168 °С

      — Мистер Пак, можно? — Юйци стучится в номер Сонхва скорее для приличия, нежели чтобы действительно дождаться ответа. Он никогда этого не делает, поэтому Сун сразу же открывает дверь и проходит, оглядываясь. — Спит ещё?       В десятом часу утра в номере тихо и никаких признаков жизни, поэтому Юйци, прижимая к себе найденный журнал о Мичигане, довольно нагло проходит в сторону спальни. Она не спит ещё с семи, и ей ужасно скучно.       Завидев укутанного в одеяло Пака, Сун абсолютно беззаботно разбегается с самого коридора и прыгает на мягкую кровать спиной вперёд, словно перед ней было облако.       — Мистер Пак, только посмотрите, что я нашла, — упав на спину, Юйци вытягивает в руках над собой журнал и тут же вскрикивает.       Ёсан дёргается от неожиданности из-за столь резкого пробуждения и немного приподнимается, абсолютно непонимающе глядя на незнакомую девушку, которая громко и испуганно что-то говорит на непонятном ему языке. Похоже на китайский, и Кан спросонья вообще осмыслить ситуацию не может. Он лишь сонно нахмуренно смотрит и хлопает ресницами, наблюдая, как торопливо и неуклюже девушка слезает с кровати и кланяется, спешно пятясь спиной.       Юйци настолько не ожидала не увидеть привычного Сонхва, что от испуга и смущения даже не сразу узнала Ёсана. Сун забыла и про английский — она громко извиняется и оправдывается на китайском, почти сбегая и успевая по пути кланяться. Как же неловко и глупо получилось. Ужасно. И ещё больше Юйци вгоняет в краску сам Сонхва, который, судя по всему, выходит из ванной на шум в одних лишь домашних штанах. Сун только отворачивается, чтобы сбежать — как врезается в полуголого Пака. Сонхва даже не успевает ничего сказать, потому что Юйци очень быстро и громко тараторит на китайском и сразу же убегает, закрыв лицо ладонями и неловко хлопнув дверью.       Выдохнув в наступившей тишине, Пак проходит к входной двери и закрывает её на щеколду. Что за девчонка? Навела с утра пораньше шуму и сбежала.       Взяв по пути в спальню телефон, Сонхва топчется в дверном проёме, чувствуя неоднозначное беспокойство. Ёсан всё так же непонимающе одним глазом смотрит перед собой и медленно моргает. Заметив Пака, он укладывается обратно и сильнее кутается в одеяло. Пусть по его кровати кони бегают, а за окном начнётся война — Кан ничего не будет выяснять.       А зачем? После полученного ночью дофамина и серотонина абсолютно ничего не хочется делать, особенно просыпаться. В теле всё ещё приятная усталость и местами боль, в голове — сонливость и полное отсутсвие заинтересованности к незнакомым девушкам. Да и к знакомым. В принципе, Ёсан хорошо помнит эту юную леди, которая несколько раз уже сопровождала Сонхва. У Кана нет к ней вопросов и интереса — она была в красном. Хотя после этого утра, может быть, появятся.       — Хва, — Ёсан недовольно морщится, когда Пак начинает отбирать одеяло и лезть под него.       — Мм? — Сонхва забирается к своему мальчику в его тепло и по-хозяйски обнимает со спины, ласково целуя в висок.       Кан позволяет заключить себя в объятия. За окном пасмурно, небо серое и тяжёлое, в номере прохладно, а под пушистым одеялом и в родных руках, по ощущениям, можно провести всю жизнь. Или хотя бы утро. Ёсан сам не знает почему, но для него это самое комфортное на свете — быть в объятиях Пака и в тепле, пока вокруг тихо, холодно, а за окном пасмурно. Ничто в этой жизни не дарит столько спокойствия и ощущения безопасности, как это. Особенно когда этот чёрт, что теперь прижимается со спины и ластится, ночью терзал тело и вытрахивал из него душу.       — И часто к тебе девушки в постель прыгают? — Кана раздражает холодная вода, капающая с волос Сонхва на собственные плечи.       Ёсан в целом ненавидит холод и любые его проявления, но с привычкой Пака не сушить сразу после душа волосы ничего не сделать.       — Она прыгнула в постель?       — Да.       — Вообще, часто. Только и успеваю говорить, что тут занято, — Сонхва укладывается удобнее, чтобы иметь возможность добраться до своего телефона.       Кан же прыскает смехом и ничего не отвечает. Иногда он забывает, какой Пак дурной и самовлюблённый, пусть и вполне себе обоснованно.       — Что смешного? — Сонхва сразу открывает в мессенджере диалог с Юйци и задаёт вопрос о том, что вообще было пять минут назад.       — Кому ты нужен? — Ёсан неуклюже переворачивается лицом к Паку и удобнее устраивается в его руках.       — Пф, — Сонхва быстро набирает сообщение и негодующе вскидывает бровь, переводя взгляд на довольного Кана. — Вообще-то, всем. Ты меня видел?       — Да вроде как видел, — Ёсан не совсем верит в то, что говорит дальше, но ради забавы примеряет на себя самоуверенность Пака. — Но ты ведь лучше подрочишь на меня в душе, чем посмотришь на кого-то другого. Так вот, кому ты нужен, если тебя интересует только моя задница?       Сонхва не может сдержать улыбки и желания целовать своего Кана. Ёсан же, в свою очередь, готов отдать многое за утренние поцелуи. И вечерние. И в неподходящих местах. И перед заездами. И в душе. И во время секса. И после успешной гонки. Приоткрыв губы и позволяя медленно и настойчиво углублять, Кан думает лишь о том, как он обожает целоваться со своим мужчиной. Где угодно и когда угодно — Пак всегда целует по-разному. Иногда более требовательно, иногда более глубоко. Сейчас же очень медленно, мокро и настойчиво. Приятно, сладко и долго. Им двоим требуется время, чтобы довести поцелуй до конца и отстраниться. Тяжело, когда никто не хочет заканчивать.       — Ты прав, — Сонхва мягко улыбается и снова целует своего мальчика в висок. — Я уважаю тебя и твои чувства и не посмею предать. А ещё я уважаю себя, а значит собственный выбор и вкус. Мне не интересен никто, кроме тебя, потому что ты мой выбор, и посмотреть на кого-то ещё — предать в первую очередь себя. С помойки не настолько мерзко есть, как изменять своим принципам.       — Да почему у тебя даже признания в верности звучат эгоистично? — Кан хмурится и выдыхает. Он не ожидал подобной эгоцентричности в вопросе верности к другому человеку. Хотя чего он вообще ожидал от Пака? — Звучит ебано. Особенно про помойку и принципы в глобальном смысле.       — Не знаю, что тебе тут не нравится, если в конце концов ответственность за мой выбор только на мне. Быть верным тебе — это лишь моё решение и желание, и ты никак не повлияешь на него. Что не так, если это зона моей ответственности? В конце концов, именно я буду разбираться с дальнейшими последствиями касательно тебя, себя и наших отношений в целом. Условная измена — это мой проёб и только, и ты тут будешь ни при чём.       — Пиздец, чем больше мы знакомы, тем больше я, оказывается, не понимаю тебя и твои взгляды, — Ёсан касается пальцами щеки Сонхва и слабо усмехается, чувствуя подушечками несовершенства бархатистой кожи. — Хотя мне казалось, что мы знаем друг о друге всё.       — Ты накинулся на меня из-за моей сестры и её девушки, потому что сам бы смог мне изменить?       — Что? — Кан непонимающе хлопает ресницами и немного отстраняется. — Нет, с чего ты взял? Вернее, мы даже не в отношениях, и я могу…       — Ну ты ведь не понимаешь, почему верность — это ответственность только того, кто её хранит.       — Я, — Ёсан в тупике. Он не может говорить о том, что почти не воспринимает других людей из-за любви и привязанности к Паку. Это полностью обезоружит Кана перед Сонхва, подтвердив слова последнего о том, что Ёсан всё равно никуда от него не денется. Нет. Кан никак не расскажет, что если бы мог отречься сердцем от Пака, то, скорее всего, просыпался бы с Саном, а не с ним. Тот хотя бы не перебивает. Также Ёсан не может и напрямую сказать, что не собирается именно «изменять», ведь это будет противоречить их разрыву. Какая измена, если они не встречаются? — Послушай, я…       — Ну, что? — Пак немного приподнимается и подпирает голову рукой, с усмешкой внимательно наблюдает за бегающим взглядом напротив. Кан смущён, и это не нравится Сонхва. — Ты ведь сам не веришь в наше «расставание». Боишься, что я захочу трахать кого-то другого, не первый раз это замечаю. Не выдерживаешь и звонишь, когда слишком соскучился. Отдаёшься с тем же желанием, что и всегда, а потом остаёшься со мной в постели до утра. Так и скажи, что своими сомнениями ты боишься, что что-то пойдёт не по твоему сценарию и я действительно изменю тебе, потому что никуда ты, блять, ни уходил от меня.       — Как же ты невыносим, — Кан закрывает лицо руками и не знает, куда себя деть. Его одновременно переполняют и злость, и усталость, и раздражение, и желание расплакаться. Пак прав целиком и полностью, и именно поэтому ничего не меняется. Ни-че-го.       Этот придурок продолжает стоять на своём и относиться к уходу Ёсана просто как ко временному событию, не больше. Кан даже не понимает, как себя вести, когда ему напрямую говорят о всей фальши и фарсе их разлуки. И самое отвратительное, что Сонхва попадает в цель каждым словом. До последнего произнесённого звука. Всего несколько допущенных слабостей, и Ёсан собственноручно рушит всё то, над чем старался последний месяц.       Слёзы сами подступают к горлу, потому что Кан умирает от тоски по Сонхва. Каждый чёртов день даётся ему с трудом, и вместе с тем это всё зря. Абсолютно зря. Пак просто ждёт, пока Ёсан устанет. Ждёт эти моменты слабости, прекрасно понимая, что Кан любит и рано или поздно вернётся. Притом упираясь в то, что нет необходимости что-то менять в своём образе мышления и жизни. Достаточно просто подождать.       Нервный ком в горле, бессильная злоба, усталость и безысходность — всё, что ощущает сейчас Ёсан. Бесполезно, всё бесполезно. Его как не слышали, так и не слышат.       — Как можно быть настолько беспощадным к моим чувствам? — Кан с трудом сдерживает слёзы, но голос дрожит.       — И это говоришь мне ты? Оставив меня в одиночестве и целиком и полностью игнорируя уже месяц?       — Ах, простите, блять, — Ёсан резко скидывает с себя одеяло и со злостью поднимается с кровати, начиная одеваться. От греха подальше лучше уехать. — Оставил его, бедного, в одиночестве. Вы посмотрите-ка. Ему грустно, что игнорирую его…       — Ёсан, — Пак поднимается следом и неторопливо подходит сзади, рассматривая татуировку дракона и игнорируя ругательства. — Просто прекрати и останься со мной. Я тоже скучаю по тебе. Мы же так или иначе…       — Да пошёл ты нахуй, — рявкает Кан и закусывает губу. Он отворачивается, чтобы не показывать мокрых щёк, пока раздражённо пытается застегнуть часы на запястье. — Не подходи ко мне даже.       — Малыш, — Сонхва абсолютно спокоен — он видел и слышал от Ёсана и не такое. — Давай…       — Что?! — Ёсан оборачивается и бьёт ребром кулака в плечо, срываясь на рыдания. — Что мне, блять, сделать, чтобы ты перестал относиться ко мне, как к данности?! Что? — Кан бьёт ещё несколько раз, всё слабее и слабее. — Начать с кем-то трахаться? Уехать в другую страну? Умереть? Что? — уперевшись лбом в грудь, Ёсан искренне плачет, совершенно не понимая, что ему делать и как себя вести. Как они дошли до этого? Всё ведь просто, а разобраться не могут. — Что мне сделать, чтобы ты наконец уяснил, что я не завишу от тебя?       — Перестать от меня зависеть.       Кан утихает и поднимает совершенно разбитый и уставший взгляд. В нём за последние десять минут сменилось столько эмоций, сколько не было за последний месяц.       — Давай сходим к психологу? — Ёсан судорожно вздыхает и отстраняется, уже видя ответ в родных глазах.       — Настолько хочется меня изменить под себя? Серьёзно? — Пак скрещивает руки на груди и снова чувствует то самое разочарование. Его не хотят видеть таким, какой он есть.       — Конечно, — Кан усмехается и вытирает рукавом свитера слёзы, кивая самому себе. — Ну кто бы сомневался? Знаешь, мне жаль, — забрав телефон с тумбочки, Ёсан открывает приложение вызова такси. — Действительно жаль, что я дал слабину и провёл эту ночь и ту, после корпоратива Форда, с тобой. Ты не заслуживаешь меня, и я больше не унижусь подобным образом. Обещаю, — перед тем, как покинуть номер Сонхва, Кан коротко целует его в уголок губ, игнорируя все попытки продолжить диалог.

•••••

      Выйдя из ванной, Ёсан накидывает халат и лениво завязывает пояс. Он меланхолично падает на кровать и прикрывает глаза. Дело близится к обеду, и через несколько часов нужно будет собираться на заезд. Сегодня он вечером, так что время есть, чтобы прийти в себя.       Кан и правда старается успокоить свое ментальное состояние и отпустить ситуацию, но, господи, как же ему плохо. Настолько, что подташнивает. Он понимает, почему Сонхва за пару минут довёл его до белого каления, но не понимает, что теперь с этим делать. Мятежные мысли и страх за их будущее настолько сильные, что хочется просто отключиться. Уснуть, закинуться веществами средней тяжести, вдавить педаль газа в пол, спрыгнуть с моста. Что угодно, лишь бы не переживать из-за одного блондинистого упёртого барана. Единственное, что пока что хоть немного радует Ёсана — решение уйти из команды. Пак начал ездить хоть чуть-чуть, но осторожнее. Хотя осторожнее ли, если он продолжает это делать совсем без оператора? Боже, сколько проблем из-за него, которые нельзя просто проигнорировать или забыть. И ощущение, что наличие этих проблем беспокоит только Кана.       От шума в голове отвлекает стук в дверь. Ёсан тоскливо выдыхает и открывает глаза, обращая внимание на горящий экран телефона. Множество уведомлений, ни одно из которых он не просмотрит.       Стук повторяется, и Кан про себя надеется, что кто бы это ни был, он решит, что никого нет, и уйдёт. Однако, надежды имеют свойство рушиться, и на третий раз Ёсану с тяжелым вздохом приходится подняться и направиться к двери.       — Привет, — Сан неловко улыбается и смотрит, как может показаться, немного виновато.       — Привет, — безучастно бросает Кан и пропускает своего пилота в номер.       — Прости, что вот так врываюсь к тебе. Ты остался вчера в спидвее и с тех пор не отвечал ни на какие сообщения. Я просто зашёл удостовериться, что у тебя ничего не случилось.       Чхве спешно говорит, пока проходит в номер, но очень быстро теряет свой настрой. Он хмурится, потому что у Ёсана странный уставший взгляд, покрасневшие глаза и в целом безжизненный вид. Обычно Кан выглядит обаятельно-наивно, реже его окутывает аура стальной решимости. В основном во время работы. Но ещё никогда Сан не видел его таким.       — У тебя всё в порядке? — Чхве наблюдает, как тот с пустым взглядом ложится поперек дивана.       Белые волосы красиво рассыпаются по тёмно-красному бархату обивки, но кожа Ёсана выглядит ещё более бледной.       — Да, всё хорошо, — Кан поднимает глаза на непривычно небольшое окно и выдыхает. За последний год он привык к более дорогим и роскошным номерам, но в этом городе просто нет отелей крупнее.       Ёсан катается по Америке второй год, и пока что маленькие города ему нравятся меньше всего. В Мичигане спидвей находится возле Бруклина, крохотного городка, который, как кажется, оживляется только когда фанаты Наскара приезжают на заезды. Почти нет высоких зданий, дорогих ресторанов и в целом жизни. Днём на улицах тихо и безлюдно. Подобная атмосфера всегда угнетала.       — Скорее бы в город, — тихо произносит Кан, продолжая игнорировать настороженного Сана.       — Ты хочешь прогуляться?       — Нет, в нормальный город. Кстати, Детройт неподалёку. Не хочешь заехать завтра? Ты был там?       — Проездом. Можем заехать, вроде бы плотное расписание у нас начинается со среды. Кстати, ты уже завтракал? Я хотел бы пригласить тебя в одно место.       — Сан?       — М? — Чхве опускается в кресло напротив дивана и чувствует себя не очень комфортно, когда Ёсан переводит на него молчаливый холодный взгляд без каких-либо эмоций. Кан молчит и не задаёт вопросов, лишь сверлит глазами. — Что такое?       Ёсан продолжает игнорировать и не отвечать, при этом расплываясь в улыбке. Ужасно неловко и некомфортно под этим странным взглядом.       — О чём ты думаешь? — Сан немного склоняет голову к плечу и вообще не понимает, что происходит.       «— О том, что я трахнулся бы с тобой под экстази,» — мысленно сам себе отвечает Кан. Глядя на Чхве, он пытается отогнать от себя воспоминания вчерашнего вечера, но то, как его вжимали в капот машины Сана, доводя до оргазма, тяжело забыть. Ёсан решает поменять тему, пока не поздно. Его тошнит от самого себя. — Ты не пьёшь и не куришь, — Кан говорит совсем тихо. — Чем ты успокаиваешь свою менталку, когда тебе плохо или тяжело?       — Ох, — Сан закидывает ногу на ногу. — Вкусно ем, много сплю и занимаюсь в зале. Или покупаю себе какие-то дорогие вещи, которые хотел, но не решался потратиться. Тот мой чёрный Майбах подобным образом и куплен. Или если я могу поговорить об этом с близкими, то звоню бабушке или родителям. Часто, если поделиться своими проблемами, они перестают быть такими тяжёлыми и серьёзными. К слову, может расскажешь, что тебя беспокоит? Ты вчера задержался в спидвее, а после пропал из сети до этого часа. Что-то случилось?       Ёсан морщится и даже говорить не хочет о том, что его так сильно разбило. Нет сил ни на что. Максимум, что он из себя сегодня выдавит — поддержку своего пилота на заезде.       — Ты, конечно, можешь не отвечать, но я беспокоюсь за тебя, — Чхве расстроенно смотрит и не знает, чем помочь. Кан явно не в порядке, но говорить он, кажется, не намерен.       — Просто то, что раньше успокаивало меня, сейчас разрушит мою жизнь, и я не знаю, чем это заменить. Что ты там говорил про завтрак, кстати?       — Что я ещё не ел. О завтраке — Гиллиленд, который тридцать восьмой, на Форде из Конкорда, посоветовал здесь одно заведение. Там прекрасно готовят мясо. Он очень рекомендовал попробовать рёбрышки в перечном или сливовом соусе. Менеджер вчера забронировал стол. Составишь мне компанию?       Кан не сразу отвечает «да». Всякие дурные мысли сильно сбивают настрой, а чувство уязвимости, беззащитности и слишком далёкого нахождения от дома вгоняют в отвратительное состояние. Кажется, что буквально всё в этом мире против Ёсана, даже собственный разум. Кроме, собственно, Чхве, что продолжает обеспокоенно следить за своим оператором.       Кан искренне рад тому, что у него есть причины терпеть и не забываться. Пусть тьма и плещется внутри, а самые мерзкие мысли на фоне общего раздрая вылезают в зримое поле, но Ёсан держится. Это невероятно тяжело, но он не свалится снова.