассматривая сверху Кана и то, как тот старательно себя готовит.       Ожидая, Пак обрабатывает и свои руки, а после принимается открывать и надевать презерватив.       — Может, лучше помог бы? — Ёсан, конечно, справляется, но невозможность получить любимые шикарные пальцы, которые делают всё настолько хорошо, что после них ничего не надо — немного злит. — Это довольно неудобно делать.       И в доказательство своих слов Кан немного выгибается в спине, сильнее заводя руку назад, чтобы проникать глубже.       — Ты чудесно справляешься, мне нравится, — закусывает губу Сонхва, пока распределяет лубрикант по члену.       — А мне нет, — Ёсан огрызается и раздражённо выдыхает, продолжая себя готовить. — Неужели очень сложно сделать это?       — Неужели очень сложно не трахать себя игрушкой мне назло?       — Ах, это всё-таки месть? — Кан убирает от себя руки и оглядывается через плечо, сверкая острым взглядом. — Придумал бы чего получше.       — Уже придумал, — одну руку Пак кладёт на талию, а второй сначала проверяет растяжку и добавляет лубрикант.       Холодный капот приятно охлаждает кожу через совсем тонкий свитер, когда Ёсан опускается на него грудью для удобства. Чистой рукой он мятежно упирается о белый металл, а вторую положил перед собой, уткнувшись в неё глазами.       — Только не говори, что ты в резинке, — Кан чувствует себя совсем разбитым, когда ощущает Сонхва не так, как надо. Он закусывает губу и сильнее прогибается, чувствуя одновременно и долгожданное ощущение заполненности, и разочарование. — Хва-а…       Что может быть лучше собственного имени, которое простонал сам Ёсан?       — Мы вне дома, — Пак медленно и осторожно входит до упора с широкой улыбкой на губах. Он прекрасно знает, как Ёсан относится к презервативам, именно поэтому без него не обойтись. — Если захочешь, поехали потом ко мне в отель. Сделаю с тобой всё, что захочешь, без резинки.       — Хва-а, — Кану хочется хныкать и плакать от того, что Сонхва начинает двигаться и это ощущается не как должно. — Пожалуйста, давай без презерватива? Просто не заканчивай в меня.       — Малыш, — Пак доволен реакцией. Ему не жаль, что Ёсан скулит и огорчается из-за того, что не будет удовлетворён. — Расслабься, без этого никак.       Зато они точно уедут сегодня вместе, потому что для Кана секс с презервативом — пустая трата времени, которая только сильнее распаляет. Каждый толчок вроде ощущается как обычно, но в то же время он будто не выбивает столько удовольствия, сколько должен. Постоянно чего-то не хватает, ощущения совершенно не насыщенные и постные, а самое раздражающее — оргазм Сонхва. Ёсан обожает чувствовать его сперму в себе, а эти отвратительные контрацептивы портят всё. От начала и до конца. После этого Кан всегда остается голоден и требует ещё, но уже без «защиты».       — Ты ведь специально? — Ёсан с трудом, но сдерживает стоны, пытаясь прочувствовать всё на максимум. — Это отвратительно с твоей стороны — затаскивать меня в постель подобной… Ах… Манипуляцией.       — Не понимаю, о чём ты, — Пак нагло лжёт, ускоряясь. Он кладёт одну руку на талию, а второй обхватывает поперёк груди, прижимаясь со спины и вбиваясь более яростно. — Малыш, разве я могу подобным заниматься? — Сонхва спешно шепчет это задыхающемуся от стонов Кану и с груди поднимает руку на его шею.       — Да, именно ты и, — Ёсан громко всхлипывает и сильнее напрягается, чувствуя, как внизу живота с таким жёстким и быстрым темпом всё сводит от не самого насыщенного, но удовольствия. — Именно ты и можешь.       В целом, Кан быстро теряет мысль и падает в ощущения от происходящего настолько, что даже игнорирует какой-то язвительно-саркастичный ответ Сонхва. Всё в этом мире становится не важным, пока тело Ёсана счастливо и уже находится в предвкушении оргазма. Быстрые, сильные, рваные толчки и сжимающиеся пальцы на шее всё-таки почти что лучшее, что могло происходить этим вечером. Кан обожает, когда один-единственный человек вжимает его в любую поверхность и трахает, как вздумается — то замедляя темп, то не до упора, то меняя угол, то наоборот, с жадностью и ожесточением.       Просунув одну руку себе под живот, Ёсан дотягивается до своего члена и сжимает его у основания. Ему хочется продлить получаемое удовольствие, но это невозможно с самого начала, когда при каждом толчке головка с нажимом проходится по простате.       — Блять, Хва, — на выдохе довольно громко стонет Кан и кончает себе в руку под непрекращающиеся толчки.       Пак прекрасно чувствует напряжение Ёсана, но не останавливается и продолжает доводить себя. Времени для этого требуется совсем немного. Сонхва несколько пьянит тот факт, что под ним всхлипывает после оргазма его любимый мальчик, которого он трахает на капоте машины своего главного соперника. Ужасно горячо.       Пак замедляется на последних фрикциях, пока судорожно сжимает пальцами талию и шею. Кан лишь оставляет попытки отдышаться и медленно прикрывает глаза, пока Сонхва с силой вжимается в него бёдрами и замирает. Вот он, тот самый раздражающий момент, когда эгоистичные руки на теле и шее дрожат и стискивают до боли, бёдра крайне напряжены, и Пак кончает, но, по сути, не внутрь и даже не на ягодицы или поясницу. Отвратительно. Ёсан тоже хочет шикарный оргазм и белые вспышки перед глазами, а не оставшийся голод.       — Малыш? К тебе в отель или ко мне? — с улыбкой облизывается Сонхва, пока осторожно опускает Кана и медленно выходит.       — К тебе.