***
Арсений просыпается, пожалуй, даже в слишком хорошем настроении, вспоминает прошлый вечер и улыбается — жизнь снова заиграла особыми красками. В принципе, у него нет потребности постоянно иметь кого-то рядом, он спокойно существует в одиночку, но когда в жизни есть вот такой вулкан, это только распаляет — в какой момент произойдёт взрыв и как сильно накроет. Пока ему просто интересно — что дальше и будет ли так же горячо, но в любом случае придётся подождать, потому что в ближайшее время у них нет повода пересечься, а сам напрашиваться Арсений не любит. Он завтракает, одевается максимально просто — чёрная футболка, лёгкий пиджак и серые штаны, — влезает в кроссовки и выезжает на работу. Сегодня три выступления и приезд очередного идиота из налоговой, который попробует отжать у него бабки, но Арс, как обычно, лишь нагнет и трахнет его идеально подготовленными документами. Рыбка не по зубам. В итоге, так и выходит — Арсений красиво шлёт нахуй… То есть, конечно, цивильно объясняет перцу из налоговой, что прикопаться не получится даже при большом желании, потому что у него все идеально выплачено и оформлено, покупает себе латте, сожалеет, что нельзя что покрепче, потому что вообще хотелось бы, ну да ладно, в другой раз. Или когда будет не на машине. Он тянется за мобильным, чтобы проверить почту, и видит сообщение от Антона. Ухмыляется, открывает его и, пробежав глазами по строчкам, слегка сдвигает брови. «Давай часов в 9-10, до этого пиздец в клубе — у нас сегодня людей немеренно, еле успеваем отслеживать, чтобы лишние не попали, куда не надо, и чужие не пришли. И лучше, если воспользуешься чёрным ходом — попроси охрану на входе, он объяснит». Отправив сообщение, он откидывается на спинку сиденья и складывает пальцы домиком. Сообщение интригует. Оно, несомненно, по работе, но так как Арсений клубом живёт, то очень даже не против. Он смотрит на часы — начало шестого, — откладывает телефон и возвращается к почте — опять его там кто-то хочет. Как неожиданно и приятно.***
Антон читает сообщение уже после совещания и прикидывает, что до десяти точно должен все успеть. Звонит Эду и объясняет, что едет вечером в клуб, чтобы договориться с Арсением по поводу новогоднего концерта, тот лишь говорит, что постарается сегодня вернуться, потому что в планах последний обгон треков — и уже финишная прямая. Письма, письма, письма, звонки, сообщения, проекты, макеты — пиздец, одним словом. Антон не ожидал, что вторник будет настолько тяжелым. В половину десятого он говорит себе хватит и почти выбегает из офиса, жадно вдыхая свежий воздух и разминая конечности, пока идёт к машине. С учётом поздних пробок доберётся в клуб точно к десяти, поэтому даже не переживает, спокойно садится в машину и выезжает. Вспоминает про чёрный ход и спрашивает у охраны, как добраться до кабинета начальника. Уже с улицы слышится музыка, а когда входит внутрь — его почти оглушает, но, быстро привыкнув, он идёт окольными путями к кабинету Попова, почти избегая людей, встречая, разве что, персонал. Для приличия стучится в дверь, приоткрывает ее, замечает, что Арсений один, проходит внутрь, закрыв дверь, и оставляет пальто на подлокотнике дивана. — Соскучился по мне? — вместо приветствия спрашивает Антон, протягивает ему ладонь и параллельно сравнивает себя с Мориарти и его грандиозным «Miss me?».***
Арсений на несколько часов пропадает в ноутбуке, пытаясь успеть все и сразу, потом в десятом часу всё-таки отлучается перекусить, а то в последний раз ел часов в двенадцать, и живот, мягко говоря, не в восторге. Салат, булка, чай — и он возвращается в свой кабинет. Немного душно, так что он приоткрывает окно, впуская воздух в помещение, замечает, что пиджак упал с кресла, и вешает его в углу, оставаясь в футболке, закидывает ноги на край стола и берет папку, которую принёс Ермаков — опять какие-то документы и договоры. Когда он слышит стук в дверь, то поднимает голову, очень медленно скользит взглядом по телу Антона от ног до головы — черт, если он когда-нибудь не разложит его на своём столе, то никогда себе не простит, — вдыхает и плавно спускает ноги на пол. — Не успел. А вот ты определённо да, раз и суток не продержался, — усмехается, а сам в противовес своим словам поднимается, игнорируя его руку, сжимает лацкан его пиджака и, потянув на себя, врезается в его губы. Смакует каждую по очереди, игриво ведёт языком между, потом касается только лбом его лба, смотрит в глаза и медленно ведёт ладонью по его груди. — Ты сегодня слишком хорош. Тебе идёт. Антон весь расслабляется, чувствуя чужие губы на своих. Он будто весь день был как натянутая струна, а сейчас гитарист ослабил колки. Он укрывает руки на его талии, сжимая ткань футболки, и смотрит. Зеленые в голубые. И либо они утонут, либо выплывут. — Подожди секунду, — шепчет хрипло, все ещё прижимаясь лбом. — Вытру твои слюни, на пиджак капнули, — он ухмыляется, лизнув приоткрытые губы, и ведет языком по нижней, будто и правда собирает капли слюны с губ Арсения. Арсений прикусывает его нижнюю губу, отстраняется и садится в кресло. — Можешь ещё что-нибудь потереть, — дёргает бровью и все же садится ровнее, указав Антону на кресло напротив. — Но сначала дело. Я так понимаю, это как-то касается твоей утки? — он даже не пытается казаться милым и тактичным — это только между ними. В работе же он профессионал и никогда бы не загнобил человека исключительно из-за личной неприязни — для этого нужны причины поважнее. — Какие-то проблемы с датами, что я вчера озвучил? — Благотворительный концерт в конце декабря, тридцать процентов тебе, семьдесят в детские дома на новогодние подарки детям, — сразу отчеканивает Антон, в одну секунду становясь серьезным, и от былой игривости не остается и следа. Он слегка расставляет ноги, устраивая руки на подлокотниках кресла и сцепляя их в замок на уровне своего живота. Нравится ему эта черта Арсения, этим, скорее всего, и привлёк — профессионализмом и силой. Арсений слушает его, ставит пальцы домиком и опирается на них подбородком, слегка сдвигает брови, анализируя, и, только когда Антон замолкает, обратно откидывается на спинку кресла, вертя на пальце печатку. — Я буду последним козлом, если в таком случае возьму тридцать процентов. Это же… Дети, — Арсений поджимает губы, думает какое-то время, а потом, постукивая пальцами по столу, продолжает: — Я деньги люблю, да и, собственно, вся моя жизнь крутится вокруг них, но тут особый случай — я просто себя уважать перестану. Поэтому давай так: вы платите установленную сумму персоналу — то есть охрана, свет, декорации, съемка и так далее, — там выйдет тысяч пятьдесят за всех людей, а остальную сумму отправляете по детским домам. Я у детей никогда деньги не возьму, они и так всего лишены. Кроме того… — он поправляет очки, — я и сам добавлю. Посмотрим, сколько вы соберёте, и я добью до круглой суммы. Пойдут такие условия? — Другого ответа от тебя я и не ждал, — Антон улыбается уголками губ. — Вот только нужно организовать в двадцатых числах декабря, сможем? — он не говорит «сможешь», Арсению не придётся тащить все на себе — как минимум с ним будет Антон, потому что зоопарк из лейбла явно спихнёт всю остальную организацию на него, прикрываясь «ну вы же с владельцем на короткой ноге». Хотя тут, скорее, на расстоянии члена. — Секунду. Арсений открывает календарь и скользит взглядом по дням: декабрь — месяц сумасшедший, тут корпоративов, концертов, выступлений и других мероприятий — чуть ли не через день, так что впихнуть куда-то будет трудно, но… — Двенадцатое, — он поднимает глаза на Антона и поворачивает к нему экран ноутбука. — Одиннадцатого мероприятие только утром, а тринадцатого — днем и вечером, так что будет время подготовить площадку. Придётся, конечно, нагнать больше людей, — он снова ставит ноутбук нормально, тянется за блокнотом и делает пометки напротив даты, — чтобы сделали все быстрее. С этим проблем у меня нет — так-то под начальством только в клубе человек триста, а ещё по договорённости черт знает сколько, так что заминок не будет, — он снова смотрит на Антона. — Свяжись там, с кем надо, спроси про двенадцатое. Времени мало, в декабре решать все будет поздно, договариваться со всеми надо заранее, так что лучше это решить за пару дней, а я уже дальше налажу связи и со всеми договорюсь. — Сумасшедшая будет подготовка, — вдыхает Антон и сразу достаёт телефон, печатая в рабочий чат концерта. Знает, что ответят, потому что работа круглосуточная. До двенадцатого осталось всего ничего, от силы недели три, придётся ночевать на работе или прямо здесь в клубе Арсения, хотя тут будет больше приятного, очевидно. — Не впервой, я так уже несколько лет работаю, проблем не было, — спокойно чеканит он и пишет Ермакову. Сообщает дату и общие сведения о мероприятии, отмечает, какие люди потребуются и примерно прикидывает, в каких количествах, от себя пишет несколько требований, а также просит напомнить внимательнее посмотреть мероприятия, запланированные на одиннадцатое. Антон убирает телефон, подается вперёд и переносит вес на одну руку. — Что же, это было все, что я хотел сегодня обсудить, — Антон снижает голос, говоря спокойно. — Приятно сотрудничать с вами, Арсений Сергеевич, — скользит взглядом по голым рукам, до рукавов футболки и дальше до шеи, облизывает губы, перемещая взгляд на глаза, и смотрит изучающе. Арсений отрывается от телефона и, подняв глаза, видит, что Антон смотрит на него. Вдох. — Уже уходишь? Это не вопрос-удивление. Это вопрос-предложение. — Хочешь, чтобы я остался? — не отрывая взгляда, спрашивает Антон и тыльной стороной пальцев чешет щетину. — А ты сможешь уйти? — приподнимает бровь Арсений. Взгляда не отводит, держит цепко — не моргнешь — и только слышит, как звенит в ушах. — А ты отпустишь? — ухмыляется Антон, кусая уголок губ, взгляд держит, слегка прищуриваясь. Откидывается на спинку кресла и поправляет челку, звеня браслетами. — А ты позволил бы мне сделать это? Отпустить тебя просто так? Разговор на уровне пафосных подростков, но есть в этом что-то, отчего внизу живота начинает щекотать. Арсений медленно снимает очки, кладет их на подставку сбоку, поправляет воротник футболки и подаётся вперёд, по-лисьи щурясь. — Как твоя шея? Уже получила должную оценку или ты играешь в шпиона? — Шея прекрасно. Передаёт тебе привет, — Антон подтягивает ноги к креслу и подаётся вперёд, упираясь локтями в колени, сцепляя руки в замок и кладя сверху подбородок. — Так что? — подаётся ещё ближе, встает и теперь уже упирается ладонями в край стола, нависая над ним. — Позволишь мне уйти просто так? — Могу ещё раз с ней поздороваться, — предлагает Арсений, скользнув взглядом по тому участку шеи, что видна из-за ворота водолазки. Потом поднимается, обходит стол, подходит к Антону и, прижав его к краю, почти заставляя сесть на него, оттягивает водолазку и широко ведёт языком по кадыку. Доходит до подбородка, прикусывает под ним, потом снова спускается ниже, к следу, впивается губами, зубами, посасывает сильнее, потом отстраняется и наблюдает за тем, как след с новой силой наливается кровью, и только потом перехватывает взгляд Антона. — Вот теперь привет. Антон звереет, прижимая его голову к своей шее и едва не садится на стол, почти забираясь ягодицами на него. — Думал, такого привета будет достаточно? — ухмыляется, чувствуя, как саднит шея. Он тянет Арсения к себе за грудки и ударяется о его губы, перемещая ладонь на шею сзади и фиксируя, чтобы тот никуда не делся. Языком толкается в рот, вторую руку перемещает на чужие ягодицы, губами ведёт ниже по скуле и впивается зубами в шею чуть ниже уха, всасывая кожу. Дышит тяжело, шумно втягивая носом воздух. Ладонь скользит под ткань джинсы, касаясь ягодиц сквозь ткань белья. Неудобно. Антон опускает руку с шеи на ширинку, расстегивая пуговицу и молнию. Теперь удобно. — Вот теперь, — Антон поднимается к уху, прихватывая мочку губами, — добрый вечер, Арсений Сергеевич, — ухмыляется, ведет языком по ушной раковине и толкается пахом в его бедра, ощущая его крепкий стояк. Арсений знал, что будет реакция, но прям такого напора не ожидал, поэтому застывает на миллисекунду, а потом всё-таки подталкивает бёдра Антона на стол, располагается между его ног и в ответ сжимает его задницу. Мнет пальцами, впиваясь в ягодицы сквозь ткань, сдавливает, массирует и одновременно рычит ему в губы, сталкиваясь с ним зубами и языком. Выдергивает из-под ремня водолазку, забирается ладонями под ткань и с нажимом ведёт короткими ногтями по лопаткам и пояснице. Арсений прикрывает глаза, подставляя шею, сам наклоняет в ту сторону, которую хочет, направляя движение губ Антона, поднимается одной рукой выше и скребет его волосы на затылке. Он хрипит, прижимая его к себе, улыбается, чувствуя чужие губы на своей шее и плечах, тянет ещё ближе, практически вплотную, как бы подначивая — да, можно, давай больше. Потом опускает голову, ища его взгляд, и смотрит мутными тёмными глазами. — Мне нравится, когда ты так обращаешься ко мне, — мурчит, сползает ладонями по его бедрам от коленей к паху, резко дёргает на себя на самый край стола, впечатывая в свое тело, и медленно скользит бёдрами по паху, притираясь членом. Стол завален, он его сейчас даже положить нормально не может, поэтому изучает его тело так: ловит губы, целует, посасывает, сжимает колени, икры, бёдра, сминает упругую задницу, поднимается по спине, удерживает себя, чтобы не стащить с него водолазку, а потом, одной рукой сжав его стояк, второй пережимает его шею и тянет близко-близко, оставляя между губами лишь сантиметр, но не касаясь. Только смешивает дыхание и смотрит в упор. Антон вспыхивает, задыхаясь от ответной реакции Арсения, которую, признаться, очень ждал. На ощутимые царапины — похуй, на явно яркую метку на шее — похуй, не похуй только на эти глаза, горящие синим пламенем. Это какая-то игра: кто первый сорвётся на чужие губы. Антон смотрит, облизываясь, и едва ощутимо касается языком губ Арсения. Ладони слегка приспускают чужие джинсы, обнажая резинку белья, и он большими пальцами забирается под них, сжимая ягодицы. Чувствует своим членом стояк Попова и рвано выдыхает, вильнув бёдрами вперёд, потираясь. Ему бы стянуть эту ненужную футболку и касаться без препятствий, целовать, кусать, царапать, оставлять яркие следы, но он ждёт. Смотрит потемневшим взглядом, дышит через раз и гадает, кто сорвётся первым. — Арс… — зовёт хрипло, низко, передавая буквы в чужой приоткрытый рот. Арсений сильнее сжимает его шею, удерживая, не позволяет приблизиться, водит губами близко от его, но не касается, продолжает нарочно неторопливо, выматывающе водить ладонью по его члену через ткань, иногда спускаясь к яйцам и сминая их, а потом всё-таки психует, потому что не каждый день здесь такой сектор-приз на барабане. Он отодвигает в сторону ноутбук, спихивает, кажется, на пол какие-то бумаги и толкает Антона в грудь, заставляя откинуться на спину. Ведёт ладонью по внутренней стороне его бедра, закидывает одну ногу себе на бедро и обводит большим пальцем его губы. Антон, конечно, выглядит охуенно в этой одежде, но лучше бы он был голым. Антон выдыхает шумно, ударяясь лопатками о стол, и рычит, потому что никто и никогда не доминировал над ним. Он обхватывает губами палец Арсения и тянет за грудки на себя, снова сталкиваясь взглядами. Обжигает. Ногой пододвигает к себе ближе, свободной рукой обхватывает член Арсения сквозь белье и надавливает большим пальцем на головку, слыша глухой полустон-полурык. — Дыши, Арс, — выпустив его палец, низко шепчет Антон. Арсений жмурится, касается своим лбом его, толкается в его руку и тянет носом воздух. Ванильную херню вроде «Тобой» он никогда бы не выдал, этим пусть пиздит антонова утка, а он лишь спускается к его шее, оттягивает воротник — пизда водолазке, растянута теперь только так — касается губами, зубами, языком, потом подхватывает низ его водолазки и задирает её почти до горла. Ему нужно больше тела. Широко ведёт языком от ключиц по солнечному сплетению, обхватывает губами по очереди соски Антона, тянет их, прихватив зубами, одной рукой для равновесия упирается в стол рядом, а второй продолжает мять его пах. Потом решает, что они немного не в равных условиях, расстегивает и его штаны и запускает руку под ткань, сжимая уже напрямую. Антон выгибается навстречу губам, извиваясь. Полустоном сопровождает движение Попова на его члене и толкается бёдрами. Хочется больше, сильнее. Он рывком поднимается, хватая его за горло, и толкает спиной назад, от чего тот едва удерживает равновесие. Цепляет свободной рукой футболку и тянет вверх, заставляя поднять руки — предмет одежды летит рядом на пол. Антон толкает Арсения на кресло, вынуждая сесть, и нависает сверху, жадно скользит взглядом по обнаженному телу, собирая глазами бесконечные родинки. — Невозможный, блять, — рычит в губы, коленом раздвигая его ноги. Снова врезается в чужие губы, кусая и оттягивая нижнюю. Металлический вкус смешался со слюной, и у Антона напрочь тормоза слетают. Арсений задирает голову, снова касается его губ, жадно, нетерпеливо, обхватывает бедра и усаживает к себе на колени, отклонившись назад. Лишь бы не перевернулись, а то спинка угрожающе хрустит под тяжестью двух тел. Арсений не остается в долгу, снимает окончательно его пиджак и водолазку, обхватывает обеими руками, давя ладонями на лопатки, и посасывает тонкую кожу на сгибе, стягивает ее в рот, прихватывает зубами, выпускает и обводит взглядом набухающий засос. Черта с два спрячешь. — Арс, слушай, тут… — дверь начинает открываться, и Арсений реагирует мгновенно: — Свалил, блять, нахуй! — рявкает так грозно, что Ермаков даже не успевает зайти и увидеть их — дергается и захлопывает дверь, сваливая куда подальше. Арсений усмехается, возвращает свое внимание к Антону и кладет ладони на его задницу. — Сейчас только ты. — Напоминай себе это чаще, — ухмыляется Антон, щурясь, и берет его за подбородок, отворачивая голову в сторону. Опускается губами к шее и пальцами толкается в приоткрытый на стоне рот, заставляя обхватить их губами. Арсений посасывает их, беря в рот по костяшки, обводит языком, втягивает щеки и с вызовом смотрит исподлобья. Да, вампир, и что ты мне сделаешь? Антон двигается ближе, проезжается пахом по члену и стонет глухо между укусами, чувствуя руки Арсения на своих ягодицах. Перемещается на другую сторону шеи, которую оставил без внимания, ведёт носом ниже, вдыхая запах Арсения, и кусает едва выступающие ключицы, снова двигает бёдрами, имитируя позу наездника, и прижимается лбом к ключице, жарко выдыхая, ведь сил терпеть уже нет. Арсений сильнее сжимает его задницу, снова забирается под ткань штанов и стягивает трусы между ягодиц, чтобы те врезались в кожу. Гулко стонет от прикосновений к шее, жмурится и ловит губами воздух, когда выдается возможность. Антон на нем выгибается, притирается бедрами, и Арс хрипло рычит каждый раз, когда его член проезжается между ягодиц Шастуна из-за того, что тот елозит у него на коленях. — Мы такими темпами сразу к сладкому перейдем, — выдыхает Арсений, обхватив одной рукой его подбородок, чтобы зафиксировать, и поправляет его челку — они оба мокрые, словно пробежали стометровку. — Если будет так же вкусно, как то пирожное, то я за себя не отвечаю, — шепчет хрипло Антон. — Хочу видеть, как и ты будешь пытаться скрыть весь этот пиздец на шее, — и обводит взглядом россыпь засосов. Опускает руку вниз, ведет короткими ногтями по груди и животу и обхватывает член, обводя пальцем головку через белье. Закусывает нижнюю губу, наблюдая завороженно, как дергается член Арсения от его прикосновений. Арсений кусает его за мочку уха и, обведя кончиком языка ушную раковину, шепчет: — А я не буду. Пусть все видят, мне нравится, люблю красный цвет и украшения, — и широко ведет языком по его шее. Арсений втягивает живот, чувствуя, как по телу бегут мурашки, сильнее впивается в ягодицы Антона и нетерпеливее потирается о него, упирается лбом ему в лопатку, сбито дышит в нее и, опустив взгляд, наблюдает за его рукой на своем члене. Черт, его давно так не крыло человеком. Антон не спрашивает — слезает с его бёдер и опускается на колени между ног Арсения. Попов наблюдает за ним и ухмыляется — наконец-то, блять. Приподнимает бедра, помогая стянуть штаны и белье до колен, а потом и вовсе скидывает все комком на диван, чтобы не мешалось. Антон освобождает его член, уже беспрепятственно обхватывает его ладонью и надрачивает. Смотрит снизу вверх, ухмыляясь, и сверкает глазами. Нетрудно догадаться, что собирается делать Антон, но его по-настоящему кроет от ощущений, от жара чужого тела, от желания быть ближе. Арсений неотрывно следит за тем, что делает Антон, потому что какое-то время назад он фантазировал о его губах на своем члене и сейчас хочет сравнивать, насколько хороша реальность. Антон обхватывает ладонью его яйца, слегка сжимая и поглаживая, специально не притрагивается к члену, наклоняется и дует на головку, наблюдая за реакцией Арсения. Попов прогибается в спине, глубоко вздохнув, облизывает губы и снова смотрит на Антона. Трет ступней его пах, иногда подцепляя резинку белья, второй ногой упирается в пол, потому что его ведет, а потом наклоняется вперед, обхватывает свой член рукой и медленно ведет им по губам Антона. Второй рукой сжимает его затылок, давит, не позволяя отстраниться, и гулко стонет, потому что фантазия оказывается самой настоящей херней по сравнению с тем, что происходит сейчас. Антон рвано выдыхает, чувствуя как Арсений сжимает его волосы, и рыкает, обхватывая головку одними губами, обводит языком по кругу, ладонями ведет вверх по телу. Внутри — пламя. Антон за дверями клуба оставил свою совесть и чувство стыда, здесь — только желание обладать, показать, что есть только он и никто другой ни сейчас, ни потом не сможет так сильно завладеть вниманием другого. Антон обхватывает бока Арсения, сжимая и надавливая большими пальцами над тазовыми костями, слегка массируя. Он погружает головку полностью, смазывая слюной и насаживаясь глубже, пускает слюну по члену и позволяет ей стекать вниз к яйцам. Пошло, горячо, но настолько охуенно, что Антон стонет с членом во рту, пуская вибрации и чувствуя, как Попов сильнее сжимает его волосы. Арсению похуй, кто что услышит и что подумает — это его клуб, он начальник и может заниматься в своем кабинете чем угодно и с кем угодно, так что его вообще не ебет. Он сильнее сжимает затылок Антона, впивается пальцами в его кожу, слегка тянет волосы и подначивающе стонет. Держит крепко, не позволяя отстраниться, слегка качает бедрами навстречу и устанавливает темп — неторопливый, по крайней мере пока, потому что он не знает, насколько глубоко может взять Антон и как у него со рвотным рефлексом, но достаточный, чтобы тот не тормозил и не разменивался на прелюдии. Какие, к черту, прелюдии в их случае, когда они уже сто раз выебали друг друга взглядом? Поэтому он скребет ногтями по его затылку, продолжает водить ступней по его члену и иногда низко стонет в ответ на действия Антона. Его губы — красные, влажные — распахиваются вокруг члена, и Арсению хочется сделать снимок, повесить его на потолок в спальне и дрочить, потому что это слишком горячо. Антон поднимает взгляд, сталкиваясь с животным безумием в глазах Арсения, и опускается глубже, прижимаясь носом к небольшой щетине в паху. Расслабляет горло, чтобы член прошёл ещё глубже, и глотает, сжимая головку глоткой, шумно вдыхая носом. Ведет рукой по предплечью, доходя до ладони, переплетает их пальцы и сжимает. Он понятия не имеет, зачем и почему, ведь равновесие держит нормально — просто захотелось. Арсений блаженно улыбается — горячо, узко, относительно глубоко, — облизывает губы и откидывает голову назад. Чувствует прикосновение к ладони, скользит мутным взором, пытаясь сфокусировать взгляд, и сжимает его пальцы в ответ. Держит крепко, но зачем-то мягко поглаживает большим пальцем. Шумно дышит, распахнув рот, слегка царапает его шею у линии волос, а потом перестаёт давить на его затылок — Антон и так взял нормальный темп — и закидывает руку за голову, сжав спинку кресла. — Блять… — сипло, вибрирующим от возбуждения голосом. Антон проталкивает член ещё чуть глубже, насколько позволяет глотка, и замирает, давая почувствовать Арсению всю узость. Затем освобождает рот, постукивая головкой по высунутому языку, и сталкивается взглядом с Поповым. Взгляд липкий, животный, на что Антон лишь ухмыляется и снова берет в рот. Антон глухо стонет, двигаясь быстрее, потом специально замедляется и снова ускоряется. Хочет, чтобы Арсения на контрастах выносило, чтобы грубо, жестко и одновременно нежно, так, как ни с кем другим. Арсения ведёт от американских горок, он скребет одной рукой по спинке кресла, а второй впивается ногтями в ладонь Антона. На него не смотрит — перед глазами туман, внутри все пульсирует от приближающегося оргазма, и приходится только пытаться продолжать дышать. Вообще, Арсений не любит кончать в рот, обычно это только в порно выглядит горячо, а в жизни человек может и подавиться, и выглядеть нелепо, но сейчас ему хочется, да и Антон вроде не отстраняется, так что он лишь предупрежающе смотрит на него и всё-таки подмахивает бёдрами, заставляя ускориться. Несколько раз толкается в его рот, а потом, зажмурившись и красиво изогнувшись, кончает — успевает только соскользнуть ладонью с его затылка на плечо и впиться в него пальцами. Антон видит этот взгляд и берет глубже, чтобы оргазмом прямо в глотку. Сглатывает, пару раз двигает ртом по члену и отстраняется, не решаясь поцеловать, потому что не может предугадать реакцию на поцелуй после минета. Он просто прижимается лбом ко лбу Арсения и пошло облизывается. — Пьёшь ананасовый сок? — Антон насмешливо выгибает бровь. — Или природа наградила? — перемещает ладони на чужую шею, обнимая, дышит тяжело и облизывает опухшие губы. Арсений фокусирует на нем взгляд, усмехается и медленно проводит большим пальцем по его подбородку, стирая сперму и слюни. — Это был такой завуалированный комплимент? Рад, что тебе понравилось, обращайся за добавкой, если захочется. Он подтягивает его ближе к креслу, наклоняется и целует почти мягко, благодарно — было бы чего стыдиться, подумаешь, чувствует свой вкус — как будто впервые. Потом слегка вытягивает ноги и ведёт щиколоткой между его ног. — Ты как? Помощь нужна? — и игриво приподнимает бровь. — От твоих стонов я сам едва не кончил, — жарко и совершенно искренне шепчет Антон, едва касаясь его губ. Он снова облизывается, собирая остатки спермы, и довольно улыбается. Вкусный. Арсений действительно на вкус как секс, смешанный с сахарной ватой. И если он правда пьёт ананасовый сок, то все очевидно, а если от природы, то Антон приятно удивлён. Он снова садится на его бёдра и обхватывает ладонью его скулы, поглаживая большими пальцами. — Ты красивый… — вроде, не пьяный и алкоголя в крови 0%, но говорит все равно, будто Арсений не знает этого. Арсений садится ровнее и собирает ноги, притягивает Антона ближе и кладет ладони на его ляжки. Поглаживает, медленно поднимается вверх по ногам, вдоль тела, по груди, кладет ладони на его шею и целует. Сталкивается своим языком с его, но не грубо и жадно, как до этого, а почти мягко, и ерошит его волосы на затылке. — А ты — космос. После оргазма он чувствует себя разнеженным котом, развалившимся на батарее — хочется ластиться и урчать, — так что он прихватывает его губы, гладит чужое тело, изучая его подушечками внимательно, словно слепой, запоминает, привыкает к изгибам. Арсений понимает, что времени много, и им бы собираться, но отлипать не хочется — он смотрит ему в глаза, неосознанно скользит ладонями вверх и вниз по спине и словно читает его без слов, только по взгляду. — Комета… — негромко шепчет Антон, подаваясь навстречу ласкам. Выходить из этой эйфории не хочется. Он давно не чувствовал такой эмоциональной встряски. Не чувствовал напора, доминирования — всегда подчинение и покорность, поэтому ему сейчас крышу рвёт от ощущений. Забыть все. Есть только «здесь и сейчас». И оно глубже, сильнее и ярче, чем все, что за пределами этого личного космоса. — Комета, — тихо повторяет Арсений, запоминая, и снова тянется к губам. В коридоре слышится шум — кажется, мероприятие закончилось, а, значит, скоро уборщики пойдут по этажам убираться. Поэтому Арсений с сожалением смотрит на Антона, тянет на себя, чтобы еще раз заклеймить место под подбородком, и слегка хлопает по его коленям, мол, поднимайся. Встает сам, натягивает белье и застегивает штаны, надевает футболку — мятая и немного в пыли, но плевать, — отряхивает ее, накидывает пиджак и приводит стол в порядок: поднимает разлетевшиеся бумаги, возвращает на место ноутбук, складывает папки в стопку на углу — потом разберется, сейчас не хочется тратить на это время. Потом открывает дверцу шкафа, смотрит на свое отражение и приглаживает немного взъерошенные волосы, собирает сумку и поворачивается к Антону. А как его отпустить? Антон поднимается, приводя себя в порядок, надевая водолазку и пиджак, находит очки где-то возле пальто на полу, поправляет воротник водолазки и поднимает его чуть выше, скрывая его яркие метки, которые изнутри уже не вывести. Отпечатки по всем внутренностям не вывести белизной. Ловит взгляд и поджимает губы. А как сейчас уйти? Арсений перехватывает такой же потерянный взгляд — какие они оба дохера важные, пока не ебнет по затылку чем-то непонятным и необъяснимым, — и кивает на дверь. — Пошли на улицу выйдем. Может, там как-нибудь что-нибудь само собой решится. Арсений выходит первым, выключает свет, закрывает дверь, когда Антон выходит из комнаты, и спускается по лестнице. У гардероба и выхода какое-то сумасшествие, так что он радуется, что не оставлял там пальто, и тянет Антона в сторону чёрного выхода. Подходит к своей машине, вдыхает полной грудью — что-то зябко — и плотнее запахивает пальто. Смотрит на Антона и улыбается. — Делай почаще мне такие предложения, от которых я не смогу отказаться. А если серьёзно, то спасибо, что обратился касательно этого концерта ко мне — это очень поможет клубу. Антон усмехается, качая головой — снова работа. — Как только — так сразу, — кивает, достает из кармана пачку сигарет с зажигалкой и спешно затягивается, обхватывая окольцованными пальцами белый фильтр. Выдыхает едкий дым слегка нервно, заглядывая в голубые глаза. Ебучая неопределённость. Вкусно, горячо, жарко, нравится, но что дальше — непонятно. Антон усмехается собственным мыслям и протягивает ему ладонь. Он всегда осторожен и в месте, где их могут увидеть — предельно осторожен, поэтому цепляет маску официальности и не смеет ее снимать, хотя хочется стереть эту серьезность с красивого лица и зарычать в губы, чтобы тот не делал вид, что работа — единственная причина. Арсений видит этот взгляд и успокаивается — Антон по-прежнему горит, и это ох как бьет по самолюбию. Он крепко сжимает его ладонь, вспоминая, как минутами ранее она скользила по его члену, и смотрит ему в глаза. — Тогда увидимся еще. Буду ждать подробной информации касательно того, что потребуется на концерте. И определитесь с датой в феврале. Короче, пиши. «И не только по работе», — добавляет взглядом, кивает и уходит в машину. Антон тоже кивает, а рука повисает в воздухе, когда Арсений садится в машину. Разворачивается и уходит, сжимая ладони в кулаки. Совесть бьет по рёбрам, лишая кислорода, Антон не хочет думать, привязываться и размышлять о будущем — есть только эмоции и ничего больше. Но от этого «короче, пиши» мажет так, что кровь в жилах вскипает и руки сами тянутся к телефону. Но нельзя. Не сейчас. У них нет «до», нет «после» — только «сейчас», от этого жар внутри сжирает лёгкие, не давая вдохнуть. Чёртово чувство собственности. Запретный плод всегда сладок. Антон никогда бы не подумал, что встанет в ряды изменников почти без зазрения совести. Он садится в машину, выкурив перед этим ещё одну сигарету, и слишком резко даёт по газам.***
Приехав домой, Арсений сразу идёт в ванную, раздевается и осматривает свое тело: укусы, засосы, царапины — шея и плечи сплошь в них, ещё бёдра, спина… Но ему нравится. Это какой-то особенный кайф. Он смотрит на часы, прикидывает, что Антон как раз должен был уже приехать домой и сейчас, следовательно, сидит или лежит в компании своей утки, так что делает снимок от подбородка до бёдер немного снизу и отправляет ему. «Мне нравится, как выглядит эта картина, но мне кажется, что не хватает некоторых штрихов. Было бы неплохо, если бы ты это исправил как-нибудь». И отправляет. Да, он сволочь и сука, но Антон знал, на что шёл, и, судя по всему, ни о чем не жалеет.***
Когда Антон приезжает домой, Эд уже спит — снова устал на студии и уснул прямо на одеяле. Он накрывает его пледом и ведёт ладонью по гладкой щеке. Заходит в ванную, желая освежить голову, едва успевает вытереться после душа и видит непрочитанное сообщение. Брови ползут наверх, он жадно рассматривает снимок, приближая отдельные участки, и глухо стонет, проводя ладонью по лицу — невозможный. «Не зря учился полгода в художке — исправлю. Только потом не скули, лисёнок». И следом отправляет собственное фото от закусанных губ до торса, демонстрируя красные следы царапин и яркие метки на шее. «Как прикажешь это объяснять?» И откладывает телефон на край раковины, изучая яркие метки на шее. Чертов вампир. Знает ведь, что специально, и нервно смеётся, потому что скрыть это почти невозможно. Арсений ждет реакцию и расплывается в улыбке — оценил, но не признается, хотя Арс уверен, что тот сто пудов фото рассмотрел вдоль и поперек. «Скулить не буду, но могу порычать, если захочешь». Он видит, что Антон печатает что-то еще, получает фотографию и довольно хмыкает — умница какой сообразительный, дотумкал, что от него ждут ответочку. Изучает губы, шею, грудь, вспоминает, как касался всего этого руками и губами, и облизывается. «Красочно и возбужденно, а как иначе?» Антон получает сообщение и хмыкает, закусывая губу. «Порычи». И тут же отправляет: «Только в мои губы». Он понимает, что скрыть эти яркие метки почти под подбородком не получится, поэтому судорожно прикидывает варианты, вспоминая, что после съемки крайнего клипа Скруджи случайно прихватил с площадки бежевый грим. Он, конечно, сомневается, что тот подойдёт по текстуре и цвету, но это лучше, чем ничего, поэтому выходит из ванной, идет в гостиную и ищет тональник по шкафу. Арсений воспринимает это, как призыв к действию, и записывает голосовое с низким, предупреждающим рычанием, отсылает его и следом отправляет фото своих бедер — подтянутый живот, рука, оттягивающая резинку белья, и пара следов у выпирающей косточки. «Вот это особенно красиво. А на моей спине ты, судя по всему, играл в рельсы-рельсы, шпалы-шпалы». Антон шумно выдыхает, приложив телефон к уху, и шлёт проклятья в сторону Попова и его блядского голоса. Но он не останется в стороне и включает голосовое сообщение, хрипло шепча в динамик: — И не доиграл, — голос низкий. — Запомни, на чем я остановился — в следующий раз продолжу. Он снова смотрит на фото, вспоминая, как целовал и кусал эту кожу и опускался ниже. Антон включает камеру и приближает к шее, фотографируя россыпь ярких засосов на бледной коже: «Я покажу тебе космос в одно касание». Отправляет и гадает, поймёт ли Попов отсылку к песне или тот совсем дед. Арсений жадно рассматривает снимок, присев на край ванной, кусает несчастную нижнюю губу — когда-нибудь он ее откусит, сто процентов, — облизывается и слегка сжимает свой член, потому что их переписка — это что-то запрещенное. «Смотри в глаза, детка, узнавай меня». Отдельно отправляет снимок спины и шеи. «Все сумасшедшие сны будто наяву». А потом включает голосовое и выдыхает шипящим баритоном: — Здесь ты со мной, а не с ним — я тебя украду.