Имя тьмы

Он распахнул глаза, тяжело, быстро дыша, устремив невидящий взгляд куда-то в высокий лепной потолок. «Сон... Всего лишь сон...» Голова казалась удивительно легкой, и при этом оторвать ее от подушки было невозможно. Он покосился вправо, пытаясь рассмотреть хоть что-то кроме ослепительно-белого и при этом – давящего, вжимающего в кровать свода, но не увидел ничего. Ничего, кроме плавно смыкающихся границ бесконечности. «Это тоже... сон?» Моргнуть: раз, другой, быстро – и ощутить, как распадаются в прах мгновения, словно ресницы увязают в вязкой жиже безвременья; медленно поднять руку, притянутую к кровати липкой паутиной минут... - С возвращением, мальчик. Из дрожащего марева выходит... женщина?.. девушка?.. не понять... Высокая, тонкая, длинноволосая, глядящая в упор раскосыми глазами без радужки и зрачков, в которых изредка проскальзывают яркие точки – словно срывающиеся с факела искры, не освещающие, но оттеняющие мрак наполнившей глазницы Бездны. Гостья усмехается, и его бросает в дрожь от улыбки-конструкта, словно собранной неумелым мастером из осколков улыбок разных людей, из ошметков, собранных со множества лиц, знакомых и нет. Он сипит, а Нечто, принявшее женский облик, подходит ближе и проводит ладонью по щеке: - Вот только возвращение для тебя лишь начинается. И не только для тебя... Она наклоняется, впиваясь взглядом в его расширенные зрачки. - Ты вернулся, чтобы разомкнуть кольцо. Губы касаются лба: почти невесомо, но он явственно ощущает и их стылость, и запах тлена... ...и вновь опускается тьма. Он распахнул глаза, тяжело, быстро дыша, устремив невидящий взгляд куда-то в высокий лепной потолок. «Что... это?..» Неуверенно поднял руку и поднес ее к лицу. Рука слушалась, однако дикая слабость свидетельствовала о том, что лежал он долго. «Это... сон?..» Рядом послышался шорох, простучали по полу быстрые шаги, и обеспокоенный голос спросил: - Господин, вы очнулись? - Не... знаю... Слова давались с трудом – словно горло было сорвано, и сейчас вместо собственного голоса он различал лишь тихий хрип. Матрас прогнулся под весом чужого тела, к щеке осторожно прикоснулись пальцы, обтянутые тонким шелком перчаток. - Хозяин Глен? - Вряд... ли... Поднятие руки оказалось чересчур серьезным испытанием для обессиленного непонятно чем тела: только что ее можно было удерживать на весу, и вот уже она мягко падает вниз, словно кто-то обрезал невидимые ниточки... - Осторожнее, господин, – руку перехватили в дюйме от его лица. – Вы еще слишком слабы. - Да, – шепотом, равнодушно – просто констатируя факт. – Спасибо, Винсент... Винсент Найтрей осторожно положил его руку обратно на постель и поднялся. - Сейчас я позову остальных, – сказал он спокойно – так, как и должен говорить слуга, чье служение обусловлено дорогой, нужной, но – только наградой. – Вам нужно поесть, помыться и... - Стой. Из-за слабости приказ прозвучал неправильно – как просьба, но он почувствовал неожиданное облегчение, словно теперь хоть что-то было так, как нужно. - Стой, Винсент. Расскажи мне сначала, что произошло. Почему я... такой. Он сделал неопределенный жест, который должен был обозначить его слабость и полное отсутствие воспоминаний о том, из-за чего он лежал, обессиленный и ничего не понимающий. Винсент Найтрей внимательно смотрел на своего господина разноцветными глазами, которые иногда вызывали странную дрожь – не страха, а чего-то другого, непонятного... словно отголоска каких-то забытых воспоминаний. Наконец, как будто решившись, слуга вернулся к кровати и осторожно опустился на ее край. - Что последнее вы помните? – спросил он, чуть помедлив. Лео прикрыл глаза, вспоминая. «Оз... уговаривает остановиться, говорит о дружбе... Потом – боль... а Гилберт выстрелил в него, кто бы мог подумать... Потом – Руфус Барма, и дневники Артура Бармы, с его откровениями про Джека Безариуса... а вот потом... потом...» - Все, что было в библиотеке Пандоры, – устало выговорил он. – Дальше я не помню ничего. Винсент помолчал, вздохнул, словно собираясь с духом, и начал рассказ – тихо, без особых эмоций, почти монотонно. Если бы он говорил иначе, Лео, возможно, пришел бы в ужас, а так единственным, что он чувствовал, было недоумение. - Вы хотели казнить Оза Безариуса, вместилище Джека, – говорил Найтрей. - Гилберт отрекся от вас и позволил Ворону сжечь руку, несущую вашу печать, – слегка дрогнувшим голосом докладывал Винсент. - Брат заключил прямой контракт с Вороном, и теперь не нуждается в Ключе, – объяснял он. - Оз Безариус бежал, и где теперь находится – неизвестно, – заключил слуга и замолчал. Лео тоже молчал. Было непонятно, что можно сказать в ответ на такие новости. - Ты не сказал, что случилось со мной, почему я так ослаб, – напомнил он. Винсент отвел глаза. - После казни Оза Безариуса вы хотели вернуться в прошлое и убить свою... Лейси Баскервиль, и Джека Безариуса тоже, чтобы ничего из того, что произошло, не свершилось. Но, едва Оз Безариус бежал, как вы упали и больше не двигались. Мы... мы не знали, что делать, и просто уложили вас в постель. - Сколько... я был без сознания? – губы, запекшиеся, покрытые чешуйками отслоившейся кожи, с трудом складывали слова в предложения. - Пять дней. - Пять... Он опять закрыл глаза. - Приготовь мне ванну, – спокойно сказал Лео. За сомкнутыми веками из багрового сумрака начала проступать вязкая тьма, и тогда он нашел в себе силы снова взглянуть на слугу. – Еда пусть будет позже.