Извержение Фудзи

Пиццу привозят даже раньше — через двадцать минут, — Арсений оставляет доставщику на чай, относит пиццу на кухню, но коробки не открывает, чтобы еда раньше времени не остывала. Антон стоит под теплым потоком воды и чувствует, как мышцы расслабляются и общее состояние возвращается из разварной картошки в более-менее бодрое. Он без стеснения берет шампунь Арсения, затем его гель, наслаждается его запахом и улыбается, как влюблённая школьница: прикрыв глаза и закусив губу. Не пожалел, не прогадал, Арсений не разочаровал, сделал все так, чтобы он прочувствовал все от и до, а он прочувствовал. И теперь, полностью удовлетворённый, привыкающий к новым ощущениям, выходит из душа и вытирается почти насухо — только с волос падают редкие капли. Одевается в одежду Арсения и посмотрит на себя в зеркало — глаза горят, на щеках лёгкий румянец, лохматый, с опухшими губами и саднящей от ударов и проникновения задницей. Довольный, как кот, которому перепала самая большая банка сметаны. Он выходит из душа во всей красе своих засосов и шлепает на кухню, с удивлением замечая, что пицца уже приехала. — Прекрасный сервис, — сразу Арсения тянет к себе, обнимая и обхватывая руками. Тот оборачивается на звук, обнимает его в ответ, положив руки на его талию, тянется поцеловать и кивает на пиццу. — Переложим две в одну коробку и можем включить что-нибудь в гостиной. Заказывай музыку, так сказать, мне особо не важно, только не драму какую-то — слишком хорошее настроение. Он легко касается его шеи — собственные следы на светлой коже все равно что подпись на чеке в пару миллионов долларов, — целует под подбородком и отступает, чтобы достать из холодильника соусы. — А, забыл — чай, кофе, что покрепче? — Покрепче, — кивает Антон, обхватывает ладонями лицо Арсения и потирается своим носом об его. Потом отстраняется и начинает перекладывать пиццу, пока Арсений занят напитками. Берет коробку и кивает в сторону гостиной — наконец-то он там побывает не мельком. Улыбается с собственных мыслей и кладёт коробку на кофейный столик, падает на диван и слабо вскрикивает. Забыл. Арсений достаёт ром и бокалы, идёт в комнату и укоризненно смотрит на Антона. — Вот дурачина. Побереги задницу, хорошо? Она тебе ещё понадобится. Сядь набок и ляг, если ты так ешь. И не падай так резко — у тебя там все сейчас слишком непривычно, мышцы в ахуе. Это не член, конечно, но и два пальца — не карандаш. И возьми после еды всё-таки мазь — все быстрее заживать будет. — Хорошо, мам, — закатывает глаза Антон, но следом хитро ухмыляется, устраиваясь удобнее. — Или правильнее сказать… Папочка? — стреляет взглядом и откидывает крышку от пиццы, вдыхая аромат, а желудок посылает привычный спазм — голодный. Арсений очень серьёзно смотрит на него, тянется за куском пиццы и флегматично выдыхает: — Если не хочешь, чтобы задница болела ещё больше, то лучше не заводи. Это не угроза, больше дразнит, чтобы тот окончательно расслабился. Он наливает им ром, делает глоток и довольно облизывает губы — то что нужно, чтобы этот вечер стал окончательно идеальным. — У кого-то дэдди кинк? — Арсений поигрывает бровями, доставая кусок пиццы и довольно откусывая. Пицца, ром, Арсений. Они в его доме. После чего-то, что произошло впервые. Оба довольные и счастливые в этот момент, что заканчивать не хочется. Антон расслабляется полностью, двигаясь к Арсению, садится полубоком, чтобы задница не так саднила, и кивает на телевизор с немым вопросом. Ему, в общем-то, без разницы, что смотреть, скорее просто для фона. — Ты даже не представляешь. Арсений включает «Агенты А. Н. К. Л.», просто потому что а почему нет, берет ещё один кусок пиццы и делает глоток рома. Как же хорошо. — Что, кстати, с концертом? — Арсений смотрит на Антона. — Всю информацию я получил, кроме баннеров и рекламы, и надо бы на месте все посмотреть и прикинуть. Я расстановку в зале набросал, но её бы утвердить. — Лис, — зовёт Антон, подбираясь ближе, — давай сейчас не о работе, пожалуйста, — трется носом за ухом и мурчит. — Я хочу вечер провести с тобой, а не с нашей работой, пусть поревнует. Баннеры и реклама ещё готовятся, будут в понедельник, я закажу доставку и приеду сам, проверим, примерим посмотрим… — носом ведёт вниз по шее и вдыхает полюбившийся запах. — А сейчас давай будет так: ты, я, пицца, ром и кино, договорились? Арсений виновато поджимает губы. — Извини, я постоянно на два фронта думаю, слишком привык думать о работе и быть в ней, чтобы просто отключиться. Но я постараюсь, — он целует его в скулу, а потом и вовсе соскальзывает головой ему на колени. Отвлекается иногда, только чтобы сделать глоток рома, а так расслабленно вытягивается на диване, позволяя перебирать свои волосы. Антон улыбается, запускает чистую ладонь в волосы Арсения, касается мягких прядей и иногда почесывает кожу головы, замечая, как тот довольно морщится, вздёргивая нос. Он допивает первый бокал рома и забирает пустой у Арсения, обновляя и снова возвращая в его руки. — А-арс, — тянет Антон, не отвлекаясь от телевизора, — а какой твой любимый цвет? — переводит взгляд вниз, встречаясь с голубыми глазами и улыбается уголками губ. — А жанр кино? Любимый фрукт? Блюдо? Страна? Может, у тебя на что-то аллергия? Или есть что-то, что ты прям терпеть не можешь? — заваливает вопросами, потому что на полуголодный желудок ударил алкоголь и он позволил себе ещё чуточку больше. Арсений смеется, трется по-лисьи носом о его колено и вздыхает. — Синий, точнее все оттенки голубого, а еще белый и черный. Люблю ужасы и детективы, но могу и комедию посмотреть. Фрукт… сложно. Люблю пиццу, американскую еду, короче, все вредное и жирное, — тихо смеется, покачав головой, и вздыхает. — Обожаю Америку, Италию, Грецию, хотел бы побывать в Англии. Аллергии вроде бы нет, но порой спонтанно может выскочить, если чего-то переберу. А, нет, вру, — он поднимает палец, — на злаки. Ненавижу пельмени, помидоры, зелень всякую… М-м-м, я удовлетворил твое любопытство? — он задирает голову и смотри на Антона с легкой ухмылкой. — И не только любопытство, — Антон сверкает глазами, ухмыляясь, и отпивает ром, прикрывая глаза от удовольствия. — Почему с каждым разом мне все сложнее уходить от тебя, утром или вечером, не имеет значения, просто… тяжело, — смотрит перед собой, прижимая стакан к щеке. Ром дал в голову, горячо разливаясь по венам. Откровенность выкрутилась на максимум, и ему сейчас горы по колено, хотя, в прочем, на трезвую тоже, но сейчас он открыт полностью. Арсений лишь грустно поджимает губы и гладит его по колену. — А я все чаще ловлю себя на мысли, что никакие мы к черту не любовники. Точнее как, — он включает режим сучки и смотрит на Антона снизу вверх, — ловил, пока не узнал, чем ты там сегодня занимался. И нет, Антох, это не доеб или что-то такое, я не тупой и все понимаю прозрачно, просто… Как ты можешь говорить что-то такое и при этом делать то, что делаешь? Ты же… — он делает паузу, облизнув губы, — ты же понимаешь, что так не может продолжаться всегда? Тебе придется кого-то выбрать. Спасибо, ром, за развязанный язык. — Что если я скажу, что сегодня почувствовал, будто изменил тебе? — хмыкает Антон, переводя взгляд на Арсения. — Не ему все это время, а лишь раз и тебе… Я не буду оправдываться и вдаваться в подробности, потому что это глупо и ничего уже не изменить. Станет ли тебе легче, если скажу, что только лишь твоими пальцами меня швыряло так, что ноги до сих пор ватные, а там просто… Вот знаешь, когда дрочишь, чтобы сбросить напряжение и не получить особого удовольствия, просто чтобы перезагрузиться, — залпом допивает ром, стирая капли с губ. — Я знаю, что мне придётся сделать выбор, и, поверь, ощущаю я себя самой последней мразью, — он прикрывает глаза, откидываясь затылком на спинку дивана. — А слова все эти говорю, потому что хочу их говорить тебе, а не кому-то ещё. И это не пиздеж. Арсений прикрывает лицо руками, зажмурившись, и трет уголок глаз. Заварили они, конечно, кашу. Он не думал, что все будет так — думал, что как обычно поиграет, отвлечется, развеселится и забудет, а здесь зацепило. И тянет и на пятый, и на десятый раз. И он понимает, что Антону еще хуже, но все равно подсознательно ориентируется и на свой комфорт, потому что привык быть таким, и ситуация ему не нравится. Не нравится, потому что он ее не контролирует. — Я не спал ни с кем уже недели четыре, — тихо произносит Арсений. — Не хотелось. Не в смысле не хотелось трахаться — хотелось и еще как, потому что я привык к довольно активной половой жизни, — а не хотелось с кем-то другим, — он запрокидывает голову и смотрит на Антона. — Так уж повелось, что последние недели я хочу только тебя. И это не должно было обернуться таким образом. Он садится на краю дивана, запускает пальцы в волосы и ерошит их, путает на затылке, пытаясь освежиться, потому что от духоты и алкоголя нехило ведет. — Я не скажу, что влюблен, потому что скорее всего совру, и я ненавижу эти слова — в нашей современности они уже давно потеряли смысл. Мы говорим их каждому встречному и продольному, пытаясь выразить совсем другие, поверхностные эмоции, и поэтому значимость пропадает. Поэтому я не хочу говорить что-то такое, потому что бессмысленно, и отчасти я не до конца уверен, кто ты для меня, — он поворачивается к Антону и смотрит ему в глаза. — Но я точно знаю, что отмахнуться от тебя, как от предыдущих, и просто забыть я не смогу. Антон двигается ближе, обхватывая его ногами сбоку, и утыкается лбом в плечо. — Никто из нас не ожидал, что так вмажет сильно и глубоко. Я не могу найти тебе определение, но это скользкое «любовник» мне не нравится. Ты будто… за гранью всех и каждого. Моя личная вселенная, где уютно, тепло, горячо и страстно. Мы с тобой контрасты и… все действительно не должно было обернуться таким образом, но обернулось. И когда я с тобой, я не хочу думать, что есть вообще что-то там, за пределами нас двоих, — Антон шепчет негромко, ладонью слегка сжимая бедро Арсения. — Я снова начал говорить «красиво», — делает кавычки в воздухе. — Прости, кажется, иначе я не умею… — Мне нравится, — Арсений устало трет виски и заторможенно смотрит на него. — Мне… мне все нравится и меня все устраивает, идет? Я… да, блять, я ревную и буду ревновать, но я все понимаю и ничего не прошу и не требую. Но это не значит, что я не буду срываться, если увижу вас вместе или почувствую его запах. Чем он вообще душится? — он морщит нос. — Я чуть не блеванул, сорян, но одеколон отвратительный. — Так вот в чем дело, — смеётся Антон, утыкаясь лбом в его плечо. — Ты почувствовал на мне не свой запах, и собственничество подлетело до небес, — обхватывает его лицо ладонями, поглаживая большими пальцами. — Он это выбирал без моей помощи, так что я тут не причём. Давай сегодня больше не будем говорить не о нас? Я не хочу грузить этот вечер, я хочу чувствовать твои руки и губы на себе, обнимать тебя и гладить. Хочу тобой пропитаться, Арс, — Антон смотрит в его глаза секунду, а после накрывает его губы, улавливая терпкий вкус рома. Чувствует, как Арсений откидывается на спинку дивана, и седлает его бёдра. Нужно больше, сильнее. — Пожалуйста, Арс, касайся, — шепчет тихо Антон, надрывно, ведя носом по скуле. — Сейчас только мы и никто больше. Арсений целует в ответ как-то отчаянно, надрывно жмется к нему, тянет ближе и выгибается навстречу. Ему его не хватает сегодня, не хватает его на себе, потому что в Планетарии было натянуто и немного нервно из-за того, что в любой момент может кто-то зайти, потом дома он больше на него упор делал — сначала чтобы наказать, потом чтобы доставить удовольствие, а собственное тело просит чего-то в ответ. И он кладет его ладони себе на грудь, позволяя запустить их под футболку, сам сдавливает его затылок, почти роняет на себя, целует, сжимает его волосы, сползает ниже, комкает футболку и стягивает её, потому что ему нужно больше кожи. Ведёт по его телу с привычным нажимом, освежая царапины, словно говорит каждым новым следом: «моё, мой», спускается ниже, мягко касается задницы, зная, что та после порки саднит, и не сжимает — только массирует через ткань. Арсений хочет его до одури. Всю ночь, нежно, грубо, глубоко, дразняще, до сорванного голоса, до своего имени в предоргазменном стоне. Но лишь касается, касается, касается плеч, спины, бёдер, не позволяет отстраниться, и Антон хрипло шепчет ему в губы: — Арс, боже… Ближе, ещё ближе, касаться, целовать, трогать. Везде, где дотянутся руки. Бёдрами двигается навстречу, целуя, куда попало. Ладонями по телу гладит, царапает, опускается к шее — целует, кусает, губами обхватывает, лижет, обхватывает, тянет. «Мой, мой, мой» — в голове набатом. Жмётся сильнее, крепче, пытаясь раствориться в касаниях, деля дыхание на двоих. Кожа к коже, губы на теле, ногти в коже до красных полос, стоны в губы, дразнится, не даваясь, а после грубо, жестко, больше, глубже. Врасти в меня, останься, я хочу обрасти тобой. Арсений тянется к его шее, кусает, посасывает, выжимая стоны, путается пальцами в его волосах, тянет ближе и ловит его губы своими. Отстраняется, дразнясь, не даёт поцеловать, сжимает его шею ладонью, поднимает одну ногу, потираясь коленом о пах, хрипло смеётся и ведёт ладонями по его телу. С нажимом спускается ногтями по его спине и бедрам, прижимает к себе, положив ладони на ягодицы и слегка сжав их, довольно хмыкает, когда Антон вздрагивает от лёгкой боли, касается кончиком языка его губ и довольно склабится. — Демон, — выдыхает рвано Антон, выгибаясь навстречу. Он обхватывает сзади его шею и ухмыляется, ведя короткими поцелуями с губ на шею. Он отползает на бёдрах Арсения слегка назад, переходя на ключицы и грудь, а после опускается на пол, садясь на колени между его разведённых ног. Смотрит снизу вверх, облизываясь, дергает вниз домашние штаны, заставляя слегка приподняться. Ладонями гладит по грудной клетке, проходят по соскам, мягко проходится губами по головке, надавливая сквозь ткань, и ведёт носом по всей длине, дразнится, пощипывает губами, оттягивает резинку боксеров и отпускает, отчего та хлестко ударяет по нежной коже. Арсений охает, облизывает губы, тянет руку к его затылку и прижимает ближе, сверкает глазами и не позволяет отстраниться. Антон ухмыляется в ткань, прижимаясь губами к головке, пальцами цепляет резинку и медленно стягивает боксеры, языком ведя вслед за ними. Дышит жарко и проникает кончиком языка в щелку, слизнув солоноватую каплю. Позволяет белью сползти с колен вниз и широко лижет от яиц до головки, снова опускается губами ниже, прихватывая губами нежную кожу на паутинках вен. Антон прикрывает глаза от удовольствия и кружит языком по всей длине, поднимается к головке и снова опускаясь до яиц. По очереди вбирает в рот, всасывая, и ладонью накрывает влажную головку, размазывая смазку. Арсений наблюдает за ним, скребет ногтями по его затылку, путает волосы и дышит через нос, сдерживая себя. Ему нравится смотреть на Антона в такие моменты: тот реально кайфует от происходящего, не только старается доставить удовольствие, но и сам тащится от процесса, и это почему-то заводит еще сильнее, и Арсений оттягивает его волосы, потом снова давит на затылок, заставляет взять до конца и прикрывает глаза. Он за сегодня испытал достаточно эмоций, ему прелюдии не нужны — ему бы жестко и быстро, как Антон умеет, поэтому он не отпускает его, взглядом обозначает свою просьбу, вытирает его подбородок, убирает челку со лба, чтобы лучше видеть его глаза, и сдавленно охает от зрительного контакта — у Антона внутри взрываются кометы. Антон сверкает глазами и пускает вибрации по члену — слишком нравится чувствовать, как его глотку распирает. Он замирает у основания, шумно вдохнув носом, и имитирует глотание, зажимая головку, ладонями ведёт по внутренней стороне бедра, сжимая тонкую кожу, потом освобождает рот, чтобы нормально вдохнуть заканчивающийся кислород, и снова насаживается глоткой, расслабляясь максимально. Взгляд ловит и приковывает к себе, не позволяя прикрыть глаза. Щеки втягивает, кружа языком по головке, ласкает основание и пускает мелкие разряды тока. Читает взгляд Арсения и ускоряется. Уже выучил, как ему нравится, где быстрее, где медленнее, где давить сильнее, а где только языком легко пройтись. И сейчас уверенно приподнимается и вертикально насаживается на член, подавляя рвотный рефлекс, расслабляя глотку. Задерживается, закатывая глаза от сжатия волос на затылке, и глухо стонет, чувствуя, как член начинает знакомо пульсировать. Арсений жмурится, кусает губы, неотрывно смотрит на Антона, потому что ему это никогда не надоест. Он обхватывает руками лицо Антона, фиксируя его голову, чтобы не двигался, и сам толкается бедрами ему в рот, хрипло постанывая. Наращивает темп, чувствует, как внутри все сводит от расползающихся по телу волн наслаждения, вбивается резко, грубовато, дурея от пошлых хлюпающих звуков, тормозит только когда видит, что Антон совсем красный, дает ему вдохнуть и заботливо вытирает его подбородок. Потом давит на него, заставляет высунуть язык и шлепает по нему членом, водит головкой по губам, то толкается в глотку, то снова ударяется о щеку, потом с силой давит на затылок, входя до глотки, и отпускает — позволяет самому взять удобный темп. У него шумит в ушах, перед глазами все плывет, и он откидывает голову назад, одной рукой трет свои соски, пуская дополнительную порцию мурашек по телу, чувствует, как живот непроизвольно втягивается от пульсации внизу живота, опускает глаза на Антона, впивается пальцами в его волосы и, сжав их, кончает. Хрипло стонет, почти рычит, прогибается в спине, вздрагивает телом раз, другой, тонко скулит, когда Антон вылизывает его член, который сейчас слишком чувствительный даже для малейшего прикосновения, откидывается на спинку дивана и прикрывает глаза. Все-таки до Антона минеты были совсем не те. Антон поднимается, упираясь ладонями в диван, и тяжело дышит. Вкусно, горячо, жёстко, все как нравится. Он и сам уже начинает привыкать к такому темпу, и теперь обычный неторопливый минет кажется посредственностью. Он утыкается лбом в ключицу, натягивает белье и штаны Арсения, помогая одеться, и снова седлает его бёдра, обнимая за шею. — Хочешь каминг-аут? — спрашивает хрипло Антон и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Я до тебя к минету относился без особого энтузиазма. Ну сосать и сосать, ничего «вау» тут нет. А сейчас могу смело сказать, что «вау», — смотрит, улыбаясь уголками губ, и целует, нежно, коротко прижимаясь губами. Арсений по-прежнему лениво откидывается на спинку дивана, кладет ладони на талию Антона, мягко поглаживая, и хмыкает. — И это все даже не ананасовый сок, — смеётся, ответив на поцелуй, и касается кончиками пальцев его щеки. — А если серьёзно, то я вообще сосать не люблю. Хоть и умею. Но я слишком привык, что секс и все, что с ним связано, — это просто механика, поэтому для меня это что-то обыденное. И зачем мне сосать кому-то, если все закончится все равно так, как привычно? А тебе мне просто хочется сделать приятно, — он растягивает губы в лисьей улыбке. — Арс, это что признание? — выгибает бровь Антон, хитро ухмыляясь. — Подожди, колется, мое чсв сейчас поцарапает твой потолок. Удивительно, как за несколько встреч можно в корне поменять своё отношение к тому, что было привычно и неоспоримо многие годы. — Признание в чем? Что тебе мне нравится доставлять удовольствие? Мне кажется, это можно было понять за те разы, что мы были вместе. Но если ты такая тупичка… — Арсений со смешком пожимает плечами и кусает его за ухо, чтобы не выпендривался. — А теперь ты это ещё и сказал, — довольно мурчит Антон, прижимаясь к его груди. — Ты спать не хочешь? — шепчет куда-то в шею и проводит по ней губами. — Я бы просто прилёг и лежал с тобой в обнимку. — Можно. Только давай я все уберу. Арсений целует его в кончик носа, ждет, пока Антон сползет с его коленей, берет бокалы и коробку из-под пиццы и относит все на кухню. Коробки выносит в коридор, чтобы завтра выбросить, бокалы моет и оставляет сушиться, алкоголь убирает в шкаф, после возвращается в гостиную, вытирает стол, стряхивает в ладонь крошки, моет руки, выключает лишний свет и идет в спальню. Заваливается на кровать, притягивает Антона к себе и лениво водит кончиками пальцев вдоль его тела. — Тебе во сколько завтра надо быть на работе? У меня будильник на семь стоит. Антон ластится, ведя носом по шее. Голову кладет на его грудь и пальцами соединяет родинки невидимыми линиями. — Ничего не горит, все запланировано и решено, осталось только на плаву продержаться до концерта. — И показать мне все, что я просил, — напоминает Арсений. — Но сейчас не о работе, помню. Он снисходительно улыбается, подставляет шею под ленивые касания и вытягивается на кровати. Щурится, глядя на Антона из-под ресниц, наблюдает за ним, за движением его пальцев и довольно растягивает губы, потому что видит этот взгляд и знает, что он значит. Единственное, что не даёт в такие моменты совсем расслабиться, — осознание их реальности. Впрочем, Арсений понимает, что именно она и держит их в рамках, не давая совсем сойти с ума: он все ещё чётко осознает границы дозволенного, не позволяя себе слишком просто относиться к тому, что происходит. Но сейчас они есть, и это уже хорошо. Антон подтягивается выше и утыкается носом в шею Арсения, вдыхая запах его кожи, который, кажется, уже ни с чем не спутает. Он прикрывает глаза, обнимает его поперёк живота, и организм, приняв это за отход ко сну, получает сигнал. — Ты тёплый, — шепчет Антон, щекоча его кожу дыханием. — Поспим? — уже с закрытыми глазами спрашивает больше для галочки, потому что голова становится тяжёлой, а тело расслабляется ещё больше. Он закидывает ногу на бёдра Арсения, устраиваясь максимально удобно. Арсений просто кивает, потому что тепло убаюкивает, выключает свет, проверяет будильник и, удостоверившись, что все под контролем, ложится удобнее. Смотрит в потолок какое-то время, прислушиваясь к сопению Антона, зевает и в какой-то момент проваливается в сон.

***

Сон должен был быть спокойным, как и любой сон, когда они с Арсением спят вместе, но не сегодня. Антона выбрасывает на несколько лет назад в их с Эдом первую съемную квартиру, где они праздновали новоселье алкоголем, дешевой замороженной пиццей, которую только что разогрели, и постоянными поцелуями. Оба счастливые, довольные и до беспамятства влюблённые друг в друга и свое дело. — Пообещай, что мы не разойдёмся, даже если найдутся тысячи людей лучше, — воодушевленно произносит Эд, глядя на него. — Мы через столько прошли вместе, и я уверен, что дальше только лучше. Нам ахуенно, мы ахуенные, и мы всем покажем. Обещаешь? — смотрит полупьяными оленьими глазами и тянется ближе. — Не разойдёмся, а ты обещаешь? — Антон под градусом, вот только не знает, каким больше — не самым дорогим коньяком или влюбленности в этого татуированного кота. — Обещаю, — кивает, накрывая его губы своими, плавно напирая и прося большего, — я так сильно тебя люблю, как отсюда до… Юпитера. Антон целует его жадно, ладонями шарит по спине и прижимает ближе, потом отодвигается, обхватив ладонями его лицо, чтобы увидеть Эда, но его нет, и он видит Арсения — улыбающегося и шепчущего «комета». Антон подрывается на кровати, глотая ртом воздух. Ладонями проходится по лицу, сбрасывая остатки сна. На часах начало четвёртого, и он боится обернуться и увидеть, что разбудил Арсения своим подрывом. Арсений спит слишком чутко — привычка дремать в редкие перерывы на работе, — поэтому он сонно моргает, почувствовав возню, шарит рукой по кровати, находит бедро Антона и слегка сжимает. — Ты чего проснулся? Ещё… Черт, Антох, ещё совсем ночь, — он зевает, тянется вперёд, чтобы поцеловать его в поясницу, и трется носом о бок. — Это просто сон, спи дальше, хорошо? — ловит его кисть, касается костяшек и снова засыпает, потому что так нормально и не открыл глаза. Антон кивает, будто Арсений может его увидеть, и ложится, держа его за руку. Отпускать его боится и жмётся теснее, засыпая под его тихое глубокое сопение. Либо подсознание решило сыграть с ним злую шутку, либо совесть осмелилась подкинуть подлянку и уже настойчиво долбит по черепной коробке в попытке достучаться. Когда-то придётся сделать выбор, и Антон боится, правда боится, потому что собственные стабильные и длительные отношения встают в противовес эмоциям, огню и нежности, которые дарит другой человек, но который ничего не обещал и с которым нет никаких гарантий. Риск против стабильности, и хотя Антон привык рисковать, здесь слишком многое на кону.

***

Утро проходит так же, как обычно: Арсений готовит завтрак, уговорив и Антона перекусить, они зажимают друг друга по углам и стенам все утро, пока не расходятся по машинам, сигналят и разъезжаются. Арсений начинает к этому привыкать, и ему это не нравится — от привычки тяжелее избавиться, а трудностей ему и так хватает. Он не глупый и понимает, что рассчитывать на что-то бессмысленно — он знает слишком много примеров таких романов, которые, ярко вспыхнув, довольно быстро потухают. Они оба взрослые люди, поэтому драма практически исключена, ведь, по сути, не произошло ничего криминального и им нечего кинуть друг другу в упрёк — не было ни обещаний, ни договорённостей. Но между тем он все равно ловит каждую возможность насытиться им — телом, запахом, голосом, запомнить, запечатлеть, сохранить в памяти. У Арсения в голове целая картотека людей, и для Антона он выделил отдельную папку с пометкой «чрезвычайно опасно: возможно разбитое сердце». Арсений привычно зашивается на работе, но на другое можно было и не рассчитывать — декабрь, новогодние мероприятия в самом разгаре, так что он даже не сильно паникует — проходил такое не раз и совершенно готов. Единственное — почти не удаётся пересекаться с Антоном, но они списываются, и это уже радует. Во вторник с утра Ермаков его встречает с сообщением, что их позвали на какую-то великосветскую вечеринку, где будут сливки общества, и добавляет, что у Арсения нет возможности отказаться. Впрочем, он так устаёт, что лишний вечер оттянуться там, где от него ничего не зависит и можно не париться из-за гостей, декораций и прочего, очень даже на руку, так что он соглашается почти сразу. У них в приглашении обозначены пять человек, так что он лишь фыркает, когда Ермаков тащит с собой Иру, с которой успел подружиться, к ним подтягивается Серёга и Марина — компашка та ещё. Вечер обещает быть жарким.

***

Антон в офис приезжает в абсолютном спокойствии и удовлетворении. Ночной сон, конечно, заставил задуматься, но воспоминания о вечере и проведённой вместе ночи перекрыли все остальное. Он сейчас чувствует себя таким живым, энергия едва через край не бьет, и все это слишком давно забытые чувства. Они вдвоём балансируют на грани, один неосторожный шаг — и оба сорвутся в пропасть. По разные сторону или одну — зависит от них, но сейчас нет ни желания, ни сил заботиться об этом. У них есть «сейчас», и Антона это устраивает, он хватает каждый жест, взгляд, касание в попытке напитаться «ими» насквозь. Арсений — медленный яд, который проникает под кожу и растекается теплом, оседая, сливаясь с ДНК. И никакие последствия не смогут переубедить Антона. Антон крутится как белка в колесе. Арсений утвердил рекламу и все остальное, они не видятся, но переписки, даже довольно жаркие, никто не отменял. Эд внезапно становится очень домашним, будто они начали встречаться только что, а не пять лет назад. Постоянно спрашивает, как прошёл день, готовит, окутывает заботой и пристает не только с поцелуями. Усталость Антона — единственная причина, по которой он ещё может отказывать, но так долго продолжаться тоже не может. Ему странно, потому что вот он — человек, в которого он когда-то влюбился до беспамятства и ради которого творил невообразимые вещи, переступая через свою гордость. Но сейчас Эд снова ластится, шага без него не делает, все спрашивает и интересуется. Он даже предлагает покататься на выходных, но Антон отказывается, потому что… потому что там все пропитано другим и пусть так остаётся. В понедельник Выграновский как снег на голову сваливается новостью «Макар позвал нас в караоке», на что Антон реагирует скептически, но после решает, что уже достаточно отказывался от любых встреч, да и Эд может начать что-то подозревать. Арсений никуда не звал — завал что у одного, что у другого.

***

Когда они подъезжают к караоке, Арсений сдает пальто в гардероб, расстегивает запонки и закатывает рукава белой рубашки, чтобы было удобнее, ослабляет галстук, но не снимает его и сразу направляется к забронированному столику сбоку от танцевальной площадки. Петь он умеет, но не любит, танцует шикарно, но не в настроении, зато прогнать один-два Лонг Айленда — очень даже сильву пле, так что он сразу подзывает официанта, добавляет в заказ картошку по-деревенски и соус и плюхается на кресло, закинув ноги на специальный пуфик. Ира садится рядом, закинув ногу на ногу, заказывает себе Космополитен и улыбается Ермакову, который любезно обещает за нее заплатить. Арсений смеряет его взглядом «тебе не перепадет, не обольщайся», переводит глаза на Марину, которая явно чувствует себя не в своей тарелке, и провожает взглядом Матвиенко, рвущегося на сцену. Тот еще тусер, но хоть поржать можно будет.

***

Парни проходят к забронированному столику в приподнятом настроении — Макар рассказывает, как его ребята разгребали последствия бурного секса в одной из комнат его ресторана. Антон вспоминает, что было в одной из таких комнат, когда они приехали туда с Арсением, и хмыкает, кивая собственным мыслям. Эд по-свойски держится рядом, не решаясь взять за руку — все же они «тайна». Антон пропускает их вперёд и оглядывает зал, подмечая, нет ли где журналистов (подозрительных личностей). Стандартное сканирование, которое заканчивается… — О, а это не Попов? — вдруг громко спрашивает Эд. — Тот, у которого мы площадку арендуем. Антон прослеживает за направлением его взгляда и натыкается на компанию знакомых отчасти лиц. Но одно из них он уже не в состоянии назвать «знакомым», скорее «выведенным в памяти перманентным маркером». Он смотрит на Арсения какое-то время, пока Эд не спрашивает, чего тот завис. — Да, кажется, он. Не будем им мешать, там компания своя.

***

Серёга горлопанит «Выйду ночью в поле с конём», и Арсений тяжело вздыхает — и это он ещё не пил. В принципе, ему плевать, он за жизнь видел столько всякого, что пьяными воплями его не зацепишь. Он благодарит официанта, тянет через трубочку свой алкоголь, лениво обводит взглядом помещение и видит знакомый череп — слишком уж пафосно он выделяется на новом баннере. А где утка, там и его, так сказать, вертел. Арсений впивается глазами в Антона, садится ровнее и поджимает губы — вечер официально испорчен. Если эти ещё сейчас начнут как-то по-особенному взаимодействовать, он сам пойдёт на сцену петь что-то грубое и вызывающее. А они начнут — они пара и среди своих. Арсений смеётся и облизывает губы — заебись. Антон бросает взгляды на Арсения, отмечает смену расслабленной позы на более напряженную, и внутри загорается какой-то огонь (будто им его мало). Хочется на ревность вывезти, и по сути ему делать ничего не надо — сделает Эд, который липнет, смеётся со слов Макара в его плечо и периодически кладёт ладонь на его колено. Антон краем уха в диалоге, слышит отдельные фразы. Он пришёл сюда отдохнуть и расслабиться перед началом финальной подготовки к концерту, но вышло, что вышло. Он заказывает у официанта ром-колу и цезарь, слыша где-то завывания малознакомого человека, хмыкает и откидывается на спинку дивана, чувствуя, как Эд сжимает ладонью его плечо. — Кто первый? — кивает в сторону сцены Антон. — Эд? — Я сегодня точно не буду, — тот поднимает левую руку, будто бы капитулируя. — На концерте послушаете, — самодовольно вскидывает подбородок, обводя свою компанию взглядом. — Ну, а я хочу, — говорит Антон к удивлению для самого себя. Он не поёт прилюдно, он вообще старается избегать «музыки» со своей стороны, но сейчас будто что-то понесло. Вероятно, всему виной голубоглазый надзиратель за диагональным столом. Антон выходит, заказывает «Индиго», к которому когда-то приложил руку, и улыбается уголками губ, видя довольную улыбку своего парня, ведь песня, по факту, его. Арсений старательно смотрит куда угодно — даже на Иру, — лишь бы не за столик в другом углу, а потом краем глаза видит высоченную фигуру, выходящую на сцену, и облизывает губы. Слышит первые ноты, хмыкает и тянется за своим бокалом — он ведь нарочно. Взял песню своей утки, потому что увидел его и решил вывести на эмоции. Сука. Арсений заказывает ещё бокал, ему явно понадобится, игнорирует сцену и зачем-то улыбается Ире — когда ему бросают вызов, он хочет взорвать галактику, но обыграть. Но все равно слушает, покрывается мурашками, когда голос Антона немного садится и становится хриплым — о, сколько раз этот же голос стонал его имя, — отвлекается на картошку, алкоголь, коллег, кого угодно, но все равно краем глаза следит за ним. Антон заканчивает и возвращается на место, оставляя уже Эда с краю стола, зная, что Арсений все слышит и видит. Садится за стол, подтягивает ближе бокал с алкоголем и отпивает добрый глоток, облизывая губы. Эд смотрит восхищённо, едва ли не глазами-сердечками. — Ты был прекрасен, а ещё и песня наша с Даной… — шепчет завороженно, наклоняется ближе и целует в щеку. Для Антона все это странно. Столько раз он слышал «не твоё», «не надо», да и Эд не упускал шанса упомянуть, что эта их с Даной песня, а не Антона и Даны, хотя текст за Эдом он полностью переписал. Хмыкает, оставляя стакан на столе, и поворачивается к нему, хочет ответить благодарностью, но не успевает — чувствует сухие тёплые губы на своих губах. Отвечает не сразу, отходя от неожиданности, а после распахивает глаза и находит те, для которых сейчас устроит собственное шоу. Арсений не мальчик и все понимает — глупо с его стороны ревновать и чего-то требовать, что бы между ними ни было — это все равно больше игра, чем что-то серьёзное, иначе они бы как-то это обсудили. И Эда бы не было. По крайней мере в роли парня Антона. Он поднимает глаза, чтобы качнуть головой в ответ на приглашение Ермакова и Матвиенко спеть вместе, а потом случайно цепляет взглядом тот столик и чувствует, как внутри все подбирается. Так, значит. Он видит глаза Антона, видит, как тот касается чужой шеи, пока его целуют, и медленно растягивает губы в улыбке. Переводит взгляд на парней, кивает и, поправив рубашку, и выходит с ними на сцену. Он не любит Крида, не переносит Тимати, ровно относится к Джигану, да и песня то ещё дерьмо, но она с гонором и надрывом, так что ему плевать. Ему отдают партию Крида, он поёт со всеми припев, свой куплет, а потом, на последнем припеве, особенно язвительно и высокомерно поёт, сжав микрофон, словно член: — У не…е есть парень и, походу, он лох, — выпускает микрофон из рук, позволяя его с громким хлопком упасть на сцену, и идёт в сторону туалета, оставив Антона и Серёгу заканчивать песню. По дороге Арсений цепляет односекундно взгляд Антона и, рывком открыв дверь туалета, заходит в комнату. Я знаю, что ты пойдёшь за мной. Когда Арсений движется в сторону от сцены, Антон смотрит заинтересовано и по секундному взгляду все понимает. Приподнимается, прося пропустить, и идёт в уборную комнату. Хочешь играть — будем играть. Заходит, сразу же закрывает дверь и прижимается к ней спиной. Надеется, что никто сюда не зайдёт, потому что заведение с пометкой «элитное» и тут не разделишься с количеством санузлов в одном помещении. Смотрит на Арсения, который будто специально не замечает его. Но он знает, что сверхновая вот-вот взорвется. Арсений как раз закрывает воду, ополоснув лицо и шею, когда видит краем глаза Антона — такой предсказуемый. Сушит руки, поправляет причёску, ослабляет галстук, оставив его висеть на шее, расстегивает ещё пару пуговиц, оборачивается и будто только сейчас видит Антона. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Круто спел, странно, что не дуэтом, — он подходит к нему вплотную, тянется рукой к его бедру, а потом берётся за ручку двери и невинно приподнимает бровь. — Пропустишь? Меня там друзья заждались. Тебя, я уверен, тоже. И не только друзья. Он проскальзывает обратно в зал, ухмыляясь себе под нос, возвращается к своему столу, тянется за бокалом, пьёт, следя за дверью, и, когда Антон выходит, ловит Иру за руку и целует. Та застывает, хлопает ресницами, а потом прижимается, обнимает и шепчет в губы: — Кого нужно заставить ревновать? — Просто делай, что должна, — едва слышно рычит он, сталкиваясь с ней языком, садится в кресло и тянет её к себе на колени. Она изгибается, целует в шею, и он устраивает руки на её заднице, чувствуя, что короткая кожаная юбка ползёт выше. Плевать. Он знает, что Антон смотрит. И снова целует её. Антон давится воздухом, притормаживая, и закипает. Значит, война. В два шага доходит до своего столика и, пока Макар завывает про кадиллак, тянет Эда на себя, врезаясь в его губы. Грубо, жарко, мнёт, кусает, ловит взгляд Арсения, который неотрывно смотрит, целуя незнакомую Антону девушку. Он прикрывает глаза, зная, что Попов смотрит, и запускает руку под футболку своего парня, сжимая стройную талию. Другая рука на шее слегка царапает и прижимает ближе. Антон открывает глаза и снова ловит взгляд Арсения, отвечая на брошенный вызов. Не тебя целую, не тебя касаюсь. Смотри. И что же ты сделаешь? Ладонь с талии скользит ниже, сминая ягодицы сквозь ткань джинс. Ближе жмёт к себе, соприкасаясь бёдрами. Хриплые стоны Эда в губы — и тот начинает тереться, сминая рубашку Антона в руках. — Пойдём… пойдём в туалет, я хочу тебя, — шепчет Эд сбивчиво в губы. Антон отстраняется, продолжая держать его за шею, и переводит взгляд. — Малыш… мне нужно освежиться, иначе мы бросим здесь Макара и уедем домой, — в подтверждение своим словам ещё раз сжимает его ягодицы. — Я скоро вернусь, — на ухо шепчет и ударяет по заднице, подталкивая к столику. Один полусекундный взгляд на Арсения — и он идёт туда же, откуда вернулся несколькими минутами ранее. Твоя очередь. Ира ойкает, когда Арсений прикусывает её губы, утробно зарычав, слегка оборачивается и приподнимает бровь. — Шастун? Серьёзно? Ты снова принялся за парней, Арс? — Не твоё дело, — он видит руку на чужой заднице, видит этот взгляд и хмыкает — какие же они идиоты. Стоят друг друга. Он видит, как к Антону тянется Эд, и думает — если они уйдут в туалет вместе, он больше никогда не подойдёт к Антону, потому что все, баста. А Антон смотрит на него, и Арсений растягивает губы в ухмылке — вот сука, зеркалит его. Но обратно к Эду Арсений его просто так не пустит, так что он идёт якобы на улицу, чтобы не привлекать слишком много внимания, а потом по стене возвращается к туалету, захлопывает дверь и смотрит на Антона. Тот сейчас будет играть и дразниться, а Арсению этого не надо — все и так очевидно. А тормозить им нельзя — потеряют, пойдут искать и проблем не оберешься. Так что он цепляет его за локоть, заталкивает в ближайшую кабинку, вжимает в стену и, упершись руками в неё по обе стороны от его плеч, рычит едва слышно ему в губы: — Вниз. Антон смотрит с вызовом, вздёргивая подбородок, и зеркалит тон, едва касаясь его губами. — Почему бы тебе не попросить ту, чей рот ты только что облизывал? — Антон сглатывает судорожно, ожидая. Хочет, знает, ждёт. От Арсения сейчас исходит животная энергетика, и от предвкушения начинает потряхивать. Он облизывается, нарочно не отодвигаясь и касаясь кончиком языка его губ. — По той же причине, почему ты сейчас здесь и сам хочешь встать на колени, а не там мацаешь костлявую задницу своей утки. Арсений не пытается его передавить — они на равных. Только он понимает, что время ограничено, а их эмоциям нужен выход, а Антон играется, как котенок с клубком ниток. Арсений нарочно не целует — их губы сегодня припечатаны другими, смешивать не надо. Поэтому он смотрит на него почти спокойно и лишь слегка наклоняет голову набок — и долго будешь тянуть? Антон закатывает глаза, дёргая его за шлевки джинсы на себя, и рычит в губы: — Злишь, — не целует специально, толкает Арсения к противоположной стене и опускается вниз. Ладонями ведет по телу, задирает рубашку и ловко расстёгивает ремень. Не церемонится — дергает вниз джинсы вместе с бельём и пошло ведёт широким языком от яиц до головки, смотря наверх, сразу расслабляет горло, проталкивая член до глотки. Нужно быстрее, пока не хватились. Нужно жарче, потому что давно не виделись. Просто нужно. Арсений жмурится, когда спину простреливает от толчка, сжимает одной рукой край кабинки, а второй впивается в волосы Антона, смотрит на него горящим взглядом сверху вниз, кусает губы и улыбается — слишком хорошо. Тянет носом воздух, сжимает челюсти, запрещая себе издать хотя бы звук, откидывает голову назад и только слегка давит на затылок Антона, чтобы тот не вздумал отстраняться и тормозить — времени слишком мало. Он слышит, что кто-то заходит в туалет и идет в дальнюю кабинку, облизывает губы и хищно смотрит на Антона — не тормози, все равно не тормози. Толкается бедрами навстречу, заставляя ускориться, прогибается в спине, впивается пальцами в край кабинки и упирается пятками в пол. Потом сжимает затылок Антона и тянет вплотную к себе, чтобы тот взял до конца, уткнувшись носом в лобок. Чувствует жар его рта и горячий язык, плавится от того, как он сжимает его бедра, удерживает так какое-то время, а потом выпускает, чтобы он мог вдохнуть. Антон загорается сильнее. Риск быть замеченными будоражит, заводит. Он едва сдерживает стоны, глотая член, сжимает головку и прикрывает глаза от удовольствия. Сосет так, будто соскучился, а он соскучился. День не виделись — уже подвиг, а тут почти неделя прошла. Антон старается не кашлять, когда Арсений отпускает его голову. Только стирает слюни с подбородка и снова берет член в руку, похлопывая покрасневшей головкой по высунутому языку. Смотрит со смесью похоти и преданности, сжимая свободной рукой собственный член сквозь ткань. Языком кружит по головке, постепенно проталкивая дальше, и плотно обхватывает губами, начинает двигаться быстрее, мять яйца и подтягивать их к члену, заглатывая до основания. Всем своим видом показывает и доказывает — со мной лучшие минеты, поцелуи, секс (хоть какой-то) и дальше по списку. Я лучше. И ты знаешь. Смирись. Меня хочешь, а не их. Арсений раскачивает бёдрами навстречу, вколачивается в его рот, жмурится, облизывает губы и резко дышит через нос. По телу ползут мурашки, тело как будто наэлектризовано, внизу живота горит, и он тянет Антона ближе, толкается резче и грубее, одной рукой сжимает его волосы, а второй — себе рот, двигает бёдрами ещё пару раз и кончает. Приваливается к стене, неслушающимися руками убирает член в белье и застегивает ширинку, смотрит на Антона мутным взором и, когда тот распрямляется, хлопает его по щеке. — Умница. Я тоже соскучился. Он прислушивается, выглядывает из кабинки, моет руки, поправляет рубашку и смотрит на Антона через зеркало. Подмигивает, поправляет причёску и, выйдя из туалета, возвращается к своему столику. Еще выпить и, желательно, стереть эту самодовольную улыбку с губ. Антон пытается отдышаться и привести себя в порядок. Смотрит в зеркало — раскрасневшийся, вместо волос гнездо, глаза горят, а на губах — его вкус. Усмехается отражению, поправляет челку, рубашку, ждёт, когда спадёт стояк, и выходит в зал. Принципиально не смотрит на Арсения, подходит к столику, залпом выпивает остатки коктейля и садится рядом с Эдом, который тут же по-хозяйски обнимает за плечи, приваливаясь всем телом. Будто обозначает всем присутствующим, что Антон — его. И вовсе не важно, что «его» только что отсасывал как в последний раз в кабинке туалета своему же любовнику. Они о чём-то говорят, Эд немного выпил, потому что знает, что Антон это не любит. Но он достаточно осмелел, чтобы демонстрировать их отношения. Он тянется к Антону, осторожно поворачивает его голову ладонью и впивается в губы, распахивая глаза и находя взглядом Попова. Мол, смотри, я не знаю, что там происходит, но я не слепой, а Антон мой. Ухмыляется в поцелуй, опуская ладонь на его член, и мнёт несильно, раззадоривая. И так, чтобы Арсению было видно. Антон ловит ладонь, перемещая на бедро и держит, чтобы тот не расходился. — Мы не одни, — Антон кивает в сторону Макара и ухмыляется. — Тебе нужны зрители? Так пошли споём. Они вместе никогда не пели, может, по первости, а сейчас оба захмелевшие и надо отвлечься. Выходят на танцпол, ищут песню, и Антон останавливается на «Заключительный аккорд». Арсений старается не смотреть, потому что ему шоу не нужно — хватило, — но все равно пару раз выхватывает взглядом то, что вытворяет Выговновский, и надменно дёргает губами — как ребёнок. Он все равно знает, к кому Антон придёт потом. У него забирают уже четвертый лонг, в какой-то момент Ира со своей новой подругой вылезают на сцену, чтобы спеть Лолиту, и Арсений в такт. Ему хочется трахаться. Прямо до звона яиц. Чтоб глубоко в тело, чтобы человека лицом в подушку и чтобы на утро без голоса. Он смотрит на Антона и понимает, чем закончится их с Эдом вечер, и отводит взгляд. Он чокнутый, но не мазохист, ему собственный комфорт всё-таки важнее. Поэтому он отвлекается на алкоголь, еду, новую компанию и даже отмечает паренька, который крутится поблизости. Кажется, эта задница сегодня пострадает. — Мой космос падает на землю, станет чужой игрой… — допевает Антон, бросает взгляд на Арсения и замечает, что тот подозрительно косится на парня, что крутится рядом. Хмыкает, бегло осматривает предмет интереса Арсения и кривится. Когда они возвращаются за стол, он достаёт телефон и открывает диалог с Поповым: Так себе. Слишком пассивный, даже для такого актива, как ты. 23:01 Отсылает сообщение и вливается в диалог — Макар как раз спрашивал про предстоящий тур. Арсений отвлекается на телефон, читает сообщение и смеётся себе под нос — заметил, оценил и написал, какая умница.

Возможно, но зато придумывать ничего не нужно будет. К тому же задница хорошая, уже немного подшофе, да и не против, судя по тому, как он держит трубочку от коктейля. 23:03 Тебе есть, с кем провести эту ночь, а мне просто нужно выбрать. 23:03

Он отсылает сообщения, ждёт, пока Антон посмотрит на него, и тянет Иру к себе на колено, а парнишке мягко улыбается — тот разве что сам не плюхается к его ногам, заглядывая ему в рот. Арсений таких не любит: да, податливые, да, на все согласные, но ведут себя, как в дешёвом порно, и стонут так, что сразу падает. Но он что-нибудь придумает — Антон обгоняет его на один секс, а Арсений не любит быть среди отстающих. Антон хмыкает, читая сообщение и слегка гасит экран, чтобы яркость не била в глаза. Твой выбор уже сделан. И не в пользу этих наседок. 23:05 Отсылает и убирает телефон в карман, скользит взглядом по девушке, потом — по парню и снова едва не закатывает глаза. Цирк без коней, но с Арсением. Оба клоуны, меряются членами, хотя что у одного, что у второго — большие. Он заказывает ещё коктейль и смотрит на Макара, который в очередной раз пошёл петь «чёрный бумер». Арсений читает его сообщение, но не отвечает — поднимает глаза, ждёт зрительного контакта и слегка кивает в сторону Эда, как бы говоря: «Как и твой». Он не в упрёк, не в претензию и точно не в драму — просто констатация факта, который сложно отрицать, особенно сейчас. Желание потрахаться исчезает так же быстро, как и появилось. Он оплачивает свою часть, прощается со всеми и сваливает, захватив свою куртку. И Ира, и парнишка, чьё имя он даже не узнал, изумленно смотрят ему вслед, а ему плевать. Перегорело. Он просто хочет домой. Антон провожает его взглядом и удивлённо выгибает бровь. Не выбрал все же. Желание дразнить Эда ещё больше исчезает на глазах, но тот льнет, как котёнок, которого надо комфортить, а не трахать. Он качает головой, прижимает пальцы к переносице и смеется над всей этой ситуацией. Они сидят ещё какое-то время и потом разъезжаются по домам. Парни берут такси, и Эд засыпает на плече Антона, не желая просыпаться под действием алкоголя. Антон берет его на руки и несёт в дом. — Подумать только, мне снова будто девятнадцать, — хмыкает под нос, вспоминая их первые года.

***

Дома Антон укладывает Эда в кровать и идёт в душ. Снова мысли набатом орут в голове, что все неправильно, все не так. Магнитом тянет к Арсению, хочется быть рядом не на правах любовников, а ещё ближе. Но он понимает, что нельзя. Они не договаривались ни о чем. Они просто на «потрахаться». Но внутри от одной только этой мысли все сжимается от боли. Уже поздно. Поздно отступать, думать, что не ебанет и быстро отпустит. И пока они не стали чертовым кислородом друг для друга, нужно валить. После душа он ставит будильник на пораньше, чтобы успеть уехать до того, как Эд проснётся. Он снова не выдерживает. Открывает сообщения и сдаётся в который раз: Доброй ночи, лис. 02:04