Asmodei

Ramsey — Daddy TOMORROWXTOGETHER — PUMA LAY — Soul (靈) EXO — Obsession Dead By Sunrise — In The Darkness Evanescence — Lithium STARSET — My Demons Tommee Profitt, Sam Tinnesz — The Hate Inside Страсть сводила тело и разум Чонгука с ума все больше и больше с каждой секундой, проведенной рядом с демоном. Он совершенно не был способен противостоять той неудержимой силе, что разрывала от каждого прикосновения к его телу. Оно будто оживало от умелых пальцев и жадных губ. Так легко отзывалось на чужой зов, подобно какому-то чарующему колдовству. Он не осознавал, что с ним происходило, а лишь следовал порывам своего сердца, и полностью отключился от реального мира. Его воля была сломлена, но он не испытывал из-за этого внутреннего опустошения. Он чувствовал себя мягким пластилином во властных руках своего партнера. Это казалось невероятным, но именно ощущение подчинения дарило ему сейчас чувство полной свободы и контроля. Несмотря на устрашающую силу этого величественного создания, он в какой-то степени чувствовал себя победителем во всей этой ситуации. Такой сильный, уверенный в себе, высокомерный и хладнокровный демон так легко терял самообладание, лишь прикасаясь к его горячему телу. В его темных глазах мутнело от опьянения таким неконтролируемым желанием. В самом деле демон сладострастия. Сейчас это было так очевидно, ведь в данную секунду, когда его губы плавно скользили по человеческому телу, он и сам тонул в этом желании не меньше своей жертвы. Он истязал его сладкую кожу, так приятно пахнущую чистотой и невинностью, целовал, посасывал и покусывал до красных отметин. Ему хорошо были знакомы все людские слабости, поэтому он использовал это против него в качестве своего оружия. Он заставлял его кричать до боли в горле и практически терять сознание от удушающего исступления, пока ублажал его член своими чувственными губами. Они скользили по всей его длине, то мягко и неторопливо, то быстро и напористо. Он так умело чередовал все известные ему виды ласк, доводя парня до невероятной эйфории. До самых кончиков пальцев его тело было наполнено горячим желанием. А сейчас Чонгук снова кричал, корчась от удовольствия на черных простынях, пока чужой язык скользил между его ягодиц. Это чувство напоминало ему предсмертную агонию. Словно тот самый последний этап перед смертью, когда резко и внезапно забываешь, как дышать, а сердце разрывает грудную клетку от каждого удара, будто пытаясь вырваться наружу. Он метался по кровати от того, что его кожа дико пылала, и от того, что влажные волосы прилипали к лицу, а перед глазами все темнело. Но не только он готов отдаться в руки смерти от переизбытка собственных чувств. Демон тоже очевидно находится на грани своего физического возбуждения и морального удовлетворения. Он медленно скользит горячим языком по взмокшей его коже, не сводя с него глаз. Сначала проводит им по его дрожащему бедру, затем — паху и рельефному животу, а после — по ходящей ходуном груди. Все он забирает себе, не оставляя ему ни одного сантиметра. В его расширенных до предела зрачках пляшет адское пламя, а с пухлых губ не сходит дерзкая ухмылка. Чимин упивается всем происходящим, ведь для него это все праздничный пир. Каждая эмоция человека, который стонет под ним, заставляет его испытывать невыносимое удовлетворение самим собой и своими грязными поступками. Он видит, что творит с ним. Чонгук буквально сходит с ума — в прямом и переносном смысле этого слова — от того, что чувствует. Он поддается грязной похоти — одному из главных людских пороков, и совершенно не жалеет сейчас об этом, потому что его здравый смысл лежит на полу вместе с наспех снятой одеждой. Он повинуется демону не по своей собственной воле — бессильный перед его властью. Но такой податливый и покорный, потому что сам того втайне желал. Асмодей лишь заставляет его признаться самому себе и ему в том, что все это время он хотел именно этого. Чон останавливал себя, так отчаянно пытался бороться с этой тьмой внутри и с таким неправильным желанием. На несколько мгновений, еще до того момента, как тот грубо и властно поцеловал его, в одурманенной голове промелькнула мысль, что он мог все это прекратить или пойти до самого конца. Но у него не было способности сопротивляться. Обратной дороги нет, и когда его разум прояснится, он осознает, что сделал, но будет уже слишком поздно. В данную секунду его сознание было заполнено лишь мыслями о том, как эти греховные губы дарили ему невыносимое удовольствие. Теперь он уже не испытывал никакого стыда и не думал, что показывал свои слабости ему. Он протяжно стонал, умоляя его то остановить эту сладкую пытку, то продолжать ее. Чимин шире разводит его ноги и устраивается между ними, медленно и дразнящее проводя возбужденным до предела членом по его коже с внутренней стороны бедра, сначала с одной стороны, а затем — с другой. Он несколько минут играет с ним, наблюдая за тем, как Чонгук неосознанно подается на него, прося тем самым большего. Такой прекрасный с покрасневшей кожей, укусами на хрупких ключицах и засосами на нежной шее. Раскинув привязанные к держателям темного балдахина руки в стороны и подняв их над головой, а ногами обхватив его бедра, лежит в ожидании момента, когда получит то, о чем так сильно мечтает. Все эти дни и недели Пак не выходит из его мыслей, и вот сейчас он здесь, отдает ему свое тело и дрожит от предвкушения. Честно ли играть с ним вот так жестоко? Абсолютно нет, но его это совершенно не волнует. Внутри Чонгука вспыхивает какой-то яркий свет, когда Чимин грубо и бесцеремонно входит в него. Он ощущает, как этот свет рассекает страшную дыру в его душе. Болезненная судорога пробегает по всему телу, а затем его наполняет какая-то тяжесть. Он зажмуривает глаза, и по непонятным причинам из их уголков срываются маленькие слезы, подобно крошечным горошинам. «Тьма, коснувшаяся света, больше не будет иметь прежней силы. Тьма, посмевшая сломать и осквернить невинную душу, будет караться высшим судом» — неожиданно проносится чей-то голос в его голове, но он совершенно не способен думать об этом в этот самый момент. Острая боль и страх смешались воедино, превратившись в полное и граничащее с безумием наслаждение. Все эти чувства выталкивали его на какую-то новую орбиту, о существовании, которой он раньше не подозревал. Все его известные границы и знания о физическом удовольствии были только что разрушены этим одним резким и грубым движением бедер. Он стонал и кричал во весь голос, и его ничего больше не сдерживало. Его хриплый и почти надрывный крик наполняет пустую комнату, а затем он выгибается всем телом, не в силах выносить это. Его горячая кожа скользит по простыням от каждого мощного движения Пака, входящего в него, а ладони хватают тонкие веревки, крепко связывающие его руки на весу, как за спасение от этого бешеного напора. Его сводит с ума чувство головокружительной неспособности сдерживать себя. Эмоции так непередаваемо запредельны и льются через край. Он начинает задыхаться от собственных стонов под громкие и ритмичные хлопки кожи о кожу. Он запрокидывает голову и еще крепче сжимает в ладонях веревки до белых костяшек, и они так больно врезаются в нежную кожу, оставляя отметины. Но именно из-за невозможности двигаться так, как он того хочет, удовольствие обостряется в какой-то геометрической прогрессии. По коже пробегает толпа приятных мурашек, заставляя его вздрогнуть. Это какой-то просто немыслимый выброс энергии. Пак двигает бедрами все быстрее и быстрее, издавая то ли рычание, то ли рваные стоны удовлетворения, как какой-то дикий зверь. Он совершенно безумен. Никогда еще Чонгук не видел у кого-то такой одержимости чужим телом, как сейчас видит в нем. Это пугающе и возбуждающе одновременно. И от этого, черт возьми, он ощущает себя таким желанным, подобно тому, как желала Ева запретный плод в райском саду. Будто он — это и есть тот самый плод для демона. Он, с трудом собирая силы, поднимает голову и открывает глаза, пока Чимин продолжает входить глубоко в него, усиливая напор. То, что он видит, навсегда останется в его памяти как самое горячее воспоминание в его жизни. Пак крепко держит его бедра, сжимая пальцами покрасневшую от возбуждения кожу, и раз за разом выбивает весь воздух из его легких. Темные глаза смотрят на него из-под слегка опущенных ресниц, острый подбородок нагло приподнят, а его чертов язык медленно и соблазнительно скользит по пухлым губам, будто он смотрит на самый вкусный десерт. И в данном случае этот десерт — сам Чонгук. Его волосы, слегка взмокшие от пота, падают редкими прядями на лицо, и он откидывает голову назад, резким движением убирая их. Его мышцы перекатываются и напрягаются под идеальной медовой кожей от каждого движения. Твою мать, это тело просто совершенно. Каждое его движение просто совершенно. Это невыносимо. Чимин резко подается вперед, и его член проникает максимально глубоко, что вызывает громкий вскрик парня. Он властно хватает его за челюсть, прижимаясь своим лбом к чужому, и сверлит его безумным и горячим взглядом около минуты, а затем напористо целует. Их языки сплетаются, жадно исследуя друг друга, будто впервые. Пак тяжело дышит носом, с трудом сдерживая себя, чтобы в буквальном смысле не разорвать человеческую плоть на части. Каждая эмоция Чонгука наполняет его, но почему-то он все равно чувствует себя изголодавшимся животным. Ему мало этого, как бы глубоко он не проникал в его прекрасное тело. Он практически задыхается от того, насколько же чувствует себя диким и голодным. Его ладони по-хозяйски скользят по идеальному телу, и их странный холод почему-то обжигает нежную кожу. Он хватает его бедра до боли, а затем ускоряет темп и поднимает его ноги выше. Он с силой, но осторожно обхватывает его член и начинает ритмично водить по нему ладонью. Чон снова не может сдержать протяжный и мучительно-сладкий стон. Воздуха не хватает, он такой горячий, что обжигает ему гортань и легкие. Губы так пересыхают от жажды, что практически невозможно вымолвить хотя бы несколько внятных слов, с них лишь срывается прерывистый и умоляющий шепот. — Остановись. Это невыносимо. — Ты действительно хочешь, чтобы я остановился? — нагло усмехается Чимин, качнув головой. — Черт, нет, — шепчет Чонгук и прогибает спину с низким стоном. — Я не сделал бы этого, даже если бы ты сказал «да», — отвечает он и жадно целует его, нагло и напористо скользя своим языком по чужому. Их тяжелое дыхание смешивается, кожа слипается, а тела объединяются. Пак наощупь развязывает его руки, и парень сразу же обхватывает его шею, издавая благодарный стон в его губы. Они ужасно онемели от неудобного положения, и сейчас их сразу же начинают покалывать сотни маленьких иголок. Чон зарывается пальцами в иссиня-черные волосы на его затылке и слегка сжимает их. Чимин нависает над ним, упираясь ладонью в матрас, а другой рукой снова начинает ласкать его член. Так мягко и осторожно, совсем противоположно тому, как резко и мощно двигаются его бедра. Чонгук рассматривает его в тусклом свете и почему-то чувствует боль в самой глубине своего сердца. Он нежно проводит дрожащими пальцами по его волосам и убирает их назад со лба. Такие родные черты лица, будто он каждый сантиметр знает наизусть. Настолько любимые и знакомые, словно он целовал их множество тысяч раз в своей жизни. Ему знакома каждая эмоция на нем. Каждый дрогнувший мускул. Эти нахмуренные брови и морщинка между ними. Он скользит кончиком пальца по его коже. Этот аккуратный нос с небольшой горбинкой. Чон кладет ладонь на его щеку, и демон почему-то закрывает глаза, будто наслаждается этим ласковым прикосновением. Он мягко проводит большим пальцем по его губам и тихо вздыхает, а тот легко целует его палец и открывает глаза. Боже. Они такие поразительно теплые и добрые в этот миг, что ему становится страшно. Сейчас он так сильно похож на Суона, что Чонгук на несколько секунд забывает как дышать. Всего лишь несколько коротких мгновений, и в его глаза снова возвращается та самая отвратительная тьма и холод. Но этого ему достаточно, чтобы нежность, трепет и тоска сразу же наполнили его душу. Чон прикрывает веки, ощущая внутри поднимающуюся лавину эмоций. Рука Чимина быстро скользит по его члену, а бедра продолжают практически впечатывать его почти обессиленное тело в кровать. Он целует его шею, оставляя следы от влажных губ и языка, и от этого по коже бегут крупные мурашки. Его тело рассыпается на кусочки, и он громко вскрикивает, испытывая самый сильный и бурный оргазм в своей жизни. В глазах мелькают белые пятнышки, а тело наполняется каким-то свинцом и становится дико тяжелым. Его руки безвольно повисают на плечах Пака, пока он продолжает входить в него в том же ритме. Чимин вдруг подносит ладонь к его губам и несколько раз проводит по ним пальцами, оставляя на них липкий след, а после с силой хватает его за челюсть. Он медленно проводит языком по ним и затем жадно целует их. Чонгук чувствует вкус своей спермы на их языках и как никогда чувствует себя грязным в этот момент. Спустя несколько секунд Пак резко слезает с кровати и становится перед ней. Он грубо хватает его за шею сзади и тянет к себе. Парень послушно опускается на колени, понимая, чего он хочет. Он крепко берет его член ладонью и обхватывает губами, слыша его довольный стон. Чимин запрокидывает голову от разрывающего удовольствия и запускает пальцы в волосы. Чонгук скользит языком по его члену, словно одержимый, не сводя с него глаз, а затем демон начинает двигать бедрами, проникая глубже в его горло. От его внезапного напора и крепкой хватки на волосах, не позволяющей свободно двигаться, становится трудно дышать. Но Пак, словно ощущая эту тонкую границу между приятной болью и очевидной отвратительной, останавливается. Парень отрывается от его члена, жадно хватая воздух, и он дает ему отдышаться несколько секунд. Он смотрит на него сверху вниз затуманенным взглядом и победно ухмыляется, проводя большим пальцем по его мокрым приоткрытым губам. — Хороший мальчик, — шепчет он. Чимин снова притягивает его к себе за затылок и все повторяется снова, а парень послушно берет его член, нежно скользя по нему губами и языком. Пак запрокидывает голову и гортанно стонет, закрыв глаза. С каждым своим резким движением и послушным действием Чонгука, они оба приближают его оргазм. И спустя пару минут он кончает с тяжелым стоном, а затем в его теле на несколько секунд появляется заметная слабость, будто из него выжимают абсолютно все силы. Чон стоит перед ним на коленях и облизывает испачканные губы, а Чимин мягко берет его за челюсть и поднимает на ноги. Он с интересом смотрит в его уставшие и слегка проясняющиеся глаза, самодовольно улыбаясь. Парень дрожит всем телом и с трудом дышит от всего случившегося с ним безумия. Его сердце бешено стучит, а чувство одержимой похоти медленно отпускает, освобождая сознание. Вот и все. Влияние темных сил позволило Чимину получить от него то, что он так хотел. Теперь, когда эта тьма все еще сидела в нем, осталось лишь добраться до его уязвимой души. Он спокойно и медленно целует его, а Чонгук осторожно обнимает его за плечи, испытывая резкий упадок сил. — Я же говорил тебе, не отказывайся от сладости. Все равно я бы получил тебя, как бы сильно ты ни сопротивлялся, — усмехается демон у его губ.

***

Спустя полчаса Чонгук с трудом открывает глаза, и моментально ощущает боль во всем теле. Боже, как будто каток прокатился по нему с ног до головы. Он медленно поднимается и садится на широкой кровати. Голова сильно кружится, а мышцы ноют так, будто он сходил в зал после долгого перерыва. Он осматривается по сторонам и обхватывает свои плечи, чувствуя сильный холод. До него сразу доходит, что он полностью обнажен и не в своей постели. Он понимает, что находится в комнате Чимина. Твою мать, в его кровати. — Какого хрена? — шепчет он растерянно и хватается за виски. Резкая головная боль заставляет его поморщиться. Он закрывает глаза и несколько раз глубоко вздыхает, к своему ужасу вспоминая, что произошло. Это все словно страшный сон. В голове такая каша, но яркие воспоминания открывают ему всю правду и отрезвляют рассудок. Руки Пака на его теле. Его настойчивые губы. Стоны. Крики. Тугие веревки на запястьях. Царапины на коже Чимина. Его безумный взгляд. Томный шепот. Ухмылка. Парень смотрит на изголовье кровати и балдахин, а затем замечает те самые веревки. Он опускает глаза на свои руки и видит красные отметины, мягко потирая их, словно пытаясь стереть со своей кожи. — Нет, — снова шепчет Чон, отрицательно качая головой. — Нет, пожалуйста, только не это. Это все действительно случилось? Как он мог пойти на такое? Чем он только думал? Он даже не помнил, как оказался в этой проклятой комнате. Ноги просто сами пришли. Последнее, что четко и ясно он видел в своей памяти, — лавочка у поместья и то, как он снимал кулон. А после все, словно какое-то жуткое помутнение. Чонгук испуганно прикасается к груди, ища свое успокоение. Он на месте. Мисс Хаул же просила не снимать его, зачем он это сделал? О чем он только думал? Боже мой, что же он наделал? Его начинает лихорадочно трясти, а он активно и в деталях пытается вспомнить вечер, собирая его по маленьким кусочкам. Ему было не по себе с самого начала. Бросало то в жар, то в холод. Было тяжело дышать, как при панической атаке. Такое паршивое физическое состояние, что он едва ли не терял сознание в руках Пака. А потом, словно по щелчку пальцев, когда он снял кулон, он перестал контролировать себя совершенно. — Господи, — шепчет Чон, закрывая лицо ладонями. Щелчок пальцев. «Скоро ты сам все поймешь. Ты сам осознаешь, чего желаешь, и твое желание исполнится. Так легко, словно по щелчку» — проносятся в его голове слова Чимина снова и снова, а затем отдаются громким эхом. Он щелкнул ими прямо перед его носом на балу среди множества людей, и с той самой секунды у него не было обратного пути. Его осеняет моментально, и в голове все взрывается от принятия всего лишь одной очевидной мысли — демон играл с ним. Он использовал его, завладев сознанием, или Бог знает, что он сделал, но он использовал его, как свою марионетку. Так вот для чего были эти странные танцы людей, изображающих их? Параллель с тем, что он все держит в своих руках? Это все делал он, Боже мой, очевидно же. Ярость нарастает, как снежный ком, который становится все больше и больше с каждой секундой. Чон начинает воспламеняться от нее и перед глазами все мутнеет. Он использовал его тело ради забавы. Просто потому что так захотел. От болезненного осознания всего этого ему хочется закричать что есть сил, но почему-то физически он не может этого сделать. Горло сковывают какие-то невидимые оковы, и он не способен вымолвить ни звука, продолжая лишь дрожать от физической и душевной боли. Эта чертова правда его разрушает и ломает. Все самые худшие эмоции накрывают мгновенно, а затем бьют по голове одна за другой, и он задыхается от этого. Ему кажется, что он стоит на вершине горы, а его резко толкают вниз сильным ударом в спину. Он как будто летит с нее с огромной скоростью в какую-то пропасть и не понимает, как остановить это состояние, перед тем как разбиться. Никогда бы в своей жизни в здравом уме он не поддался этому воздействию, если бы мог. Зачем он сделал с ним это? Неужели уже знал, что он обо всем догадался? Или Асмодей просто играл так со всеми людьми в какие-то больные игры разума, используя такие грязные и чудовищные методы? В груди образуется жгучий и болезненный ком, от которого его начинает сильно тошнить. Все тело трясет неимоверно сильно, а в глазах застывают слезы обиды и безысходности. Слишком поздно что-то исправить, и он сам виноват в этом. Не стоило снимать кулон, возможно, все было бы сейчас иначе. Он чувствует себя таким грязным теперь, будто бы его в буквальном смысле облили дерьмом, а потом просто выбросили. Он запускает пальцы в волосы, с силой оттягивая их, и пытается глубоко дышать, чтобы успокоиться. Господи, какой же он идиот. Что он вообще тогда может сделать для Суона, если он сам не в силах противостоять влиянию этого исчадия ада? Бесполезный и глупый, просто жалкий человек. Чон сильно вздрагивает, когда слышит звонок своего телефона где-то на полу. Он с большим усилием возвращается в реальность, и быстро собирает свою одежду. Он одевается так быстро, как будто пытается защитить свое нагло использованное тело от стыда и быстро выбегает из комнаты. Он проводит дрожащим пальцем по экрану и подносит устройство к уху. — Срань Господня, ты жив! — раздается голос Сокджина. — Я уже четвертый раз тебе звоню. — Жив? — удивляется Чон, хмурясь, и идет к лестнице. — Ты о чем это? — Ты в поместье? Умоляю, скажи, что нет. — Да. — Черт, — глубоко вздыхает друг. — Слушай, там какое-то дерьмо происходит. — Да ладно? — с сарказмом говорит он и спускается по лестнице. Знал бы его лучший друг какое именно, точно тронулся бы умом. — Кроме шуток. На этой закрытой вечеринке что-то случилось. Ты все еще там? — Да, только что собирался уходить, — отвечает Чонгук, глядя по сторонам в холле. В поместье стоит такая странная тишина. В принципе такая же, как и всегда, но это странно, учитывая то, сколько людей здесь было совсем недавно. Они словно испарились. Бал что, уже закончился? Он смотрит на парадную дверь и несколько секунд решается, что будет сделать правильнее: уйти, думая только о себе, или узнать, куда вдруг делись все люди? Конечно же, он знает ответ. Разве он может поступить иначе? И, тяжело вздыхая, он идет к торжественному залу. — Что там происходит прямо сейчас? — спрашивает обеспокоенно Джин. — Я приеду за тобой, слышишь? Здесь множество людей на панике. Все ищут своих друзей, а твиттер с ума сошел, туда же отправились «Баунти» и… — Чонсон, — заканчивает за него парень. — Я видел его на балу. А с чего вдруг паника? Может, они поехали продолжать отмечать праздник. Это в их стиле. — Пишут, что они не выходят на связь уже несколько часов. У всех отключены телефоны. Это… — запинается Джин, — не знаю. Странно? У всех сразу? И даже ни одна из куколок не скинула красивое фото в соцсеть? Что-то не так. — Здесь тихо, — отвечает Чонгук, проходя по коридору, и оглядывается. — В смысле совсем тихо. Никого нет в доме. — Я приеду за тобой сейчас же, — паникует друг. — Нет, пожалуйста. Только не ты. — Но… — Я вызову такси. Не вздумай сюда ехать, понял? Это небезопасно. Я сообщу, как доберусь домой. — Да я же с ума сойду здесь! Эй! — возмущается Ким. — Все будет хорошо. Я позвоню, — отвечает парень и сбрасывает вызов. Чонгук заходит в зал и сразу же зажимает рот ладонью. Ледяная волна страха пробегает по его коже, заставляя волосы на затылке пошевелиться от ужаса. Большинство свечей погасли, но в этой темноте он все же видит пол, залитый кровью. Здесь пусто. Ни одной живой души, кроме него, но весь пол в крови. Какого хрена? Он пятится назад и медленно оседает по стене, продолжая смотреть на этот кошмар. Слишком хорошо он знает все, что происходит в поместье, поэтому понимает, что они мертвы. Все люди, кто был здесь. Боже мой, они все мертвы. Но, может быть, нет? Как же так? Около десяти человек сразу из колледжа? А может и больше. Здесь были и те, кого он не знал. Это же просто безумие. Его снова начинает трясти от шока и чудовищности всего происходящего. Глаза застилают слезы отчаяния и все, о чем он мечтает больше всего — сбежать отсюда. Он быстро бежит через весь длинный коридор на выход, сам не зная, куда именно, но хочет быть просто подальше отсюда. Из этого дома нет выхода, пока здесь живет Асмодей. До сегодняшней ночи Чон был уверен, что у него хватит сил побороть это все и спасти Суона, а так же множество невинных душ от всего этого. Но что он может? Он даже себя не смог защитить, потому что совершенно бесполезен. Чон несется по лесу, задыхаясь от внутренней боли, и ледяной воздух пронзает кожу, заставляя ее гореть. Это все какое-то безумие. Так не бывает по-настоящему. Демоны не должны жить в телах людей и соблазнять других. Не должны забирать души невинных. Не должны держать их в плену. Не должны жить среди людей. Не должны. Все это дерьмо, происходящее много лет — вина Вильгельма и его глупости. На его совести все погибшие, сотни погубленных жизней и муки его собственной семьи. Это все его ошибка, цена которой — вечные страдания. Парень останавливается, прерывисто дышит и зажмуривается, а затем обессиленно падает на колени и громко кричит от боли, которую больше не в силах держать в себе. Его голос громким эхом разносится среди одиноких деревьев. Он почти физически ощущает, как внутри него что-то ломается из-за всего, что Асмодей сделал с ним сегодня и за все это время. Боже, это так низко и так больно. Он использовал его чувства против него самого, но это существо не понимает, видимо, что эти чувства не к нему. Они принадлежат не ему. Или, наоборот, он это прекрасно знает и ломает его намеренно. Чонгук смотрит в темноту перед собой невидящим взглядом и безвольно опускает плечи. Он ощущает пустоту снова, только она стала больше в несколько сотен раз, кажется. — Я не могу, — шепчет парень, вспоминая Суона, и садится на землю. — Не могу помочь тебе. В его голове стоит родное улыбчивое лицо, счастливые глаза-полумесяцы, нежный голос, его изумительные танцы. Их робкие и такие чувственные прикосновения, нежные поцелуи, письма, свидание на холме, кулон в маленьком мешочке, шкатулка. Тот страшный момент, когда он вытирал его слезы, сидя в шкафу. И как он смотрел в его глаза в момент смерти собственной души. Истошный крик Суона от боли, которая будто навсегда разломила его душу на несколько частей. Сердце Чонгука разрывается на куски прямо сейчас от несправедливости и ярости. В большей степени он злится на самого себя и свою глупость. И злится на то, что совершенно бессилен в этой всей ситуации. Он не знает, как помочь человеку, которого любит. То есть, любил. — Если ты слышишь меня сейчас, прошу, прости меня, — тихо говорит парень, беря кулон в ладонь и сильно дрожит. — Я не знаю, что делать. Не понимаю, как спасти тебя. Если бы ты только мог дать мне какой-то знак. Но я не могу вытащить тебя оттуда, где ты находишься сейчас. Я знаю, что это был ты. Он заставил тебя. Знаю… ведь ты всегда танцуешь для меня. Неожиданно Чон слышит где-то недалеко звук вызова мобильного телефона и осматривается по сторонам. Он недоуменно хмурится и медленно идет по следу мелодии. Возникает ощущение, что кто-то кому-то настойчиво звонит, потому что звук играет с какой-то определенной периодичностью. Он проходит по шелестящим листьям под ногами и спустя пять минут поисков находит чей-то мобильный. Парень поднимает розовый телефон в стразах и видит на экране не принятые вызовы. Он вздрагивает, когда устройство снова оживает и поднимет трубку. — Айл? — спрашивает знакомый голос. — Чонсон? — удивляется он и выгибает брови. — Чонгук? Твою мать, еще никогда не был так рад тебя слышать. Я думал, что ты уже сдох, придурок, — почти шепотом говорит парень. — Где Айл? — Понятия не имею. Телефон валялся в лесу. Где все? Ты сам где? — Ты сейчас в лесу? — Да. — Сбрось локацию с ее телефона и стой там, — говорит Чонсон. Чон делает то, что он просит, и терпеливо ждет, внимательно глядя по сторонам. Вокруг практически ни черта не видно. Лишь темнота, холод и звуки ночного леса. Он греет свои до жути замерзшие ладони, поднося их к губам и выпуская облако белого пара. На нем лишь в рубашка и костюм, поэтому от холода он быстро продрагивает до самых костей. Извилистые ветви деревьев над его головой, сбросившие совсем недавно почти всю листву, выглядят чертовски жутко на фоне тусклого слегка голубоватого света. От каждого шороха он вздрагивает, как маленький и пугливый зверек. Его нервы настолько напряжены после всего случившегося, что он боится даже звука своего собственного дыхания и сердцебиения в ушах. Большая луна мягко светит над макушками деревьев, и парень завороженно смотрит на нее, а потом резко оглядывается, слыша хруст веток за спиной. — Чонсон? — тихо говорит он, всматриваясь в темноту. В ответ ему лишь гудит ветер. Его мощный поток скользит по земле, закручивая несколько листьев в спираль и быстро гонит их к его ногам. Чон нервно сглатывает страх, застрявший в горле, и делает робкий шаг назад. Господи, да почему все время так жутко рядом с этим проклятым домом? Все внутри сжимается в колючий комок, и он начинает дрожать не только от холода, но и от невыносимого страха. Когда же это все прекратится? Если на этом все не закончится, то он просто тронется умом. Вновь слышен гул октябрьского ветра, и на несколько мгновений ему кажется, что он слышит в нем несколько голосов. Они что-то шепчут. Так тихо и совсем неразборчиво, будто все и сразу хотят что-то сказать ему. Снова раздается где-то недалеко тихий хруст ветки за спиной, будто кто-то проходит мимо, и он оборачивается, отшатываясь назад. Сердце мгновенно обрывается и катится прямо по этой желтой листве, когда он видит кое-кого. В темноте стоит Селеста. Девочка смотрит перед собой совершенно пустым взглядом. С ней будто что-то не так, словно она не понимает, где находится и что происходит вокруг. По ее щекам стекают маленькие слезы и глаза полны печали. Она медленно переводит взгляд на него и склоняет голову на бок, с интересом рассматривая. — Помоги, — вдруг шепчет она. — Посланник небес, помоги. — Я не могу, — отвечает Чонгук, отрицательно качая головой. — Он слабеет из-за тебя. — Что? — удивляется он. — Он допустил ошибку. Ты — причина его слабости. — Я причина слабости Асмодея? Но она не отвечает на его вопросы, будто вовсе не слышит их. — Он снова голоден и злится на нас. Он не понимает, что с ним происходит. Ты заставляешь его испытывать это. Он не понимает, что твое сердце занято. Глупо полагает, что может использовать его в своих целях. — Что за… — Суон становится сильнее. Ты возвращаешь его воспоминания и питаешь их теплом. Освободи все фрагменты его души и найди оружие, противоположное кинжалу. Найди клинок. Он хранит его близко к себе. — Я не понимаю, постой. Но… Чонгук быстро моргает от шока, когда Селеста вертит головой по сторонам, а затем меняется. Снова появляется злая девочка из его кошмаров в окровавленном платье. Она делает шаг к нему и поднимает ладонь в его сторону. — Поиграй со мной. Мне так скучно здесь, — говорит девочка совсем другим тоном голоса, от которого ползет холод по позвоночнику. — Какого черта происходит? — Поиграй со мной. — Нет, — шепчет Чонгук, делая шаги назад на ватных ногах. — Пожалуйста, перестань это делать. Пожалуйста, я ведь не делаю тебе ничего плохого. Почему ты меня терзаешь? — Мне нужен друг. — Я не Тенши, — шепчет он, качая головой. — Не Тенши. — Тогда отдай его душу! — выкрикивает Селеста и бежит к нему. Чон разворачивается, чтобы убежать, но громко кричит и замирает, когда видит прямо перед собой всех остальных детей Делькур буквально в двух шагах. Они идут к нему с такими же злобными лицами и говорят одну фразу. Все просят одно и тоже, как одним голосом. Словно это какая-то заданная им программа. — Отдай его душу. — Пожалуйста, хватит, — просит парень со слезами на глазах и хватается за виски. — Хватит. — Отдай его душу, — хором говорят дети, приближаясь к нему. — Хватит! — кричит Чонгук и чувствует на своем рту чью-то ладонь. Кто-то крепко зажимает его, а затем резко тянет за большое дерево и только, когда перед ним появляется Чонсон, поднося дрожащий палец к своим губам, Чон перестает кричать и сопротивляться. Он быстро осматривает его и понимает, что тот побывал в каком-то гребаном дерьме. Его рубашка порвана на плече и испачкана кровью, волосы лежат в полном хаосе, а бровь сильно рассечена, и кровь стекает по виску. Его глаза до жути напуганы, будто он видел все, что происходило в поместье. — Тише ты, ладно? — шепчет парень боязливо. — Я опускаю ладонь, а ты не орешь как умалишенный. Идет? Чонгук медленно кивает и парень убирает руку. — Ты с кем тут болтал, твою мать?! — шепчет возмущенно он. — Совсем спятил? Я тут даже дышать боюсь, а ты орешь на все четыре стороны. Чон несколько секунд смотрит на него, ошарашенно хлопая глазами, ведь он не ожидал увидеть этого парня живым, после того, что видел в доме. Это же не призрак? Невозможно. Слишком реалистичный, и его рука была теплой. — Ты настоящий? — шепчет он, и осторожно протягивает ладонь к его лицу. Чонсон мягко шлепает его по руке и сводит брови в недоумении. — Совсем ошалел? Не трогай меня, придурок. Точно он. Чонгук нервно смеется и затем, неожиданно для них обоих, обнимает его. По-доброму, тепло и совершенно искренне. Черт возьми, он не призрак. Живой и теплый. Все такой же высокомерный, но живой, слава Богу. Он искренне рад сейчас видеть даже его, несмотря на то, что они совсем не близки. Ему нужно было увидеть хоть кого-то живого и адекватного, потому что, кажется, его голова совсем не в порядке сейчас. Ему было настолько страшно, что он готов даже обнимать этого чертового болвана. — Точно спятил, — шепчет задумчиво Чонсон и терпеливо позволяет ему обнимать себя. Он сидит неподвижно несколько секунд, а затем неуверенно и аккуратно, хлопает его по плечу, успокаивая. — Все нормально, слышишь? Что бы ты там ни видел, все нормально. Твоя задница жива, и это самое главное, — шепчет он, мягко обнимая его в ответ. — Ну все-все, хватит меня лапать. Ты меня все еще бесишь. — Ты живой, Господи. Везучий идиот, — шепчет Чонгук, вороша его волосы на макушке. — Не хочу это говорить, но я тоже вроде как рад, что ты не сдох, Чон, — отвечает парень и вздыхает, нервно улыбаясь уголком губ. — Но веди себя потише, они могут быть где-то здесь. — Они? — шепчет он, отпрянув от него. — Хозяин дома и тот странный дворецкий. — Что произошло на балу? — Гребаный фильм ужасов. Почти техасская резня бензопилой, только без подручных средств. Не знаю, как все объяснить… — Говори как есть. — Ты был прав насчет дома, там действительно небезопасно. Все было нормально, но в какой-то момент, после того, как ушел Пак Чимин, то началась какая-то чертовщина. Мы увидели, что Ио вдруг упала на пол и стала корчиться от боли. А после началось полное безумие, — шепчет парень и зажмуривается, вспоминая это все. — Она умерла. Вот так внезапно. Из ее рта, ушей и глаз вытекала кровь, будто ее жрало что-то изнутри или отравляло, а она пыталась вырваться из своего тела. Часть гостей стала убегать в панике, но двери были закрыты. Другая часть просто стояла с улыбками на своих рожах и будто бы упивалась всем этим дерьмом. Странно, но их как будто питал наш страх, или вроде того. Я знаю, что говорю сейчас как какой-то псих, но я клянусь, так и было. Тот приятель хозяина поместья, что с ними был в начале вечера, начал подходить к девчонкам из «Баунти» и говорил с ними так... — замолкает Чонсон и подбирает слова, — словно они его игрушки. Он играл с их эмоциями, спрашивал о чем-то и пристально смотрел, словно дьявол. А потом с ними происходило то же самое, что с Ио. — О Боже, — шепчет Чон, понимая, что все же был прав. Чимин привел на бал нечисть. И тот незнакомец, который хлопал его по плечу, как старого друга и говорил с ним — не из этого мира. — Это было так жутко. Я видел его полностью черные глаза и когти. Он их буквально гипнотизировал взглядом… они… корчились, кричали, умоляли о пощаде, а после просто умирали, и так со всеми людьми один за другим. Они какие-то чудовища или… — Демоны, — заканчивает за него парень и тот бросает на него испуганный взгляд. — И я так подумал. Это необъяснимо просто. Ты тоже что-то видел такое? Ты был с Паком? — Тебе лучше не знать, что я видел, — зажмуривается Чон и тяжело вздыхает. — Как ты вообще свалил оттуда целым? — Когда большая часть людей странным образом погибла, эти твари просто ушли, видимо, потому что нечего было больше жрать. Нет людей — нет эмоций. Остались только дворецкий и этот приятель хозяина дома. А из живых к тому моменту остались только я и Айл. Когда очередь дошла до меня, то как раз вернулся Чимин и не позволил своему другу меня тронуть. — Почему? — выгибает бровь Чонгук. — Он сказал, что оставит меня для себя. Мол, я ему интересен и кое-что он знает обо мне. Он хотел устроить мне какую-то проверку. Сказал, что если я не совсем сгнил, то он отпустит меня. — И что дальше? — Они слушают его просто беспрекословно. Поэтому когда ему стало плохо, то они даже не попытались меня схватить, а слишком были заняты им. Айл сбежала, и я… — Стой, в смысле стало плохо? — удивляется Чонгук. — В прямом. Он смотрел на меня своими черными глазами, схватил за шею, а потом едва ли не упал. Он бросил меня в сторону, и я долбанулся головой. Пак сказал им, что чувствует слабость и очень заметно так пошатнулся, но дворецкий его подхватил. Не знаю, что произошло с ним, но пока у них началась своя суматоха, я уносил ноги оттуда быстрее, чем дышал. И вот бродил по лесу в поисках дороги и Айл, начал звонить всем подряд от паники. — Они сейчас где-то в лесу? — Я не знаю, Чон. И мне не интересно, я просто хочу свалить отсюда к чертовой матери, — говорит Чонсон. Чонгук несколько секунд смотрит по сторонам и думает, где правильная дорога. Он столько раз приезжал уже сюда, что достаточно неплохо ориентируется даже в темноте здесь. — Север там, — шепчет он, указывая себе за спину. — Значит, нам туда. Давай, валим. Выйдем к дороге. Вызови пока такси. — Как только телефоны заработали, я дал знать отцу, что меня нужно забрать… — Чонсон, — хватает его за предплечье парень и останавливается, — ты же понимаешь, что втягивать в это твоего отца нельзя? — Ты спятил? Конечно, можно. Этот Пак Чимин — чертов… — говорит возмущенно он и резко замолкает, бросая на него понимающий взгляд. — Да. Вот именно, — кивает Чон. — Если ты скажешь кому-то о каких-то демонах или о том, что видел сегодня, то тебя запрут в психушку, как мисс Хаул в свое время. Твой отец будет первым, кто это сделает. Хочешь такой участи? — Черт, — вздыхает парень и качает головой. — Лучше скажи, что просто подрался, или был пьян и ничего не помнишь. Никого это не удивит. Они несколько минут идут в полном молчании и каждый думает о своем. Чонсон пытается поверить в реальность того, что сегодня видел, а Чонгук не сойти с ума от того, что с ним произошло. Фактически его жизнь разделилась на «до» и «после», и нужно было как-то не потерять рассудок от этого. Они практически подошли к дороге, осталось лишь несколько десятков метров. — Я не такой тупой, как ты думаешь, — вдруг говорит Чонсон и достает какой-то ключ из кармана. — Я знаю. Возможно, тебя это удивит, но я именно так и думал все время, — хмыкает Чон. — Просто мне не хватает смелости иногда признаться во многих вещах. Я знаю, что являюсь тем еще паршивым дерьмом, но все же я не так уж плох. — В чем, например, признаться? — спрашивает Чонгук, бросая на него недоуменный взгляд. Он молчит несколько секунд, а затем глубоко вздыхает. — Ты был прав. Мне действительно нравятся парни, — тихо говорит Чонсон и ерошит волосы. — Черт, я сказал это вслух? Впервые говорю об этом. Прости, что я… ну, вел себя как козел. Меня бесило, что я не могу так открыто говорить об этом, как ты. В какой-то степени я завидовал. — Поздравляю, первый шаг — самопринятие. Ты успешно его преодолел. Второй — признание кому-то. Ты тоже только что это сделал. Теперь тебе станет гораздо легче жить. — Да, только вот мой отец никогда этого не поймет. Он прикончит меня, если узнает. Ты же знаешь его, — вздыхает парень. — Только представь, какое пятно позора на его безупречной репутации. Мне приготовлена другая жизнь. Карьера в его компании, «пухлогубая» и тупая жена со знатным происхождением и пожизненное нахождение в его тени. — Звучит паршиво. Но тебе придется и это преодолеть, чтобы сказать ему. Если хочешь жить нормально, конечно. Либо придется всю жизнь жить с маской на лице и прожить ее впустую с тем, на кого тебе совершенно наплевать. Ты же этого не хочешь? — Нет, — морщится он, как будто лишь мысль об этом причиняет ему боль. — А что сказал твой отец, когда ты ему сказал о таком? — «В любом случае ты мой сын. Я люблю тебя за то, что ты моя плоть и кровь. А твои сексуальные и любовные интересы — осознанный выбор человека, которого я вырастил. Будь достойным, остальное для меня не имеет никакого значения», — говорит Чон. — Вау, — удивляется Чонсон, вертя ключ в своих руках. — Это сильно. — Более чем. Мой отец не владеет крутым бизнесом, как твой. Он простой рыбак, но в отличие от твоего, мой — не редкостный мудак. Без обид. — Да, ты прав, — печально усмехается тот. — Он действительно тот еще мудак. — Чонсон несколько секунд молчит, хмурясь, и решается спросить кое-что. — А ты кого-то любил? В смысле парня. Чонгук глубоко вздыхает и обхватывает свои плечи, дрожа от холода и продолжая быстро идти. Потрясающий вопрос, придурок. Он даже не подозревает в какое больное место сейчас попадает. И что на это отвечать? — Ладно. Можешь не говорить. Глупо было спрашивать. Я понимаю, это личное, а мы вообще-то не друзья далеко, — отмахивается парень. — Возьми это. Мне кажется, что ты найдешь применение этой вещи лучше меня. Ведь ты знаешь об этом поместье больше, — говорит он и бросает ему свою находку. — Что это? Откуда? — удивляется Чон, ловко хватая предмет, и затем внимательно рассматривает. Обычный очень потертый ключ с черной лентой. — Он выпал у кого-то из них, пока они там были в панике. Не знаю, зачем я его взял, — пожимает плечами Чонсон и морщит нос. — Просто решил, что так нужно. Вдруг это важно? — Ты прав. Всякое возможно. Спасибо, — говорит Чонгук. Чонсон вдруг останавливается у поворота, чувствуя головокружение из-за травмы, и смотрит на длинную тропу впереди. Кажется, что они выбрались, но в то же время и нет. Дорога будто все дальше от них, или они просто заблудились. Он обводит нахмуренным взглядом своего напарника по передряге и глубоко вздыхает, отводя глаза. — Да, — вдруг говорит Чонгук. — Что? — выгибает бровь парень в непонимании. — Да, любил. — И как это? — с интересом спрашивает он. — Думаю, что больно, — шепчет Чон. — Все почему-то так говорят. Неожиданно они слышат в глубине леса странный и громкий звук, подобно тому, как что-то огромное ломается, или очень сильный раскат грома разрывает небо, и испуганно переглядываются. Макушки деревьев вдалеке начинают шевелиться из стороны в сторону, будто их что-то склоняет, а ветер заметно усиливается, пронзая их тела насквозь. — Ну нет, — отрицательно качает головой Чонсон и нервно усмехается. — Это что еще за дерьмо? — Какого черта? — шепчет Чон. На горизонте внезапно появляется серый туман, который угрожающе медленно, но уверенно приближается к ним. Он ползет низко по земле, заполняя все пространство собой, и это абсолютно точно не чертово совпадение. Они одновременно начинаются пятиться, глядя на него, а страх в их сердцах стремительно нарастает и превращается в панику. Туман, напоминающий клубы густого серого дыма, окутывает деревья и разрастается, словно чьи-то жуткие лапы, ищущие их живые тела среди пустоты леса. Он плавно двигается из стороны в сторону, как какой-то живой организм, а громкий и странный звук снова повторяется уже гораздо ближе к ним. — Чон, ты тоже это видишь? — Лучше бы не видел, что это еще за чертовщина? — Понятия не имею, но она явно за нами. Бежим! — кричит Чонсон, хватая его за рукав, и тянет в сторону.