"Sex Is Not Enough"

      Просыпаться не хотелось. Было тепло, спокойно и на удивление тихо. Через прикрытое мутной плёнкой окно едва пробивался немного тусклый свет. Я свернулась в клубок, подтягивая к груди колени и опуская к ним голову. Внутреннее состояние умиротворения было до такой степени чётким, что даже снов не было. Сползшая простыня открыла часть плеча, сбившееся до пояса тёплое одеяло стоило бы подтянуть для согрева повыше, но для этого приходилось бы открыть глаза, может, даже сесть, чтобы дотянуться.       «Интересно, который сейчас час?..» — сонно пронеслось в голове. Не самое важное, но почему-то, в обстоятельствах бесконечной череды действий, которые требовалось предпринять, время для меня оставалось необходимой величиной. В голове невольно проходила аналогия с «Алисой в стране Чудес». Где-то бегал кролик с часами, притопывающий лапой, который недовольно бубнил очередное: «Мы опаздываем!». Может, так и было… Мы действительно потратили слишком много времени на то, чтобы продвинуться к очередной цели, но сейчас… Сейчас, кажется, обозначилась финишная прямая. Узнать, какие последствия у открытия чертога, понять — что такое Шепфа, и разобраться, как именно его устранить так, чтобы не уничтожить всё, что у нас осталось от трёх миров, которые почти низвело в пыль суррогатное Равновесие.       Мне почему-то снился океан. Прохладные волны, ласкающие босые ступни, утопающие в сероватом от воды песке, шелест ветра в волосах, крики чаек, которые я уже не помнила. Глаза закрылись, я развела руки во сне, чувствуя, как ветер бьёт в лицо. «Знамение свободы от всего происходящего? Аромат будущего и той чистоты, которую сулит океан открывающихся возможностей?.. Что это значило бы?..» — вдох полной грудью. Бьющий в глаза свет потускнел, и я раскрыла их во сне, глядя на тучи, затянувшие светило, словно уродливые лапы с длинными когтями. Аромат океана сменился на застоявшийся запах крови и мокрых перьев. Вместо океана — кровь. Волны приносят тела — женщины, мужчины… дети. Всё с двуцветными крыльями, одинаково мёртвыми глазами на искажённых страхом и болью лицах.       Я вздрогнула, судорожно вываливаясь из кошмара, и села в постели, хватая губами воздух.       Фенцио сонно приподнялся на локте:       — В чём дело?..       — К-кошмары. Мёртвые полукровки. Разных возрастов. Целое море тел… Океан, — сглотнув, я прикрыла глаза, чувствуя, как он сел рядом.       Открытого прохладного плеча коснулись тёплые слегка обветренные губы. Кожу немного обожгло дыханием от шумного глубокого вздоха. Притягивающее ближе движение овившейся вокруг талии руки. Я благодарно зажмурилась, уходя от кошмара в реальность. Становилось чуточку легче. В комнате пахло нами, а не той кровью, которую приносил ветер. И всё же в окно било достаточно яркое солнце. «Намёк, возможно… Вот только на что именно? На то, что мы проиграем и дети света и тьмы продолжат гибнуть? Или это стимул, показывающий, что будет, если мы остановимся и продолжим влачить нынешнее существование?» — встревоженно подумала я.       Чуть хриплый после сна голос:       — Это закономерная усталость. Разум показывает тебе то, чего ты опасаешься или чего хочешь избежать всеми силами. Возможно, подстёгивает… — он озвучил мои мысли, продолжая скользить губами по плечу, — Не стоит сбрасывать со счетов, что ты юна, на твоих глазах и от твоих рук разворачивается новая история мироустройства. Появляются и возводятся в ранг божеств новые персоналии, творятся чудеса, которые скоро должны будут проявиться и у смертных… Ты не сторонний наблюдатель, а непосредственный участник, Виктория. И имеешь полное право на то, чтобы испытывать эту усталость.       Я со вздохом развернулась, толкнув его в плечи на постель и забиваясь под подмышку и вслушиваясь в дыхание:       — Когда всё закончится, я хочу взять академический отпуск. На год. А лучше на два. Увидеть этот мир больше, чем сейчас, очерченный школой, столицей и лагерем. Я… я ничего не знаю. Я даже детей местных не видела почти. Только Дино в его же воспоминании и Оши… — лоб уткнулся в тёплый бок, — Хочу изучить Ад без запретов и ограничений. Осесть где-то достаточно далеко, куда даже отголоски политики не доберутся… Но уже сейчас я понимаю, что всё только начнётся. Бескровная война за правду будет длиться долго. В ней не будет победителей и проигравших, не будет фракций, как средства ограничения воли представителей. Не будет ничего, что есть сейчас. Только… только долгий путь к тому, чтобы привести мироздание к гармонии, о которой ты говорил на самом-самом первом занятии, когда я только попала в школу.       Фенцио усмехнулся с долей горечи:       — Тогда я сам в неё не верил. А после ещё и ненавидел себя за то, что так бесцеремонно втолкнул тебя в водоворот…       Меня разобрал нервный виноватый хохот. Вскинув глаза, поинтересовалась:       — Надеюсь, ты не слышал, как я материлась в полёте, — красноречивый взгляд пояснил, что слышал всё до последнего слова. Я закрыла лицо ладонями. — Стыд-то какой…       Лёгкий перекат уложил меня на лопатки. Он наклонился чуть сбоку, всматриваясь в черты моего лица. Энергия немного панически и предвкушающе взвихрилась. Я закусила губу, пытаясь понять манёвр… По линии подбородка скользнули тёплые жёсткие пальцы, опустились к шее, ведя от правой ключицы к левой, задевая раздражающий приобретённый шрам, уходящий через шею к плечу и лопатке. Я чуть отвернула голову, опасаясь, кажется, увидеть жалость или отвращение.       Склонился, шепча на ухо, едва ощутимо задевая губами мочку:       — Идеальная… Будь на твоём теле хоть сотня шрамов. Для меня — идеальная, остальное не имеет значения. Любить тебя за что-то отдельное — кощунство. Только всё вместе: тело, душа, разум, сила и слабость, шрамы, родинки, слёзы, голубые глаза, отливающие в синеву жимолости, губы с привкусом горчащих ягод, — поцелуй в уголок рта, — руки с изящными тонкими пальцами, равно могущие приласкать и прикончить… Исцеление и уничтожение. Всё это в тебе и неотделимо. Так почему же ты считаешь, что какой-то шрам способен уродовать то, что я люблю целостным, неотъемлемым от тебя?..       Пальцы снова пришли в движение, проходя по рваному краю затянувшегося шрама. Шероховатая структура травмы всё ещё отчаянно скребла мои нервы. Пальцы скользнули ниже, чуть сдвигая мятую простынь, открывая грудь, почти неощутимо, но до мурашек обводя тонкую кожу, выписывая спираль вокруг поднимающегося от возбуждения соска. Спираль шире, знаком бесконечности обводя вторую грудь по тому же маршруту. Дыхание сбивается и по губам ощутимо прокатывается привкус тандема двух перекликающихся энергий.       Ещё ниже, выводя неведомые руны и символы на теплой коже подрагивающего от сбивающегося дыхания живота. От каждого прикосновения под кожей вспышки салютов в оттенках синевы и изумруда. Глаза открывать нет желания — тело плавится в нужных руках, растекаясь податливым и послушным воском от жара их прикосновения. Ниже, проскальзывая к самому сокровенному, вынуждая бессознательно шире развести бёдра, выгнуться навстречу неторопливой ласке, обводящей лепестки промежности. Мягкий толчок внутрь заставляет облизать пересохшие губы, изогнуться с едва различимым стоном.       Тёплые губы скользят по ключицам, задевают шрам, впитывая шероховатость рубца и запоминая его… Не разделяя с остальным… Без избыточной страсти, что оставит синяки и метки несдержанных поцелуев. Сегодня это убедительная ласка, доказывающая Непризнанной, что её тело ценно даже с сотней изъянов. Движущиеся в теле пальцы чуть сгибаются, раскрывая, разжигая изнутри тот пожар, что позволит скоро сгореть дотла, а после восстать из пепла. Снова выгибаюсь, погружая пальцы в платину, поглаживая голову, увлекая в поцелуй. Опять предельно нежно, новая грань его самого — тот момент, когда время страсти ещё не пришло. Пальцы ускоряются самую малость, но и этого хватает — полуулыбка в губы от срывающихся едва ли не жалобных стонов.       Стимуляция узелка нервов большим пальцем приближает первую грань, которую упрямо отодвигаю, стараясь не взорваться. Знаю, что это лишь старт, но хочется быть с ним одним целым, когда это произойдёт… В противовес собственным мыслям выгибаюсь, словно силясь подставиться больше. К внешней стороне бедра уже прижимается твёрдая горячая плоть, опять роняя куда-то на грань предвкушения. Нетерпеливое ёрзанье, стон, смахивающий на разочарованный писк, улетающий в глубокий поцелуй.       Пальцы выскальзывают, растирая соки по промежности, увлажняя, словно прежде мало было. Поддразнивая до дрогнувших крыльев, губ, приоткрытых в попытке ухватить каплю вылетающего со стонами воздуха. Аккуратное перемещение и тяжесть горячего тела, вдавливает в постель, находя нужное положение во впадине широко разведённых бёдер. Дразнящий мимолётный поцелуй. Нетерпеливо веду ладонью к точке соединения тел, задавая направление, выгибаясь в предвкушении, чувствуя, что терпеть сил нет уже не только у меня. И всё же наслаждается выжидательно нахмуренными бровями, каждые десять секунд облизываемыми губами, пересохшими от возбуждения.       Просьба на грани слышимости и восприятия:       — Смотри на меня…       Послушно распахиваю глаза, всматриваясь в любимые черты лица. Действительно любимые, без каких-то глупых ограничений, непонятно кем и когда придуманных. Любить запретное… Любить ангела… Любить того, кто видел мир другим… Любить, ломая правила и установки. Любить назло и вопреки всему. Пальцы отводят от лица тяжёлую густую платину, перебирая пряди, притягивая в поцелуй, но получая не его, а то, чего так долго хотелось, то, что стало началом всему, что привело в этот день. В лагерь повстанцев, в облезлую комнатушку, единственной ценностью которой было и останется навсегда то, что здесь нет ничего, что запрещает… любить.       Глубокий уверенный толчок внутрь до упора заставляет тихо вскрикнуть, замереть, чувствуя то самое идеальное слияние: телом, энергией, разумом, душой… Обрывистый вдох, медленный выход и обратно в тело, словно ещё глубже, чем прежде. Глаза закатываются от экстатического удовольствия наполненности, заполненности. Чуть придерживая за плечо, протиснутой под спину и крыло широкой чуть шершавой ладонью. Снова движение, в попытке достать до сердца, кажется, уловить ритм биения упрямого, как никогда сильного. «Потому, что для него бьётся…» — выдох где-то на задворках сознания.       Прижатое к тёплому боку, удерживаемое свободной рукой бедро. Медленно, глубоко, растягивая удовольствие и подводя его к острой грани пытки. Ладони ответно скользят по широкой спине, собирая рой растревоженных мурашек, напряжение мышц, заставляющих раскрыться белые крылья. Вдох-выдох, опаляя губы, выжигая на них жаром клеймо очередного стона. Ладони волной смещаются ниже, увлекая за собой волну сдержанных движений. Замедляется, позволяя определить нужный ритм, чуть надавливая на поясницу, запуская в светлую кожу коротко остриженные ногти…       Ускорение почти неуловимое. Только оглушающие звуки ударов тело о тело, избыточно шумные вдохи, обрывистые стоны, уводящие куда-то далеко по тропе удовольствия. И всё же послушный взгляд в закатывающуюся от наслаждения серость, ловя волну нарастающих ударов, в пляске энергий, прошивающих стены в попытке переплюнуть уже существующую связь. Мятный ветер холодит покрытую испариной кожу, поднимая тонкие неприметные волоски на теле, выдёргивая мурашки, покрывающие его в считанные секунды.       Запахи тел погружают разум в своеобразный транс. Опускается вжимаясь лбом в рассыпанные по подушке волосы, выдыхая горячие обрывистые стоны в висок, подводя к очередному рубежу и губы скользят по покрытой испариной коже шеи, собирая растревоженный грохот пульса под светлой кожей, обводя языком ярёмную венку, стучащую на нём пойманной в клетку птицей, жаждущей никогда недоступной ей свободы. Привлекающие поглаживающие руки обнимают, словно силясь пробраться под кожу и стать единым целым, запомнить каждую шероховатость, мягкость перьев, нежность кожи…       И снова мускусный запах желания, разрывающий разум в мелкие кусочки…       Достигающая предела пульсация проходит по нервам, увлекая от низа живота волну жара, растекающегося волной по всему телу. Крик, переходящий в протяжный стон обоюдного финиша. Ещё несколько упрямых фрикций, словно в доказательство, что он сдержаннее. И всё же подрагивающее тяжёлое тело придавливает, опускаясь ниже, чуть удерживаясь в не самом удобном положении на согнутых локтях.       Опустившаяся на грудь голова. И плевать украшает её рассыпчатая платина или седина после моих выкрутасов. Мужская красота не терпит условностей. Не ищет золотой середины. На смену ушедшей юности приходит манящая молодость, с годами перетекающая в силу зрелости и понимания себя. Пусть и после череды препятствий. Пальцы перебирают чуть влажные волосы на голове уставшего ангела, чьи крылья расстилаются по постели, почти покрывая размахом мои, свешивающиеся с краёв, расслабленно раскинутые после волны удовольствия.       «С ним молчание давно перестало быть пугающим. Скорее теперь нам нужно всё меньше слов, чтобы объясниться, рассказать и почувствовать то, что должно быть понятно и доступно лишь двоим…» — почему-то проносится в мыслях. Ароматы энергий перекатываются от жимолости в мирную акацию, кутаются в мяту. Хочется остановить время, обнимая, лаская, баюкая…       Вздох, перекат, утягивающий в объятия. Достаточно осторожный, чтобы успела собраться с силами и сложить отяжелевшее после такого прекрасного утра крыло. Успеваю лишь судорожно успокоить свои панические мысли о том, не забыла ли противозачаточное. Нужно принять в течение пары часов, чтобы избежать… пока избежать того, чего всё равно упрямо буду хотеть до самого конца. Пока не получится. Всё так же тихо и молча, пальцы чертят на широкой, до сих пор натужно вздымающейся груди какие-то узоры. Перехватывает ладонь, притягивая к своему лицу, касаясь губами запястья с частящим пульсом.       Фенцио прочистил горло, тихо проговорив:       — В такие моменты начинаю наиболее остро чувствовать, что, когда всё уляжется, я как последний преступник утащу тебя куда-то на самую окраину мира, где время не движется вовсе, и несколько недель не выпущу из спальни.       Я лениво разлепила один глаз:       — Полагаю, ты желаешь выспаться в компании…       — Несносная… Нет, Виктория… Или не только. Хотя отоспаться, чувствую, тоже будет когда-то насущной проблемой. Когда-то это на несколько лет будет недоступно нам обоим вовсе, — он с усмешкой погладил пальцами мою встрёпанную макушку. — Но вообще я говорил о том, что… Почему-то даже школа со всеми подстерегавшими опасностями сейчас кажется мне чуть ли не истинным Раем. Как минимум, там мы могли увидеться в любой удобный момент. Теперь же…       Подняв голову, я со вздохом заглянула в его глаза:       — А теперь всё — я уже никуда не денусь до конца. Последние события в очередной раз доказали окружающим — кто истинные чудовища и монстры, а кто… Кто из наречённых монстрами, является единственным шансом спастись для каждого из нас, — я зажмурилась от дорожки поцелуев от середины лба до губ, нежась, словно сто лет ничего такого не испытывала. — Мы меняем мир. Уже сейчас изменили больше, чем другие даже могли попытаться.       По комнате пролетел вздох. Очередное привлекающее движение ладони, прижавшиеся поцелуем губы. Хочется снова уснуть, растянуть мгновения истаявшей было после кошмара безмятежности. Но всё же, время не ждёт…       — Что происходит в лагере после осады цитадели?.. — тихо поинтересовалась я.       Фенцио усмехнулся:       — Осады-то толком и не было. Свободные коридоры школы. Твой тренер… Миндер со стражей организовали коридор для прохода от реки до аудитории с порталом. Демоны продавили охрану разлома ада, присоединилось порядка полусотни. Потом уже в школе кто-то из студентов решил подключиться. Портал под столицей был свободен благодаря «теням». В город прошли почти бескровно. Стычка началась, когда от цитадели прислали стражей с усилением, — он с усмешкой потёр лицо ладонью. — А вот тут началась нелепая постановка, кажется… Вышли жители. Не к страже, а к нам. Такое ощущение, что подпольная армия. Стычки были в большей мере для отвода глаз. Поскольку ты учинила светопреставление в цитадели, отдать приказ о защите ключа было совершенно некому, судя по всему.       Я хмыкнула, отведя глаза:       — Им было не до ключа. Судя по всему, всё сложилось как нельзя удачно. Когда нас с ребятами привели в цитадель, мама уже была там, как я и сказала. Очевидно, у них осталась лишь часть стражи в зале совета. Остальные ушли отбиваться от вас. В потасовке… Я убила Эрагона. А дальше было любопытно… — я приподнялась на локте, внимательно глядя на Фенцио, — Торендо перед смертью, можно сказать, сознался во всём. И в том, что тебе подливали зелье в напитки… То есть, до матери наконец-то дошло, что всё это было блестяще отыгранными партиями. Не одной, а двумя… Одна для Мальбонте, вторая, куда более глубоко продуманная для самого советника. Ребекка, пожалуй, его не прикончила бы, не назови он её слабой… — сморщившись, я отвела глаза, — Но куда страшнее, пожалуй, вся история с Йором.       — Он хотя бы жив?..       — А? — я приподняла брови. — Разумеется. Удалось запустить исцеление. Ни единой целой кости и… — я села на постели, хлопнув глазами, — Мама говорила, что серафимы в столице чувствуют присутствие Шепфа. Давление на разум или что-то похожее. Мы не использовали силы во время стычки. Всё поглощалось блокатором. Но дальше, когда всё разрешилось, блокатор был отключен, и из перетекающих энергий акация вышла вперёд, даруя исцеление. Знакомая Шепфа энергия Анабель… — я прикрыла глаза, пытаясь собрать мысль в единую картинку, — Он вычислил меня. Сил у него мало, но что я для него? Тринадцать щитов, которые не ощущаешь ты, Мальбонте, теперь Ребекка… Он чувствовал, что мы у ключа. Убрать меня, и Маль не смог бы забрать ключ от чертога. Сил бы не хватило. Но полукровка ощутил удар, как энергия от удара в блоки истратилась, и среагировал мгновенно, отдав часть своей, чтобы я не «взорвалась» с вместилищем. Такое возможно, как ты думаешь?       Секунда размышлений и короткий вздох с усмешкой:       — С тобой слово «невозможно» давно утратило значение, Виктория. Если это действительно так, то тебе категорически не стоит оставаться одной в любое время дня и ночи. Он может тратить силы импульсами, силясь сорвать блокировки и уничтожить, если теория правдива.       Я мотнула головой, понимая, что теперь опасность снова перестала быть эфемерной. Из всей цепочки участников сопротивления, которые имеют какое-то влияние и силы, именно я была слабейшей. Вспомнились слова лекарей, что резерв изношен. Перерасходы допускать больше нельзя. С учётом двух ударов за два дня, когда даже шкалы не раскрылись от истощения до предела… Видимо, всё было действительно худо. Стоило держаться ближе к Малю, Фенцио… Хотя бы с той целью, чтобы следующий удар могли подхватить.       Неожиданно в голове всплыло то, что предшествовало попаданию в лагерь. Камень преткновения… и следящий амулет, подброшенный в рюкзак. Амулет уничтожила, камень спрятала. Не могла ли остаточная энергия амулета навести на лагерь тех, кого послали следом?.. Внутри шевельнулся страх.       — Много раненых в лагере? — хрипло осведомилась я.       — Достаточно. Мы приложили силы, чтобы не убивать никого без нужды, чего не скажешь о стражах. Повезло, что численное преимущество благодаря жителям столицы, присоединившимся демонам и учащимся школы позволило сдержать натиск, — он вздохнул. — Маль сейчас почти постоянно проводит в полевом госпитале. Он не развивал навык в отличие от тебя, но очень хорошо запомнил формулу… В несколько подходов старается управиться даже с теми, кому нанесли смертельные ранения.       Я встревоженно выдохнула, выбираясь из-под одеяла и судорожно закапываясь в недра рюкзака за сменным бельём и одеждой. Стоило совместить усилия. Мой навык был бессознательно отточен. Я им пользовалась, не зная деталей, считая, что так могут все. Могли, но собственный резерв бессмертных мог не справляться. В противном случае убить было бы ещё сложнее.       Фенцио со вздохом выбрался следом, потянувшись к одежде. Умиротворение сошло на нет. Снова отточенный механизм того, что требовалось делать. Спасать тех, кто встал у истоков этого мира. Глоток зелья под немного грустным взглядом. «Когда-то в нём отпадёт необходимость…» — с надеждой подумала я, просовывая ноги в бельё и натягивая поверх бюстгальтера топ. Пальцы задели шрам — вздрогнула, прикрыв глаза. Пришлось помотать головой, гоня это на другое время. «Меня любят такой, какая я есть. Остальное не важно…» — напомнил разум.       Ангел чуть придержал меня за локоть:       — Перекуси для начала. Тебе нужны силы не только внутренние, но и физические. А то понесёшься сразу со спасательной миссией. Теперь нельзя жертвовать чем-то для экономии времени…       Я благодарно кивнула, потянувшись к оружию, но пристегнув только кинжал к бедру. Меч пришлось взять в руку, но не фиксируя на ножнах. Нужно было действительно хотя бы воды выпить или чаю. Бессмертное тело в пище нуждалось реже, но в данный момент силы были нужны абсолютно все. Я вышла из комнаты, преодолевая длинный коридор, под насмешливым взглядом дежурящего в бараке демона. Могла бы смутиться, но сегодня было совершенно не до этого…              К палатке подходить было страшно. Пострадавших отнесли туда. Полевой госпиталь, пожалуй, был размером с тройку бараков, расположенных под тентами. На ментальном уровне уже чувствовалось то же тяжёлое поле отчаянья, боли и слишком медленных попыток исцелиться самостоятельно. Уже на подлёте различался острый запах готовящегося зелья ускорения регенерации. Вот только я знала, что при ранениях, которые нанесены с желанием убить, оно лишь приносило больше мучений.       Почему-то становилось дурно от мысли, чтобы войти туда, чувствовать снова тот кошмарный запах войны, сосредоточенный в любом госпитале, лазарете, больнице. Запах крови, боли, перьев, запах пота тех, кто пытается у смерти отбить собственную жизнь. Вспомнились слова Геральда, что за мою жизнь придётся воевать, после нападения Гавриила и его подручных. Ту битву они выиграли. И мне нельзя было трусить. «Я не боюсь смерти до тех пор, пока она касается только меня. Но если она грозит тем, кто мне дорог… Всё меняется, заставляя биться всё более отчаянно…» — я опустила голову.       Несколько рваных вдохов и выдохов. Я отогнула полог и шагнула в палатку полевого госпиталя. Запах зелья стал острее. Навалившиеся ароматы смерти и сопровождающие её отголоски страданий удушливой подушкой легли на лицо. Голова закружилась, и спешно проглоченный завтрак попросился наружу. Сбегать я не имела права, но застыла на пороге, осматриваясь затравлено и вымучено.       Два ряда коек, изголовьями к стенам, между которыми сновали… нет, даже не лекари. А остальные обитатели лагеря. Менялись повязки, отиралась испарина, перевязывались раны. Мучительное наблюдение за гаснущими жизнями. С одной из коек переложили неподвижное бледное тело, унося в конец зала за ширмы. Судя по всему, погибших прибавлялось. Внутри поднимался страх — найти среди тел тех, кого я видела в стенах школы хотя бы раз. Или тех, кто был на банкете в Аду у Мамона или… или даже жителей столицы.       Слух резанул отчаянный детский плач. Я вздрогнула, выискивая источник звука. Среди взрослых, снующих от койки к койке промелькнула копна рыжих кудрей. Сердце, кажется, рухнуло ещё ниже, чем прежде, оказавшись в пятках. На звук почти бегом. Уже догадалась, кого увижу, знала, что мимо не пройду. Не смогла бы…       Споткнувшись о пустые, слава всему святому, носилки, я подошла к койке на которой лежал Оши. Только сегодня утром упомянутый живым и любопытным, ангелок истошно вопил от боли. Склонившийся над ним бледный, словно простыня, Йор поднял испуганный взгляд. Никакой мимики, словно мёртвый изнутри. Я сглотнула, понимая простую истину — Анжела своего ребёнка так просто бы не оставила. Значит, непоправимое всё же случилось. Забыла, что нужно дышать… Иррациональная волна страха от мысли, что первыми всегда гибнут слабейшие.       «Дарвин и теории естественного отбора?.. Нет… Шепфа и липовое Равновесие, которое подвело белокрылых к вымиранию из-за того, что они слабы и неспособны сражаться…» — отчаянно пронеслось в мыслях. Оши всхлипнул, подняв на меня глаза. Промелькнуло узнавание. Как любой малыш, который знал, перед кем можно плакать, а перед кем нельзя, он захныкал ещё отчаяннее.       Я сглотнула, опускаясь коленями на пол и проводя пальцами по рыжим кудряшкам ангела, обращаясь к его отцу:       — Что произошло?       — На них напали. Анжела закрыла собой сына, её проткнули копьём… — архангел обрывисто вздохнул, — Наконечник пробил тело и вошёл в сына. Жив только потому, что убить хотели не его…       Прикрыв глаза, я вздохнула:       — Кто?..       — Стражи цитадели, — жёсткие пальцы Йора легли поверх моей ладони, продолжающей поглаживать медные кудряшки. — Помоги… У меня больше не осталось… никого, кроме сына. Совсем…       Сдержано кивнув, я проглотила слёзы, наклоняясь над маленьким ангелом. Попытка перестроить зрение на ментальные каналы не удавалась. Слишком много вокруг живых. Слишком много пересечений с пространством моим и Оши. Закусив губу, встала на ноги, аккуратно поднимая мальчика на руки и пошла к выходу из палатки. Йор семенил следом бледной тенью, даже не решаясь задавать вопросы. Ангелок уткнулся вспотевшим лбом в моё плечо. Отражение моих собственных пережитых чувств: когда уже не можешь говорить от боли, жизнь ещё теплится, но рубеж между ней и тем, что получило название «Небытие», всё более тонкий.       Торопливые шаги на воздух снаружи, пьяняще свежий и сладкий.       — Возьмите носилки, — обратилась я к Йору.       Тот снова скрылся в палатке, чтобы появиться через считанные минуты с искомым. Посреди оставшегося куска площадки лагеря, без лишних слов и действий. Уже не оставалось сомнений, что и как делать. Поле очистилось. Разложив грубо справленную лежанку, Йор молча отступил, наблюдая, как я уложила ребёнка поверх них, стянула кардиган, сворачивая и подкладывая под голову. Мальчик захныкал от бьющего в глаза солнца. Я улыбнулась, вспоминая виденную в отношении себя заботу, и раскрыла крылья, укрывая его от слепящего солнца.       Наклоняясь ниже, тихо проговорила:       — Ты уже умеешь держать щит? — робкий кивок ребёнка. — Мне нужно, чтобы ты его опустил, позволив почувствовать свою энергию. Тогда я смогу помочь.       Ангелок прикрыл глаза… Мне показалось, что ничего не изменилось, но по обонянию прошёл едва уловимый аромат молока. Самое обычное молоко. Я удовлетворённо улыбнулась, прошептав что-то ободряющее. Амулет на груди активировался от прикосновения пальцев. Хрусталь потеплел… Я распахнула свой резерв и посмотрела на перетянутую бинтом рану на теле маленького ангела. Зрение скользнуло на уровень ментальной связи. Рваная рана, пробитые органы, почти дошедшая до спины. Если бы копьё вошло в него, а не в Анжелу прежде…       Вдох-выдох…       Молоко смешалось с отголосками акации. Нарастали обороты энергии. Каждый разрыв, каждая разорванная нить. Он был в сознании — это несколько проще. Знакомые действия: протянуть канал, запаять, пустить немного энергии жимолости. Мои две перетекают одна в другую. Очередное «невозможно», низведённое до лжи. Идеальный сосуд для сил полукровки, оперирующий, как и он двумя энергиями, всеми стихиями… В этом мире возможно всё, если это искусственно не затормаживают.       Механически: протянуть, соединить, запаять, проверить… Акация, молоко, жимолость… Шестая шкала резерва опустела. Куда-то далеко улетела мысль, что нельзя тратить. Один удар обитателя чертога, и я погибну. «Дети не должны погибать. Никакие… Чистокровные, полукровки, непризнанные и смертные… Никогда…» — отчётливо проносится в мыслях. Седьмая шкала… Разум уходит в рефлекторный отклик соединённых нитей. Жимолость к жимолости. Как и с Фенцио — моя энергия теперь навсегда останется с Оши. Сомнительный оберег от Непризнанной…       Восьмая…       На плечо легла горячая широкая ладонь. Я дрогнула, но не стала отрываться. Шкалы заполнялись обратно. Четвертая энергия вплелась в невесомый кокон. Присутствие Маля не влияло на ментальное поле — это свой и он не желает зла. Помочь и уберечь, но не сделать хуже. От резкого восстановления немного закружилась голова. И снова: протянуть… запаять… ягоды жимолости исходятся горчащим привкусом меди от прокушенной от перенапряжения губы. Если что-то упустить, малышу будет больно в дальнейшем. Не стоит пропускать связи…       Последняя ниточка запечаталась со звоном натянутой струны в каком-то музыкальном инструменте. Я выпала из своего транса, убирая руку со лба мирно уснувшего ребёнка, который наконец перестал испытывать боль. Немного шатнуло. Улыбнувшись, я подняла ладонь, накрывая ею всё ещё лежащую на плече руку Мальбонте.       — Спасибо…       Он вздохнул:       — Виктория, прошу… — полукровка помог мне подняться на ноги, — Ничего в моё отсутствие не делай. Не трать резерв… Опасно ведь.       Я кивнула:       — Понимаю. Но это ребёнок, Маль… Я не смогла стоять в стороне.       Он покачал головой, но выдавил улыбку, мирно заправив мои встрёпанные ветром волосы за ухо:       — Как и в тот раз, у обрыва, — взгляд поверх моей головы на склонившегося над сыном Йора. Мальбонте спокойно проговорил. — Не все, кого зовут монстрами, являются ими на самом деле, архангел…       Отец Оши вскинул голову, очередные потоки слёз на лице, которые торопливо высушивали ветер и солнце:       — Я не считал так никогда… С-спасибо… — он посмотрел на меня, — Виктория… не знаю, как благодарить…       Я с улыбкой посмотрела на его сына:       — Исполнить долг родителя и никогда его не забывать… И мне жаль, что Анжелы больше нет. Мои соболезнования.       Он молча кивнул, поднимая сына на руки, и побрёл куда-то в сторону одного из множества бараков. Кажется, даже дороги не разбирал. Просто смог найти спасение для своей последней ценности. «Ангелы рождаются реже демонов… Слабее, не развиваются…» — вспомнились все разговоры, подводя к интересной мысли. Я со вздохом посмотрела на сосредоточенно наблюдающего за мной Мальбонте.       Пальцы обвились вокруг его запястья, и я потянула его в тень навеса у входа в одну из построек:       — Мы можем как-то ощутить ментальное поле миров? Общее…       — Не знаю. Пока у меня не выходит это сделать, — он опустил голову. — Процесс восстановления ещё не завершился, но я улавливаю какие-то колебания, которые пока объяснить не могу.       Отведя глаза, я со вздохом призналась:       — Эрагон и Торендо мертвы. В них была сосредоточена, полагаю, мощь райских представителей. Я… я не хочу сказать, что нужно проводить геноцид ангелов… Скорее, помочь демонам выйти на новый виток. Может, имеет смысл так же искусственно удержать развитие до тех пор, пока… — я посмотрела, как он чуть насмешливо покачал головой, отказываясь от этой затеи, — Да, ты прав… это слишком жестоко. Я уже брежу…       — Всё нормально. Просто не забывай, что искусственное угнетение и привело всё к краху. Это не мир животных, как бы он не был им близок в своей сути, где есть волки и овцы, — спокойно проговорил Мальбонте. — Здесь не выйдет менять структуру конклавов только за счёт регулирования популяции и воспроизведения…       Я вскинула бровь:       — Ты где этого понабрался???       Парень смущённо хмыкнул:       — Бараки новые… В одной из комнат была библиотека. В свободное от забот время я читаю всё подряд. У Бонта были весьма… поверхностные знания. Нет, я не принижаю, но… как объяснить… — он пожевал губы, запустив растопыренную пятерню в отросшие волосы на затылке, заставив меня рассмеяться, — Ему приносили только такие книги, которые не заставляли думать самостоятельно. То есть, я хочу сказать, что он их читал, считая сказками. Единственный раз, когда память светлой части зашевелилась и начали образовываться какие-то собственные мысли, кроме тех, что подталкивали к побегу, это ваш разговор о Библии. К слову, её принёс Дино.       Я задумчиво склонила голову набок: «С Библии и началось осознание истоков появления бессмертных на Земле… Снова совпадение? Надо выяснить, кто решил прикрепить Дино к Бонту». Взгляд вернулся к настороженному парню. Ждал, что я опять начну плескать мыслями и идеями. В общем-то он угадал, но не в плане теорий. Я на несколько мгновений перевела взгляд на палатку, тихо поинтересовавшись:       — Как у тебя дела с резервом обстоят?       — Почти полон… Я быстрее абсорбирую энергию. Когда всё закончится, будем заниматься вместе. Я научу тебя быстро открывать шкалы без истощения и втягивать максимум рассеянного, — он чуть усмехнулся. — Очередная идея?..       Кивнув, я посмотрела на носилки:       — Я буду исцелять, ты подливай резерв. Так быстрее пойдёт. Начнём с самых тяжёлых, думаю, стоит поторапливаться. И ещё… — я осеклась, прикрыв глаза, — Зеркало в башне ещё активно?       Он отрицательно качнул головой.       — Нет. Но восстановить канал связи с ним не составит труда. Нужно только найти ещё одно, — удивлённо вскинутая бровь. — Ты с кем-то поддерживаешь связь в школе?       — С матерью. После того, как ты отозвался на молитву, у неё… многие взгляды изменились, кажется, — «Если исключить ситуацию с амулетом, разумеется…» — подумала я, выдавив нервную улыбку. — Думаю, нам стоит держать связь с той, кто теперь во главе цитадели и видит события в школе изнутри. Мне хотелось бы верить, что ей хватит сил принять новое положение дел…       Маль спокойно кивнул, окинув взглядом площадку с одиноко лежащими носилками:       — Кстати, а почему снаружи?       Я усмехнулась, снова выводя его на открытый участок пространства:       — Закрой глаза и распахни крылья, — он выполнил все действия, — теперь скинь… СТОП! Ничего не скидывай. Опасно… Словом, по моим подсчётам уровень ментального поля бессмертного примерно равен размаху крыльев. Если в это поле вмешивается кто-то, чью энергию ты воспринимаешь не как дружескую, или какую-то достаточно близкую или знакомую, то нарушается стабильность заклинаний и в сто раз сложнее сосредоточиться.       Мальбонте вздохнул, не открывая глаз:       — Моя энергия для тебя близкая?       — Она для меня, пожалуй, не менее родная, чем энергия Фенцио, — я улыбнулась. — Ещё с самого начала. До обряда. Когда твоя ангельская часть испытывала страхи, я её чувствовала и бессознательно откликалась. Так же спокойно откликалась и на визит тёмной в башню во время рождества. Я только понять не могла, что это производная от моей… Видимо, тут вопрос наследования… Я — ягоды, ты — цветы, мама — молодая листва. Хотя, по сути, должно быть наоборот. Ты должен быть либо замыкающим, либо возглавляющим этот список.       Мальбонте хмыкнул, уводя меня в сторону госпиталя:       — Не совсем верное суждение. Но давай отложим урок ботаники до следующего раза…       Послушно кивнув, я позволила увлечь себя обратно в госпиталь. Закипела работа. Раненых выносили из палатки, сгружая на носилки. Исцеление с подливанием энергии, суета и рык Мальбонте о том, чтобы никто не стоял близко кроме того, кто на носилках. Мирно засыпающих после процедуры бойцов уносили в бараки, где уже торопливо оборудовали места. Жилого пространства всё равно катастрофически не хватало. В конечном итоге в комнаты стали определять по паре-тройке бессмертных за раз.       Во мне плескалась какая-то эйфория от того, что я могу быть полезной. В общем-то, иначе никогда и не было, просто сейчас я ушла в то, что мне было ближе всего — спасение. «Неправильный в корне демон, в котором живёт ещё и ангельская часть… Дитя баланса, судя по всему. Целитель и убийца…» — хмыкнул внутренний голос. Что ещё веселее — убивать я предпочитала сталью, а не силой. Гавриила можно было не учитывать. Тут даже Маль согласился с тем, что ублюдок всю дорогу существовал на животных инстинктах. Я не испытывала стыда за его смерть, не испытывала жалости. Как и с Астром. Им не было оправдания. Ведь были и те, кто многократно сильнее их, но никакого насилия в отношении женщин не проявляли…       Через несколько часов в поле видимости возник не слишком довольный Фенцио. Я едва скрывала улыбку от того, что нас с Малем, будто пару нашкодивших детей, чуть ли не взашей погнали на перекус. Не церемонился, стоя над головой, пока два увлёкшихся великовозрастных придурка не осилили обед. Меня неожиданно разобрал хохот над миской с мясной похлёбкой. Удивлённо замерший с занесённой ложкой той же снеди полукровка поинтересовался о причинах моего веселья. Пришлось рассказать, что его светлокрылая половина питалась только морковной ботвой. Никогда не думала, что Маль смущается так же, как упомянутая светлая половина.       Когда бдительный «отец» соизволил нас выпустить из-за стола, всё закипело сызнова. Носилки, раненые. Вне палатки мне было проще сосредоточиться. К заходу солнца из бараков стали показываться и исцелённые. Тихие, немного не понимающие, что вообще произошло. Память возвращалась постепенно. Очевидно, затуманенные болью воспоминания после отдыха не торопились вставать на нужные места. Кто-то удивлённо уходил к столам с провиантом, кто-то шёл смыть в банную постройку запёкшуюся кровь и пот.       После очередного «пациента», я устало опустилась задницей на пыльную землю:       — Тяжёлых ещё много?..       Маль вскинул бровь:       — Ты два часа назад вопила, что сегодня всех осилим…       — Я переоценила собственные возможности. Так сколько?       — Остальные способны справиться и сами. Просто на восстановление больше времени необходимо, — он вздохнул. — Павших погребли на закате за лагерем.       Я сглотнула, подняв на него затравленный взгляд:       — Много?       — Полтора десятка, — он успокаивающе сжал моё плечо. — Не из школы. Это воины, которые свою смерть встретили с честью. Каждый из них знал, на что шёл… Оплакать сможем, как только всё разрешится.       Опустив голову, я повторила собственные слова:       — Сократить жертвы можно, но не избежать их полностью… нет. Завтра продолжим. У меня действительно нет сил…       Меня подняли на затёкшие ноги. Хотелось смыть пот и пыль, увалиться в кровать и подарить себе хотя бы пару часов покоя. Мозгами понимала, что до рассвета меня после такого марш броска на благо спасения жизней не побеспокоят. Кто-то, распознав мой вздох, со смехом приволок чистое полотенце. Настроение начинало подниматься в предвкушении отдыха. Я огляделась по сторонам, выискивая Фенцио. На горизонте не мелькал. Либо в штабе, либо уже в комнате, завершив очередные дела. Было даже любопытно — какие функции у него здесь сейчас.       Маль остался разбираться с остатками полевого госпиталя, раздавая указания по распределению раненых с учётом того, что я сегодня рассказала о дистанции ментального поля.Было немного неуютно от того, что в комнаты заселяли уже большее количество повстанцев, а мне выпал шанс подселиться только к своему мужчине. Просто бредовые мысли о том, что равенство и сейчас немного идёт трещинами. Просто от усталости совершенно не то, о чём стоит думать, и…       Предплечья коснулись пальцы, когда я проходила по затенённой части лагеря. Я вздрогнула, едва не заорав от неожиданности. Сонная поволока слетела вмиг.       — Виктория…       Я рассматривала вышедшую из сумрака бледную Джеки:       — В чём дело?!       Она вздрогнула, скороговоркой выпалив:       — Феликс умирает, — я хлопнула глазами, не совсем соображая, о ком речь идёт. — Демон с которым я… в паре.       Мозг судорожно адаптировал новую информацию. Безымянный помощник в той ситуации у костра теперь обрёл имя. От этого стало ещё страшнее, чем было. Терять тех, кого знаешь, многократно страшнее, чем тех, с кем едва знаком, даже если вас каким-то чудом связала ситуация. Отказать в помощи я не могла бы даже если бы сама умирала от усталости. Тем более ей. Тем более после того, как она с Ости на пару заставляла меня есть и пить, а не сидеть бдительно у постели, падая в сон, панику и истерику, когда Фенцио был в похожей ситуации.       Я повесила полотенце на гвоздь, торчащий из стены у входа в бани:       — Веди и рассказывай в чём дело.       Она благодарно вздохнула, беря меня за руку и почти бегом направляясь к одному из бараков:       — Ранили в цитадели. Сначала было нормально. Двигался, ходил, разговаривал. Только кровь никак не останавливалась. Час назад упал и… Я не справляюсь. Я его даже поднять не могу… — она всхлипнула, — Пожалуйста… У меня при жизни никогда никого не было, появился здесь! Только здесь нашёлся тот, кто захотел быть… рядом…       Я крепче сжала её пальцы, ступив в сумрачный длинный коридор барака, в котором прежде проживала, попав в лагерь в первый раз. Джеки толкнула одну из дверей, утягивая меня следом. Феликс лежал на полу, чудом затянутый на одеяло. Без брони, без верхней части одежды. Компресс на ранении пропитался кровью и влажно блестел в тусклом освещении одинокого магического светильника в стеклянной банке, стоящей на бочке, заменяющей стол.       Опустившись на колени, я отделила пропитавшуюся кровью ткань от кожи. «Судя по тому, что кровь выходит со вдохами — лёгкое пробито. Не летальное, по сути, для бессмертного, ранение. Мог бы затянуть, но, очевидно, что-то мешается…» — нервно подумала я. Переход в ментальный спектр ничего не показал. Поле было целостным и стабильным. Значит что-то внутри. Если извлечь — затянет… Но как понять — что искать?       Я подняла голову, тихо поинтересовавшись:       — Чем было нанесено ранение?       Джеки подошла к бочке, протягивая мне арбалетный болт со следами крови. Я внимательно рассмотрела его в единственном источнике света. «Вот оно… Скол. Дряной металл, который, возможно, от удара, например, о броню треснул, а когда девушка вытаскивала стрелу, откололся, оставшись внутри…» — подсказывал внутренний аналитик. С тем, что нужно было извлечь — разобрались. Вот только с тем, как извлечь осколок, я не представляла, что делать. Но всё-таки следовало торопиться.       Посмотрев на Джеки, я попросила:       — В госпитале найди пинцет и чистые бинты, если здесь где-то есть глифт — тоже пригодится. И позови Мальбонте, — я поджала губы, подслеповато щурясь. — Света не хватает…       Она кивнула, выбегая из комнаты. Последние слова, кажется, уже даже не слышала. Я огляделась — взгляд наткнулся на таз с розоватой водой и плавающей в ней тряпкой. Переместив ношу на пол, я стала отирать края раны, считая вдохи и выдохи. Дыхание глубокое, но свист и клёкот крови внутри уже становился различимым. Уважения к демону прибавилось многократно — дотерпел до лагеря, не жаловался во время полёта от цитадели до школы и дальше до лагеря…       «Очередной показатель, что любви подвластно всё: и возраст, и происхождение, и ещё тысяча прежде установленных глупых запретов…» — подумалось мне. Феликс тяжело вздохнул, морщась от боли. Глаза уже не открывал. Бессознательное состояние меня пугало с истории у костра. Когда невозможно понять, чем закончится. Но тогда я разобралась, что это были разрывы в энергии и нитях подвластной силы, которые и даруют бессмертие, являясь основой существа.       Послышались торопливые шаги.       — Всё, что нашла… — Джеки поставила на пол чашку с инструментами, сжимая в кулаке бинты.       — А где?..       Маль вошёл следом:       — Я здесь. Что нужно делать?       Я подняла голову:       — Нужно больше света. И алко… — он протянул бутылку, к моему удивлению, с бренди, — …голь. Сойдёт…       Пролив инструмент спиртным, я отметила, как в ладони Мальбонте вспыхнул достаточно большой энергетический шарик. Света прибавилось значительно. Белого, прохладного, но достаточно чистого, чтобы всё видеть детально. Стянутое с постели одеяло было скручено в валик, чтобы развернуть Феликса чуть набок. Рана предстала «во всей красе». Меня невольно пробрала дрожь. Взгляд на Джеки, бледную, но решительную.       — Придерживай его руки и голову. Мне нужно немного расширить входное отверстие, чтобы при извлечении осколка не сделать хуже.       Вытащив из ножен кинжал, я дождалась её кивка, после чего сделала два аккуратных разреза крест-накрест, погрузив лезвие в кожу демона на два-три дюйма. Даже не дрогнул от дополнительной боли. Голова закружилась в большей мере от того, что было невероятно сложно убедить себя, что всё получится. Единственная за всю жизнь «хирургическая» операция, которую я проводила, заключалась в извлечении осколков стекла из ноги отца, когда он разбил бутылку бурбона, будучи не слишком трезвым и без того.       Глубоко вздохнув, и задержав воздух, я перехватила пинцет, аккуратно погрузила его в рану, сведя концы инструмента. Приходилось напрягать все чувства, чтобы уловить скрежет осколка арбалетного болта о металл «хватающей» части. Минута, две, три, пять… На седьмой минуте произошёл толчок, отдавшийся в напряжённых пальцах. Я выдохнула, попросив Маля, чуть ближе поднести сферу. Пинцет был погружен на три четверти и норовил выскользнуть из пальцев.       Я сглотнула, раскрыв концы и проверяя надёжность того, как они ухватили осколок. «Ну, с Богом, если он есть над упырём из чертога…» — подумала я. Лоб покрылся испариной. Осколок медленно пошёл наверх, увлекаемый пинцетом. Феликс издал стон, но даже не дрогнул. Ментальное поле было целостным, теперь лишь прибавить напора регенерации и переместить в постель. Утром демон будет уже в строю. Если нет… Я отгрызу себе руки…       Спустя минуту кусок стального наконечника проскакал по полу, оставляя кровавые пятна на досках. Я торопливо отёрла края раны, протянув руку и без сопротивления хватая за запястье наблюдающего за священнодействием Мальбонте. Кажется, он даже не дышал, вздрогнул, когда поле двух жимолостей объединилось. Джеки понятливо отступила к стене, чтобы не попадать в радиус действия. Энергия толчками потекла под щиты демона, которые он продолжал держать намертво. Насильственное движение шила энергий причиняло боль. Демон заскрёб ногами, вскрикнул…       Зажмурившись, я внутренне попросила прощения, отдавая максимальный импульс. Его выгнуло, по комнате пронёсся оглушительный вопль, и всё затихло. Только бело-синие сполохи материализованных энергий под потолком медленно рассеивались. Феликс глубоко и обрывисто дышал. На месте пореза остался почти незаметный белёсый шрам. Я выдохнула, второй раз за сутки опустившись задницей на пол.       По комнате пролетел мой тихий усталый смех:       — Спать… Завтра помоюсь. Надеюсь, Фенцио меня не выгонит…