***
Антон заглушает мысли об Арсении работой и Эдом. Тот снова ведёт себя, будто в первый год отношений — ласковый, послушный, изредка показывает характер, смеется, шутит. Тот Эд, в которого Антон когда-то влюбился. Он плотно занимается туром и концертом, буквально разрываясь, но второго числа решает взять выходной и отсидеться дома, хотя все равно пришлось решать некоторые вопросы онлайн. Эд задерживается, и Антон уже почти засыпает, когда слышит щелчок двери и возню в прихожей. Он встаёт, выходит в коридор и приваливается к дверному косяку, наблюдая пьяные попытки Эда снять обувь. — Тоша-а, — тянет тот едва разборчиво, — а я соскучился, пиздец. Антон хмыкает, качая головой — ненавидит пьяного Эда. А тот уже справляется с обувью и курткой — кидает ее на пол и подходит к нему вплотную. — Эд, ты пьян, — говорит очевидное Антон и отстраняется, но ему не дают и резко тянут на себя, а следом припечатывают в стену, больно ударяя лопатками. Весь воздух из лёгких вышибает, и Антон упирается ладонями в его грудь, пытаясь отпихнуть от себя. — Хотя бы один блядский раз, — рычит низко Эд, опускаясь к шее и начиная ее покрывать смазанными мокрыми поцелуями, — я хочу быть сверху, — взгляд поднимает, смотря на Антона, и облизывается. — Мы столько лет вместе, а трахаешь только ты, — хищно смотрит, сверкая глазами. — Моя очередь, — опускает ладони на его ягодицы и грубо сжимает, разводя в стороны. — Эд, — отпирается Антон. — Эд, остановись, блять, — толкает в грудь, отчего Скруджи делает шаг назад. Смотрит на него безумными глазами и снова сокращает расстояние, на этот раз становясь грубее. Задирает футболку, трет насухую соски, кусая, сжимает его член сквозь ткань домашних штанов, понимая, что Антон не возбуждён, и рычит утробно, поднимая взгляд. — Что, Попов трахается лучше? Ему, может, даёшь или снова сам берёшь? — ставит руки по обе стороны от головы Антона и приближается к губам. — Он лучше меня? — шепчет горячо, опаляя дыханием, и приникает к губам. Грубо, сухо, противно. Антон не отвечает. Чувствует руки на члене и ягодицах, как Эд пытается стянуть штаны и прижимается всем телом. Антон выставляет руки вперёд и снова толкает, но на этот раз с размаху бьет по лицу. Сначала хотел пустить в ход кулак, но ограничивается пощечиной. Эд стоит, прижимая ладонь к горящей щеке, будто отрезвел сразу. Глазами хлопает и поднимает руки, будто сдаётся. — Тох, Тох, прости, — делает шаг вперёд, но Антон отшатывается, прижимаясь спиной к стене, и отходит в сторону. Хватает телефон, пальто и ключи и вылетает из дома. Противно, мерзко, осознание того, что Эд был готов взять его силой, ударяет наотмашь, поэтому он затягивается сигаретой и садится в машину, направляясь в офис. Хватит с него этой драмы. Он банально устал.***
Арсений вываливается из клуба в максимально нетрезвом состоянии, одной рукой цепляясь за плечо Иры, а второй практически повиснув на Ермакове. Они смеются, продолжают петь, потому что вечер в какой-то момент превратился в караоке, и заваливаются в вызванное такси, заранее платят таксисту больше, чтобы тот не выпендривался из-за их состояния. Ермаков называет свой адрес и переводит взгляд на Иру, а та вдруг прижимается к уху Арсения и кладет ладонь на его колено. — Возьмёшь меня? — хрипло, соблазнительно, посасывая мочку, и он, дерганно кивнув, диктует свой адрес. В глазах Ермакова зависть и разочарование, а Арсений сжимает затылок Иры и присасывается к её губам, лезет под юбку, оглаживая гладкую кожу, и вообще не думает — ему сейчас незачем. Их привозят первыми, потому что дом ближе, и как только они заходят в квартиру, Ира впечатывает его в стену. Арсений смеётся, рычит, обнимает её в ответ и тянет за собой вглубь комнаты. Ира лезет в спальню, но Арсений вдруг поворачивает её в гостиную — кровать не для неё. Там был другой человек. Ира толкает его в грудь на диван, седлает его бёдра, прижимается, обнимает, распахивает его рубашку, расстегивает штаны и стекает на пол, насадившись ртом на член. Он рычит, подаётся бёдрами навстречу, выгибается и видит, как она снимает белье и, задрав юбку, водит рукой себе между ног, постанывая и скуля. Ира тянется за презервативом, раскатывает его по члену Арсения, возвращается на прежнее место и плавно вводит его в себя. Снова тонко скулит, прячет лицо в сгибе его шеи, а он обхватывает ладонями её задницу, разводит, мнет, царапает и, упираясь пятками в пол, сам задаёт темп, заставляя её метаться и выгибаться на нем.***
Антон приезжает в офис прямо в домашних штанах и хвалит себя за запасной комплект одежды в шкафу офиса. Достаёт из шкафа бутылку виски и жадно пьёт, жидкость обжигает горло и желудок. Он зажмуривается, глуша крик внутри. Проебался. По всем, сука, фронтам. Эд обрывает телефон, но Антон не берет трубку, лишь смотрит на диалог с Арсением и сдаётся. Снова. Всего и не счесть Что готов отдать в жертву за несколько встреч И пусть даже речь так остра Но, поверь, нет желания обжечь 01:50 Пишет строки, заученные наизусть из не вышедшей ещё песни. Он сидит на диване, зарываясь ладонями в волосы и с силой их сжимая. Сейчас бы за руль и гнать по трассе, но на нем слишком много ответственности, чтобы так просто подвергнуть себя опасности. Телефон молчит, он хмыкает. Слабак. Снова поддался.***
Ира цепляется за Арсения, мёртвой хваткой держится за плечи, двигается на нем, скачет, насаживается, а у него — только пьяное «хочу» и больше ничего. — Арс, Арс, Арс! — она стонет ему на ухо, а он зажимает ей рот. — Молчи! Не те стоны, не тот голос. Она стонет не так, её голос звучит фальшиво, заученно, ему такое не надо. Он рычит ей в лопатку, трахает жёстко, почти больно, стараясь не думать о том, кто опять о себе напомнил. Я тебя забыл. Вычеркнул, слышишь? Как ты того и хотел. Сейчас ещё выжгу другим человеком, и тебя совсем не останется. Ира уходит в душ, а Арсений наливает себе немного воды на кухне и берет телефон. Нет, сука, ты издеваешься? А потом открывает сообщение, хотя думал не делать этого, и осекается. Антону… больно. Арсений понимает это так банально, по четырём строчкам, по тому, что тот не признает свой талант, свои способности, свои чувства, а этого всего так много в одной строфе, что внутри все сжимается.Мне приехать? 02:24
И гордости вперемешку с обидой как ни бывало. Антон дергается от вибрации телефона на столе и хватает его. Написал. Глаза прикрывает, начиная смеяться. Какие же идиоты. Я в офисе. 02:24 Только и отправляет. Без «да» или «нет», позволяя ему решать. А внутри все органы в тиски сжимаются. Пожалуйста, приезжай. Через минуту после сообщения Арсений уже стоит в коридоре в обуви и пальто, с небрежно повязанным шарфом, и заказывает такси до офиса. Когда Ира выходит, Арсений поднимает на неё глаза и чувствует себя почти виноватым. — Прости, милая, друг жену застал с любовником, там мясо, мне нужно приехать помочь, — импровизирует на ходу, врет так убедительно, что сам удивляется. Девушка поникает, но ничего не говорит — только тянется поцеловать в щеку, придерживая полотенце, и Арсений вылетает из квартиры, потому что машина приехала. Он не понимает, почему едет. У него в голове все ещё сидят те последние слова Антона, которые выжгли словно раскаленным железом, но сейчас от его боли на языке кисло и он просто не может остаться в стороне. Он слишком прикипел к нему, чтобы сделать вид, что ему все равно. Выйдя у офиса и оставив таксисту даже слишком щедрые чаевые, Арсений смотрит на очевидно закрытую дверь — почти три часа ночи, ещё бы, — и пишет Антону.Идти куда? 02:43
Он успел протрезветь, но в голове все ещё немного туман — возможно, поэтому он и сорвался мгновенно к нему. Обойди здание, сзади вход, дверь открыта. 02:44 Приехал. Блять, правда приехал. Антон подрывается, и его слегка ведёт — виски даёт о себе знать. Арсений ведь ни разу тут не был. Антон выходит из офиса и идёт навстречу, спускаясь на первый этаж к аварийному выходу. В офисе пусто, охрана в своей подсобке, так что их и не заметят. Хотя ему до этого нет дела, он же тут босс. Слышит, как открывается дверь, и заворачивает за угол, тормозя. Поднимает взгляд и смотрит. Пошевелиться не может, просто стоит, а сердце прыгает как на американских горках. — Приехал, — мысли вслух вылетают из губ, и он сразу же их поджимает. Какой дурак. Арсений зачем-то кивает сообщению, обходит здание, видит дверь и заходит в помещение. Оглядывается по сторонам, пытаясь понять, куда дальше, видит Антона и замирает. Бледный, взъерошенный, с красными глазами, совсем убитый, судя по взгляду — словно пацана испугали так, что чуть сердце не выпрыгнуло. Гордости нет вообще, только желание защитить, успокоить, отвлечь, и Арсений в несколько шагов подходит к нему, шепчет: — Иди сюда, — и сгребает в охапку, крепко прижав к себе. Не спрашивает, почему тот в офисе так поздно, почему в таком виде, почему выражение лица такое, словно он призрака увидел, просто обнимает и позволяет охватить себя в ответ. Антон выдыхает облегченно и жмётся, словно потерявшийся котёнок, цепляясь за него. Вдыхает его запах. — Арс… — произносит на выдохе, прижимаясь виском. — Спасибо. Он едва от эмоций не плачет. Слишком много на него одного за сегодняшний день. В кармане начинает вибрировать телефон, но ему плевать. Все перестало иметь значение, когда он оказался в правильных руках. — Тш-ш, — выдыхает Арсений, мазнув губами по его виску, поправляет чёлку и берет его под руку. — Пойдём сядем где-нибудь, а то стоим почти в дверях, как-то не очень. Он следом за Антоном идёт в его кабинет, снимает пальто и шарф, убирает телефон из кармана в сумку, кладет все на стол у входа и оглядывает помещение: стул, шкаф, кресло, диван, рабочий стол, оборачивается к Антону и поджимает губы. — Мне не спрашивать? — Меня пытались… изнасиловать? — полувопросительная интонация. Антон не уверен, что слово подходящее, но подбирать другое утомительно и тяжело. Он понимает, что скрывать нет смысла — не от Арсения. Садится на диван и упирается локтями в колени, заламывая пальцы. Воспоминания о невменяемом Эде и его руках повсюду, его тоне и грубости снова накрывают, и он зажмуривается, желая от них избавиться. Арсений столбенеет и чувствует, как внутри все холодеет. Он не знает, можно ли ему открыто и привычно касаться Антона, как он это делал обычно, потому что такая ситуация — настоящий стресс. Поэтому он садится перед ним на корточки и аккуратно кладет ладони на его колени. — Эд? — по взгляду понимает, что угадал, и раздувает ноздри. — Пусть захлебнется своими яйцами, сука. Антон хмыкает, поднимая взгляд и продолжая держать пальцы домиком у подбородка. — Ебейшая ситуация, конечно, — пытается улыбнуться. — Мерзко так и противно пиздец. Он чувствует вибрацию в кармане снова и тянется за телефоном. На экране «Эд», и он переворачивает его дисплеем к Арсению, следом кидая телефон рядом на диван, отключив вибрацию. Арсений провожает взглядом телефон, поджимает губы, а потом смотрит на Антона. — Хочешь, я ему отвечу? Могу даже не очень грубо, впрочем, он не заслужил. — Ответь, — кивает Антон на телефон, совсем не ожидая, что он и правда это сделает. Арсений кивает, поднимается на ноги, тянется за телефоном и, когда Эд снова набирает, отвечает на звонок. — Добрый вечер, Эдуард, точнее… — он смотрит на часы, — доброй ночи. Чем могу помочь? — он присаживается на край стола и скрещивает ноги, кротко улыбаясь. Эд на другом конце провода замирает, услышав голос не Антона, и теряется. — Э-э… я звоню своему парню, почему его телефон берет кто-то другой? — начинает злиться, пока фантазия рисует не самые приятные картинки. — Антон работает, — совершенно спокойно отвечает Арсений. Он не хочет злить или заводить Эда, потому что знает, что все это потом аукнется Антону, а Арсению этого не надо. — Он же ничем другим не может заниматься в три часа ночи. К тому же меньше, чем через две недели, твой концерт в моем клубе, так что ты мог бы поблагодарить его за то, что даже в такое время он работает. Эд закипает. Не верит ни единому слову, но сказать в ответ ничего не может. Выдавать себя не хочет, истинную причину отъезда Антона в домашних штанах и футболке знает, но не говорит Попову. Он же идеальный парень. — Я его дома буду ждать, — бросает раздраженно. — Так и передай, — рычит и сжимает волосы. Винит себя и понятия не имеет, как это исправить. Арсений хмыкает и насмешливо смотрит на Антона. — Мне кажется, что сегодня он переночует в офисе. Но я, так уж и быть, передам ему твои слова. Арсений кладет телефон Антона на стол и поворачивается к нему. — Кажется, он немного злится. — Удивительно, — закатывает глаза Антон. — Видеть его не хочу, — выдыхает устало, потирая глаза. — Арс… ты прости за те слова, я много хуйни тогда сказал, — переводит взгляд на Арсения, смотря виновато и устало. Арсений поджимает губы и слегка мотает головой. — Ты сказал то, что думал. И что, по сути, является правдой, так что не бери в голову — реальность я уж точно осознаю трезво. Хотя сейчас немного пьян, — он облизывает губы. — Я не обижаюсь на это — на правду глупо обижаться. — Вот только я теперь домой не хочу возвращаться, хотя и есть к кому, — хмыкает Антон и встаёт. — Выпьем? — кивает на бутылку виски на столе. — Ты, наверное, был занят, но подорвался ко мне… Арсений кивает, садится в кресло у стола и откидывается на спинку. К себе он позвать Антона не может, потому что там Ира, поэтому остаться тут — самый оптимальный вариант. Не гостиницу же снимать. — У клуба юбилей. Отмечали. Вечер свободный выдался, так что я за пару дней все подготовил и устроил всем сюрприз. Танцы, караоке, шведский стол — без изысков. — С праздника вырвал, получается, — Антон разливает по стаканам виски, протягивая один Арсению, а сам встаёт напротив него, упираясь ягодицами в стол и скрещивая ноги. — Да не то чтобы. Я уже собирался домой, потому что устал. Можно сказать, просто такси развернул, так что все нормально. Он не хочет говорить про Иру — не видит смысла. Они друг другу ничего не должны. Он приехал, потому что Антон своими стихами фактически попросил его об этом, а Арсений просто не удержался. Остальное ему говорить не обязательно. Антон салютует бокалом, не чокаясь, и отпивает, прикрывая глаза. Обжигает. — Я скучаю, — говорит тихо на выдохе. Сам не понимает, зачем это сказал. Но внутри жжёт алкоголь, и откровение выкрутилось на максимум. Услышав голос Антона, Арсений поднимает на него глаза и устало качает головой. — Давай не будем, хорошо? Ты же… Черт, Антох, ты же на утро снова будешь делать вид, что мы коллеги. И я буду. И снова просто по работе. И Эда, скорее всего, простишь, потому что он — я уверен — был бухой и себя не контролировал. И нет, это не оправдание, я просто знаю, что он тебе дорог и ты… Не проси меня быть ближе, чем ты можешь меня подпустить, хорошо? — тихо просит он. — Мне проще быть вдали и чётко осознавать наши роли, чем быть мячиком на пейнтбольном столе. — Я будто не свою жизнь живу, — Антон вертит стакан в руке. — Блять, ты просто все перевернул. Смотрит на него грустно, понимая, что проебался по всем фронтам. Отношения с Эдом после такого уже не будут нормальными, а с Арсением… Он просто по совести не позволит себе. — Это я могу, — без стеба отвечает Арсений, делает глоток и облизывает губы. — Меня родители не планировали. Более того, они разошлись до того, как мама узнала, что беременна. Она скрывала это, думала, что сама потянет или найдёт кого-то, а потом общие друзья её сдали отцу, и тот сказал, что хочет помогать с ребёнком. И за время беременности они как-то свыклись, расписались для вида, а потом родился я и… Я знаю, что папа маму не любит. Что изменяет ей. Да и мама знает, но она тоже не любит, просто привыкла. И это… нелегко, когда ты понимаешь, что семья есть только из-за тебя — то есть, они, по сути, упустили то, чего хотели на самом деле, из-за ребёнка. И понятно, что это был их выбор и они осознанно на него пошли, но… Лучше бы мама тогда сделала аборт, и они были счастливы — пусть и по отдельности, — чем эта игра в семью. — Но тогда не было бы тебя и… всего этого, — Антон разводит руками. — Даже не смей думать о том, что ты какая-то там ошибка, потому что ты удивительный человек, — смотрит на него серьезно, хоть и глаза пьяные. — Ты уникальный, Арс. Он говорит то, что думает, без приукрашивания. Если бы Арсений не появился в его жизни, кто знает, как жил бы Антон. Продолжил бы жить с Эдом, понимая, что уже не торкает ни его, ни себя. Знает, что неправильно, знает, что просто привык, но эта «вспышка» была слишком яркой и уже не исчезнет без следа. — Я отвратительный человек, но я не хочу, чтобы ты пропадал из моей жизни, потому что… — Антон отталкивается от стола, подходя ближе. — Потому что это ты. Стоит напротив и чего-то ждёт, а сам не знает чего. Арсений улыбается, опустив глаза, крутит в руке бокал с остатками алкоголя, выпивает залпом и ставит на стол. Поднимает голову, глядя на Антона, облизывает губы и вздыхает. — Да куда я денусь. Как минимум контракт, как максимум… — он вздыхает, качает головой и смотрит на него снизу вверх. Приподнимается, ловит его руку, скользит выше, по предплечью к плечу, к шее, на затылок, слегка тянет на себя и замирает. Не целует — даёт сделать это самому, потому что не знает, хочет ли Антон и готов ли в том состоянии, в котором он сейчас находится из-за выходки Эда. Смотрит на губы, вдыхает и пересекается с ним взглядом. Я прямо здесь. Я помогу забыть. Я не сделаю больно. Сейчас можно снова поверить, что никого, кроме нас двоих, нет. Антон смотрит на губы, затем в глаза и рвано выдыхает. Останься. Прошу, блять, останься, останься. Я не хочу больше. Мне больно. Не уходи. Наклоняется ниже, встречаясь с его губами. Правильными, нужными. Снова только одни, и вокруг весь мир идёт мимо. Пусть все сгорает дотла. Антон расслабляется в его руках, тянет на себя, поднимая, и руками обхватывает скулы. Ты здесь, ты реален. Мой. Весь. Как бы мы это не отрицали. — Метеорит, — в губы шепчет и не дает ответить — целует. Только не отпускай. Арсений цепляется за его плечи, ведёт ладонями по спине, прижимает ближе, не напирает, не требует, больше смакует и наслаждается, позволяя Антону отвлечься и привыкнуть. А у самого внутри все заходится, горит, полыхает, потому что наконец-то дорвался, получил, чувствует, дышит, и плевать, что часом назад из-за него стонал совсем другой человек. Там была физиология, потребность, а тут что-то более глубокое, нужное, важное, и Арсений сгорает от каждого касания рук и теряет реальность на его губах. Ведёт руками выше, вплетая пальцы в волосы, и гладит, слегка сжимает. Задыхается. Я, кажется, только с тобой дышать могу. Трепетно касается его губ, ласкает языком, глухо мычит и с новой силой целует. Мало. Мне тебя мало. Жмётся ближе, будто к огню мотыльком летит, зная, что сгорит. Антон тянется, прижимается, и Арсению бы усадить его на стол, скользнуть по ногам, по бедрам, вверх по телу, на затылок, поцеловать грубо, напористо, как привык, а он тормозит себя — осторожничает, бережёт, не рискует сорваться и отпустить себя, потому что у Антона стресс, он пьяный, и он утром может обвинить его или все неправильно понять. Арсений не хочет им пользоваться, просто хочет помочь, отвлечь, успокоить, поэтому кладет ладони на его щеки, мягко поглаживает большими пальцами скулы, немного углубляет поцелуй, но не налегает — позволяет вести и направлять Антону, потому что все сейчас происходит ради его комфорта. Антон отстраняется, прижимаясь своим лбом к его и качает головой. — У нас друг без друга хуево получается, — смотрит в глаза, позволяя себе утонуть, потому что сейчас правильно, потому что сейчас все на своих местах. — Только не говори, что все это благотворительный жест и тебе вовсе не хотелось сюда приезжать и сейчас целовать меня. Он отодвигается и глазами по лицу скользит, снова запоминая каждую родинку, морщинку, шрам. Отпечатывает этот образ в своей голове и бережно убирает в ящик, чтобы в нужные моменты доставать и смотреть, когда он не сможет вот так быть рядом. Арсений смеётся, облизывает губы и вдруг говорит: — Меня дома ждёт обнажённая и на все готовая девушка, а я, вместо этого, сорвался сюда к тебе, чтобы просто целовать тебя, что ещё скажешь? Он приподнимает бровь, глядя на него совершенно откровенно, ждёт реакцию и ничего не делает, только кладет ладони на стол по обе стороны от его бёдер. Брови Антона ползут вверх, и он сначала недоумевает, а после складывает два и два. — Развернул он такси, ага, как же, — хмыкает, укладывая ладони на его талию, и на себя тянет. — Скажу — целуй меня, — шепчет в губы, опаляя дыханием. — Ну, приехал на одном такси, вызвал другое и развернул, — очаровательно улыбается Арсений, ведёт ладонями по его груди, цепляя ткань, делает полшага вперёд к нему, прижимая бёдрами к столу, ладонь кладет на щеку, сползает на затылок, привычно царапая, и целует. На этот раз привычно напористо, торопливо, жадно, потому что ему не хватало этих губ почти полтора месяца. И сейчас он смакует каждое мгновение, выжигает на его губах свои отпечатки и сам сгорает внутри. Все ещё не спускает себя совсем, осторожничает отчасти, но все равно улыбается в поцелуй и чувствует, как под второй ладонью долбится сердце Антона. Антон улыбается и стонет глухо — наконец-то. Жадно, пылко, привычно, как надо. Ладони перемещает на спину, сжимая ткань. Гладит, водит руками, прижимая ближе. Отпустить нет сил. Жмётся, пытаясь раствориться в нем, в этом моменте. Потому что за дверями другой мир, и там они просто коллеги. Но не сейчас, сейчас есть только они — и остальное не имеет значения. Плечи сжимает, ближе, ближе, ближе. — Не оставляй, — шепчет в губы отчаянно, снова целуя, кусая, напирая. Горят вместе, сжигают себя добровольно. Арсений качает головой — куда я денусь, о чем ты, — вжимает в край стола, обнимает, ведёт ладонями по спине, забирается под ткань, слегка царапает спину, а потом сползает губами по шее, прихватывает несильно, возвращается к губам и утягивает в поцелуй. Стереть, отвлечь, забыться, наполнить собой и выжечь все плохое, что было за это время. Антон почти не дышит, залезает на стол, ногами обвивая бёдра Арсения, прижимая ближе, не давая отстраниться. Наполни меня, я пуст. Укради, забери, я сломлен. Я сгораю без тебя, а лучше гореть с тобой. Отстраняется, спускаясь губами по скулам до шеи, не кусает, не всасывает — целует, мягкими касаниями пробегается, носом ведёт, вдыхая запах. Соскучился. Ладонями скользит под кофту, проходясь по границе брюк, невесомо, ласково. У него от этой нежности и трепета дыхание замирает, Антон жмётся ближе, бёдрами прижимаясь к паху. Арсений льнет к нему, обнимает, изучает ладонями, скользя пальцами по телу вверх и вниз. В какой-то момент он тормозит, сжав его подбородок, не даёт целовать дальше и только сбито шепчет ему в губы: — Нам бы притормозить до того, как случится что-то, о чем мы оба на утро будем жалеть. Ты знаешь, что мне все это нравится и я хочу этого, но сейчас все как-то… слишком, понимаешь? У тебя случился… инцидент, ты приехал сюда, написал мне, я сорвался, нас… кроет. А ещё мы пьяные, что не маловажно, а на утро что будет? Просто… у нас и так все шатко, Шаст, чтобы усугублять ситуацию. Антон прикрывает глаза, прижимаясь к его лбу и равно выдыхает. — Ты прав, — отстраняется, продолжая обнимать его за талию. — Но не думай, что сейчас все так только потому, что я разбит и меня пытались взять силой. Если бы я не хотел, я бы не подпустил. Мы здесь, потому что оба этого хотим, — смотрит в глаза. — Без причин. И я знаю, что с утра и за этими дверями, — кивает в сторону выхода, — все снова вернётся и будет так, как и последние полтора месяца. Но сейчас… давай просто побудем рядом. Нам это нужно, не считаешь? Арсений кивает, сгребает его в охапку, прижимается всем телом и прикрывает глаза — безумие какое-то. Они оба хотят, они оба что-то чувствуют, но оба упертые, упрямые, не готовые признаться в этом хотя бы себе, а потом и друг другу. Поэтому изводят из раза в раз, срываются, злятся, косячат, отыгрываются друг на друге, упорно не желая отпустить привычное ради чего-то нового, из-за чего вот уже несколько месяцев они держат друг друга, даже отпустив. Он не понимает, как это работает и чем закончится, потому что с самого начала все было неправильным, да и остаётся таким до сих пор, но сейчас все запуталось ещё сильнее, и он окончательно перестал понимать, что им делать и как поступить лучше. Антон цепляется за него, как за спасательный круг. Вот только они оба утопающие, которым этот круг по боку. Оба осознают всю ситуацию, знают последствия, понимают, что неправильно и нужно отступить. Порвать, забыть, оставить в прошлом. Но не могут, не хотят. Тянутся уже сильнее магнитов. А насытиться как? Он зарывается носом в сгиб его шеи, вдыхает запах его тела вот уже в который раз. Отпустить сейчас сродни самоубийству. Двойному. — Арс… — шепчет в кожу, ведя носом. — Пообещай, что не будешь пытаться забыть все. Арсений лишь качает головой и гладит его по колену. — У меня нет такой привычки. Я считаю, что все происходит не просто так, а с какой-то целью. Люди и события — это опыт, а положительный или отрицательный — это когда как. Так что я могу приглушить желание, отвлечься, перекрыть чем-то другим, но совсем выжечь из памяти невозможно — это обман. — Не хочу тебя забывать, — шепчет тихо Антон. — Ты уже на подкорке, — хмыкает, качая головой. — Ты у нас за разум, а я больше по какой-то хуйне. Слова Арсения бьют правдой. Он все, сука, понимает — не маленький. Но рядом с ним чувствует себя именно таким — ребёнком, которому все надо показать и рассказать. Как маленький со своим «хочу» и «дай». Вот только реальности плевать на твой возраст и ощущения — она без разбора бьет. — Не забудешь. Таких, как я, не забывают, — шутит Арсений, чтобы немного разрядить обстановку, а то Антон какой-то совсем поникший. Он еще раз целует его, мягко прихватывая его губы, а потом отстраняется и оглядывает комнату. — Вопрос такой: что делать со сном? Я, конечно, пока не очень хочу, да и протрезветь бы не помешало, чтобы утром не проснуться с диким похмельем. К тебе домой нельзя, ко мне тоже, какие варианты того, как и где провести ночь? Но то, что я тебя сейчас одного не оставлю, не обсуждается. Антон слушает, и на последней фразе губы сами в улыбку расплываются. Не оставит. Пусть только сейчас, но не оставит. Он кивает в сторону дивана и за свою спину. — Разложим диван, а остальное найдём в шкафу, — отталкивается и обходит стол, доставая из шкафа подушки и плед. — Не пять звёзд, конечно, но здесь я ночую чаще, чем дома. Он укладывает все на диване и поворачивается к Арсению, приглашая. Они будут спать вместе, и пресловутые бабочки дают о себе знать, так невовремя атакуя лёгкие. Арсений кивает, соглашаясь, потому что ему, в принципе, все равно, где спать, лишь бы голову положить и ноги не слишком свисали. Он помогает Антону, потом раздевается до нижнего белья, потому что ничего помять не хочется, заваливается на диван и тянется к телефону — будильник придётся переставить, чтобы успеть метнуться домой — и переодеться, и Иру забрать, а то она без ключей в его квартире ни домой, ни на работу не сможет выйти. Антон раздевается следом и ложится. Сердце колотится, и он выдыхает глубоко, пытаясь его унять. Когда уже оба в кровати, он тянет к нему ладонь, переплетая их пальцы, и поворачивается лицом. — Доброй ночи, созвездие, — шепчет тихо, двигаясь чуть ближе. Арсений касается его носа своим, коротко целует и прикрывает глаза. Он почти уверен, что на утро они оба пожалеют. Хорошо, если разойдутся молча, а не снова найдут повод для ссоры, потому что он уже смертельно от этого устал, если честно. Эмоции эмоциями, но разборки он не любит — они утомляют, высасывают энергию, а с ней и так туго в последнее время. Так что он просто позволяет им лежать рядом, соприкасаясь руками и ногами, и надеется, что утро не начнётся со столкновения двух планет. Антон закрывает глаза, чувствует тепло нужного тела и не думает о том, что им нужно будет прощаться с утра. Он просто касается его тела своим, и ему тепло. Тепло, потому что сердце не обманешь, потому что все «против» отвратительны, потому что душа рвётся на части, но есть «надо». Он засыпает в спокойствии, думая, что все ещё образуется. Когда-нибудь, может быть — не играет роли. Главное, что все образуется.