***
По дороге на работу в пробке Антон читает ленту соц. сети. И натыкается на новость, которую бы точно не хотел видеть. «Владелец самого популярного клуба попал в аварию». Читает дальше, погружаясь в подробности, сжимает руль и кричит от безысходности. Живой. Главное, что живой. Он понимает, что ничего сделать не может. На работе ходит как в воду опущенный и не может сосредоточиться. А после не выдерживает, садится в машину и едет в клуб, потому что единственный, кто сейчас может дать ответы — Ермаков. В клуб его пускают без вопросов, вот только он знает лишь местонахождение кабинета Арсения, поэтому приходится у персонала спрашивать про Антона. Пропажа находится возле комнаты, куда Шастун приходил договариваться насчёт пожарной безопасности. — Антон? — он окликает, подходя ближе. — Привет, что с Арсением? Ермаков вздрагивает, оторвавшись от двух телефонов — босс в больнице, так что сейчас на нем все, в том числе пресса, которая жаждет подробностей, — непонимающе смотрит на Антона и хлопает ресницами. — А, Антон Андреевич, здравствуйте. Одну секунду, — он обрывает один телефонный разговор, второму обещает перезвонить и встаёт с края стола, на котором сидел. — Авария. Какая-то сука почти протаранила их машину. Я досконально все не знаю, обмолвился лишь парой слов со следователем, но пока трудно сказать, нарочно это или случайно. Но, по словам очевидцев, им повезло, потому что другая машина должна была влететь в них со стороны Арса, но, видимо, кто-то из них вывернул руль, потому что их только развернуло и задником внесло в забор. У его друга сотрясение, его приложило нехило, а Арсений, видимо, сориентировался и держался за что-то, потому что у него ушибы чисто. С ногой ещё проблемы, но как говорят врачи — фигня. А мог… — он делает паузу, — умереть. Всё его реакция, я уверен. Антон слушает, и с каждым словом Ермакова сердце бьется все медленнее. Он мог его потерять. Не «потерять, потому что долбоеб и выбрал не того», а по-настоящему потерять. Арсений мог умереть. В голове сразу мелькают их моменты: поцелуи, касания, взгляды, смех, вечная ухмылка и блеск глаз. — В какой он больнице? — спрашивает резко, испугавшись своего хриплого голоса. — Хотя… нет, не говори, — если он узнаёт, то точно сорвётся и приедет. — Пожалуйста, держи меня в курсе всего. Нужна какая-то помощь? Антон непонимающе таращится на своего тезку, в его глазах так и читается «почему тебя ебет вообще?», но потом всё-таки медленно кивает. — Хорошо. Но я сомневаюсь, что он долго будет в больнице, потому что особых причин нет. По крайней мере я надеюсь на это. А так выйдет — мы будем в ментовке разбираться, что почем. Он облизывает губы, вспоминая, сколько раз предупреждал Арсения и просил его разобраться с записками, а тот лишь смеялся и отмахивался. Вот, пожалуйста, наотмахивался. — Помощь не нужна, спасибо, все под контролем. Да и… — Ермаков слегка дёргает плечами, — это едва ли твоя проблема. В любом случае спасибо, конечно, но все в порядке. — Не сомневаюсь, — отвечает Антон, собираясь уходить. — Проследи за всем, он не особо серьезно ко всему этому относится, по всей видимости. Кивает тезке, пожимая руку и идёт в сторону выхода. Зачем приехал? Чего он хотел этим добиться? Не знает. Просто порыв — и мозг отключился. Когда дело касается Арсения, включаются рефлексы, а не мозги. Ермаков провожает его немного странным взглядом, не особо понимая, с чего тот решил командовать, но решает не лезть на конфликт и не допытываться из-за интонации, потому что его слова прозвучали, как приказ, а приказывать он ему не имеет никакого права. Но Антон видит, как того плющит — знать бы из-за чего, поэтому просто кивает, пожимает ему руку в ответ и идёт дальше работать. Шастун выходит из здания и спешно закуривает, позволяя дыму кружиться в легких. Его потряхивает от всей ситуации, но факт того, что с Арсением все более-менее в порядке — успокаивает.***
Через три дня Арсений выписывается по собственному желанию, подписав все документы и подтвердив, что в случае чего к больнице претензий иметь не будет. На колене — фиксатор, чтобы не потянуть, на виске пластырь, плечо ноет от резких движений, но в целом считай, что во второй раз родился. Он проверяет Милоша — тот в сознании, но слаб и почти ничего не помнит, — платит врачу, чтобы за ним хорошо следили, просит, чтобы ему сообщали всю информацию, и вызывает такси. Уже в машине проверяет телефон, видит те сотни оповещений и просто выключает мобильный. Ему прописали отдых, и он реально думает пару дней поработать из дома, потому что в клубе приходится много ходить вверх и вниз по лестницам, а с его коленом это плохая идея. Он смотрит в окно, поджав губы, и думает о том, что надо будет увидеться со следователем: Ермаков вызвал их знакомого, проверенного, толкового, так что его крышевать особо не надо, но Арсений все равно хочет во всем разобраться, потому что… Его явно хотели убить. Бумажные угрозы — это чаще ерунда и попытка сбить с колеи, сделать параноиком и тем самым повлечь проблемы на работе, поэтому он не шибко переживал, но сейчас… Эта машина ехала чётко на них. Чётко на него. Его хотели убить.***
Антон как на иголках все дни. Порывается написать, позвонить, но тормозит. Хотя есть повод — концерт. И вот уже через несколько дней после аварии, он понимает, что терпеть больше нельзя, и открывает диалог, где последнее сообщение было первого числа. «Привет. Как ты? Знаю насчёт аварии…» — стирает. «Привет. Тебя выписали? Как самочувствие?» — снова стирает. Привет. Пишу по поводу концерта. Высылаю все готовые данные. Все подтверждено и уточнено. Надеюсь, я вовремя, и ты себя чувствуешь хорошо. 18:40 Отправляет, волнуясь так, что к горлу подкатывает ком. Отставляет кофе подальше и гипнотизирует телефон, позже отвлекаясь на очередной звонок. Арсений как раз выходит у полицейского участка, когда получает сообщение, пробегается по нему глазами и фыркает — какая прелесть. Не то чтобы он ожидал чего-то другого — от коллег он ждёт только работы, — но все равно была какая глупая мысль, что, может, ещё не все потеряно, и они могут быть хотя бы банальным друзьями, потому что нельзя просто так выкинуть человека, с которым был так близок, но Антон, видимо, считает иначе, а Арсений элементарно не собирается наступать на свою гордость.Привет. Данные посмотрю и отвечу вечером, сейчас не на работе. С моей стороны все пришлю по готовности, думаю, пару дней максимум. Пусть Эд приедет числа десятого все посмотреть — там же эти дымовые пушки всякие, пусть убедится, что его все устраивает. 19:01
Антон читает сообщение и видит имя своего парня. Конечно, он не поедет, во всяком случае, не сможет грамотно все проверить. Приедет Воля, мой зам. 19:02 Он хочет написать что-то ещё, продолжить разговор, чтобы только не давило это молчание. Сердце рвётся туда, но разум пока сильнее. И все же сдаётся, цепляясь за соломинку, как утопающий. Ты выяснил, что случилось? Извини, если лезу, куда не надо. 19:02 Он должен знать, что его жизни больше ничего не угрожает. Хочет находиться сейчас рядом и думает, что, будь он за рулём, они бы этого избежали. У Арсения болит голова, сумбур в голове после разговора со следователем, и вопрос Антона сейчас как брошенная спичка в лужу бензина. Он ощетинивается, словно он животное и у него встала дыбом шерсть, поджимает губы и недовольно мычит. Нахрена ты лезешь?А что-то случилось? Возможно, у тебя неправильная информация. У меня все под контролем, как и всегда. 19:04
Ему не нужна забота, не нужна поддержка, он и сам прекрасно справлялся, справляется и будет справляться. Антон вскидывает брови, хмыкая, и пишет ответ: И чего ты взъерепенился? Простой вопрос. Не хочешь отвечать — не надо, тебя никто не заставляет. Прям вижу как зубами скрипишь. 19:06 Стучит пальцами по клавиатуре смартфона и кривит губы. Поглядите, какой весь из себя самостоятельный. Слишком много эмоций для того, у кого «просто химия». Он убирает телефон в карман, хватает пальто и идёт на улицу. Нужны сигареты. Ебучий Попов. Арсений садится в машину, проверяет телефон и сдвигает брови. Кто-то слишком много на себя берет, видимо, бесстрашный, что ли.Ты простые вопросы не задаёшь. И имею право реагировать и отвечать так, как считаю нужным. Указывай тому, кто от тебя зависит. 19:13
Ему не нравится — внутри поднимается тот самый гнев, как тем вечером, когда он перекинул Антона через свои колени, отшлепал, а потом трахнул пальцами. Внутри все напрягается, словно гончая готовится к прыжку, и он сжимает руль, понимая, что ехать сейчас куда-либо опасно. Ничего сверхъестественного не было в моем вопросе. И я не указываю. Банальная вежливость. Имею право, коллега. 19:15 Специально выделяет последнее слово. Хочется написать что-то ещё в ответ. Антон злится, сжимая пальцами сигарету, и глубоко затягивается, агрессивно выдыхая. Злость клокочет в глотке, Арсения хочется взять за грудки и встряхнуть пару раз, а после вжать в стену и остервенело вгрызаться в его губы, не заботясь о боли. Просто это нужно куда-то деть. Арсений поджимает губы, хлопает ладонью по рулю и прижимает пальцы к подбородку. Почему он вообще на него так реагирует? Наверное, потому что они нормально не общались черт знает сколько, и теперь каждое взаимодействие сродни удару тока.Твоя вежливость нужна только тебе, коллега. Прибереги её для работы и тех, кому нужно, чтобы ты лизал им задницу и играл в вежливость, мне это не нужно. 19:17
Он понимает, что срывается и ведёт себя глупо, но после событий последних дней он слишком на взводе, поэтому вспыхивает, как спичка, и поджигает все вокруг. Антон закатывает глаза, читая сообщение и достаёт вторую сигарету — мало. Субординация, Арсений Сергеевич. Не переходите границы. 19:18 Смеётся про себя, о каких границах между ними вообще может идти речь? Сжимает зубы, отчего желваки заходили ходуном. Ты абсолютно такой же, мы в одной лодке.Понятие границ было стерто слишком давно, Антон Андреевич. И к черту субординацию — мы не в офисе. Ты хотел узнать, все ли под контролем? Да, все так. Ещё вопросы или мы продолжим играть в коллег? 19:19
Арсений почему-то хочет его вывести. Ему это нужно. Сорвись, сука, пожалуйста, покажи свои эмоции, они же есть, прекрати делать вид, что у нас все под контролем — тогда у нас хоть какие-то провода были, сейчас же ничего. Антон закипает и чувствует, что тот тоже ходит на грани. Они магниты и тянутся не только в страсти, но и злости. Во всем. И этого не вывести, не отнять, не стереть. Настолько под контролем, что тебя пытались убить? Ахуенный контроль, Попов. Да, у меня тоже есть уши везде. Да, меня это волнует. И ты впервые в жизни не сможешь это контролировать и ничего не сможешь сделать. Будем и дальше играть в коллег. А кто мы? Это ведь просто химия, ты, кажется, так говорил. 19:21 Пишет остервенело, в зубах зажимает сигарету, втягивая понемногу дым. Злишь, бесишь. Дай мне больше, сожги меня уже, я не выдерживаю эти дни. Арсений смеется. Громко, в голос, откидывает голову назад и облизывает губы. Ему так этого не хватало — эмоций. Настоящих, животных, отчасти неадекватных, с привкусом крови на языке и кипящим адреналином. Он садится ровнее, сжимает телефон, пялится в экран, снова и снова перечитывая его сообщение.Ты очень круто перекладываешь ответственность за произошедшее на меня. Только вот мы оба виноваты. Не я один твердил про «просто химию» — ты никогда не говорил ничего другого. И у тебя все под контролем? Не пизди, я говорил с Макаром, и я слишком хорошо тебя знаю. 19:25
Он отправляет сообщение, а потом пишет вдогонку. Пишет, просто потому что сейчас эмоций слишком много и хочется выорать уже то, что сидит внутри.И мы можем играть в коллег, поверь мне. Я отличный актер и могу сыграть так, что даже ты поверишь. И ты можешь трахать его сколько угодно и убеждать себя в том, что он — то, что тебе нужно. Только вот мы оба знаем, к кому ты рано или поздно придешь. Всего хорошего, коллега. Удачного контроля над ситуацией. 19:27
Арсений блокирует телефон, бросает его в сумку и заводит машину. Ему нужно домой, чем скорее, тем лучше, там залить в себя бокал чего-то крепкого и вырубиться до утра, пока не наделал глупостей. Антон бросает окурок в мусорку и заходит в офис, потому что холодно, а он едва ли после больничного. На ходу читает сообщение, следом перечитывает новое и сжимает телефон в руке. Прикрывает глаза, пытаясь выровнять дыхание. Самоуверенный как всегда, аж бесит. Быстро печатает, пока едет в лифте, и убирает телефон в карман — хватит с него на сегодня Арсения, хотя хочется приехать и выбить, а следом выцеловать всю дурь. Если ты думаешь, что я не убиваю себя каждый день и делаю виноватым во всем тебя — ты ошибаешься. Удачной актёрской игры, партнёр. 19:29 Ему обидно от того, что Арсений думает, будто он не грызет себя. И с каждым днём убеждается все больше, что его выбор — абсолютная хуйня. Антон начинает сомневаться в искренности Эда, сам же приплетает всюду Егора, и сложить два и два не так трудно, но не хочет делать поспешных выводов, пока сам не увидит, не убедится. В офисе он заканчивает работу и собирается домой, на ходу написав Эду о том, что сегодня вечером он — его. Вытравить Попова из головы — отличный план. Хуево только то, что вытравлять он будет с помощью другого человека. По сути использует, но убеждает себя, что просто давно не был со своим парнем, с которым они вместе уже семь лет. Это огромный срок, и он может себе позволить провести вечер, слушая его надрывные стоны под собой. Антон приезжает домой злой и сразу затаскивает Эда в спальню, грубо бросая на кровать. Одежда летит куда-то на пол, Эд даже не понимает, что происходит и просто загорается от такого Антона. Он переворачивает его спиной к себе и заставляет встать на четвереньки на кровать. Возбуждение смешивается с гневом, и Антон рывком стягивает штаны Эда, с размаху ударяя по ягодицам. Тот вскрикивает, простанывая, и это действует как красная тряпка. Антон тянется в тумбочку за смазкой и обильно смазывает пальцы, кружа после у сжатых мышц. Скруджи сам толкается сразу на два, прогибаясь как кошка. Антон смотрит и думает «не то», но упорно гонит эти мысли. Сейчас он здесь в попытке забыть чужие стоны, хрипы, голос. Того, кто вывел из себя. Он растягивает недолго, плавно скользит внутрь, разводя пальцы, Эд стонет, извивается и надрывно воет его имя. Снова не то. Резко входит до основания ударяясь о тощие ягодицы. «Не он» — мелькает в голове. Снова толчок. Грубый, размашистый. Руки сжимают бедра до покраснений. Антон мычит, потому что горячо, потому что перед глазами нет татуировок, потому что крылья, что на спине сейчас чёрными чернилами выведены — не должны быть видны, но они есть. Родинок нет. Толчок. Голос слишком сладкий. Толчок. Замирает, тянет на себя, сжимает горло и кусает плечо, едва не прокусывая кожу. Ускоряется. Быстрее, грубее. «Не ты, не ты, не ты» — в голове набатом, но он противится, гонит мысли и закрывает глаза, погружаясь в фантазию. Эд хрипит, стонет, подставляется сильнее и крутит бёдрами. Задыхается от скорости и чувствительности. Ладонями накрывает руку на шее, прося, чтобы Антон ослабил хватку — нечем дышать. А он все продолжает вбиваться в готовое тело, снова опрокидывая на кровать. — Прогнись, — командный тон. Эд ложится грудью на кровать, выпячивая задницу, и кричит, когда Антон ставит одну ногу на кровать и меняет угол. Узко, горячо, сносит крышу от голубых глаз перед закрытыми веками. Он чувствует фантомные ногти на спине, губы на шее, руки на члене и срывается: — А-арс, — стонет протяжно, входя резко до основания, оглушая ударом тел. Понимает, что сказал секунду спустя, и открывает глаза, опуская взгляд на бесчувственного Эда на кровати. Тот или не заметил, или сделал вид, что не заметил, во всяком случае, он ничего не сказал. Антон уходит в душ и встает под воду. Снова это поганое чувство, будто изменил, будто предал. Хотя единственный, кого он сейчас предаёт — он сам. Душ горячий, почти кипяток. Обжигает кожу, отчего та становится красной, но он почти не чувствует ничего, просто стоит и пытается унять эмоции. Разговор с Арсением сегодня вызывал больше эмоций, чем секс, хотя он кончил с его именем на губах. Чертов Попов. На утро Эд ведёт себя как обычно, Антон тоже. Они разъезжаются по работам, кто на студию, кто в офис и снова встречаются дома, и то не всегда. Отношения сходят на нет, но каждый держится на каких-то ниточках стабильности и времени. Антон ныряет в работу, забывая о существовании остального мира. Кофе, много кофе, энергетики — спасибо, что не мешает, и в лучшем случае пачка сигарет в день, в худшем… впрочем, он не считал. Через пару дней зовёт к себе своего зама Пашу и вводит его в курс дел по концерту. Объясняет, что спросить, что рассказать и показать, о чем обязательно договориться и что ещё раз подтвердить. Он уверен, что тот справится, поэтому отпускает к Арсению со спокойной душой, но напоминает, что в случае вопросов, которые он не сможет решить или договориться — сразу звонить ему.***
Арсений просыпается и чувствует себя механизмом — немного ржавым, скрипучим и не желающим работать. Но работа — самое настоящее топливо сейчас, так что он уезжает из дома даже раньше, чем обычно, чтобы с головой окунуться в посленовогоднюю суматоху. У него огромное количество мероприятий и заказов, люди сваливаются с неба и просят втиснуть их корпорат или еще что-то в и так забитый график, и он втискивает, потому что денег уходит немеренно на подготовку, налоги повысили, большая часть заработка уходит на обещанные премии. Поэтому он мало спит, почти не ест, живет на чае и кофеиновых таблетках, довольствуется батончиками и легкими перекусами по дороге, и, в целом, его все устраивает — когда организм загибается от нехватки пищи и сна, нет сил думать о чем-то еще. Он даже рад, что приедет коллега Антона, а не он сам, потому что его пока видеть не хочется. Арсений еще не до конца воссоздал ту версию себя, которая даже бровью не дернет при виде Шастуна, и ему нужны эти недели до концерта Скруджи. Ермаков заглядывает к Арсению в кабинет, сказав, что приехал человек от Шастуна, и Арсений расплывается в улыбке — сейчас посмотрим, что к чему. Встречает Пашу спокойной, серьезной улыбкой, крепко сжимает его ладонь при рукопожатии и пытливо смотрит в глаза. Говорит ровно, не очень громко, но твердо, показывает ему все документы, подтверждая, что они подписаны и оговорены, а после предлагает показать помещение. Показывает сам зал, танцевальный партер, сцену, закулисье, проводит по гримеркам — те сейчас пустуют, потому что мероприятие в другом помещении, потом отдельно обговаривает дополнительные оборудования, подсветку, декор, достает телефон и показывает на старых фотографиях, что и как будет выглядеть с разных сторон, слушает все его замечания и предложения и сразу делает пометки в телефоне. Паша кажется профессионалом: толковый, с чувством юмора, совсем некрасивый, но обаятельный, с тонкими губами, странной шевелюрой и такой худой, что, кажется, его можно обхватить ладонью. — Еще какие-то вопросы остались, Павел Алексеевич? — вкрадчиво интересуется Арсений, присев на край стола в одной гримерке и подняв на него глаза. — Да, хотелось бы подробнее обговорить пиротехнический перфоманс на одной из песен, — он листает в телефоне файлы, которые прислал Антон, и показывает Арсению. — Вот как это обычно выглядит на концертах, но, учитывая пожарную безопасность, столбы будут меньше, и, соответственно, циркуляция в этот момент должна быть сильнее. Часы на руках вибрируют, оповещая о звонке, и на экране, что повёрнут к Арсению, высвечивается фотография и имя абонента «Шаст». Паша извиняется и поднимает трубку. Арсений следит за выражением лица Паши, пока тот разговаривает, поправляет пиджак и сцепляет руки в районе паха, дожидаясь, пока тот закончит. — Слушаю, Антон Андреевич. — Закончили? — интересуется Шастун, щёлкая мышкой и после печатая — отвечает очередному любителю интервью. — Заканчиваем, как раз обговариваем пиротехническую часть, — Паша ещё раз осматривает гримерку, после переводя взгляд на Попова, кивая. — Окей, дай знать, когда закончите, — он хочет положить трубку, но его прерывает Воля. — Секунду, — прерывается и смотрит на Арсения, — не могли бы вы сейчас обговорить расстояние до ограждения от сцены? Учитывая фанатов, жар от огня, вес и напор толпы и количество охраны по периметру. — Помню, об этом говорили с Антоном Андреевичем. У нас все под контролем: пожарная бригада на низком старте, все правила безопасности соблюдаются, рядом со сценой всегда дежурят техники. Мой механик проконтролирует все, что связано с вентиляцией, чтобы дым быстрее утягивало и не было проблем с воздухом в помещении. Антон замирает, переставая печатать. Отодвигается на стуле слегка назад, отнимает телефон от уха, проверяя, идёт ли звонок, после снова прикладывая к уху. — Мой зам очень серьезно относится к вопросу безопасности, поэтому такие вопросы передаёт лично мне, — начинает Антон, спустя пару секунд молчания. Арсений вздрагивает, садится немного ровнее и улыбается по-лисьи: надо поговорить — значит, поговорит. — Это правильный подход. Но мы, кажется, это уже обговаривали, по крайней мере, — он делает паузу, — в документах отмечено, что ограждение неровное, а с отдельными выступами, где сами дымовые машины. Получается, так три метра, но с ними пять. Устраивает? Когда они разбираются с Антоном, Арсений прощается, передает телефон обратно Паше и лениво поправляет запонки, пока тот договаривает со своим боссом. Паша отключает звонок, проставляя в голове галочки на вопросах и слегка прикрывая глаза — работа в сезон не щадит никого. Он разминает шею, убирает телефон в карман и переводит взгляд на Попова, слегка подвисая на его виде, позе и… взгляде. Томность с примесью заинтересованности и какой-то тайны идеально подходит под внешний облик большого босса. Он невольно делает шаг вперёд, следя за взглядом и движениями Попова. — Самое основное и главное решили, — пытается говорить спокойно. — Непосредственно перед концертом обсудите ещё раз все нюансы, и можно будет со спокойной душой идти на мероприятие. Арсений глаза не поднимает, но все равно замечает, что Воля немного меняется — смотрит, кажется, даже заинтересованно. Прячет довольную ухмылку и спокойно сталкивался с ним взглядом. — Разумеется. За пару дней нужно будет приехать и все посмотреть на месте, как обычно. Но, думаю, Антон Андреевич об этом знает да и едва ли пошлет В… тебя еще раз — сейчас нужно было чисто все уточнить и убедиться, что все под контролем. А дальше уже сами. Арсению любопытно: Паша похож на тех самых «самый натуральный из всех, но», к тому же кольцо на пальце тоже явно не просто аксессуар. Арсений все это заметил почти сразу, но сейчас еще ярче видит внимательный взгляд Воли и почему-то решает поиграть. Впрочем, ему скучно без каких-либо эмоций, не связанных с работой, да и в принципе круто чувствовать, что ты кого-то привлекаешь. Поэтому он закидывает одну ногу на ногу, как бы случайно дразнясь, и поправляет узел галстука. Воля смотрит испытующе, глазами гладит, проходит от стройных ног до лица. Он не понимает, отчего вообще посмотрел на мужчину, но тянет. Он делает ещё шаг вперёд и останавливается слишком ближе, изучая. — Думаю, тогда приедет сам Антон Андреевич, — отвечает тихо, боясь спугнуть. Будто заворожённый тянет ладонь к галстуку, наматывает на кулак и резко дергает на себя, сталкиваясь своими губами с его. Сухо, тепло, губы мужчины мало чем отличаются от губ женщин, так что ему почти не совестно. Арсений вскидывает на него глаза, глядя исподлобья, закусывает нижнюю губу и прижимается своей грудью к его. Урчит насмешливо, потому что догадывается, какими будут последствия — между ревностью и профессионализмом для Антона едва ли выиграет второе, и кто-то, кажется, лишится работы, а пока он дразнится: скребет ногтями по его затылку, здоровой ногой обнимает чужое бедро, целует будто бы лениво, но также напористо. Чувствует, как чужие руки скользят по его телу, и почему-то никак не может перестать улыбаться — всё-таки это какое-то особенное чувство, когда тебя хотят. Паша льнет ближе, лезет, дышит загнанно, и Арсений кладет ладонь на его грудь, сжав ткань рубашки, тянет на себя, оставляет пару сантиметров между губами и игриво интересуется: — Тише, резвый какой. Тебя никто не ждёт, м? — выгибается, как змея, и насмешливо надавливает коленом на его чуть оттопыренный пах. — Босс, например? — касается телефона через пиджак. — Или жена? — опускается до руки, касаясь металлического кружка, зная, что это сработает. Толкает его в грудь, заставляя отшатнуться, встаёт на пол, изящно поправляет свою одежду и ехидно смотрит на него. — Было приятно познакомиться, Павел Алексеевич. Надеюсь, вы помните, где выход. Паша будто просыпается, отшатывается, кивает невпопад, говорит что-то типа «Да, мне пора», и вылетает пулей из помещения, касаясь пальцами собственных губ. Он окончательно приходит в себя уже по дороге в офис и качает головой — вот дурак. Смеется с себя же, понимая всю глупость ситуации. Целовать мужчину оказалось не менее приятно, чем женщину, но все же он любит свою жену, поэтому списывает все на усталость и помутнение, не предавая значения. Воля заходит в кабинет босса, когда тот уже собирается уезжать. Впервые не так поздно, что даже удивительно. Он проходит, падает на диван, пересказывает свой визит к Попову и в конце добавляет: — Профессиональный у нас партнёр, ничего не скажешь, — хмыкает, поднимая взгляд на Антона. — И про клуб все нюансы рассказал, и целуется неплохо, — смеется. — Так сказать, полное погружение в сотрудничество. Он замечает, как меняется выражение лица Антона, и замолкает, отъезжая на диване в сторону от него. Глаза начальника темнеют, желваки ходуном ходят, и дышит он через нос тяжело, рвано. — То есть я тебя послал в клуб изучить все по подготовке к концерту, но вместо этого ты изучил его рот? — Антон сжимает кулаки, следом хватая пальто и сумку. — Вон, — на дверь кивает и, дождавшись, пока зам выйдет, закрывает на ключ дверь и вылетает из офиса. Ярость, гнев, ревность и ненависть клокочут в глотке. Зная Арсения, он начал не первым, но всем своим видом мог подтолкнуть. Взглядом своим блядским, движениями. Антон сжимает руль, направляясь в сторону клуба, где не был с благотворительного концерта, и пытается унять злость и не разбиться по неосторожности. Паркуется, глушит машину, оставляя сумку в ней, и быстрым шагом преодолевает расстояние до клуба. На входе говорит цель визита, опуская момент, что пришёл придушить их босса. Поднимается знакомым маршрутом до кабинета и замирает. Выдыхает пару раз, выравнивая дыхание. Стучится несколько раз для вежливости и, не дожидаясь ответа, заходит, встречаясь взглядом с голубыми глазами. Как же давно он их не видел. Как же, сука, скучал. Он проходит в кабинет и садится в кресло возле стола. Закидывает ногу на ногу, располагаясь и неотрывно смотрит. — Добрый вечер, Арсений Сергеевич. Когда в дверь стучат, Арсений вздрагивает, потому что в клубе почти никого нет, а из тех, кто есть, вряд ли бы кто-то решил зайти к нему, но потом он видит Антона и медленно откидывается на спинку кресла. Прилетел, значит. Взъерошенный, глаза — почти чёрные — горят, плечи напряжены, и Арсений поджимает губы, чтобы сдержать улыбку. — Какими судьбами, Антон Андреевич? Какие-то проблемы с пиротехникой? Так, вроде, все уладили, а на месте смотреть рано — не привезли ещё. — Да нет, что вы, Арсений Сергеевич, — приторно спокойным голосом говорит Антон, складывая пальцы домиком в районе груди. — Нареканий по поводу организации на данном этапе нет. Мне поступила информация, что сегодня во время обсуждения глубоко был изучен не только вопрос пиротехники, но и рот моего заместителя. Сверкает глазами, смотря в упор. Внутри горит и требует выхода, но он остаётся абсолютно спокойным, выдаваемый напряженными желваками и потемневшими глазами. Арсений старательно скрывает свое ликование — как же тебя легко завести — и пожимает плечами. — А, Вы об этом инциденте. Оно как-то само вышло. Но должен отметить, — он позволяет себе короткую усмешку, — эта тема была изучена не так глубоко и не тем образом, каким могла бы. Он делает паузу, давая Антону возможность подключить всю свою фантазию, и только потом продолжает: — Меня куда больше интересует причина… такого очага возгорания и поспешного приезда. Неужели у такого серьёзного начальника, профессионала своего дела, взыграла… ревность? — о да, он смакует это слово с особенным удовольствием, глядя ему в глаза. — Всего лишь интересуюсь, почему во время работы находится место подобным инцидентам, вместо того, чтобы подробнее обсудить все детали предстоящего концерта, — Антон хмыкает на словах Попова и парирует. — Все же не хочется, чтобы во время выступления моего… подопечного выяснилось, что из-за вашей увлеченности губами моего заместителя пошло что-то не так. Облизывает губы, сглатывая вязкую слюну, и спокойно выдыхает. Слишком много усилий сейчас требуется, чтобы не подойти к Арсению и не дёрнуть на себя, стирая чужой вкус губ. Арсений поднимает брови домиком и наигранно-оскорбленно кривит губы. — Стало быть, неуверенность в моем профессионализме? Если считаете, что такая мелкая и незначительная деталь может что-то испортить. Впрочем… — он медленно поднимается и поправляет пиджак, — не такая уж и мелочь. Люди у вас, Антон Андреевич, как на подбор — и работают хорошо, и целуются неплохо. Я бы даже… — он берет пальто и насмешливо смотрит на Антона, — со всеми познакомился поближе. Так сказать, изучил Вашу компанию изнутри. Антон хмыкает, поднимаясь и поправляя пальто, подходит на расстояние шага и смотрит, наклонив голову. — Мне выслать список? — щурится, скользя взглядом снизу вверх и останавливаясь на глазах. — Тогда я буду ждать ответный. Этот… Ермаков весьма в моем вкусе, — облизывается, приподнимая бровь. Давай же, сорвись. Арсений поправляет очки и складывает руки на груди, сканируя его взглядом. — О, доставь мне удовольствие, запиши на камеру свои тщетные попытки соблазнить моего зама — уверен, лететь с лестницы ты будешь долго и красиво. Послушай, Антош, — он подходит к нему и поправляет воротник его рубашки, разглаживая ткань, — ну, с кем не бывает: я поиграл, ты приревновал, сорвался, приехал, но не бери на себя больше, чем можешь. Ты меня… — он дергает его на себя, опаляя его губы дыханием, — не потянешь. Поиграли, подразнились — и хватит, ты же сам потом опять будешь терзаться угрызениями совести. Так зачем это? — он ведет большим пальцем по его нижней губе, а потом цепко обхватывает его подбородок. — Будь ты со своей уткой, продюсируй его, пиши ему песни, живи в его тени, тухни в своей обыденности без каких-либо эмоций, это же твой выбор, в самом деле. Вот только… перестань себе — и всем остальным врать: ты выше этого. Арсений хлопает его по плечу, подхватывает свое пальто и выходит в коридор. — Мне хотя бы есть к кому возвращаться домой, — бросает Антон ему в спину, замечает, как Арсений замер, и проходит мимо, обходя, не задевает плечом, хотя очень хочется. Он идёт к лестнице, стискивая зубы и коря себя за то, что вообще поддался эмоциям. Арсений столбенеет, и в голове заевшей пластинкой крутятся слова Антона. Жёстко. По-больному. Прямо в цель. Знает, сука, куда бить. Арсений не двигается с места, провожает Антона взглядом и медленно выдыхает. Всё так — как бы сильно Антона им ни крыло, он всегда может сбежать в свою стабильную сказку с Эдом, где все проверено временем и привычками. А у Арсения из стабильности только клуб. И сколько бы он ни убеждал себя в том, что ему никто не нужен и короткие увлечения как раз для него, иногда накрывает даже его, когда хочется приехать не в тихий пустой дом — кот не в счёт, — а в тепло, почувствовать запах еды, утонуть в объятиях… У Антона это есть, и Арсений снова корит себя за то, что тогда ворвался в его личное пространство. Он не слепой и догадывается, что у Шастуна в душе, но ничего не может с этим поделать — рано или поздно они сожгут друг друга, по-другому никак. Антон спускается по лестнице, и внутри борются разум с сердцем. Хочется броситься назад, впечатать в стену и целовать до потери дыхания, а потом к себе притянуть и обнимать, гореть. Но разум упорно твердит «бежать». Бежать как можно дальше, чтобы никогда этот клуб не выбрать, чтобы не знать его. Он выходит на улицу и жадно глотает ртом воздух, судорожно достаёт пачку сигарет из которой на землю валится все содержимое. Психует, разворачивается и с размаху бьет в стену, прижимаясь к холодному кафелю лбом. Рычит, сжимая спасённую сигарету, и пытается зажечь. Затягивается глубоко, выдыхая дым через нос и отталкивается от стены, оставаясь на крыльце пресловутого клуба. Арсений выходит через чёрный ход, потому что оставил машину во внутреннем дворе, садится в неё и прикрывает глаза, откинувшись на спинку сиденья. Всё, хватит с него, поигрался, подразнился — и будет. Ему всё-таки не пятнадцать, чтобы такой херней страдать, а почти тридцать, а он законцентрировался на другом человеке. Причём человеке, у которого есть другой и который выбрал не его. Арсений слишком хорошего мнения о себе, чтобы просить, удерживать и навязываться. Он поправляет зеркало, заводит мотор и серьёзно смотрит на дорогу. Нога все еще ноет, так что нужно следить за тем, чтобы сильно ее не тревожить, а в таком состоянии он может слишком сильно давить на педаль. Так что нужно успокоиться. Хватит с него. Никогда больше. И точка. Антон докуривает и садится в машину, слишком крепко сжимая руль, до побеления костяшек. Слишком сильно дергает коробку передач, включая драйв, и дергает руль, разворачивая машину. Выезжает на шоссе. Вождение агрессивное, злое, но внимательное, он не подвергает опасности других — только себя. И речь сейчас не о вождении вовсе. В голове рой мыслей, которые заглушают внешний шум. Он петляет между машинами, разгораясь, нарушая скоростной режим, потому что шоссе уже пустые. Уйди. Прошу. Заигрались. Хватит. Я больше не смогу от тебя бежать.