Your chemical romance

Навряд ли в этой Вселенной из всех её многочисленных, запечатливших своё имя на страницах книг писателей, классицистов и романистов, сентименталистов и модернистов, найдётся более непредсказуемый, умеющий закрутить сюжет, а вместе с тем изощрённый и любящий посмеяться над своими героями автор, чем сама жизнь. Кто бы мог подумать, что им, вооружённому детективному агентству, признанным защитникам всего челевечества в целом и города Йокогамы в частности, придётся однажды просить помощи у их заклятого соперника попортившего им столько нервов — портовой мафии, с которой они так долго враждовали, и непосредсвенно ей, которая так долго бежала от него. Она не любила хладнокровие Мори, оно так подходило его личности, так подчёркивало его жестокость и готовность пожертвовать всем ради цели, чем угодно и кем угодно, казалось, этот человек может держать самообладание даже в самой затруднительной ситуации. Но сейчас она была рада его привычке не проявлять чувств, представить только, что он сейчас испытывает от того факта, что его давние соперники пришли за помощью к нему, и конечно же, особенно она. Как он триумфирует, в какой восторг приходит, хорошо, что этого не видно под его непроницаемым покрытием спокойствия и такта. Конечно, это всё не взаправду, это всего лишь маска, но так хотя бы немного легче. Однако, не могло быть и речи о том, чтобы быстро прийти к пониманию с теми, с кем вы столь продолжительное время яростно лили друг другу кровь. — Вот как вы поступите. — Заканчивает излагать свой план действий Мори. — Вы с этим согласны? Они не отвечают ему, никто из них. Сомневаются, колеблятся, не могут решиться. Мальчики, Танидзаки и Кенджи, не знают как быть. Они разрываются между нуждой в союзнике и пониманием того, кем является этот самый их единственный возможный союзник. Их головы занимает один и тот же вопрос который они не могут озвучить вслух, из-за присутствия этого человека рядом, но конечно же его задали бы, покинь он помещение — «А должны ли мы…» Нет, не так — «А можем ли мы доверять портовой мафии?» А она… Она думает, что… Она… А что она собственно думает? — Кажется, у нас возникла проблема. — Говорит Мори. — Имеете возражения? А может быть, готовый план, получше этого? Поделитесь, я с удовольствием выслушаю. — Мори-сан, можно нам немного времени это обдумать? — Нерешительно спрашивает Танидзаки. — О, разумеется, как я не подумал. Вам нужно время, чтобы решить, можете ли вы, благородные стражи порядка, екшаться с такими бешеными псами как портовая мафия, я прав? Вот только времени у вас нет. Ищейки идут по следам и дышат вам в затылок, и наверняка настигнут, если хотя бы треть того, что о них говорят — правда, а потому нужно действовать. Но, если предпочитаете, можете оставаться на месте и пустить по ветру старания вашего начальства, которое так усердно пыталось вас защитить и заплатило за это высокую цену. Так что выберете? Три человека помимо неё в помещении, три взгляда, и все три устремлены на неё. Двое молчаливо спрашивают её мнения, только на него они будут равняться, они ждут её ответа, а значит всё сейчас зависит от неё. Один, особенно пристальный, словно шепчет: «Давай, ты знаешь, как нужно поступить. Забудь обиды, прими моё предложение. Неужели твои друзья не важнее твоей ненависти?». Но вот, тщательно изучив её, бывший военный хирург закрывает глаза и отводит их в сторону, словно сделав вывод: «А, бессмысленно. Всё это не поможет, она никогда больше на это не пойдёт». Одно за другим в голове всплывают воспоминания разной степени болезненности — неприятные, горькие, ужасные, так или иначе, доставляющие ей боль, и, так или иначе, связанные с ним. Телом Йосано со своими друзьями, но её рассудок, в поисках ответа который им так нужен, проваливается сквозь туманную пелену отделяющую прошлое от настоящего, воспоминания от реальности. Она летит, она падает вниз и в своём падении то натыкается, то пытается ухватиться за те или иные осколки былых дней, как бы сильно они не резали её, отчаянно пытается, даже если вся истечет из-за них кровью. Вот Коджи, парень храбрый и сильный, который так считал себя крутым и считался таким среди товарищей, который так рвался воевать и считал войну великим делом для своей страны, набрасывается на неё с ножом и нечеловеческим криком «Пустите, уроды! Это уже не война!» и ранит ей руку, а хотел горло, только усилиями других солдат его получилось оттащить, хотя она видит по глазам, что они ему сочувствуют, понимают его, а некоторые откровенно хотят, чтобы он довёл дело до конца, даже те, которые его держат, просто они ещё не настолько погрязли в безумии. Вот её самый близкий друг, с кем она больше всего сдружилась, болтается в петле обвиняя её в смерти, по крайней мере, видя в ней её причину. Вот везут тела с поля боя мужчин знакомых ей, которые восхищались ей, осыпали комплиментами, хотели ей поклоняться, мёртвые, практически разорванные, которые могли бы остаться живыми, да, без рук или ног, но живыми, не исцели она их. Крики, вопли, стоны, трупы, взрывы, лица погибших пареньков которых она знала и которым не давала проиграть, не давала покинуть этот порочный круг — полные страданий воспоминания, сквозь которые она всё проваливалается и проваливается, как сквозь снег или песок, пытаясь схватиться, удержаться, найти опору хоть в одном из них, но всё без толку. Каждый такой осколок ранил, делал больно, а затем рассыпался или вырывался из рук, и она падала, падала вглубь, на встречу тому, что было так глубоко похоронено в её памяти, тому, что она так усердно пыталась не вспоминать, что было тяжелее чуть ли не всего, что пропустил через себя сейчас её разум. Последняя попытка удержаться над бездной ухватившись за соломинку в видя плывущего видения в котором её во время закладывания взрывчатки хватают служащие и бросают в карцер, которая тоже вырывается из её рук больно их царапая, и Йосано проваливается туда, к чему хотела и к чему пыталась никогда больше не возвращаться. *** Она была такая уставшая в тот вечер, кровь, нервы, постоянные крики делали своё дело. Это случилось до того, как солдаты начали её ненавидеть, когда ситуация на фронте безнадёжной не была и пораненные бойцы радовались отросшим рукам и вернувшемуся зрению, а не проклинали их. Она заговорилась с одним солдатом котого немного знала, и как и все, он был преисполнен любви и обожания к ней, потом он конечно, проникся к ней отвращением и страхом, как и все, но это было потом. А тогда они мило, незатейливо болтали, он казался ей недотёпой, впрочем ей приятно было поговорить с кем-то в такой тяжёлый момент, пф, когда-то она считала, что это тогда ей было тяжело, даже забавно от этого. Она часто вот так общалась с солдатами, её общество было им приятно, они помогали ей отвлечься от тяжёлых мыслей, так что этот разговор исключением не был и ничего особенного не предвещал. Немного о родителях которых он давно не видел, несколько забавных историй со школы связанных с шалостями и масса дефферамбов в её сторону, всё шло как обычно, как вдруг этот паренёк достал откуда-то запрятанную бутылку вина. Распивание спиртных напитков было строго запрещено уставом правил, но, очевидно, не все спешили его безукоризненно придерживаться, для некоторых правило «ни в коем случае нельзя делать» звучало как «ни в коем случае нельзя попадаться». На вопрос откуда здесь у него бутылка, паренёк ответил, что у него с рождения был талант протаскивать вещи мимо кассы — шоколадные батончики и жвачки мимо продавцов в детстве, в школу проносить щенка, так чтобы не увидели учителя, на экзамены само собой шпаргалки, и вот сейчас бутылку вина в военный пункт. Она тогда посмеялась и назвала его лодырем и слабаком, а он откупорил бутылку, отхлебнул из неё и предложил ей сделать тоже самое. Она по-началу отказывалась, называла его слизняком и бесполезным, но одна единственная произнесённая фраза состоящая из трёх слов, звучащая как «тебе наверно слабо» подействовала на неё воистину магическим образом. И вот уже маленькая, но очень отважная девочка с очень злым лицом в мгновение выхватывает у служивого бутылку и делает несколько больших глотков кислой, красной жидкости после чего принимает крайне довольный собой вид и придаёт лицу торжествующее победой выражение. На несколько секунд. Исключительно благодаря присущей ей с рождения выдающейся выдержке. После этого неокрепшесть организма и отсутствие в этом деле опыта взяли над её волей верх, её лицо скривилось и покраснело, а до сих пор невиданное для разума чувство ударило по мозгам, и солдат, немало позабавленный её реакцией, заливисто расхохотался. «Ты как?» — задал он ей вопрос сквозь смех. — Отлично! Чего смеёшься?! Со мной всё впорядке! Дай ещё! И, повинуясь бунтарской природе, Йосано сделала ещё несколько обильных глотков вина, после чего, разумеется, скривилась ещё сильнее. Солдат сделал тоже самое, и их разговор возобновился, даже несколько оживлённее чем до этого. Истории из прошлого, размышления о том, чем займутся после того, как закончится война и видимо, под опьяняющим действием напитка, у парня развязался язык. Он начал размышлять о девушках, о том, какие это прекрасные создания, и как солдатам не хватает их здесь, точнее не хватало, пока не появилась она, ещё совсем юная, но такая хорошенькая, очаровательная, с задорным нравом, просто прелесть. Она не поняла в силу юного возраста, зачем все эти приторные слова и к чему он клонит, но они ей очень сильно не понравились, она с детства не любила раскланивания и комплименты. Йосано решила, что он её дразнит или же что это очередной припадок поклонения ей, в любом случае, она поспешила его осадить. — Заткнись, идиот! Бесишь! Сам такой! Но он не остановился, всё говорил и говорил, какая она милая и хорошенькая, как ему пришёлся по душе её боевой нрав, и, в добавок, ко всему этому добавил, что совсем чуть чуть и она превратится в пленительную, юную девушку, волнительно даже представить, какая из неё выйдет красавица, стоит немного подрасти. Она начала тараторить «не хочу, не слушаю, не буду», отвернула голову и зажала ладонями уши, но он всё говорил и говорил подзадоренный хмелем и положил руку на её талию. В этот момент ей стало мерзко. «Отстань! Слизняк! Бесишь!» кричала она и пытаясь отодвинуться, но он подсел ближе и начал её щекотать. Как же было гадко. Она была маленькой девочкой, да, всё ещё очень боевой, и решительной, но всё же маленькой девочкой которой было мерзко слышать такое и отвратительно чувствовать прикосновения постороннего. Ей было неприятно и страшно, и она пыталась остановить солдата крича и ругаясь, но тот всё щекотал и щекотал, и казалось его забавляет её боевой настрой, и нежелание, и то, как она пытается отвертеться и не может. Сейчас она не думала, что он замышлял что-то дурное, для него это было игрой, смешной и забавной, навряд ли это зашло бы дальше, но тогда ей было мерзко, и гадко, и отвратительно. Вот тогда она была, что появился он. Рука обтянутая перчаткой лягла ей на плечо и прижала к туловищу того, кто стоял сзади неё и сжимал во второй руке пистолет направленный на солдата. — Распиваем спиртное на рабочем месте, рядовой? Ещё и пристаём к мед-работнице значит? Солдат покрылся холодным потом, его лицо выражало нескрываемый ужас. Солдаты боялись Мори, очень боялись, и, вместе с тем, уважали, они трепетали перед этим человеком так, как ни перед кем из начальсва, уж точно не как перед обычным хирургом. Он был в высшей степени компентентным врачом, одним из лучших в своей области, и всё-таки они боялись попадать к нему на лечение, потому что боялись его самого. Потому они и срывали в последствии весь накопившийся от бесконечных исцелений гнев на ней. Солдат тут же её отпустил, ему уже было не до игр с милой, бойкой девочкой. Сейчас он на неё так смотрел, словно видел в ней причину своей неминуемой порки, все его очарованность и восхищение ею испарились словно их и не было. — Доктор, я ничего такого… Это всё недоразумение! Йосано, скажи! — Пройдите в мой кабинет, рядовой, чтобы мы могли прояснить все возникшие между нами недопонимания. Побыстрее. — Да, доктор. И они ему повиновались беспрекословно. Этот солдат безоговорочно подчинился ему. Страшнее чем выслушивать выговоры доктора Мори для них могло быть только одно — пытаться от них уклониться. Незадачливый боец покинул место происшествия на трясущихся ногах, весь хмель что подстрекнул его вести себя столь бестактно, выветрился в секунду. Она осталась стоять вместе с ним. Она его не поблагодарила. От чувства, что её застали в такой ситуации, от факта, что она не смогла помочь себе сама было не менее гадко, чем от прикосновений незнакомца. Они переглянулись напряжёнными взглядами. — Иди на своё койко-место, Йосано. Больше он ничего ей не сказал, а ей меньше всего хотелось, чтобы ей о случившемся что-то говорили. Он её не проводил и ей меньше всего хотелось, чтобы кто-то в этот момент сейчас разделял пространство с ней. На утро солдат, бледный как смерть, перед ней извинился, сказал, что хлебнул лишнего, что ему жаль, если он причинил ей вред. А она сказала, что прощает. Не то чтобы она не сердилась, ей ещё долго было мерзко после этого случая, просто ей хотелось поскорее это замять. Только чтобы больше такого точно-приточно не было, а то нос отгрызёт. Пожалуй, это был один из немногих моментов в её жизни, когда она была рада появлению Мори. Немногих. Один из. *** — Что, утомили тебя служивые? — Спросил с улыбкой он, когда она пришла к нему, уставшая от общества бойцов. — И не говори. Они такие балбесы, все до одного. Ты не сильно лучше. Он ухмыльнулся в ответ на её реплику. Она часто общалась с ним в таком тоне, он её не одёргивал. Ей было всё равно на порядки, на приказы и на установки. И она чувствовала, что ему это нравится, что он это любит в ней. Это был единственный фактор который мог её сдерживать в поведении с ним. — Что это? — Спросила она. — Секретный документ. Секретный, значит для определённого круга. Не для маленьких любопытных девочек. — Пф, подумаешь. Нужны мне ваши бумажки. Вы, политиканы, только и знаете, что шушукаться из-за всякого бреда и над бумажками трястись. Я только и слышу в последнее время «секретный документ, секретный документ». Если при мне ещё кто-то хотя бы раз об этом заговорит, я ему все пальцы поотрубаю. Он улыбнулся. Его явно забавляла такая реакция. — Что смешного? И вообще, зачем кому-то засекречивать столько документов? Разве не лучше было бы, если бы их мог прочитать каждый? Какой от этого вред? И простые люди не были бы обманутыми. — Простые люди не смогут распорядиться такой информацией по достоинству. Начнётся хаос, возниктет бардак который придётся подавлять, вероятнее всего, силой. Лучший способ бороться с затруднительными последсвиями, это не допускать их. — Ого. — Её лицо тогда приняло удивлённое выражение, а глаза округлились. — Интересно? — Нет, я поражена тем, какой это бред. Мори улыбнулся шире. — В тебе говорят идеалистические наклонности, это естесвенно для твоего возраста. Подрастёшь — поймёшь. — Ещё чего! Я всегда буду стоять на своём мнении, всегда-всегда! — Вот поэтому для тебя такие документы и секретные. — Пфф. Мори считал мышление Йосано непрактичным, не пригодным для ведения дел, чуть ли не наивным и наверняка высмеивал бы подобную систему взглядов в любом другом человеке, собственно, саму Йосано он тоже постоянно за это колол. Но на самом деле, он не хотел чтобы она менялась. В любом другом человеке подобный способ мышления говорил бы о его ограниченных, далёких от реального положения дел взглядах и принадлежности к той самой массе людей, в руки к которым никогда ни один секретный документ не попадёт. Но только не с ней, не с его Йосано. Она действительно в это верила, всем сердцем и пламенем, что в нём горело не потухая. Сама не принадлежа к подавляющему большинству, она продолжала его защищать и требовать для них тех прав, которые для себя никогда не стала бы. Удивительно. Он был во многом не согласен с ней, он хотел, чтобы она его понимала, но он не хотел чтобы она менялась. Это её испортило бы, она перестала бы быть собой, а он этого не хотел. Йосано напустила важный вид и гордо подняла голову, мол «все эти бумажки мне не нужны, и вообще, они ниже моего достоинства!» — Вечно ты со своей скукотищей. Лучше объясни, что значит «резекция»? — Удаление большей части желудка хирургическим путём. Зачем тебе это? Кто-то сильно тебя разозлил? — Пока что не для этого. Я часто слышу слова которых не понимаю. Практически у всех здесь больше медицинских знаний чем у меня. Все здесь такие образованные, прошедшие обучение, а я в этом толком ничего не смыслю. — Тебе нет нужды в этом разбираться. Зачем, если ты можешь излечить любое ранение своей способностью? Йосано вспыхнула на этих словах. — Я не могу всегда полагаться на свою способность! Я должна уметь оказать помощь людям и без неё! Чего я буду стоить, если все мои достижения будут заслугой только моей способности?! Да любой обычный мед-работник будет стоить больше меня, потому что его заслуги будут достигнуты им самим, а не его даром! Мори ухмыльнулся. — Был уверен, что ты ответишь так. Слово в слово. — Тогда зачем спрашивал?! — Хотел это услышать. Какой же широкой в этот момент была его улыбка, и с каким восторгом он тогда смотрел на неё. Бесило. Она часто приходила так к нему, а он её не прогонял. Она спрашивала у него про медецину, а он ей давал ответы, и порой они спорили между собой, на самые разные темы, пока языки не заплетались, а горло не пересыхало. И он всегда держался на равных с ней, и никогда не делал поблажек из-за того, что она была маленькой девочкой. Ровно как и никогда не смотрел на неё свысока только потому, что она была ребёнком. Это было бы так сурово практически для любого другого ребёнка. И это было единственной манерой поведения которая её устраивала в обращении старших по отношению к ней. Конечно, порой он её раздражал. Но порой ей с ним было интересно, или даже весело. Конечно, когда ситауция ухудшилась и он стал отдавать ей приказы делать то, чего она не желала, подобные беседы между ними прекратились. Хотя он её звал. Но она отказывалась. Она не могла сказать, что скучала по ним. Даже самой себе. Но это было так. — А что такое пункция? — Это когда медецинской иглой прокалывают орган с целью дальнейших диагностики и лечения. А что такое седация помнишь? Я вчера говорил. — Конечно! Это когда вводят успокоительные препараты с целью успокоить нервную систему. Так-то! А я знаю ответ на вопрос, на который не знаете Вы, доктор Мори. — Это какой же? — Что у доктора Такаюки с мозгами? — Не знал, что наш достопочтенный глав-врач чем-то болен. — Вы всё портите! Я задала вопрос, что у доктора Такаюки Ямамото с мозгами? — Что? — Лоботомия. — Хах! Мори засмеялся. — У нашего уважаемого Ямамото-сана? — Именно. Он такой противный, и тормознутый, непонятно как вообще он стал глав-врачом. Ещё и чавкает постоянно, фу! — А ты быстро запоминаешь термины, Йосано-кун. — Само собой! — Тебе стоит быть поосторожнее с такими громкими выражениями здесь. Вдруг кто-нибудь услышит и донесёт? — Не боюсь я всех этих ваших званий. А если вдруг он об этом узнает, я расскажу, что Вы тоже смеялись над шуткой. — Какая жестокая Йосано. *** — Наконец-то я нашёл тебя. Это были первые слова которые она услышала за три года заточения в карцере. За всё это время она ни разу не слышала человеческой речи и совсем отвыкла от неё. Каковы же были её чувства, когда первым человеком которого она услышала за столь долгий промежуток одиночества, был он, о да, у судьбы определённо есть чувство юмора. Ей не требовалось смотреть на человека который пришёл за ней, чтобы понять кто это, этот голос, голос её наставника и виновника её бед, она помнила слишком хорошо. — Мне вновь понадобилась твоя способность. Она сидела в самом тёмном углу помещения, а он стоял на залитом ярко-алым, каким бывает только во время заката солнцем полу, так спокойно, как это только у него выходило? За всё время проведённое в карцере, она всё время забивалась по тёмным углам, стремилась держаться дальше от света, её пугали лучи проникающие в камеру сквозь окна, не понятно почему. Ей казалось, что они её слепили, что она этого не достойна, а этот человек, после всего им содеянного, неосознанно сразу встал именно там, так для него это было естественно. — Что они с тобой сделали, подумать только. Не переживай, теперь всё будет по-другому. Ты снова станешь прежней Йосано, такой же, как и была, бойкой и задорной. Снова будешь грозиться откусить мне уши. Скучала по этому? Он подошёл к ней ближе, наклонился и протянул руку, от чего она вжалась в стену. Бежать… Бежать! Оставь дверь палаты открытой в те три года, что она тут была, она не стала бы совершать попытку побега, не стала бы даже выглядывать за них. её ноги отвыкли от ходьбы за столько лет. Но сейчас здесь этот человек. Сейчас это единственная возможность. Бежать, бежать! Йосано поднялась с пола и бросилась наутёк, но не сумела сделать и шагу. Её ноги отвыкли от ходьбы, едва ли за всё проведенное в карцере время, у неё набралось шагов хотя бы сто. Она повалилась на пол, прямо к его ногам, к двум отполированным до блеска туфлям. Повалилась бы, если бы её в этот момент не подхватили бы чьи-то руки не давшие ей упасть. Его руки. — Это я предвидел. Он подхватил её и понёс в сторону выхода. Сволочь. После стольких лет изоляции от внешнего мира, первый человек которого она видит и который вытаскивает её оттуда — он. Человек, от которого она тут же снова пытается бежать, но, пытаясь это осуществить, падает ему в ноги — ОН. И человек который не даёт ей свалиться к ногам и удерживает её от этого позора — тоже ОН! Блядство. Человек которому она чуть не упала в ноги, её от этого падения удержал. Какое же блядство. Какими словами она не называла его, пока он её нёс, как пыталась ударить, куда угодно, куда дотянется. — Ненавижу! Ублюдок! Урод! Тварь! Мерзавец! Сволочь! Урод! Ненавижу! Сдохни! Мерзавец! Гори в огне! СДОХНИ!!! — Какой богатый лексикон для такой юной девочки. Военные тебя многому научили. Она и не пыталась вырваться, просто не переставая колотила его, била всюду куда могла ударить — по рукам, по груди, вымещая свою злость, и била сильно — пускай её мышцы были бесконечно слабы из-за того, что она практически три года на двигалась и ела какую-то по-началу мерзкую, но со временем привычную жидкую кашицу бурого цвета с комками, ела только потому, что испытывала сильный голод или потому, что её принуждали, не раз и не два её приходилось кормить вставляя в рот ненавистную резиновую трубку после которой пища чаще вырвалась наружу рвотой, чем оставалась в желудке, обида и ярость придавали ей сил которых было лишено её тело. — Ублюдок! Мерзавец! Сдохни! Она не переставала его колотить всё то время, что он её нёс, один раз укусила за руку, со всей силы, что есть мочи, а этот человек ни разу не вышел из себя. Дойдя до коляски стоящей возле входа, Мори отпустил девочку и усадил её на сидение. — Полегчало? Она сплюнула ему под ноги, хотя целилась в него. — Так-то лучше. Мори принялся катить инвалидную коляску. — Не сердись. Я искал тебя как мог. Эти политиканы, как ты любишь говорить, так запрятали тебя, у меня едва получилось тебя отыскать, не говоря уже о том, чтобы убедить их отдать тебя мне. Они так рвали, так метали: «Эта девочка — зло, от неё одни неприятности, в прошлый раз всё закончилось катастрофой! Она только испортила дело!» Но, как видишь, я был настойчив. Пф, как это в духе важных господ — так неумело вести войну, всё проиграть, привести к тому, чтобы нашу армию разделывали как слепых котят, и, в итоге, обвинить во всём маленькую, ни в чём не повинную Йосано! Если бы это я нашёл тебя, когда ты закладывала взрывчатку, уверен, у меня получилось бы всё уладить, но увы, меня поставили пост фактум, им хватило наглости рассказать мне обо всём последним. О, не переживай, я не злюсь на тебя. Ты делала всё, что было в твоих силах, эти солдаты своей некомпетентностью тебя довели. Ты отлично держалась, моя миленькая Йосано. Наверно мне не стоило всё же так сильно давить. Мне жаль, что твой путь так начался, это было слишком суровое испытание для такой юной девочки и ты отлично справилась с ним. Теперь всё изменится. Навряд ли ты слышала, но война подошла к концу. Больше никаких горячих точек, теперь ты сможешь просто спасать человеческие жизни, как ты того и хотела, от очень кровожадного и злого врага. Всё позади. Теперь всё будет в порядке. Йосано? — Он перестал катить коляску, встал спереди неё и немного нагнулся, так, чтобы быть немного ближе к ней. — Знаю, ты злишься, но этого не должно было произойти. У меня не было выбора — жизнь одной роты за судьбу целой страны, это обязанность лидера, быть готовым жертвовать меньшинством ради большего блага. Йосано, то что случилось, не было по плану. И потом, я же всё-таки пришёл за тобой? Ну так что? Пойдёшь со мной ещё раз? Йосано, идём со мной. Он снова протянул ей руку, а она снова не ответила. Даже не отшатнулась. Не среагировала ни как. Он положил руку ей на плечо: — Да, тут нужно время. Но ты станешь на ноги, моя сильная, уникальная Йосано, обязательно станешь, и поймёшь меня, и перестанешь сердиться. Уж я то об этом позабочусь. Больше мной никто не помыкает. Всё будет по моему плану, а значит, ты в безопасности. И стал катить коляску дальше, теперь уже молча. *** — Зачем ты заставляешь меня это делать? Зачем без конца отправляешь их на убой! — Это необходимо для нашей общей цели за которую мы все сражаемся. Как эти солдаты, так и ты сама. Страна не должна проиграть. Ты можешь этого не видеть, но то, что ты делаешь, служит благому делу. — Ты всё врёшь! Это бред! Я просто хочу спасать жизни! Все эти люди, они так страдают! Они ненавидят меня! — Ты проводишь слишком много времени с ними. Люди склонны менять гнев на милость и на оборот по лёгкому дуновению ветра, тебе не стоит беспокоиться о таком. Идём со мной, тебе полезно будет отдохнуть. Расскажу, что тебе будет интересно. Моя Йосано ведь не ещё не успела выучить все медицинские термины у меня за спиной? — Не буду. Я останусь рядом с этими людьми. — Твоё право. *** Два бойца сражались перед ней, свирепо и яростно, не на смерть, а на жизнь, на её жизнь. Один бил открыто и напрямую, как истинный самурай, второй же будто бы всё время пытался зайти сзади, воспользоваться слепым пятном и ударить из-под тишка. Конечно же, это были её будущий шеф и доктор Мори. Для них её жизнь была так важна, а для неё самой она ничего не значила. Всему происходящему перед ней едва ли она уделяла много внимания, для неё это было сродни видению, как мираж. Едва ли она тогда в полной мере отдавала себе отчёт в том, что тогда происходило, всё, что она помнит, звуки битвы, лязг меча о медицинский скальпель, крики мужчин звучащие нечто вроде такого: — О человеческих сердцах ты подумал?! — О сердцах? Первым проигрывает войну тот, кто думает о человеческих сердцах! — Значит сегодня нашему перемирию придёт конец! — Конец придёт твоей жизни! Но это всё смутно. Лишь сейчас она может восстановить по памяти уловленных сознанием звуков смысл тогда произнесённых слов. Отчётливо она запомнила только две вещи. Отчётливее всего она слышала, как добродушный, немного чудаковатый мальчик, возрастом с неё саму, посмотрел ей в глаза, вручил давно утерянный подарок и сказал ей: «Своё место ты найдёшь там, где нужна меньше всего. Вступай в детективное агентство. Ты нужна нам, потому что у тебя огромное сердце. А способность твоя нам ни к чему». Вот что она отчётливо слышала и никогда не забудет, слова определившие её жизнь и положившие ей начало, настоящей жизни, не тому её жалкому подобию, что вела она три года до того, погрязшая в скорби и боли. Но была и вторая фраза, которую она услышала хорошо и тоже хорошо помнит. Которая была сказана её будущему шефу в самый разгар схватки: — Думаешь, сможешь помочь ей, Серебрянный волк? Не припомню, чтобы ты хорошо знался в отношениях с людьми! Может ты и заботишься о людских сердцах, а я знаю как они работают! Если кто и сможет помочь этой девочке, то только я! И его взгляд направленный вслед за вертолётом в котором она улетала вместе с шефом и Рампо она помнит тоже. Никогда она ещё не видела этого человека таким растерянным, даже не подозревала, что он может таким быть. Интересно, когда её упрятали тогда в карцер, он имел такой же вид? *** — Йосано-сан, что Вы думаете? — Слышит она вопрос Танидзаки. Нажо же, как за каких-то пару минут перед глазами может пролететь большая часть жизни. — Вы согласны на это? Её задумчивый, вызванный нелёгкими воспоминаниями вид вероятно наталкивает окружающих на мысль, что она на это не пойдёт, и их, и его. Кенджи озадаченно смотрит на неё, Танидзаки смотрит на доктора, очевидно, ожидая его реакции, внешний вид Мори, как и обычно, не выражает никаких ярких эмоций, но она, хорошо знающая этого человека, улавливает на его лице появившуюся буквально на секунду едва заметную тень, будто бы говорящую «Я так и думал». — Мори-сан, простите, мы не думаем, что… — Неуверенно начинает Танидзаки. Ему некомфортно разговаривать с боссом портовой мафии, он не знает как себя вести и какие слова подобрать. Он бы предпочёл, чтобы за него говорила она, ведь она хорошо его знает, но она молчит. — Что ж, раз уж вы решили отвергнуть предложение о помощи портовой мафии, в таком случае… — Мы согласны. — Раздаётся впервые за время разговора в помещении женский голос. — Мы сделаем как вы скажете. Сейчас она единственный человек здесь имеющий уверенный вид. Кенджи сбит с толку, Танидзаки полностью ошарашен, бедные пареньки, ещё немного, и их глаза разорвут глазницы ко всем собачьим чертям. Но это было ни что, это сущие мелочи, насколько бы глубоко товарищи Йосано не были бы поражены её ответом, всё их удивление, весь шок от услышанного ответа не могли ни переплюнуть, ни сравняться с удивлением постигшим в этот момент самого Мори Огая. Разумеется, в его внешнем виде об этом мало что свидетельствовало, всё-таки этот человек специализировался на сокрытии эмоций, но даже у него в этот момент немного приподнялись брови, а это, беря во внимание его мастерство и выдержку по сохранению хладнокровия, было верным признаком сильнейшего удивления. Впрочем, он напустил на себя привычный хладнокровный вид буквально через пару секунд. — Вы будете следовать плану портовой мафии? — Задал вопрос Мори. — Йосано, Вы на это согласны? — Спросил у неё Танидзаки. — Разумеется. Наш враг слишком силён и сражаться с ним в одиночку было бы крайне затруднительно. Кроме того, наш шеф счёл этот союз приемлемым и необходимым, он на многое пошёл, лишь бы его заключить. Все факторы указывают на то, что сейчас не уместно отказываться от предоставляемой помощи. В данных обстоятельствах, согласие на этот план будет… Кхм… «Оптимальным решением» чуть не сказала она. Всё таки Мори учил её не только медицинским терминам. — Самым лучшим из возможных вариантов. — Вовремя исправилась Йосано, надеясь, что Мори не уловил какую фразу она чуть не сказала вначале. Танидзаки и Кенджи, взбудораженные услышанной новостью, принялись активно её обсуждать. — Значит, мы согласны! — Начать готовиться стоит сейчас. Вдруг Ищейки уже напали на наш след? — Эх, я бы что-нибудь поел. Например, вкусный гамбургер с говядиной. Но это был не единственный происходивший в комнате диалог. Прямо перед глазами Танидзаки и Кенджи, оставаясь для них совершенно незамеченным, в этот момент в этом помещении происходил ещё один разговор, совершенно беззвучный, без единого слова. Мори пристально смотрел на свою подопечную, своим фирменным, кошачьим, очень довольным взглядом, в котором в этот момент среди всех выраженных в нём чувств и эмоций, отчётливо виднелась ещё и гордость за свою ученицу. Йосано смотрела в пол, в стену, в потолок, куда угодно, только не на него, специально отводила взгляд, в то время как его был прикован к ней. — Ты всегда хочешь есть, Кенджи. Ей хотелось взглянуть в глаза этому человеку, посмотреть, что они выражают, узнать его реакцию, но это было нелегко сделать. — Здоровый аппетит говорит о здоровом организме. Йосано собралась с силами и посмотрела в глаза бывшему наставнику. — И вообще, чем больше я поем, тем стану я сильнее! Его взгляд, озорной, азартный, с пляшущими искрами против её, напряжённого, настороженного, бросающего вызов. — Ну тогда ты наверно хочешь стать самым сильным человеком во всём мире! Йосано немного развела руками, напрягла лицо и приоткрыла рот, как бы невербально задавая вопрос: «Ну, что теперь?! Доволен?!» — Эй, Танидзаки, не дразнись! Мори слегка кивнув ей головой, как бы давая ответ ей: «Молодец. Правильно.»