"Sex Is Not Enough"

      

OOMPH! — Du spielst Gott

             Вода точит камень, а время превращает его в пыль… Пылью в моей жизни было всё. Кроме мести, вынашиваемой два десятка лет. Предательство, повлёкшее кару на грешную голову, перемололо в труху сознание, обнажив прежде не находимые в себе пороки. Я не был мстителен прежде, свято веря в силу своего мира, своего дара, своего происхождения. Не был или всё же был?..       Первый брак — без любви, но подаривший сына. Распался, рассыпался пеплом в руках. Безболезненно разошедшиеся, чужие друг другу. Ушедшая женщина, ведомая собственными идеалами, погибла в мире смертных на одном из заданий. Лёгкий укол сожаления, но не более. Я не любил её, и был склонен полагать, что любовь недоступна обитателям Рая вовсе. Нашей природой было заложено любить всех и всякого, но не пересекая границ дозволенного. Одиночество не тяготило, скорее наоборот — помогло уйти в созидание, в воспитание белокурого мальчишки и жизнь одного из чинов иерархии. Близкого к вершине, играючи шедшего к ней в свои годы без особого напряжения и труда.       Всё воспринималось как само собой разумеющиеся. Звания, регалии, власть и стремления превозносить свою часть Равновесия. Всё во благо поддержания величия и ответные дары от тех, кто наверху. Обещание светлого будущего без какой-то тени сомнения в том, что всё может перемениться из-за какой-то мелочи, одной вспышки. Вспышки всё же испытанной мною любви.       Нет, я осознал её не сразу. Не принял всерьёз, сочтя увлечением. Любопытный экземпляр с прекрасными глазами и редкой, но от того ещё более ценной улыбкой. Земные женщины были обычными все. Кроме неё. Имея дар чтения мыслей, развитый до той меры, что неподготовленные его и не заметят, я отказал себе в стремлении читать её. Ошибся снова, видя обложку сравнимую по красоте с фресками в самых красивых залах Цитадели, где коротал время каждый день без отдыха, но не видя хищного оскала под красотой. Не видя ощерившихся острых зубов, заложенных бессмертием амбиций. Видел только яркий холодный антураж недоступности, из-под которого, словно из-под маски пробивался порой поток ярких эмоций.       Я ошибался…       Маской были именно эти эмоции, а холодность была истиной…       Обучить, натаскать, помочь пройти все ступени, направить и подсказать. Дать надежду и уверенность — пройди этот путь по выстланному для неё ковру из золотых лепестков, и я вознесу её так высоко, что не дотянутся даже бессмертные… Только бы позволила отогреть своё холодное сердце…       Ведь я любил.       Слепо, глупо, наивно… Словно ребёнок, прежде не знавший иных угощений, кроме подслащённой корки, а теперь получивший королевский десерт. Мужчина, положивший на плаху сердце и голову, самолично вложивший в нежные руки топор с отточенным лезвием, полностью уверенный, что чувства взаимны и, получив белые крылья, она встанет рядом, примет статус уже не возлюбленной, но жены. Матери для моего сына и одной из сильнейших, кто будет достигать вершин, идя рука об руку, рядом, а не позади и не впереди.       Однако, лезвие топора рассекло сердце, позволив спасти голову, но убив всякое чувство, что могло возродиться. Всё, что грязно и кощунственно именовалось чужими языками обманчивым словом — «любовь». Она погибла, явив в отражении зеркала вчерашнего Престола, счастливчика и баловня судьбы иным: жестокосердным мстительным существом, тонущим в пропасти одиночества и отчаянья. Винил, ненавидел, мечтал сжать пальцами тонкую шею, которую всего несколько недель назад осыпал поцелуями, до хруста, до пятен и до последнего вздоха, пока эти прекрасные глаза не закроются, чтобы больше не смотрели ни на кого, как когда-то обманчиво смотрели на меня.       Падение в бездну до сломанных костей и белых немощных крыльев. Заброшенный дом, ненавистная стезя учителя, сонмы молокососов и утекающие сквозь пальцы годы. И сделка, заключенная в порыве гнева и ненависти, неподъёмным ярмом тянущая ещё ниже. Туда, откуда выхода не найти. Не найти самому… Только с чьей-то помощью, чтобы словно слепого — взяли за руку и вывели из этого удушливого мрака вокруг. Каждый день отмечаемые изменения накладывали отпечаток не только на сердце, но и на лице. Уродство утраченной молодости, утраченных прав и власти, уродство собственной угольно вычернившейся душонки, всё ещё нет-нет, а желающей стереть в порошок её…       Ребекку…       Уокер…       И всё же память — жестокая штука. Особенно для тех, кто не забывает ничего в своей вечности и до последнего вздоха. Стопка писем, периодически перечитываемых в те моменты, когда казалось, что ярость внутри затихла и я наконец отпустил её. Сны, явственно показывающие последний поцелуй, что я собрал с её губ силой, получив лишь усмешку полную отвращения, но помня, как к моим губам прежде она тянулась сама. Всё ещё яркие, даже спустя два десятка лет от свержения, воспоминания о том, как были нежны руки предательницы и как изредка звучал её смех в каком-то из свободных домов на окраине столицы, где можно было скоротать время до её возвращения в школу.       «Хорошо, что я не приводил её в свой дом… Тогда было бы стойкое желание спалить его к дьяволу, чтобы и этого не осталось…» — с усмешкой думал я, вспоминая учинённый в порыве злости погром. Тогда мне было стыдно перед сыном, но сделанного уже не вернуть. Все земные поблажки и детали, какие я зачем-то приволок туда, стали клеймом: ты не человек, Фенцио, опомнись. Это люди могли любить… Другие люди. Но… не она.       Или могла, но не меня…       Но время утекало, оставляя безучастную оболочку до подошедшего срока. Маль… Тот, кому моя душа была продана за месть и новое возвышение появился почти внезапно, и жернова, способные перемолоть спокойное существование бессмертных, пришли в разрушительное вращение. Я с усмешкой спустился на Землю, получив задание убить человека. Отчего-то внутри всё радостно трепетало, зная, чья это дочь. Зная, что, хотя бы так, но я смогу ранить свою светлоокую предательницу.       До первого взгляда на девицу, открывшую дверь своего дома.       — Мистер Доринтон? — она удивлённо вскинула брови, рассматривая меня. — Папа ещё на работе, если вы к нему. Что-то передать?..       Я сглотнул, рассматривая смазливое личико девушки и понимая, что стоит всего лишь ударить в плечи, втолкнув в дом, и пронзить ножом, чтобы отнять жизнь. «Всего лишь?!» — вопила где-то ожившая ангельская натура, два десятка лет дремавшая под слоями дерьма и ненависти. Я никогда в жизни, кажется, не испытывал такой радости, как в тот момент, когда из глубины дома донёсся голос её подруги.       — Виктория, ты там долго ещё?! Нам ещё макет клеить, а у тебя тут с иллюстрациями конь не валялся!..       Дочь Ребекки покраснела, залившись ярким румянцем, и с улыбкой посмотрела на меня, чуть прищурив голубые глаза:       — Простите, Валери не отличается деликатностью… Так что передать отцу?..       Я вздохнул:       — Ничего, Виктория, простите, что потревожил. Я лучше зайду вечером и лично переговорю с вашим отцом.       Её брови на мгновение в замешательстве приподнялись, но лицо снова осветила улыбка:       — Хорошо… Но я передам, что вы заходили. Всего доброго, мистер Доринтон.       Дверь закрылась, и я стремительно вернулся в дом их покойного соседа. Застоявшийся аромат разложения резал нос, выбивая из обоняния лёгкий отголосок энергии девушки. Что-то неуловимое, ягодное. Даже названия не помню, да и не понимаю, какого дьявола вообще лезу в такие дебри, если мне надо только её убить. «Только убить?.. Ты ума лишился?..» — вопит ангельская сущность где-то на краю сознания, судорожно заваливаемая ненавистью и воспоминаниями.       Возвращение в школу. Отчёт… Усмешка от демонической части полукровки. В память без какого-либо предисловия зашвыриваются кадры прошлого. Я пошатнулся, чувствуя новый прилив злости. Необходимо убить. Именно её. Мне. Для себя и своей мести — убить. Сжатые до судорог кулаки — да, это необходимо прежде всего для меня самого. Кивнул, убираясь обратно в учебную часть школы. Уже понимая, что что-то не так. С девчонкой, со мной, со всем, что происходит.       Спустя неделю — вторая попытка. Аренда автомобиля, номера в отеле. Кредитки Мамона, валяющиеся в столе, никто не отслеживает. И всё же отчего-то сложно заставить себя выйти из этой дыры, сесть за руль, отдавая управление умершему телу, чтобы устроить аварию. Почему именно так? Да потому, что я не мог заставить себя смотреть в яркие голубые глаза, блестящие и искрящиеся жизнью.       Почему-то всё же не мог…       Улетевший в кювет белый форд несколько раз перевернулся, ударившись о дерево и замер после тарана. Управление телом вернулось ко мне. Подрагивающие на руле чужие руки готовы были размолотить к чертям весь автомобиль. «Что ты натворил?!» — снова гневный рёв где-то внутри. Из автомобиля почти бегом с нелепой надеждой, что, если пристегнулась — есть шанс спасти… Ведь благословить я права не лишён, исцеление доступно. Стремительный спуск и ругань на отсутствие крыльев. Рывок измятой двери с водительской стороны… Опустившиеся от бессилия руки… Рассечённое осколком разбитого стекла горло, провисшее на ремне безопасности бесчувственное тело и распахнутые в страхе лазурные глаза, смотрящие в свою вечность…       И никакого облегчения для себя. Лишь ещё один, тяжёлым грузом опустившийся на вычерненную душу камень, от крови, запятнавшей руки.       Возвращение в школу почти безучастное. Оглядки кругом, паранойя и страхи: они всё знают, я раскрыт. Уж лучше бы да. Уже следующим утром на пороге школы серокрылая, тот же ясный взгляд, от которого невероятно стыдно и горько. Читается настороженное внимание. Уже тогда стоило бы насторожиться, сдать назад, отступиться от изначального плана любой ценой… Но голубоглазая ершиста, не в мать совершенно. Озирается с любопытством и восхищением.       Стандартный вопрос:       — И к кому ты присоединишься по завершении учёбы в этой школе?       Она вскинула брови, как тогда, на пороге своего дома при жизни. Выглядело забавно — вся гамма растерянности. Энди дал разъяснение о сторонах и Непризнанных, и я выжидательно смотрел на неё, улавливая отголоски мыслей. Что творилось в этой русоволосой черепной коробке — уму непостижимо. Коротко промелькнувшая мысль с потоком ругательств, что не успела умереть, уже началась делёжка бесполезной шкурки. Ещё более короткое резюме: «нахрен!», и она звонко выпалила:       — Я буду демоном.       Я хохотал так, что, кажется, даже стыд испарился. Снова недоумённо поднявшиеся бровки насупились, и девица обиженно надула губы, рассматривая меня с явной мыслью, что в школе мы не уживёмся. Внутренне высказав своё «ну-ну», я всё же убрался в сторону учебной части, предупредив, что с неё спрос будет жёстче, опоздания не приветствуется и вообще, под этой крышей обучаться чуть ли не честь. В спину мысленно летел поток ругательств и стойкое внутреннее обещание девушки самой себе, что она подбавит мне седых волос на и без того белой голове.       Кажется, я не представлял, что это не просто мысли, а уже оформившийся план действий… Началась гонка на выживание, в которой я не мог победить так же, как и она. Неоднократное определение «стерва», готовое сорваться с языка от её выходок, приходилось спешно глотать и спускать пар на лётном поле, чтобы не сорваться. И так в этой богадельне не на самом высоком положении. Требовалось сохранить хотя бы его, чтобы в нужное время выполнить оставшиеся задания, получать новые инструктажи, подводя к тому, что на деле, кажется, утратило свою необходимость.       И всё же было любопытно за ней наблюдать. С демоном не прогадала. Характер убийственный. Все авантюры, разборки, скандалы — куда же без Виктории. Будучи смертной, выглядела вежливой скромницей… Здесь же, словно с цепи сорвалась. Посреди урока ввалиться в аудиторию с репликой: «Здрасте!» — вполне в её стиле. Не боится ничего, кажется. Пьянки в вагончике, голубые глаза с алкогольной поволокой ничерта перед собой не видят. Оно и к лучшему, но отказать себе в наблюдении почти невозможно.       Дино привязывается, учащаются скандалы, ссоры, которых почти никогда не случалось. Пропадает амулет. По следу энергии определяю кого?.. Правильно, Викторию. Ищет… Как когда-то её мать ищет убийцу. И даже примерно не понимает, до какой степени он к ней близко. Сын вернул амулет. Не она, а Дино… Этот взгляд… Я бы предпочёл умереть на месте, чем ещё раз получить его в свой адрес. Скрытый гнев и разочарование. Я провалился, но он не выдал ей меня… Энергия… Стоило взять с собой амулет сокрытия, но я не рассчитывал, что эта голубоглазая язва будет столь рьяно копаться в собственной гибели. Ещё и письма не в том порядке… Прочла как минимум одно. Всё поняла довольно быстро.       Взгляд изменился. Чувствую его на себе и злюсь. Не жалость, но сочувствие. «Кому ты сочувствуешь, дура?! Своему убийце?!» — безумно хохочет внутренний голос.       Бледная, словно простыня, стоит над телом Лоры, пока я судорожно отираю пальцы и накладываю на сутану чары, чтобы скрыть изгвазданное кровью сукно под иллюзией. От прикосновения дёргается, словно ударили током. Опять внутренняя ругань, за которую хочется то ли язык вырвать, то ли рот с хлоркой прополоскать заставить. И всё же напугана до дрожи и подступающей истерики. Душу подступающую жалость от промелькнувшей в её голове мысли, что появись она несколькими минутами раньше, трупов было бы два.       «Вот только вторым был бы мой…» — язвительно тянет ангельская часть. И спорить с ней сложно. Провал был близок, но удалось сгладить, и девчонка даже избежала косых взглядов. Обстановка в школе накаляется. Спуск в ад, мудрёный ритуал для распечатывания клетки Бестелесного, высосавший почти весь мой резерв. Восстановление давалось с давно позабытой болью. Стоило ли того — я у себя даже не спрашивал. Выжить бы…       Снова убийство — Сэми. Мне было дурно от мысли, что я убиваю своего представителя фракции. Внутри всё ещё металась часть утраченного ангельского существа. Я почему-то молился, чтобы хоть кто-то вышел из школы, застукав меня над трупом, торопливо затирающим воспоминания из его головы. Но было тихо… ровно до того момента, как рыжий демон не нашёл тело своего любовника. В ушах стоят слова: «Мотылёк погибает, когда достигает цели…»       И снова девчонка… Демон, при ангельской внешности. Сострадательная, чистая и всё ещё неиспорченная, невзирая на длинный язык. В голове мечутся страхи и опасения. И неспроста…       Всё меняется в день разбирательства. Вспоминаю о сыне, понимая, что, если их поймают… его некуда понижать. Ссылка в случае, если застанут с этой бестией, или сразу Небытие. И тем забавнее видеть взлетевшие брови Непризнанной после озвученного «наблюдатель не нужен». Злится, не понимая: в честь чего поблажки. Хочется рассмеяться: Дино к ней тянется, а вот у неё к местным обитателям, кроме настороженности, не мелькает ничего. Да и причина рядом сидит. Заносчивый демон, пытавшийся сорвать запретный плод. И ведь точно знаю, что ничего нет меж ними. Очередной фарс, во время которого я вынужден обретаться в одном помещении с Винчесто… О, да. Знал и об этом. Но какая же теперь разница?..       Мой сын после разбирательства дрожащим голосом интересуется:       — Это ведь ты?..       — Что опять — «я»? — бросаю раздражённо.       — Твоя энергия…       «Только не сейчас. И так на взводе…» — молюсь внутренне, хрипло роняя, тут же срываясь на крик:       — Пошёл вон! — он морщится от обиды и злости, вылетая из кабинета, оставляя за собой флёр разочарования. — Впредь я не намерен с тобой это обсуждать!..       Пять волшебных минут тишины и снова стук в дверь. Хочется взвыть и стереть в порошок посетителя. Быть может и уместная мысль — стоило бы. Язвительная мегера решила устроить мне допрос. Ничего не боится, скалясь в ответ на выпады. Плещет сарказмом и ехидством. И мне даже почти смешно. Почти… Шанс всё же ознакомиться с энергией. С удивлением и какой-то внутренней улыбкой распознаю яркие тона жимолости. Не сладко, не приторно, но запомнится навечно. Редкая энергия, так чётко касающаяся рецепторов, что тянет облизать губы.        — Жимолость и свет. Больше света. Демоны тебе… едва ли подойдут. Хотя по характеру — фору Сатане дашь… — резюмирую я, отступив.       А ей всё более смешно. Опять набор саркастичных реплик и голубые глаза скользят по комнате, припоминая историю с амулетом. Натыкается на письма, почти с отвращением. И всё начинает осыпаться карточным домиком, когда после обмена оскорблениями и колкостями, она неожиданно для себя и меня впивается поцелуем в мои губы. Та самая лазурная чистота скрывается за длинными ресницами, требовательно прижимаясь, перемалывая всё этим прикосновением. Вспышка перед зажмуренными собственными глазами: последний поцелуй, что я влепил Ребекке. Безучастные, едва ли не ледяные губы, позже скривившиеся в отвращении…       И я ответил. Потому, что видел другую. Вспышкой, мельком… От меня ждали чего угодно, но не ответа. Шаг в пропасть и рывок из мрака именно от ощущения женских губ.       — Не похоже на нож, верно?.. Но вполне остро… Вы правы…       Второй поцелуй… Ребекка вылетает из головы, остаётся только безумная девчонка, широко открывшая рот от неожиданного напора. Позволяя изучать, исследовать, снова исступлённо поддаться страсти, теряя остатки сдержанности, разума, выдержки. Всё отступает от хлынувшего в конечности жара. Панический плеск неожиданно ставшей приторной и горькой энергии жимолости рушит и остальное.       И даже дышать почти больно от каждого прикосновения, от этих искусанных губ, от грохота крови в ушах, от слияния. Пропасть всё шире, и я падаю, даже не пытаясь ухватиться за уступ, отдаваясь её порыву, всё ещё убеждая себя, что после этого пощады точно не будет. И оно к лучшему. Образы в голове мешаются и путаются. Узкое жаркое нутро, гневный взгляд, сводящий с ума. Совсем не та, кого я любил. Совершенно другая, но за что мне досталась именно она?!       До головокружения… Желать только её?.. А может быть иначе? До дурноты. Щиты трещат, готовые сорваться к дьяволу, от ощущения сжимающейся в волне оргазма плоти, утягивая следом. Девчонка тяжело дышит, придавленная к столу, ещё не соображая, как и я, кажется, что мы только что подписали себе смертный приговор. Но внезапная ласка пальцев в волосах снова роняет в омут понимания: мне это было нужно, мне этого не хватало, я этого хочу. Хочу продолжать, чем бы и когда бы не закончилось.       Но лгать… больше нет.       Кадры аварии всплывают уже решительно. Не прячусь. Показывая всё от и до. Захочет администрации сдать — её право. Я облажался с Ребеккой, убил Викторию, переспал с ней же… Что может быть хуже?.. «А хуже ли?..» — усмехается, к моему удивлению, ангельская часть. Беззлобно, довольно. И я не чувствую больше этой давящей боли предательства, что подпитывалась два десятка лет. Внутри впервые за эти годы покой и уверенность, что виселица на сей раз избавит от вороха забот и будет предпочтительной.       — Зато я не предаю… А вы?..       Я не учёл её характера… Понадеявшись на кару, получил награду, кажется. Думая об обоюдной вспышке желания и разового удовольствия, получил бурю безумных желаний, реализуемых в необходимый обоим момент. Безотказно, сгорая и возрождаясь, словно феникс из пепла в столь ярком пламени, что впору ослепнуть. И язвительная стерва остаётся ею для всех, кроме меня. Раз за разом, словно две взведённые пружины, распрямляющиеся в волне восторга, только оказавшись рядом. Импульсивная девчонка, сознательно поддавшаяся искушению, потопившая меня, себя, весь мир в голубых глазах, которые тянет видеть днём и ночью. Даже злясь на неё и желая удушить за длинный язык, жалящий, словно раскалённый металлический прут.       Мне было страшно признаваться себе, что я боюсь отдать её Бестелесному, но я признавался. Было страшно представить, что её может касаться кто-то другой, как касаюсь я, но я представлял, сгорая от ревности, но не подавая вида… почти. Мне было отвратительно собственное существо, которое подбрасывало в голову мысли, что я, будто насильник, пользуюсь положением старшего, более сильного, но я неизменно слетал с катушек, стоило чувствовать её энергию, руки, губы, всю её. Даже будучи моложе, даже обладая другими, такого я не испытывал.       То, что могло выглядеть одноразовой связью, превратилось в притяжение такой силы, что я снова стал ждать ножа в спину. Что эта лазурь холодно ехидно прищурится, упорхнёт выше, отбросит, оставит… Хотя бы после того, как я расскажу всё. Признаюсь. В столице… В доме, куда Ребекку я никогда не приводил. Под покровом ночи было моё откровение о собственных грехах и ошибках и её откровение, излишне поспешной мыслью мелькнувшее в сознании: «любить…».       Возродиться за неделю, ожить за две. Снова ступить на скользкую дорожку — обучая и пестуя. Не для того, чтобы она отдавалась из благодарности, но, чтобы выжила, даже если когда-то я стану ей противен. Большой вопрос: кто кого обучал. Прежде ленивая, как мне казалось, каким-то чудом удерживающая статус лучшей, мимоходом улавливающая знания… Когда стимулом становится сначала жизнь, учёба даётся легче. Когда же приходит понимание, что ответственность теперь не только за себя… Я наблюдал за её развитием от смазливой лентяйки к смертоносной, даже в условиях отсутствия таланта, красоте физической силы. К анализу происходящего, выводам, до которых не додумался умом, который, кажется, заржавел в устоях… Читает запоем, практикуется, становится всё сильнее ментально, пытается что-то изобретать и у неё выходит. Гордость, что опыт может быть ей полезен. Мой чёртов опыт обычного жалкого учителишки, который раз за разом тонет в омутах недозволенного.        — Пойду на занятия… Нужно учиться чтобы отличительных черт было побольше…       Непроизвольно и мысленно выставляемые галочки в списке сравнения матери и дочери… Хотелось отбросить эту дурость, но это происходило бессознательно. Холод против испепеляющей страсти; потенциал и сила с амбициями против незначительного поначалу таланта «сосуда» и желания хотя бы выжить; желание доказать всем, что вчерашняя смертная прогнёт под себя чуждый ей мир против желания доказать мне… мне самому, что любят не за что-то, а вопреки всему. Порывистая, импульсивная, злящаяся на пустом месте, но на волне паники умудряющаяся собраться с мыслями и снова встать на ноги, переступая через страхи, боль и отвращение.       Мальчишку тянуло уничтожить. Стереть в пыль и по ветру развеять. Только ли из-за нарушения постулатов? Разумеется, нет. Смел касаться, смел избить, попытка надругаться над той, которую я уже где-то внутри не раз обещал себе оберегать, как главную ценность. К стыду своему, даже большую, чем собственный сын. Едва не воспользовался бессилием той, кого я… любил уже. Снова испытывая эйфорию от плеска энергии, которую улавливал почти интуитивно, обходя истаявшие блоки. До тех пор, пока она усилием воли их не сомкнёт, прячась и загораживаясь от всех и всего. Её храбрость и уверенность во мне — лучшая награда, кажется. Признание срывается так не вовремя. Всё услышала, но знает точно — «рано» — и вида не подаёт.       — Ты понимаешь, что она не виновата, надеюсь? Ангел, я тебе всем святым клянусь, если ты отъедаешься на девчонке за предательство Ребекки…       — Угомонись, — я устало закатил глаза, слушая шаги меряющего кабинет перед началом банкета Геральда. — Ребекка уже до такой степени далеко в прошлом, что…       Демон хмыкнул:       — Не так уж далеко… — он удивлённо замер, — Ты что, письма выкинул наконец?!       «И не только письма…» — хмыкнул я внутренне.       — К чему мне эта макулатура спустя столько лет? К тому же, наша подопечная до того пронырлива, что умудрилась с парой ознакомиться. Думал, со стыда сгорю…       — Идиот… — Геральд потёр лицо руками, неожиданно замер, словно прозрел и вытаращился на меня, — Погоди, вы с Викторией не… Шепфа, только не говори, что…       Я прикусил язык и попытался выкрутиться:       — Не придумывай. Куда мне? Седина в голову, бес в ребро? Сопляков на любой вкус и цвет половина школы, — я хмыкнул. — В конце концов, у тебя шансов и то поболее…       Повисла неловкая тишина. Демон ступорозно сверлил мою спину взглядом, я продолжал заполнять ведомости, не подавая вида. Зато дрожь в руках выдавала с потрохами. «Веду себя, как уже упомянутый сопляк, злясь что хоть один из них её тронет хотя бы пальцем…» — смеялось внутри ангельское начало с ревнивыми нотками обозлённого демона, боящегося снова испытать предательство.       На плечо легла ладонь демона, сжавшись почти до хруста:       — Что бы там между вами не происходило… Я не буду говорить о том, что с тобой сделает Ребекка… Она не успеет. Я тебя прикончу раньше, чем она успеет выйти из темницы, если с Викторией что-то случится, — он прочистил горло, чуть тише добавив. — Пыли не оставлю, если девчонке боль причинишь. Что бы не задумал, отступись лучше сейчас, пока не стало поздно. Надеюсь, ты меня понял…       Он ушёл, оставив меня переваривать перед рождественским ужином мысли о том, что может действительно, стоило бы уйти, оставить её… Собственник и эгоист внутри бесновался не на шутку. Но прежде приходило понимание, что я просто не выживу без неё. Уже нет…       И от этого становилось только страшнее.              Признание было позже. Другой уровень. Другой статус. От наставника и любовника до возлюбленного. Пугает. Всё ещё в подкорке вертится, что с Ребеккой это тянулось годами, я не боялся открываться и признаваться. С Викторией всего за месяц с небольшим, но стоило дороже хотя бы от знания, что даже после всех моих грешков и грехов, ненависти в ней нет. Зато присутствует чёткое осознание — вместе проще и не так страшно. Меня забавляет её страх, что придётся притираться, учиться неделе постоянного нахождения бок о бок. Страхи земной женщины в условиях, где она не может чувствовать себя хозяйкой всё ещё в чужом доме.       Провожая её к порталу водоворота, словно что-то предчувствуя, перезачаровал замок на прикосновение её энергии, на случай если нужно будет скрыться. Самая простая истина: хочешь что-то спрятать, положи на видное место. Если захочет снискать безопасное место — даже без меня, старый дом будет в её распоряжении. Но ещё больше успокаивает набор оружия. Перерасход отданного в кузнице резерва я регенерировал почти всё время, что она провела в лазарете, восстанавливаясь после нападения Астра.       Как и обещала в самом начале — седых волос добавила. Узнать, что уже успела сбежать в Ад, познакомиться с Сатаной, да ещё и испытать на прочность собственные возможности с его подачи. Вспыльчивая, почти не ощущающая границ и рамок. Но с этого всё началось… Повелитель преисподней разглядел то, что прежде довелось разглядеть мне — скрытую угрозу в теле молодой девушки, способной прогнуть ад и небеса, если только захочет. Особенно с учётом статуса будущего демона, который она развивает в противовес желаниям и требованиям матери.       — Быть может, провести слияние и освободить Мальбонте было бы не такой уж скверной идеей…       Невольно считанные мысли обрели свою плоть в этих словах. Она не боялась. То, что я так старательно оттягивал, она захотела провести сама и была во многом права — нет справедливости, нет равенства, нет ничего, что должно лежать в основе Равновесия. Мы утратили этот баланс задолго до моего рождения, но могли дать отсчёт новому миропорядку. Виктория была права. Права и в том, что наше собственное счастье зависело теперь исключительно от проведения обряда слияния Мальбонте. Как и в том, что вечный побег не позволит в полной мере быть свободными, чувствовать спокойствие, боясь каждого шороха, взгляда и избыточного внимания к паре из соседствующих Непризнанной и беглого ангела.       И я принял условия игры. Прежде избегая Бестелесного, стал снова втираться в доверие, понимая, что, если ритуал будет проводить кто-то другой всё могло выйти из-под контроля. Мы владели куда большим объёмом информации, чем все прочие, имея возможность пользоваться моим знанием этого мира, её аналитическим умом и изворотливостью, которая меня всё больше восхищала. Теории, переходящие в разряд фактов, поиск выхода, решений…       Всё начинает приходить в движение в тот момент, когда Дино выпускает Бонта. Настырный мальчишка, упрямый где не нужно. Найти Фидеро, обойти стражу, наложив одно из сильнейших сонных заклинаний, вывести «на прогулку не дольше часа», чтобы получить банальный удар по затылку, поплатившись за свою наивность, и упустить мальчишку… Виктория называла это «синдромом спасателя». Странные словечки с Земли всё больше подходили Небесам с приходом вчерашних смертных. И всё же, чудом спася сына я знал только одно место, где могу выдохнуть после всех нервотрепок, и я не ошибся, чувствуя робкую, но искреннюю заботу и ласку тёплых пальцев сквозь сон. Спокойный сон, невзирая на произошедшее, как и нужные слова, которые она находит в любых обстоятельствах. Не просто сотрясая ими воздух, но делая всё, только бы они стали истиной.       Составляет формулы, использует руны. Земные знания здесь кажутся лишними? Ничуть. Пытливый разум находит аналогии со всем, что здесь получает из других уст. Посмеиваясь над своей зашоренностью, рассматриваю обрывок пергамента с рабочей формулой, которую вывести оказалось так легко, что даже забавно — почему прежде об этом не задумывались? Да потому, что привыкли к покою и знанию, что всё предначертано и нет нужды пытаться искать новое. Устаревший мир устаревших правил, когда смертные развиваются каждую минуту.       Злит сближение её с наследником Ада. Умом понимаю, что не испытывает ничего к нему. Злит и то, что, когда-то перебрав глифта, он едва ею не воспользовался… Но, если бы не та история — была бы она теперь рядом со мной?.. Не думаю. К ней тянутся демоны, прислушиваются Непризнанные, она мотивирует их сражаться и готова сражаться бок о бок. И я отпускаю последние стремления сделать её подобной себе. Убедить, уговорить… Всего один раз совершив эту ошибку, я не хочу её повторять, даже доподлинно зная, что грызть глотки ради своего возвышения она просто не станет.       И в такие минуты я всерьёз понимаю, что, пожалуй, хотел бы родиться демоном, чтобы всё же быть с ней, не руша миропорядок. Но выбора у нас нет… Чтобы создать новое необходимо уничтожить старое. Обрушить аварийную постройку, чтобы возвести на её месте монументальное строение вечности. И если бы не шанс того, что Виктория может не пережить поток энергии, которую должна передать через себя Мальбонте, я был бы спокоен… Но она и здесь уверена в собственных силах. Снова проработанная формула, уверенность, которую она ждёт от меня, но которую ей я дать не мог из страха утраты.       С боем прорваться к Ребекке в башню во время нападения демонов, защитить мать, скрутить Рондента… Я думал, что всё же состоится триумфальное воссоединение матери и дочери, однако ошибался. Поняв, что мать совершенно не та, кого она ждала увидеть, Виктория в своей манере начала игру на нервах. В какой-то момент мне даже стало жаль Ребекку где-то глубоко внутри. Но молодой демон не унимался, жаля словом, делом, каждым решением, не стесняясь колоть правдой в глаза, не опасаясь наказаний, прекрасно понимая, что за правду её карать не станут хотя бы пока времена неспокойные и каждые свободные руки на счету.       Если бы прежде мне кто-то сказал, что вчерашняя смертная сможет переиграть того, кто стоял у истока Равновесия, как его причина, я бы посмеялся. Но её решения и возможности переломали Мальбонте все планы, начавшись за месяц до рождества с одного поцелуя в моём рабочем кабинете. Поцелуя, отданного добровольно, как сотни и тысячи, что были после него. Дни, ночи, часы и минуты…       Которые обрываются в день ритуала…       — Живи для меня, что бы не случилось. Я люблю тебя…       В головах план прокручен не одну сотню раз до мельчайших деталей. Мне доступно лишь наблюдение и ориентация на сигналах. Ударом энергии Бестелесного сдвигаются парящие острова. Она в объятиях Люцифера… Просто попытка парня, привыкшего вести себя как ублюдок, уберечь… подругу. Три элемента под деревом и все должны выжить. Она смогла успокоить всех. Если обряд будет проведён верно, останется лишь действительно направить мальчишку по верному пути. Но её боль пугает меня… Концентрацию мощи в девушке видно невооружённым взглядом. Пропуская через себя поток сил оставляет в «сосуде» достаточно чтобы восстановиться и вынести последствия. Страхующая формула запечатывает вместилище, позволяя ей быстро подстраивать силу под себя.       Голубые глаза с полопавшимися от боли сосудами распахиваются с алым сполохом в глубине зрачков. Удалось… В безопасности…       — Помнишь, ты обещал жить ради меня?.. Держи обещание, чего бы это не стоило.       «Н-да… в безопасности… стоит учитывать, что где-то в отдалённой перспективе за какую-нибудь промашку тебя ожидает то же самое…» — хохочет внутренний голос, когда голова Сатаны падает на землю. Под щитами бурлит энергия. Я чувствую её так, словно Виктория рядом. Силы укореняются, смирившись с тем, что вместилище оказалось другим…              — На кого ты смотришь, старик?.. — интересуется очнувшийся полукровка.       Вздрагиваю, переводя взгляд уже не на светлокрылого миловидного мальчишку… Черты сохранились, но всё же подавление происходит от демонической части. Отвечать нет смысла. Глаза после его вопроса неосознанно снова возвращаются к замершей с головой Сатаны в поднятой руке девушке. Нет сомнения, что он уже знает всё до мелочей и я нахожусь на крючке до их личного знакомства, если только в его памяти не сохранились какие-то кадры от белокрылой части.       Шумно втягиваю носом прогорклый воздух сражения и пламени от горящего за спиной дерева:       — Ты помнишь её?..       — Девчонку, что смогла оттянуть часть моих сил? Помню… — он усмехается, всматриваясь в её силуэт, то появляющийся, то исчезающий за облаками дыма, — Твоя ученица…       «Не только…».       — Она могла бы быть тебе другом…       Он смеётся так, что с острова сыплются комья земли, но резко умолкает, хватаясь за своё запястье, где остались синяки от тонких пальцев. Мальбонте помотал головой, отступив на полшага назад, всматриваясь пристальнее. Похоже, Бонт пытался отвоевать своё место в его разуме. Неожиданный оскал и он распахнул огромные алые крылья:       — Посмотрим… Если и так, то её всё ещё могут убить. А делать это до тех пор, пока я не узнаю, как забрать своё по праву, не позволено никому, — взмах крыльев и он опустился через несколько секунд перед Викторией…       Я был глуп, считая, что она принадлежит только мне…       Я был слеп, считая, что успел искупить свой грех перед ней…       Я был…