"Sex Is Not Enough"

      В кабинете было тихо. Я подбивала списки занятий своих подопечных, потягивая сок, который успела урвать в столовой. После вчерашней попойки голова трещала беспощадно. Я честно не помнила, как попала в башню, как разделась и увалилась в постель. Время близилось к полуночи, Дино и Люци уже в вялом формате ругались на тему того, что сохранить фракции всё же необходимо, хотя бы для идентификации. На вялый протест о том, что, когда начнут вступать в брак полукровки, это утратит значение, я была послана в задницу без пересадок.       Дальше ругань Геральда, визги матери и рассвет, бьющий в глаза для убийства остатка моих не пропитых мозговых клеток. Зеркало отразило вурдалака с адским перегаром, спутавшимися волосами и красными глазами. Жадно напившись воды, я кое-как приняла душ и спустилась на этаж преподавательских кабинетов. Школа уже бурлила, все разбрелись по аудиториям, я выслушала проповедь от Мисселины, виновато опустив глаза, и выискивая верёвку покрепче, чтобы повеситься добровольно от стыда и нежелания слушать душеспасительные речи.       И всё-таки, спешно перерабатываемый план занятий, отчётность от кураторов, проводивших занятия, пока меня не было. Дверь распахнулась без стука. Я вздрогнула и зажмурилась от того, что ручка громыхнула о стену. Оборачиваться нужды не было. Помолившись всему во что ещё могла верить, я попыталась сделать вид, что меня вообще нет, а в кабинете сидит манекен. Не выгорело никоим образом. За спиной раздался гневный бубнёж. После чего над головой выросла фигура бушующего серафима.       Раздражённое покашливание в попытке привлечь внимание:       — Виктория Уокер… Я крайне тобой разочарована!.. — проговорила мама.       Я устало подняла глаза:       — Ремень дать? Или обойдёмся без порки?..       Кажется, меня не услышали. Она одухотворённо мерила шагами кабинет, подметая полами одеяния ковёр:       — Тебе оказана честь преподавать в школе. Ты самый молодой учитель из всего этого оплота знаний! А ты?! Позволяешь себе пить со студентами! Да ещё с кем… — Ребекка заломила руки, сверля мою безучастную спину разочарованным взглядом.       Стараясь не хихикать, я следила за ней в отражении стакана с соком, продолжая заполнять графы учебного плана. Не дождавшись реакции, она сложила руки на груди, оглядываясь по сторонам в поисках того, куда можно было бы усесться. К моему счастью, у Фенцио преобладала аскеза, лишней мебели не было. На верх шкафа точно не залезть, единственный стул был занят мной, а все шкафы пониже я уже успела завалить документацией.       В конечном итоге по кабинету пролетел тяжкий вздох:       — Ты считаешь, что это нормально — пить с учащимися?       — Ты забываешь, что я ещё тоже учащаяся. По сути, всё соблюдено. То, что я в данный момент преподаю, не означает, что я собираюсь это делать и дальше… — «Сама себе противоречишь. В лагере ты пела иначе…» — хмыкнул внутренний голос, — Нет, я не против бы, наверное… Но, боюсь, мои навыки могут быть полезны не только в школе. И мы обе это очень хорошо понимаем.       Ребекка возмущённо разгребла себе место на углу стола, прислонившись бёдрами к крышке, и сложив руки под грудью:       — Что ты вообще планируешь дальше делать? Куда двигаться? Твои крылья уже предопределили путь, я здесь бессильна. И всё равно ты остаёшься Непризнанной. Не демон, понимаешь? Для этого тебя должен признать Эрагон и новый избранный Сатана. Либо, гори он синим пламенем, Шепфа, но ты уже столько наворотила, что он даже ухом не поведёт. Ладно, оставим это… — она отмахнулась, — Хорошо — школа, экстернат, дальше? Куда дальше? Ты слышала: Люциферу Ад не отдадут!       — Ты сама сказала, что Азазель стар… Узурпировать трон мало. Его ещё удержать надо. А ему едва ли сил хватит, когда каша из котелка начнёт выкипать, — я пожала плечами. — За Люци пойдёт армия. А кто пойдёт за ним? Эрагон?..       Ребекка закатила глаза:       — Пожалуй, единственное за что я действительно буду себя корить, так это за то, что после попадания сюда не взялась за твоё воспитание сходу, а задержалась в цитадели, сочтя, что кровь всё равно сыграет свою роль так или иначе.       Я удивлённо вскинула глаза:       — Так она и сыграла… Ты ангел, я демон… баланс соблюли, все довольны. И вообще… Тебя не смущает, что это меньшая из проблем? Я могу вообще не дожить до того момента, как всё закончится, и можно будет всерьёз задуматься о будущем.       Она побледнела:       — Тебе не стоило вмешиваться в ту историю с Йором. Если он пойдёт в цитадель и…       — Не пойдёт, — спокойно ответила я, перебирая свои конспекты и подчёркивая необходимые данные, чтобы внести в график. — Он не идиот — это во-первых. А во-вторых, как и многие, он покусился на власть, которая ему к дьяволу не сдалась. Идиотское стечение обстоятельств… Точнее…       Я залипла на абзац в конспекте, потеряв мысль. Хорошо, что заполняла карандашом, поскольку вздрогнула, когда она переспросила:       — «Точнее» — что?       — Пока рано судить. Я ещё анализирую информацию. — вздохнув, я потёрла пальцами ломящие виски и откинулась на стуле, пытаясь поудобнее устроить крылья на подлокотниках. — Единственное, в чём ты права — пить мне действительно не стоит. Который раз убеждаюсь — не моё.       Она усмехнулась:       — Очевидно разговор придётся отложить. Как и установку щита…       Вскинув бровь, я поинтересовалась:       — То есть? Я ведь приняла фракцию…       Ребекка осторожно и с усмешкой постучала меня пальцем по лбу:       — Признание должно быть предводителями фракции. Публично.       — Тем лучше. Щит… Думаю, завтра можно поставить. Что до разговора, пожалуй, ты права. Я действительно не в форме для конструктивного диалога. Причём с любым из исходов…       Мать поджала губы, отступив от стола и направляясь к двери:       — Заканчивай работу и выспись. Завтра мы поговорим обязательно. Я приду в башню в первой половине дня. Всё равно выходной, занятий не будет. Появится возможность обсудить наши вопросы без лишних ушей и не на больную голову, — она усмехнулась, проворачивая дверную ручку.       Я нервно потянула носом воздух, неожиданно поинтересовавшись:       — Ты действительно мной гордишься или выпалила это только для того, чтобы осадить Анжелу?       За спиной повисла тишина. Отражение в стакане с соком замерло. От глубокого вздоха приподнялись и опустились золотые крылья. Ребекка чуть обернулась через плечо:       — Завтра обсудим и это.       — Просто ответь…       — Завтра, — отрезала мать, покидая кабинет.       Когда дверь захлопнулась, я отчаянно хотела разнести что-нибудь. В голове был сумбур и алкогольные пары. Я уже понимала, что пора учиться брать себя в руки, что очередными вспышками агрессии и гнева ничего не уладить. Как и понимала, что именно в этом запале стоит проводить управление силой, но… Перед носом был план занятий, график подачи материала и стопка конспектов. Следовало сначала разобраться с накопившейся за время отсутствия макулатурой.       Снова зашелестела бумага, побежало перо по пергаментам. Мозг переключился в цифры. Словив себя на мысли, что переработала план полностью на обучение работе с энергиями и резервом, я поджала губы. Хотелось переделать, включить силу, компонент воздействия элементов и их влияние на структуру атакующих навыков. Вот только на моём курсе, в опытной группе были и те, у кого талант был не раскрыт, сила не определена, либо же была в пассивном русле, без боевого характера.       Я прикрыла глаза, пытаясь уловить ускользающую идею…       Отложив перо, скользнула карандашом по чистому пергаменту, выписывая элементы и пытаясь понять собственную задумку. Я не знала, у кого из преподавателей, какой элемент более развит. Не знала и то, могу ли сама в сущности свободно оперировать водой. С Мальбонте ту тренировку мы так и не провели. Стоило самой слетать к реке и опробовать эту живописную штуку. Кто знает, чем обернётся.       В коридоре раздался топот и весёлые разговоры тех, кто делал ходку к смертным за провизией. Я улыбнулась, понимая, что школьная жизнь всё равно наладилась всеми доступными образами. Всё, что было в наших силах, мы сделали. Гарант безопасности учащихся, был соблюдён полностью. Разве что, если мама действительно пойдёт на поводу у Эрагона и отправит подкрепление ради своего кресла…       «Не должна…» — почему-то ответил внутренний голос.       Я не могла себе объяснить, что после всех скандалов и разборок у нас осталось нечто, что всё же связывало. Сегодняшнее показное беспокойство немного действовало на нервы, но было сложно себе не признаться, что даже сквозь смех это было почему-то приятным. Быть может, где-то в условиях обычной жизни похожий разговор бы состоялся из серии: «Дочь, ну почему художник?! Экономист больше зарабатывает!». Всё же внутри оставалась смутная надежда, что я не её ошибка из прошлой жизни, которая только и делает, что выносит мозг и портит нервы.       Помотав головой, я поднялась со своего места, понимая, что уже не в состоянии вписать что-то дельное, собрала подготовленный план обучения на предстоящую неделю и поплелась к Геральду. Без особой, впрочем, надежды. У него ещё мог быть урок…       Однако, повезло…       Я вяло поскреблась в дверь:       — Можно?       — Ух ты! Уокер умеет стучать и не брыкается, когда её благоухающую глифтом и пирожными тушку несут в башню?! — насмешливо отозвалась спина демона. — Входи уж, убийца моих нервных клеток и виновница ранней седины…       Хихикнув, я послушно вошла в кабинет, подходя к столу и стараясь дышать через раз, чтобы не отравлять воздух перегаром:       — План занятий, — первая стопка пергаментов легла перед носом Геральда, — График проведения. — Вторая, — и вот тут меня посетила занимательная мыслишка…       — Вещай, мой юный алкоголик… — хохотнул директор.       Я обиженно надула губы:       — И так стыдно. Обязуюсь больше не пить и…       — Уокер, тебе сколько? Двадцать два? Пей! Просто пей. Но закусывать глифт пирожными — это извращение!.. — он насмешливо изобразил суровость, но махнул рукой, — Ладно, шутки в сторону. Что там у тебя?       Вложив перед ним последний пергамент, я указала на схему:       — Как я понимаю, стихийные навыки развиваются при определённом уровне воздействия от особенно приближённых из окружения. То есть, в сущности, мы можем оперировать двумя, а то и тремя направлениями, но полноценно развить только одно. Может, если распределить между преподавателями время и уравнять в тренировках талантов, то и научиться использовать все будет проще?.. — я закусила губу, рассматривая свои каракули.       Геральд качнул головой:       — Уокер… Я всё понимаю, но ты судишь со своей колокольни. Это реализуемо на определенном этапе в случае с Непризнанными. Прирождённые, с первого вздоха в этом мире, уже черпают какую-то силу от семьи. Какой-то первичный элемент развития. Более того, подавляющий родитель может бессознательно надавливать на супруга, так же влияя на уровень действия развитой части. То есть: если отец — вода, мать — огонь, то, допустим, преобладающая, к примеру, вода, будет перекрывать силу матери. Улавливаешь? И ребёнок, соответственно, больше возможностей будет иметь, развивая воду. Сбалансировать… Не знаю, так не бывало на моей практике, — Геральд потёр пальцами подбородок. — Единственные сочетаемые элементы: это три остальных с землёй. Она не подавляет ничего, а способна приспособиться.       — Но у меня огонь и ветер развиты, — буркнула я.       Он кивнул:       — Верно. Огонь — от твоей сути, ветер привитый твоим белоголовым раритетом из-за того, что вы слишком много общались. Вот только это неравнозначно. Продолжи вы контактировать так же тесно, огонь бы просто остался на уровне «оно там где-то было», — Геральд усмехнулся. — Или ты собралась испробовать всё и пытаться развивать всё?       Я пожевала губы, понимая, что сейчас трепаться о том, что все четыре элемента во мне развиты равнозначно, просто не регулярно используются — подвести себя под очередной геморрой. Да и были сомнения насчёт его теории…       — Ведь не обязательно, что кто-то из родителей подавляющий. Могут быть равно влияющие пары. Баланс… — я закусила губу, глядя в лукаво усмехающиеся глаза директора, — Здесь что, обязательно кто-то над кем-то должен довлеть? Опять надругательство над Равновесием…       — Ты слишком много думаешь, Виктория, — вздохнул демон. — Это внушает мне опасения, что кто-то рано или поздно решит, что ты копнула слишком глубоко. Последствия этого разгребать будет весьма и весьма плачевно. Можем испытать тебя, как подопытного кролика.       Я передёрнула плечами:       — Сама попробую. Если не выйдет — тогда попрошу подмоги. Завтра стоит поставить щит. Но, сначала, разбор полётов с матушкой… — потерев глаза, я развернулась к двери, собираясь уйти в башню и поспать ещё хоть несколько часов.       Геральд только кивнул, словно благословляя на предстоящий отдых. Очередное преодоление коридоров и лестниц. Уже даже не бесило. То ли окончательно смирилась, что в школьном замке можно заблудиться и сдохнуть с голода, то ли научилась ориентироваться так, чтобы не потеряться безвозвратно. Прошмыгнув женское крыло, пробежала по серпантину, прощупывая башню на визитёров. Никто не забредал. Косяк двери спальни тоже не обзавёлся новыми следящими рунами. Это немного удивляло. Особенно с учётом, что последнего «проверяльщика» я так и не вычислила. Мать, скорее всего, просто решила убедиться, что я тайком не прихожу в башню, когда было «похищение».       В комнате был откровенный бардак. Кое-как сделав уборку, я убрала меч, принесённый из столицы, под кровать, чтобы прихватить по случаю, если удастся встретиться до нападения, и забралась в постель со своей папкой формул. Перебрав наработки, наткнулась на рисунок. Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Портрет захотелось доработать. Перехваченный пальцами карандаш, штриховка. Я покосилась на зеркальце, оставленное на прикроватной тумбе. Откинув крышку, провела пальцем по холодной поверхности.       Отражение потолка растворилось, покрывшись невесомой рябью.       — Виктория?       — Привет! — я улыбнулась, взглянув на склонившегося над отражением Мальбонте. — Как успехи?       Усмешка:       — Подготовка на полной мощности. Есть новости?       Поджав губы, я провела очередную штриховку:       — Полным-полно. Для начала — главная: завтра будем устанавливать щит. Пора начать основательный отлов соглядатаев. Иначе это не закончится никогда. Мать попыталась отравить своего подручного за излишне болтливый язык и желание получить повышение, но это мелочи… — полукровка хохотнул, — Что? Я умудрилась и это предотвратить. Эрагон открыто заявил, что готов убить тебя и твоих последователей, до кого дотянется…       Я умолкла, думая, стоит ли озвучивать мысли про Торендо, или уточнять детали по поводу выводов о «нестабильности». В конечном итоге, учтя все детали, я спокойно проговорила:       — Без препятствий забеременеть, в случае чего, я не смогу?       Вздох, печальный взгляд:       — Забеременеть легко. Выносить, родить — проблема в этом. Малейшее изменение баланса лишит плод жизни. Я бы не советовал. До тех пор, пока всё не придёт в норму.       Закусив губу, я проглотила очередные слёзы:       — Ты должен был сказать раньше…       Мальбонте поджал губы, скрывшись за рамкой зеркала:       — Давай честно, хорошо? Твоего ребёнка я попытался бы стабилизировать. Просто позволить выжить. Показать, что разница фракций не влияет. Но ВСЕМ — нет. Даже моих сил тут мало. Виктория, этот мир имеет слишком много составляющих. Со временем ты это поймёшь… Здесь на одно «хочу» есть тысячи разных «но», — он достаточно строго посмотрел в зеркало. — Стоит быть осмотрительнее. Если когда-то этот ребёнок будет запланирован…       — Даже если он будет не запланирован… Я… — я осеклась, глядя в зеркало, понимая, что делю шкуру неубитого медведя. Я пью противозачаточное, запас которого пополнила, не о чем беспокоиться. — Не важно…       По «штабу» пролетел вздох:       — Пока не важно. После, когда всё наладится, это перестанет быть обстоятельством, которое ставит ограничения. Естественный процесс не должен быть ужат до влияния ментального поля двух из трёх миров.       Я нервно сглотнула:       — Это возвращает меня к мысли, что все, кто родился от слияния крови сосланных к смертным — Непризнанные.       — Ты права. Так и есть, — он заинтересованно заглянул в зеркало. — Ты что-то пишешь?       — Рисую, — спокойно ответила я.       Пожалуй, впервые за всё время я отметила нормальную улыбку. Улыбку, которая была свойственна Бонту, но не тёмной части. Мне было непривычно видеть эту мимику. Мальбонте всегда казался жёстким, бескомпромиссным. Даже в тех случаях, когда события склонили его голову к моим коленям, когда простое объятие и ласка, которую я даже отдавать не в праве, выламывала из вычерненной части вынужденного затворника самое больное. И что ещё чуднее… Фенцио не ревновал к нему. Кажется, уловив моё отношение, ангел просто принял это, как факт ещё раньше, чем всплыли детали о нашей с Малем родственной связи.       Из созерцания улыбки вывел вопрос:       — Покажешь?       Я смущённо прижала к груди пергамент:       — Не думаю, что ты готов созерцать портрет спящего Фенцио.       По комнатушке лагеря пролетел хохот:       — Виктория, я, кажется, скрытый эстет. Тут не имеет решающей роли то, кто изображён. Скорее, мне любопытна техника…       Краснея, я развернула зеркальце, направив его на пергамент. Повисла тишина. Мальбонте всматривался в изображение, что-то прикидывая. Наконец прозвучал вопрос:       — Это только карандаш?       Я покосилась на свою канцелярскую принадлежность:       — Да. Средней мягкости.       — А есть разница? — он вскинул бровь.       Хохотнув, я заглянула в отражение:       — Тебе именно сейчас нужен экскурс в мир изобразительного искусства? Если любопытно, то, да — есть твёрдые, а есть мягкие карандаши. Каждая плотность грифеля даёт определённую «жирность» и чёткость штриховки, например, во время передачи света и тени…       Я ушла в дебри, переключив разум на наиболее понятную и простую для меня тему, отходя от тревожащих мыслей и тяготящего беспокойства. Вспоминались дотошные лекции преподавателей и объяснения учителя из художественной школы. Разговор переключился с карандашей на краски, с бумаги на холсты. Почему-то мне становилось легче. Просто в этом диалоге всё было понятным, простым, вызубренным. Рассказ того, кто учился на аниматора, увлекался архитектурой и много чем ещё, что так или иначе соприкасался с изобразительным искусством.       Портрет и поддерживающая его папка легли на пол у кровати. Мне почему-то казалось, что всё испарилось. Сознание погружалось в дрёму. Первую за несколько дней спокойную дрёму, которая не тревожила. Я не заметила, как провалилась в сон, как погасло зеркало и мучающие кошмары схлынули. Кажется, Маль, сам того не подозревая, защитил моё сознание от того, что могло уничтожать, подтачивая привычное стремление выжить.       Снился лагерь, снились тренировки… Каморка с картами, которые почему-то были заставлены сотнями фигурок Мальбонте. И стоящий над всем этим растерянный парень, не понимающий, за что его видят таким. За что его ещё с рождения нарекли монстром? Едва ли он убивал ради развлечения… Смена кадров показала пещеру с соревнования. Змей — разумное существо, которое необходимо было убить в угоду веселья бессмертных. Снова смена… Казни. Виселицы на улицах столицы, где на каждой перекладине — обитатели лагеря и жители города. Мать, Фенцио, Ости, Саферий, Джеки, тот безымянный демон, с чьим мечом она приходила на тренировку, кузнец, Йор, Анжела…       Вишенка на торте — две головы на пиках, выставленных у входа в цитадель… Я смотрела в наши с Мальбонте лица, в пустые глаза, взирающие в вечно серое небо над столицей, и испытывала страх только от того, что мы так и не смогли довести всю задумку до конца… Либо сил не хватило, либо кто-то предал. «Так быть не должно…» — безмолвный крик.       — …Ты спасёшь их, только став им врагом…       Я нервно вздрогнула во сне, услышав щелчок щеколды балкона, резко сев в темноте спальни в постели. Первым делом рука уже двигается не к включателю, а к кинжалу под подушкой. Только после этого — щелчок кнопки, и вспыхнувший свет показал озадаченного Фенцио на пороге балкона. Рука дрогнула, я опустила клинок на постель, потирая свободной рукой заспанные глаза с полу истерическим смешком.       По комнате пролетел вздох:       — Не на такую встречу я надеялся, но сделаем скидку на вполне реальную опасность. — хмыкнул ангел, потянув завязки плаща и приближаясь к постели.       Я помотала головой:       — Что-то случилось?       Усмешка:       — Всё в порядке. Мальбонте сказал, что завтра планируется возведение щита над школой. Я счёл, что можно воспользоваться моментом… — скинутый в сторону застиранный свитер.       Закусив губу, я прикрыла глаза:       — Сначала в душ… У тебя есть возможность вымыться нормально.       По комнате пролетел тихий смешок:       — И вся любовь…       Качнув головой, он всё же скрылся в ванной. Я выбралась из постели, нервно рассматривая себя в зеркале. Опасность на каждом шагу. Стража в боевой готовности… А он «счёл, что можно воспользоваться моментом». Изящная форма авантюризма и мазохизма. Два в одном. Если засекут — хлопот не оберёшься. Или сразу казнь… И всё же в зеркале отражалась встрёпанная, улыбающаяся Уокер. Нездоровый румянец, лихорадочный блеск в глазах.       Нервно дёрнувшись к шкафу, я всё же неуверенно застыла, глядя на свою ночную сорочку, которая уже сейчас казалась лишней. Румянец стал обжигающим. Кажется, вся кровь, что была в теле, разделилась между пахом и головой. Рациональное мышление ушло на второй план, как и попытка проанализировать собственный сон. Близость к нему слишком сильно влияет на моё восприятие действительности.       Я покосилась на дверь, за которой перестала шуметь вода и послышался шелест полотенца. «Отчаянная попытка получить право на последнюю, возможно, ночь…» — отчётливо пронеслось в мыслях. Я прикрыла глаза, пытаясь оставить вылезшие страхи в стороне. Не выходило. Сознание всё же погрузилось в кошмар, показывая то, что ждёт, если хотя бы какая-то часть плана полетит под откос. Смерти… Столько смертей, что мирное время Равновесия придёт в окончательный штопор.       От тёплых ладоней, сжавших плечи, вздрогнула, опуская голову. Мягкий поцелуй в затылок:       — Мой искуситель снова не в меру задумчив…       — Мучают кошмары, — хрипло призналась я. — И чем дальше, тем больше понимаю, что мне нужно выстроить достаточную схему, которая сведёт жертвы к минимуму…       Усталый вздох, отведённые в сторону волосы. Крылья прижимаются к спине, чуть опускаясь, чтобы не мешаться. По животу проскальзывает широкая ладонь, прижимая крепче. Почти получается… Спасательный круг для Непризнанной. «Всё же Непризнанной. До конца войны мой статус не изменится…» — проносится в мыслях. Сглатываю пересыхающим горлом, чувствуя скользнувшую по бедру вторую ладонь, чуть сдавливающую через тонкую ткань сорочки кожу.       Прижимающиеся к чувствительной точке за ухом губы шепчут:       — Посмотри на себя, Виктория. Просто взгляни на то, какой ты стала. Посмотри, что в тебе переменилось от того момента, когда ноги ступили на обрыв, куда «отбор» притягивает Непризнанных… — бдительно следит, чтобы просьба была выполнена, продолжая уговаривать, нашёптывать, убеждать в том, что я своими глазами не могу увидеть: — Кровь дала тебе многое… Пройдя через поколения, отсеяв то, что было лишним, но выталкивая к поверхности то, что позволило закалить сталь. Физическая сила хрупкого с виду тела, доброта ангела в душе демона, любовь, которую может испытывать только тот, кто познал утраты и боль. Твой разум, твоё сердце, твоё тело… Вся ты — совершенный сгусток неприкрытой силы, которая тем не менее не боится быть слабой, когда оказывается в безопасности. — мятная энергия обволакивающе скользнула к вместилищу с нервно плещущей жимолостью, старательно успокаивая и уговаривая признать правоту, — Я грешен перед тобой, но в тебе нашлись силы принять грех и обернуть его во благо. Я грешен в том, что тянусь к твоей молодости, черпая из неё собственное желание жить. Я грешен и в том, что готов принести на алтарь твоих чувств к себе всё, что имею и чего могу достигнуть. Я не заслуживаю тебя, но буду каждый день благодарить Мальбонте за то, что одна роковая ошибка повлекла к тебе с первой минуты. С той самой первой встречи на пороге твоего дома, пусть я и отрицал саму возможность когда-то снова любить. Я… не заслуживаю тебя, но буду исправлять это каждый день… Надеюсь, рано или поздно, всё изменится…       Глаза послушно открылись на середине его речи. Картинка, увиденная в кошмаре, рассеялась, являя действительность. Повзрослевшее лицо, обретшее хищные, тщательно скрытые агрессивные черты. Куда более поджарое тело, способное сражаться за свою жизнь и жизни близких. Большие крылья, способные держать в воздухе столько, сколько хватит собственной выносливости. Алый сполох на дне зрачков, уже выдающий демона, которого я в себе нашла и отголосок неуловимой акации — наследие, действительно прошедшее через века.       Но главное… главное, всё же, не это… Самая важная часть увиденного, — что спина закрыта, обнимающим Фенцио. Безопасность, которая позволяет не опасаться за свою жизнь, оборачиваться к прошлому, в поисках ошибок и боли. Только вперёд. Чем бы не закончилось, когда бы не закончилось то, что было задумано. Только вперёд… Ведь пути обратно уже не будет, а страхам места уже нет, ведь мы сделали ставку.       Я сглотнула, откинув голову на плечо стоящего позади ангела:       — Спасибо…       — Ты очень сильная, мой свет… И этим восхищаешь. Всегда будешь восхищать.       Выдавив слабую улыбку, я тронула губами его подбородок:       — Ты говорил это в самом начале. Иногда мне всерьёз кажется, что ничего не изменилось… Что я та же. Но так ли это?..       — Нет. Или не совсем. К импульсивности прибавилась мудрость.       Я выгнулась в его руках от очередного поцелуя в шею. Щекотка ласкающего кожу дыхания, лёгкий узор движения языка, выдёргивающего мурашки. Рука на животе сжалась сильнее, привлекая так близко, что крылом и спиной чувствуется сердцебиение. Глаза закатываются от ладони, плавно приподнимающей подол ночной сорочки, чертя кончиками пальцев рваную линию, подбираясь к кромке белья. Собственные пальцы, скользят по широкому запястью. Поглаживая, поощряя… И воздух в комнате начинает густеть.       Чуть шире разошедшиеся ноги. Плавное скольжение пальцев по ластовице. Слегка надавливая, очерчивая через тонкую хлопковую ткань самое сокровенное. Свободная ладонь взлетает вверх, погружаясь в чуть влажную платину, перебирая пряди, притягивая за затылок в ожидании поцелуя. Незамедлительный ответ и горячее дыхание дразня опаляет быстро пересыхающие губы. Неуловимое движение пробегающего языка, погружающегося до удушливой глубины. Короткая глубокая пляска, оглаживающая и кружащая голову.       Пальцы внизу отводят ластовицу, открывая увлажнившуюся плоть, дразня ещё и там, срывая стон в поцелуе. Раздвигает податливые складки, обводя пульсирующий комок нервов, чуть сдавливая его. Плавно входящий в тело палец. Второй… Поступательные движения дразнят, заставляя дрогнуть, вжаться спиной сильнее, подставиться. В поясницу упирается ответная реакция и в отражении зеркала, пожалуй, пошлая, но от того не менее прекрасная картина.       Короткий импульс энергии срывается с моих пальцев, проворачивая ключ в замке. Улыбка в поцелуй:       — Умница…       Движения внизу живота ускоряются, заставляя почти скулить от желания большего, но прелюдия лишь началась, судя по всему. Лёгкий укус за нижнюю губу, тянущее вниз движение. Шире открываю рот, пропуская новую волну разрядов вдоль позвоночника от глубины поцелуя. Пылкого, чувственного, с оттенками мяты и сладкой жимолости, которые в знакомом тандеме искрятся в помещении, переливая и искажая тени. Пальцы в теле чуть сгибаются, заставляя ноги дрогнуть и всё же пискнуть от головокружения. Удерживающая рука не позволяет осесть коленями на пол от подкрадывающейся незаметно разрядки. Выходит, растирая соки по припухшим лепесткам, чуть успокаивая…       «Рано…» — отчаянно мечется в голове.       Увлекающее движение тёплых, немного шершавых ладоней, стягивающее за собой бретели сорочки, оседающей на пол. Следом сползающее с бёдер до щиколоток бельё. От каждого прикосновения — мурашки по телу и очередной рой искр энергии, подсвечивающей кожу, кажется, изнутри. Разворот за плечи… Немного мутным взглядом отмечаю полотенце на его бёдрах. Снова бросается в лицо краска: новый образ который запечатлелся в памяти живым кадром. Увлекающее в объятие движение и тело подхвачено под ягодицы, удерживается навесу. Успеваю только обвить руками плечи, едва не снеся с прикроватной тумбочки ночник и будильник из-за раскрывшихся в порыве крыльев.       Взгляд снизу дурманит и в серости пляшут искры знакомого сладкого изумруда мяты. Несколько уверенных шагов и спина опускается на постель. Гаснет свет, и щекотка магии привычно растягивает над комнатой непроницаемый купол тишины. Расстилающиеся по покрывалу крылья, в размахе соперничают с шириной постели и становится всё более сладко от того, с каким трепетом тёплые пальцы скользят по изгибу крыла, перебирая жёсткие маховые перья. С куда большим, чем когда-то ласкали светлые…       Нависающая теплота кружит голову, заставляя тянуться в полумраке, силясь прильнуть так близко, как только возможно. Полотенце испарилось, оказавшись на полу с моими вещами, видимо и кусаю губу от упирающегося в бедро возбуждения. Прочерчивающее движение разводит колени в стороны, позволяя опуститься ниже. Знакомые росчерки несдержанных поцелуев чуть острее, чем обычно и вторящий стонам шёпот: «Моя…» — выжигает из памяти кошмар, оставляя только надежду и… Нет, не надежду, а уверенность.       Губы скользят ниже, вбирая кожу, дразня сызнова, согревая дыханием. Шея, впадинка между ключиц, ложбинка между полукружиями груди. Поцелуи замирают, заставляя нетерпеливо ёрзать, стремясь получить больше. Попытка притянуть за плечи обратно прервана прижатыми к постели запястьями. Скольжение горячего языка, обводящего поднявшийся от возбуждения сосок. Лёгкий укус, выдёргивающий жалобный скулёж, потому, что очень сложно терпеть ограничения. Губы охватывают ареолы, стимулируя, вызывая внизу живота сводящий с ума спазм. Снова щекотка языка, обводящее предельно отвердевшую розовую горошинку.       Снова волной отлива опускающиеся поцелуи по подрагивающему животу. Ниже и ниже. Пальцы непроизвольно погружаются в светлые волосы. Укус во внутреннюю часть бедра заставляет выгнуться, цепляясь непослушными пальцами за простыни и покрывала. Скользящая рука от талии до колена. Осторожное движение и нога покоится на мужском плече. Бедро сжато пальцами. Наверняка снова до пятен, но от прикосновения сильных рук почему-то внутренний трепет и желание подчиняться. В тысячный раз в голове стремительно проносится, что с другими подобного бы не было. Почему с ним так?..       Мысли рассеиваются, разлетаются, когда губы требовательно сжимают пульсирующий нерв, выдёргивая рваный глубокий выдох. Иссякающий в секунду кислород от скольжения искушённого языка по расходящимся под напором лепесткам, прочерчивая промежность долгими жгучими ласками. Слишком горячо. Тело покрывается испариной и раскрытые крылья норовят сжаться от наслаждения под спиной, подняв на постели. Другие мышцы, другая сила… Снова скользящая ласка, щекотка, укус во внутреннюю часть бедра — слишком близко — выкрик и попытка извернуться, пресечённая широкой ладонью, надавливающей на живот, припечатывающей к постели.       Усмешка и сполохи изумруда в полумраке почти пугают… Энергия и подключенное зрение, позволяет видеть всё, что он вытворяет со мной, чётко зная, каждую реакцию на каждую свою ласку. Он изучил меня, как всякий научный труд Рая и Ада. Знает высшую точку моего удовольствия, знает, как я плавлюсь от его ладоней, сжимающих кожу, как каждое жадное прикосновение заставляет закатывать глаза и мечтать о помиловании, которого я одновременно совершенно не хочу.       Снова скольжение, вбуривание внутрь, расталкивая подрагивающие сжатые стенки сокращающейся плоти. Сжатая ладонью грудь, чуть оттягивая до боли поднявшийся сосок, сдавливая его, перекатывая между пальцами, лаская и сминая. Беспрерывно бегущие мурашки по телу, до белых костяшек сжатая простынь и снова… снова усмешка в кожу, когда начинаю нетерпеливо хныкать, перебирая платину пальцами, пытаясь до хруста извернуться в постели.       Чередуя боль и удовольствие подводит к незримой черте, которая мучительно обрушивает ощущение своего тела в бездну.       — Пожалуйста… — шепчу обрывисто.       Усмешка в кожу, от ощущения рассеивающейся в темноте вспышки жимолости. Сладко, приторно, дурманяще…       Обратный маршрут, расписывающий тонкую кожу, расслабленное тело в пигмент пурпура и вскоре наливающихся пятен. Укусы, поцелуи, руки, стискивающие кожу, жаром заставляющие метаться яркие искры энергии под кожей, закипать кровь. Его губы, наконец приникающие в очередной жадной пляске, пахнут мной. Впиваются в попытке наверстать несколько дней и предстоящую разлуку. Протискивающиеся под телом руки удерживают накрепко. Не вырваться, даже если захочется, но… я не хочу. В эту ловушку я шагнула смело и самостоятельно. Я люблю и буду любить. Эти руки лишили жизни, но подарили новую. Куда более сложную, чем три детали «лего» — молодость, зрелость и старость, и куда более сложную, чем гладко белый пазл, который невероятно трудно собрать…       Глубокий порывистый толчок внутрь, до несдержанного крика, срывающегося с припухших губ. Пьянящая сладость слияния на всех уровнях восприятия. Телом, разумом, энергией. Всем, что может показать этот чёртов мир, нарисованный каким-то художником-самоучкой. Осторожное движение после шанса привыкнуть, впитать секунду слияния каждой клеточкой подрагивающего тела. Так сладко… Шёпот в шею, который невозможно расслышать, и пальцы, перебирающие мягкую подпушку белых ангельских крыльев, раскрывающихся в ответ от каждого скольжения сводит от напряжения.       Вытягивается на прямых руках, вдавливая бёдра в постель, рассматривая то, что в очередной раз открыто. Шарящие по своему телу вспотевшие ладони, алые крылья, рассыпанные по подушке волосы, молящие глаза. Новый кадр того, что сохранит, сбережёт. Память бессмертного не упускает детали… И я люблю его за то, что принимает и силу и слабость. Две части одной меня.       Наклон и жгуче впиваются губы. С усмешкой опускается на локти, чувствуя опутывающие себя руки и ноги. Жилистые тёплые ладони протискиваются под плечи. Сжимают, фиксируют. Движения — от плавности к ритму, который задают двое. Новые полосы глубоких царапин от плеч к пояснице. Выгибаюсь, чувствуя возрастающий напор и губы, собирающие излишне несдержанный крик.       — Я люблю тебя… — уже непонятно, кто произносит.       Просто срывающимся голосом в темноте. Выбивая из лёгких воздух. Сладко, глубоко, пряно… В тонах мяты и жимолости. Несдержанный напор, добирающийся до сердца, заставляющий его перестроить биение. Вдохи и выдохи, стоны… Всё менее сдержанные, всё реже только мои. На последних крохах адекватности поднимается сила, когда невербально строю формулу для смены зрения, чтобы видеть… Видеть разгладившееся лицо, ушедшие на время морщинки, серьёзность, собранность. Получает то, что искал так долго… Отдаёт то, что искала уже я. Жгуты вен, оплетающих руки, жёсткие сегодня губы. Серость с широким зрачком, перекрывающим сияющую серостью радужку.       Замедление до порции солёной влаги — так мало. Его всегда мало…       — Мой… Люблю… Не оставляй…       Шёпот в ответ:       — Моя девочка…       Пошлая фраза, но звучит отчего-то так сладко, совсем не приторно. Именно его. Никогда не чья-то чужая. Возрастающий ритм и мир растекается вязким сиропом от ударов, достигающих куда-то дальше, чем может позволить физиология. Заполнение, наполнение… Два элемента мироздания, которые создали из ничего новых себя для того, чтобы стать единым целым. Где-то далеко… Где нет плах, виселиц и презрения к полукровкам, Непризнанным и тем, кто утратил право на возвышение.       Ещё сильнее…       — Виктория…       Выгибаюсь, чувствуя, что предел рассыпался колодой краплёных карт, оставив в отбое всё лишнее. Возведённая к победе ангелом… Победа для тех, кто верит… «Пока верят — нет права сдаться…» — шепчет подсознание. До глубоких лунок входящие в спину ногти. Шёпот, кажется, лишь в голове: «Никому не отдам… тебя… мой…». Моя часть… И в ответ с каждым глубоким, всё более несдержанным толчком, чуть хриплые несдержанные стоны. Широкая ладонь, сжимающая оба запястья, и мир рассыпается… Быстро, неудержимо, так глубоко…       Разрываясь криком, чувствую плеск всех энергий. Акация, мята, жимолость… Запах тел, пота, страсти и… снова крик… Оргазм рассыпается, душа, слепя, кутая… Очередное «люблю» застревает в пересохшем горле. Просто опавшее обессиленное тело, обнимающее до хруста рёбер, просто жгучие искусанные губы, собирающие грохот крови в бьющейся венке на шее. Пальцы перебирают непокорную платину, пытаясь обрести первую чувствительность после того, как каждый нерв в теле был смыт восторгом этого запретного… всё ещё, черт возьми, запретного слияния…       Шумный вдох обжигает нежную кожу. Не перемещается, продолжая удерживаться на локтях, только бы растянуть мгновение. Только бы получить то, чего больше может не быть. Это доходит медленно… У него тоже есть страхи. Подкреплять их своими я не в праве. Мы должны пройти через это, выжить и дать новую жизнь. Стать одним целым в ком-то третьем. Пока у нас есть только Маль… Ведомый двумя, кто никогда не станет его родителями, но ведущий за собой новых родителей полукровок.       Пальцы скользят по натруженным плечам, лаская крылья, лаская спину. Губы жмутся ко вспотевшему лбу. Короткая усмешка и снова сжавшиеся руки, словно питон… «Моя девочка…».       — Не знаю, когда снова смогу видеть тебя такой, чувствовать… — шёпот, тревожащий сознание, — Уязвимой, но в то же время — защищённой. Знать, что со мной ты — настоящая. Без образа непокорности, силы, скрытой матери, ещё более скрытой дочери…       Я вздохнула, снова сгоняя слёзы: сейчас следует быть сильной…       — Лети…       — Когда уснёшь, мой свет… Я хочу видеть, как ты спишь в моих руках. Светлая, умиротворённая. Чистый ангел с тёмными крыльями, украшенными пурпуром силы. — перекат, увлекающее движение рук в крепкие объятия. — Самых чистых ангелов нам дарит смертный мир. Самых искушающих демонов тоже.       Я вжалась лбом в тёплую грудь, укутанная крыльями. Кошмары исчезли. Сознание рисовало яркие образы общего будущего, которое требуется достичь, невзирая на все «но» и «если».       — В ногах постели… Меч. Забери, когда будешь уходить… — глухо проговорила я, — Хочу, чтобы ты мог отбиться в случае чего…       В сумраке спальни пролетела тихая усмешка:       — Кажется, демону наконец повезло найти сведущих клиентов. Спасибо, Виктория… Отдыхай.       На затылок, перебирая спутанные волосы, легла широкая тёплая ладонь. Привычно, как надо. Позволил обвить себя руками, забиться под обнимающие белые крылья. Тепло, покой, сон без кошмаров… Даже зная, что впереди может вырасти пропасть и очередная боль. Переживём ли?       Ещё так рано судить и делать выводы…