"Sex Is Not Enough"

      Когда-то я мечтал быть обычным. Мечтал быть, как все. Как каждый, кто рождался в этом мире. Мою силу считали злом, меня самого видели только как изверга и озлобленную тварь, которая не в состоянии быть милосердной и чистой в своих помыслах и стремлениях. Я был юн и глуп тогда. Глуп, как и все дети. Мне невдомёк было, что это всего лишь политика. Всего лишь власть и желание закрепить статус. Ребёнку это не нужно. Его интерес — игры, свобода и развитие, любознательность и познание мира. Любого из них. Таковы все «желторотые» обитатели миров: ангелы, демоны, люди… полукровки, как мне думалось, первым из которых был я. Нет исключений. Есть только острое желание наслаждаться ветром в крыльях, солнцем, гладящим лицо, как губы матери, травой и землёй, надёжной, как объятия отца.       Я был лишён этого только потому, что был зачат не в то время, не теми высшими существами…       Первые годы всё это выглядело как игра для меня: салочки, побег, непонятно от кого, непонятно зачем, ради чего. Я не осознавал опасности. Родители улыбались, пусть и натянуто. Сквозь сон я часто слышал плач матери, которая вкладывала все силы целителя, чтобы обуздать мою растущую с каждым днём мощь. Она допустила всего одну ошибку. Но понял я это куда позже. Значительно позже… И слышал ругань отца, которого лишили всех чинов и титулов за связь с вражеской целительницей. За то, что демон… полюбил. Какая же нелепица.       Я помнил и помню всё в деталях до сих пор. Всё от молитв матери до бесконечного полёта вперёд. Туда, где не найдут, не смогут сделать больно. Не смогут поймать даже. Отец, отмывающий кровь от своих клинков на рассвете. Мама, отправляющая меня в дом, который теперь перестал быть безопасным. Она ходила вокруг поверженных преследователей, отпуская их грехи и даруя милость покоя. То самое Небытие, куда стремятся те, кто устал от мира бессмертных, и те, чья боль переваливает за предел терпения. Знал бы я, что оно представляет из себя на самом деле…       Поначалу я не рассказывал им о том, что слышу голос. Да и не знал, с кем говорю вовсе. Он рассказывал мне всё от сотворения мира, не раскрывая лишь малую часть, тем не менее, являющуюся существенной и важной. Не говорил о том, что я был не первым в своём виде. Не первым, способным попрать власть. Любую из них. Он учил меня пользоваться силой, поднимать гнев и страх, обращая их в разрушительную силу прирождённого, способного разнести всё в мелкую пыль. Не просто прирождённого, но того, кто произошёл от истинной тьмы. Но и света во мне хватало во все времена. Быть может, именно по этой причине мне удавалось позже приходить в видениях и снах не только к демонам, но и к ангелам… Кто теперь знает?..       История с убитым серафимом почему-то даже не вызвала во мне какого-то маломальского сожаления и стыда. Я испугался. А поскольку Шепфамалума забавили мои ошибки, то и пояснений я не получил. Голос в голове лишь хвалил меня, рассказывая, что я даровал светлокрылому быструю, хоть и не самую достойную «свободу». Иронично… Ведь куда позже, буквально пару или тройку лет спустя я желал и сам той самой свободы… Но ни один из «братьев» не может умереть, если жив другой. Таков непреложный закон баланса, о котором я узнал ещё позднее. Я желал себе смерти, желал, чтобы всё оборвалось. Но светлый жил, оставаясь в грёзах и снах, пока я планомерно уничтожался в лапах Малума.       Единственное, что упорно толкало меня вперёд — странная незнакомка, захватившая воспалённый разум ещё до того, как князь Азазель смог поймать пленённого ребёнка и доставить Шепфа, выкупив свою жизнь молчанием и моей вымотанностью. Стоя на обрыве, пытаясь скрыться от преследователей, я слышал шёпот, тот самый тёмный шёпот в своей голове, что прежде считал дружеским. Он всегда был рядом, когда родители оказались в ссылке в мире смертных. Всегда подгонял и подсказывал — куда бежать. Пугал тем, что все поголовно от мала до велика желают мне зла и будут ненавидеть до скончания времён просто потому, что я не вписывался в общее мировосприятие окружающих.        И эта девушка. Странная… Она не боялась меня. Она стояла рядом, отчего-то роняя слёзы. От неё слабо веяло знакомой энергией и ещё слабее тем, что я, кажется, позабыл, постоянно скрываясь. Другая одежда, другой взгляд, другое отношение. Не как к угрозе… стоило её ладони сжать плечо, как шёпот исчез. Словно я оглох. Секунда паники, но вот незнакомка опустилась на колени передо мной. Ясные голубые глаза, красивые волосы, светлые крылья и грустная улыбка. С ней прекратилась дрожь, отступил страх. Особенно, когда прохладные ладони обхватили лицо в колыбель, поглаживая щёки большими пальцами. Я потом долго вспоминал её слова, её голос. Обрывистый, едва ли не шёпот. Просьба потерпеть, дождаться. И почему-то я верил. Разум прояснился, когда она тронула губами мой лоб. Словно упала с глаз пелена и прибавилось сил. Незнакомка обещала, что будет рядом… придёт время…       Если бы я только знал, что придётся перенести, чтобы мы встретились… Впрочем, есть ли смысл жалеть о том, что не в силах изменить и исправить. Меня просили быть сильным и терпеливым. Ради меня самого… И я делал то, о чём просили.        Встреча с Шепфа и бесконечная боль от разделения. Это невозможно объяснить или передать словами. Это мысли, чернее, чем те, что были мне привиты. Это одиночество, которое дано в наказание за проступок которого я не помнил, не понимал, и не мог изменить. Теперь не мог. Я убил сотни бессмертных, скрываясь и сбегая из рук «охотников», но кара за это не была предусмотрена… Основной бедой было именно происхождение. Что ж, я осознал себя в Небытие. Научился думать в перерывах между болью и ненавистью к Шепфамалуму. Замкнутый в пространстве изуродованных душ, он, будучи любопытным и охочим до общения, получил в свои руки любознательную игрушку, и он оказался весьма словоохотливым собеседником, способным разжевать самые сложные вопросы. О, да… Я почерпнул от него достаточно, меняя свою боль на информацию. От него же научился просчитывать всё до мелочей. По крайней мере, мне так казалось.       Я завидовал своей светлой части. Завидовал потому, что он лишь спит. Праведный… ангел… половина, из-за которой мне не позволили умереть, не позволили избежать вековых мучений. Я же уже не помнил дня, когда не слышал хруста собственных костей и не испытывал хоть какой-то боли. Умереть не мог, не мог уйти… Только плести, словно паук, свою паутину, в которой, кажется, только потяни одну ниточку, как распутается клубок. Но… это позже. Намного позже. Я черпал вековые знания запертой в Небытие части первого полукровки. Учился ненавидеть, вытравливал в себе всю любовь. Кроме одной, что была привита с рождения и внезапно ожила на обрыве, даровав надежду, а не иллюзию спасения. Ангелы, демоны… Бессмертные ничуть не лучше и не хуже людей. Власть, месть, ненависть, желание преодолеть путь, который проходят сотни лет за один день. И они готовы дать мне свободу. Все до единого…       Почти…       Я не видел в нём ничего, кроме злости, кроме агрессии и ненависти к бывшей любовнице. И ведь он не догадывался даже о том, что это мои же действия привели его к этой ненависти. Я велел отправить в школу кого-то из иерархов. Для этого требовалось определить заинтересованного в первом элементе мозаики. Ребекка… Знал только имя. Знал только о том, что в мире смертных остался последний элемент — дочь. Её дочь. Если бы я знал, что из себя представляет эта взбалмошная девица, которая придя в мир бессмертных начнёт выворачивать всё наизнанку… И если бы я знал, что она — та самая незнакомка с обрыва, встреченная мной ещё до разделения…        А он… Он исправно следовал по пунктам плана, который был для него предначертан. Убить, наблюдать, снова убивать. Действовать в угоду только одной цели: добиться прежних высот, унизить предательницу. Что в нём меняется в последние дни осени — не улавливаю. Сдержанная ярость одной из встреч за месяц до рождества сменилась сначала растерянностью, а после… После желанием всё изменить, отказаться, скрыться, избежать наказания за ослушание. О, да… Шепфамалум привил мне понимание, что всякая ошибка должна быть наказана. Но он… Старик… возвращается спустя время. Уверенный и собранный, но прежней ярости во взгляде пришло простое понимание: «Так надо…» и трезвый расчёт. Я чувствую, как от него буквально несёт энергией девицы. Она осела на его голове, в его душе, в разуме и даже на теле. Привязался?.. Силится искупить вину за то, что лишил жизни?..       По итогам обряда меня разрывало от противоречий…       Мысли складывались в голове, объединяя знания обеих частей, выстраивая всё в логическую цепочку последовательных действий. То, что видел Бонт, не спавший с момента появления Ребекки, то, что видел я, порой оказываясь в комнате Виктории, когда там никого не было. Разрозненные знания о событиях стремительно выталкивали к поверхности понимание: меня переиграли. Снова неполноценный. Снова малая часть силы ушла куда-то… к ней. На запястье следы пальцев. Ничего не болит. Это не ожог, не синяк. Смахивает на то клеймо, которым меня наградил Малум. Но… не болит. Ласкающие пальцы… Жмущиеся ко лбу губы: «Я разделю твою боль».       И сейчас она совсем другая. Не такая, как была, ранимой, будучи смертной.       Я вижу её прошлое, испытывая стыд и страх. Она была младше, чем я, когда лишилась матери. Отец, как и мой, права на это звание не заслуживал. Девочка в протёртой застиранной куртке. Наивные голубые глаза, робкая улыбка. Тихая скромница. Вот только почему-то здесь, в мире бессмертных, она словно переигрывает собственную судьбу. И я понимаю, что она становится реверсом собственной матери. Вот только целью было возмездие не только ради себя, но и ради других, кто оказался в том же положении. Мне нравится её оправданная агрессия. Нравится характер, который способен сгенерировать выход даже из самой мудрёной и патовой ситуации. Мне нравится её азарт в раскрытии тайн, которые скрывает новый мир. Мне нравится в ней всё… Сострадание, милосердие, умение чувствовать и вычленять из гаммы чувств самое важное.        Виктория…       Её имя никогда не было для меня чем-то свыше того, что я знал о его владелице со слов тех, кто ратовал за смену власти. Лишь потом, когда пришло время. Страшное время для неё и почти благословенное для меня, я понял, его значение — «ПОБЕДА». Мне нужна была моя победа. Месть, которую я баюкал… Чёрт возьми… Она загасила то противоречивое желание уничтожать, показывая собственным примером, что даже падшие и павшие ниже некуда заслуживают снисхождения и… любви. Фенцио… Старик… Как же я презирал его за слабость перед женщинами семьи Уокер, хотя и видел в общей памяти, как рвался Бонт к Виктории. Надеясь на близость, любовь… Но она уже тогда видела меня иначе. Она ЗНАЛА с подачи Фенцио больше, чем должна была. И с этим я сделать ничего не мог. Желание убить ангела отсёк почти сразу, прочтя в его голове все мысли лишь о ней. Воспоминания, детали, частности. То, что может быть не только меж наставником и его ученицей. Нет. Всё было сложнее и многократно хуже. Они любили друг друга…       И в тот момент, когда моё терпение было на исходе… Она пришла ко мне сама. Добровольно. Видя один образ, но зная о другом. Она любила меня не как мужчину, но как сына, хоть и была младше, заботилась и чувствовала мою боль, даже поняв от начала до конца, что по моему приказу она лишилась человеческой жизни. Утратила всё, что имела. Пытливый живой ум сумел найти лазейку, которая позволила миновать ненависть. И я любил её не меньше. В отличие от моей матери, она знала свою кару, но всё же стремительно пёрла напролом. Для неё ребёнок не имел возраста, сил и статуса. Просто дитя…       И я им был… ребёнком…       Ребёнком, в котором она нашла взрослого, простив импульсивные решения взрослого. Простив свою смерть. Я любил её и за это. За навык понимать приоритеты. Расставлять их верно и видеть знаки вопроса там, где прочие бы лишь вздохнули и развели руками, не находя выхода. Я был для неё ребёнком, испуганным и оставленным умирать, коротая века в двух измерениях, ребёнком, сумевшим чудом выбраться из бесконечной спирали проблем, бед, боли и ненависти. Она научила меня подавлять гнев и приручить силу, которая готова была смести всё, что требовалось достичь.       Уже после, когда всё закончилось, создав свой чертог, куда я приходил только для медитаций и в поисках покоя, я понял одну простую истину — если бы я реализовал свою задумку так, как планировал изначально, всё пошло бы прахом. Она была права в том, что я часто действовал излишне импульсивно, стремясь получить всё и сразу, не задумываясь о последствиях принятых решений. И она смогла показать мне, что, снизив количество жертв, показывая истину не насилием, а защитой невиновных, я обрету признание быстрее. Обрету веру от бессмертных и смертных, только показав им, что я не тот, кого следует бояться. Она раскрыла мою цель не в насилии, а в заботе о тех, кто в ней нуждался.       Виктория… Младшая Уокер…       Полное отражение своей матери, не желавшая власти, но обретшая её не по собственной воле. Мне удалось попасть в свою прежнюю обитель. В Небытие, которое она создала силой, что была передана кровью моей матери. Святая Анабель, обретшая новое бессмертное тело. Как и Вассаго — отец, нашедший покаяние и понимание своих грехов в Фенцио. Как бы я не отрицал, а ангел, как и она, смог показать своим примером, что, открывшись любви и чувствам, можно снова быть готовым жертвовать всем, включая собственную жизнь. Тем страшнее было видеть боль Виктории, когда его жизнь утекала в Небытие. Эти молитвенно распахнутые глаза, залитые кровавыми слезами перерасхода, слова о том, что не отличаюсь от Шепфа, причинили боль и отрезвили. Окончательно подвели меня к мысли, что они сражаются теперь не из страха перед силой «монстра», не ради власти, которая обоим ни к чему. Они сражались за право любить друг друга и дать жизнь другим «монстрам», мысли о которых всё чаще пробивались в голове спасённого Фенцио…       Мне отчего-то было даже смешно: куда ему… Не смог дать любви сыну… Я презирал, да… Презирал, как собственного отца. Одного из высших демонов, обрёкшего меня на мучения. И лишь после осознал, что он просто прежде не любил ту, которая подарила ему первенца, не любил и ту, к которой его повлекло из-за зелья, подлитого на банкете. Он полюбил молодую девчонку с разумом взрослой женщины, превосходного стратега с ангельской внешностью и демоническим характером. И я завидовал ему больше, чем сам готов был себе признаться. Потому что отклик на свои чувства он получил во сто крат больший, чем того заслуживал. Но это было не моё дело. Я лишь с каким-то смутным восторгом наблюдал за их беззлобными подначками в адрес друг друга, попытками провести как можно больше времени вместе, робкими проявлениями чувств на публике. Они любили, и это показывало мне очередную простую истину: любят не за что-то, а вопреки всему.       Когда всё было позади и меня признали новым правителем, я уже знал, что всё не так просто. От сильной и авантюрной Виктории не осталось и следа. Превращалась в бледную тень. Дурнота и попытки свалить всё на учебные нагрузки. Вот только я уже видел и чувствовал, что кровь первых сверженных бессмертных получила в её теле продолжение. Дафна, как и я, была зачата накануне последнего боя. Чистое дитя с двуцветными крыльями, голубыми глазами матери и светлыми волосами отца. Моя противоположность, моё отражение, в котором могущество развивалось в узде, не подстёгиваемое шепотками Малума в голове. Дитя, воспитанное в любви и честности. Насквозь пропитанная двумя энергиями мяты и жимолости. Свежая, лёгкая, подвижная… Я собрал для неё амулет, позволяющий не торчать в школе, а оставаться с семьёй вне занятий, чтобы продолжать взрослеть. И к стыду своему, снова преследовал цель…              Головная боль не проходила уже несколько суток. Слишком большой объём дел. Казалось бы — всё позади, можно расслабиться, но я наоборот стал взваливать на свои плечи всё подряд, только бы занять голову, чтобы не думать о одиночестве в толпе. За прошедший десяток лет появилось больше двух сотен полукровок. Приходилось снова совмещать в себе все функции, брать ещё и кураторство над детьми, которые лишь теперь начинали осознавать себя, как новые шестерёнки мира бессмертных.       После появления в школе Виктория ещё долго смеялась над Хранителем Равновесия, в парке на траве объясняющего малышам, как обуздать силу, как чувствовать её и понимать себя. Как можно безопасно выплеснуть бурлящий источник того, что невозможно удержать. Малышня бесилась, Виктория хохотала от вида великовозрастного няньки, который исполнял свою мечту детства — играл с себе подобными, постепенно обучая. И это не злило и не обижало. Наоборот, в её глазах была гордость и радость, понимание тех воспоминаний, что я показал в своей памяти глазами Бонта.       Сейчас я знал лишь одно место, где мог перевести дух, и безошибочно направлялся туда. Долетев лишь до окраины города Равновесия, дальнейший путь решил преодолеть пешком. Жители, уже не только учителя, но и те, кто предпочёл покинуть столицу, вежливо кивают и кланяются. Я не вижу в них ненависть, не вижу презрения и страха к себе и своему происхождению. Где-то в доме Геральда в открытом окне слышен смех Ребекки. Возится в саду после трудового дня Мисселина, вокруг которой крутится непоседливый младший сын. Небольшой скромный домик Феликса и Джеки, ставшей ангелом, тоже бурлит жизнью и радостными визгами маленьких полукровок. Воины, мирно беседующие на улицах, давно не носящие оружие и броню. Те, кто был на моей стороне с момента ритуала слияния, кто присоединился позже… Я не помнил их поимённо, увы, но неизменно был благодарен каждому за приложенные силы и старания.       И снова внутренне благодарю свою названную мать за нужные слова и наглядно показанное стремление снизить насилие, чтобы показать и доказать им, что я не враг. Смена пути позволила завоевать уважение не кровопролитием, а наоборот, сохраняя по мере сил и возможностей все жизни. И я вижу маленьких детей. Снова полукровки, гоняющие мяч, летающие в небе, наслаждаясь нежными лучами заходящего солнца. Я улыбаюсь, понимая, что они избежали моей участи, избежали наказания за то, что монстры, прикидывающиеся святыми, творят произвол, меняя власть на жизни тех, чья кровь смешала в себе тьму и свет.       В конце улицы показывается скромный опрятный дом, где я могу найти своё успокоение. Там всегда пахнет домашней пищей, спокойные разговоры не умолкают. Там царит гармония и умиротворение, созданные нежными женскими руками и мужским стремлением доказать, что выбор она сделала верный и не ошиблась. Никого не удивляет, что раз в пару недель я прихожу туда, чтобы напитаться этим покоем на предстоящие дни. Меня могут оставить на ночь, никогда не гонят и могут выслушать в любой момент, дать совет и даже просто кружку горячего кофе, которого, к сожалению, последние несколько месяцев в доме не пьёт никто. Впрочем, как посмотреть на сожаление…       После стука в дверь некоторое время стояла тишина. Дом большой, могли не услышать, но Фенцио энергию считывал, так как сам ставил на дом защиту. Через время послышались шаги, щёлкнул замок, и на пороге показался ангел, приветственно отступивший вглубь дома, позволяя мне войти. Рукопожатие, перерастающее в мужское объятие.       — Снова наши детки допекли? — усмехается он.       — Нет, куда там… Просто немного заскучал, решил проведать.       Он лишь кивает в сторону кухни, откуда пахнет какао и каким-то пирогом, направляется туда первым. Я отмечаю очередные изменения образа. Стал домашним, уйдя из консервативности. Домашние брюки, футболка, приходящая на смену в стенах семейного гнезда рубашке или престольному камзолу, собранные в короткий хвост волосы, которые он всё порывается остричь, но под взглядом жены отбрасывает эту затею. Расслабленный, в очках — явно читает или пишет очередную книгу. Он спокоен уже десяток лет… Не веют ураганы в душе из мятного ветра, не полыхает злостью взгляд.       «И ведь тебе всего лишь нужно было ощутить себя нужным и любимым… Как это нужно и мне…» — вздыхаю я внутренне.       Я следую за ним в просторную светлую комнату, замечая Викторию, пританцовывающую под навязчивый мотив в голове у плиты. Она оборачивается, широко улыбаясь:       — Привет! — распахиваются объятия, в которые я шагаю смело, лишь слегка отклоняясь, чтобы не навредить, слушая её смех. — Да что ты, как маленький?! Не сломаюсь…       Внушительный живот, утянутый в алое домашнее платье. Они ждут второго ребёнка. Счастливы. Ей идёт быть матерью не меньше, чем шло быть маленьким воином, сражающимся за свою любовь. Ещё пара месяцев, и мир огласит первый крик нового дитя альянса ангела и демона. Она задорно взмахивает крыльями, немного неловко разворачиваясь к столу, хмурит брови. Накрыто на троих, ведь я не предупредил о визите. Шёпот формулы, и появляется четвёртая тарелка и объёмистая кружка. Ароматный пирог с яблоками из их сада оказывается в центре стола.       Я вздыхаю:       — У меня каждый раз такое ощущение, что я вламываюсь, как вандал, нарушая ваш покой и уединение вечерами.       — Не выдумывай… — Виктория отмахивается. Чувствуется импульс энергии ягод жимолости, пролетающий по дому, — Тебе здесь рады в любое время дня и ночи… Ну, разве что, когда я рожать буду, немного придётся потерпеть. Хотя, я не против, если ты подождёшь окончания за дверью.       Тихий смех Фенцио:       — Ему не привыкать…       Слышится грохот босых пяток по деревянным ступенькам лестницы. Дафна, уже вытянувшаяся, непосредственная десятилетка с амулетом на груди показывается в кухне, тянет курносым носом ароматы выпечки и какао. Яркие серо-голубые глаза обводят кухню, и она широко улыбается, махнув рукой:       — Привет, Маль!       Вот так прямо и без титулов и почестей. Я снова падаю в омут памяти: так же меня впервые приветствовала её мать, оказавшись по собственной инициативе в повстанческом лагере в первый раз. Снова грохот пяток, она повисает на моём плече, болтая ногами и чуть раскрыв бело-бордовые размашистые крылья. Самая способная в школе, сильная и упрямая, бесстрашно влезающая во все авантюры. Порой хочется произнести излюбленное выражение Фенцио: «Несносная девчонка», но мне наоборот она нравится именно такой.       Дафна замирает на несколько секунд. Маленькие детские ладони обхватывают мою руку, едва задевая отметину от пальцев Виктории, так и не сошедшую после ритуала слияния. Она закрывает глаза, хмуря брови. По помещению растекаются ароматы мяты и жимолости от колыхнувшихся энергий. Ментальный удар невероятной силы, срывает со взрослых щиты, и всё это пряным ликером растекается по комнатам, покачивая занавески, почти полностью перекрывая аромат яблоневых деревьев.       Девочка качнулась, начиная падать, но я успел подхватить, торопливо усаживая её на стул и обдувая побледневшее личико, чтобы быстрее пришла в себя. Виктория лишь хмыкает, осторожно отирая её лоб и щёки влажным полотенцем, чуть поглаживая острые плечики:       — Детка, ты опять развлекаешься с талантом, не задумываясь о последствиях. Я не спорю, что это наследственность, и я сама этим грешила, но стоит всё же быть предусмотрительнее. Тем более, проворачивать такие номера с Хранителем… — по комнате пролетают отголоски акации, и щёки Дафны розовеют. Мягкий поцелуй материнских губ в блондинистую макушку, — Лучше?       Девочка смущённо отводит глаза:       — Да. Спасибо, мам… — потрясающие омуты впиваются в моё лицо, — Твоё правление — вечность. Эра справедливости и процветания небес, преисподней и мира смертных. Знаю, что это понятно и так, но…       Я удивлённо приподнимаю брови, вопросительно посмотрев на Викторию. Она улыбается:       — Кровь снова внесла коррективы. Открылся талант Вассаго. Она — пророк и видит будущее, — материнские пальцы поглаживают собранные в косу длинные светлые волосы. — Время всё приводит в должный вид. Наследие «Адама и Евы» нашло новое пристанище…       Не возникало сомнений в пророчестве, меня лишь удивляло, что талант открылся так рано. Впрочем, если учесть наше с ней общение и то, как старательно она развивается, впитывая все знания… Мой собственный талант когда-то раскрылся примерно в этом возрасте под влиянием Малума и был продиктован первозданной тьмой. Яд Небытия… Я даже не помнил, когда последний раз применял его. Впрочем… помнил. Когда была казнь Рондента, и палачей, которые в своё время пытали Йора. Последняя пролитая кровь нового мира. На казни настояла Виктория, и мне было сложно её винить.       Дафна села ровнее, выжидательно оглядывая меня и родителей. Я сел напротив неё через стол, наблюдая за смеющейся девочкой, в какой-то бредовой фантазии почему-то представляя её будущее. Яркое, красочное, светлое. Текла неспешная беседа. Виктория поглаживала живот, смеясь о том, что на сей раз делает ставку на мальчика. Я невольно прислушался к энергии младенца в её чреве, понимая, что её не подводит чутьё. Действительно, Фенцио скоро получит второго наследника. Сына.       Взгляд скользнул на умиротворённого ангела, потягивающего напиток. Мне казалось, что, обретя внутренний покой и гармонию, он стал выглядеть моложе. Смягчился характер. Прежние привычки прорывались лишь в моменты работы в школе, когда особо ретивые доводили. Вот тогда по этажам долго эхом громыхали гневные речи с обещаниями наказаний и отработок провинившихся. Тарелки пустели, заполнялась внутренняя шкала покоя. Я снова становился собой, а не уставшим разбитым одиночкой…       Дафна что-то рассказывала из своих школьных успехов, демонстрируя плотную сферу над ладонью размером с футбольный мячик. А я… я любовался ею, ловя себя на мысли, что когда она вырастет…       Девочка поднялась из-за стола, поцеловав родителей, и ушла к себе в комнату, сославшись на завал по занятиям самоподготовки. Стоило на втором этаже захлопнуться двери в её спальню, как по моему загривку прилетел хлопок полотенцем.       — Только попробуй… — с угрозой проговорила Виктория.       — Да я же… — сглотнув слюну, я опустил глаза, — Я не собираюсь давить или ещё что-то…       — Маль, ей всего-то десять! Десять лет!.. Храни тебя всё святое в этом мире, если узнаю, что ты полез к ней до восемнадцати… — сурово сложив руки под грудью, демоница буравила меня испепеляющим взглядом, — Мало того, что она ещё мала, так ещё и родственница…       Фенцио деликатно кашлянул:       — За сроком давности, она уже в стольких поколениях перестала быть прямой родственницей… — суровый взгляд Виктории ошпарил и его, заставив примирительно поднять руки, — Но в отношении возраста, я полностью согласен… Не раньше восемнадцати, и, если она сама его выберет.       Мне почему-то становилось всё более смешно. Дафна наверняка видела в пророчестве своё будущее со мной, но я даже думать теперь об этом опасался. Виктория могла в порыве гнева, если не убить, то поколотить знатно. Даже будучи беременной. Гнев молодого импульсивного демона не поддавался контролю очень часто. И особенно в те моменты, когда дело касалось её семьи, и уж тем более дочери. Благодаря этой черте её характера я и начал понимать поступок собственного отца, убившего сестру Эрагона.       Я опустил голову:       — Никакого насилия, никакого давления. Если она захочет быть со мной, я буду счастлив, и приложу все силы, чтобы Дафна о своём выборе никогда не пожалела, — на всякий случай втянув голову в плечи, я исподлобья покосился на Викторию, собирающую посуду со стола. — Серьёзно, не стоит так паниковать. Я всё понимаю… И твой гнев тоже понимаю.       Она облокотилась бёдрами о кухонный шкафчик у раковины, рассматривая меня:       — Меня пугает только возраст. И разница между вами…       Фенцио хмыкнул:       — Напоминаю, мне больше пяти сотен… Тебя это останавливало?..       — Угу, а ещё мне было двадцать два, а не десять, — буркнула Виктория, приступая к мытью посуды. — Брысь спать, пока я вас не поубивала… Парламентёры хреновы.       Поднявшись из-за стола, я поплёлся в гостевую спальню. Невольно улыбался от того, что не получил категорического отказа. А что до времени… У нас целая вечность впереди. Я буду ждать столько, сколько нужно. Просторная комната, которую я за этот десяток лет изучил вдоль и поперёк, даже имея здесь сменную одежду и какие-то книги для работы. Здесь же в компании Фенцио писал первый трактат по ментальному полю миров. Иллюзия собственного гнезда. Как любил говаривать ангел: «гавань». Место, где не страшны бури и шторма, бушующие снаружи.       Раздевшись, увалился в широченную постель. Догорал закат, погружая комнату в алые сумерки. Я вздохнул, закинув руки за голову. Распахнутые окна комнаты выходили на сад и крыльцо заднего двора. Я слышал шаги внизу и тихий разговор. Не имел привычки подслушивать, но всё же любопытство пересилило, и я тихо скользнул к окну, прислушиваясь к разговору.       — Ты слишком радикальна, мой свет. Пока это лишь привязанность… Придёт срок, и есть все шансы, что она полюбит мальчика. И сделает его счастливым, как меня сделала счастливым ты, — увещевал белокрылый мудрец свою супругу.       Виктория вздохнула:       — Я ещё раз говорю: ничего не имею против, если это произойдёт не раньше совершеннолетия. И если это будет взаимно… — послышался звук поцелуя, — Да и так ли ты счастлив, с учётом того, какие фокусы я отмачивала с попадания в школу?..       Фенцио тихо рассмеялся:       — Ну, седина уже не бросалась в глаза, но нервный тик никто не отменял. Дафна такая же. Они не заскучают вдвоём. А что до разницы в возрасте… Мы смогли дать нашей девочке ту мудрость, которую сами постигли. Любовь меняет многих, — он помолчал и тихо добавил. — Если в сердце Мальбонте найдётся место для этого светлого чувства, и она займёт в нём надлежащее место, я только пожелаю им счастья и взаимности…       Хранительница с лёгкой усмешкой ответила:       — И только мы ненормальные, у которых всё началось с секса.       — Но и мы же оба знаем, что секс — это ещё не всё… — рассмеялся Фенцио.       «Так, кажется, мне пора спать… К таким новостям я точно не готов…» — истерически хохотнул внутренний голос…