Люблю, когда ты краснеешь

Мимо проносится дорожный указатель, сообщающий, что скоро Сиэтл. Пора задуматься о том, что они… — Марк, — зовет Макс; тот косится на нее, не отвлекаясь от дороги. — Что мы скажем моим родителям о… ну, о нас? — Ну, — после недолгого раздумья отвечает он, — о знакомстве скажем правду. Ты, наверно, им все уши прожужжала, как хочешь у меня учиться, так что это ни для кого не станет новостью. — Ага, — кивает Макс. — Но они, наверно, спросят, как начались наши отношения. Мы же не скажем правду? Она на секунду представляет, как это могло бы выглядеть. «Мама, папа, это Марк, мы осознали, что хотим быть вместе после того, как он меня похитил и связал скотчем»… обморок, занавес. Папа вон до сих пор никак не забудет, что Марка судили. — Ну у тебя же богатая фантазия, Макс. Придумай какую-нибудь романтичную историю. Как тебе, скажем, идея с балом в Академии? Она задумывается. Пожалуй, в Блэквелле действительно могло быть такое мероприятие. Макс уже жалеет, что пришла на этот рождественский бал: танцевать не умеет, на танец ее никто не пригласит, а сама пригласить стесняется. Но Дана так уговаривала, вот и сейчас… — Макс, ну не стой у стеночки! Глянь, как на тебя Уоррен пялится весь вечер. Пригласи его, я же вижу, что ты хочешь. Макс отвечает глазами голодного щенка. Единственное, чего она сейчас хочет — оказаться в своей комнате. Там тоже есть гирлянды и музыка, зато никто не вешает на шею хомут социальных взаимодействий. — Хотя бы под омелой стань! — не унимается Дана. — Тогда он тебя поцелует. — Ладно, — вздыхает Макс и делает шаг вперед. Она не уверена, что хочет поцелуй именно от Уоррена, но Дана иначе не отстанет. Макс идет в сторону омелы и видит, как Уоррен быстро шагает навстречу. Однако ее обгоняет Брук и, будто нечаянно толкнув плечом, занимает место под омелой. Макс останавливается, останавливается и Уоррен, явно не готовый к такому повороту событий. Брук так и стоит, будто надеясь на чудо, а Макс пожимает плечами и уходит. Краем глаза видит, как Уоррен идет за ней, но его останавливает чей-то окрик: — Эй, ботан! Ты мое пиво разлил! Макс застывает на пороге, прислушиваясь к разговору — драки вроде не предвидится, Уоррен умеет решать конфликты словами. Она выдыхает и выходит в коридор, минует парочку у стены, которая вот-вот повысит возрастной рейтинг своих действий, и останавливается у окна. Не стоило сюда приходить. Любое мероприятие для Макс — как званый ужин с кучей приборов вокруг: мечешься между тремя вилками и пятью ножами, выглядишь дикаркой, а потом бросаешь эти попытки закосить под элиту и делаешь себе сэндвич. Вопрос, зачем было приходить, если сэндвичи можно поесть и дома. — Всё хорошо, Макс? — вырывает ее из раздумий знакомый голос. Макс оборачивается и видит Джефферсона. — Да, мистер Джефферсон, — отвечает она и зачем-то добавляет: — Я просто… чувствую себя не на своем месте. — Почему? Никто не поцеловал тебя под омелой, даже на танец не пригласил? — Да я не очень-то и… — А так? — перебивает Джефферсон, достает из-за спины пучок омелы и держит над головой Макс. — Так ты чувствуешь себя на своем месте? — Откуда у вас?.. — начинает Макс — и осекается, когда он подходит близко, как никогда не подходил во время занятий. — Помогал украшать зал. И приберег одну омелу для особого случая. Расстояние между ними настолько сокращается, что она ощущает дыхание Джефферсона — а самой дышать нечем. Вот он, особый случай, о котором Макс даже мечтать стеснялась. — Ты так удобно стоишь под омелой, — улыбается Джефферсон и щекочет листьями ее макушку. — Я просто обязан тебя поцеловать. — Мистер Дже… — начинает Макс и запинается. Она понятия не имеет, что говорить и нужно ли говорить вообще — эта ситуация напоминает уже не просто званый ужин, а прием у президента. Вот только президента ей никогда не хотелось поцеловать под омелой. — Зови меня Марк, — шепчет тот и приподнимает ее лицо. Смотрит на Макс, как никто и никогда на нее не смотрел. В стеклах его очков отражаются огоньки гирлянд — белые блики вокруг карих глаз, идеальный получился бы кадр. Полюбоваться Джефферсон не дает — гладит по щеке, наклоняется и целует в губы. Она неуверенно отвечает на поцелуй, и мир вокруг замирает, будто Макс остановила время для всех, кроме них двоих. Марк, больше не мистер Джефферсон, пахнет кофе, щекочет ее бородкой, гладит по голове, и от этого ноги Макс подкашиваются. Он подхватывает ее, прижимает к стене и целует глубже. Макс ничего в этом не понимает, поэтому открывает рот и позволяет Марку делать всё самому. И он делает, да так, что она снова едва не падает. Только шаги поблизости возвращают Макс в реальность. Она пытается отстраниться, Марк не пускает. — Нас же заметят, — выдыхает Макс и чувствует, как ее лицо горит, но совсем не от стыда. — Тогда поехали ко мне. У меня и музыка получше, чем здесь. Макс кивает и принимает его руку. Всю дорогу до машины она не обращает внимания на взгляды и шепотки вслед. — Красивая история, — заключает Марк, когда Макс замолкает. — Только хронология никуда не годится — ты проучилась у меня каких-то пару месяцев, значит, это не мог быть прошлогодний бал. А до рождественского бала в этом году Академия попросту не дожила. — Надо понимать, у тебя есть идея получше? Автомобиль на обочине мигает аварийным светом, рядом размахивает руками какая-то девушка. Марк окидывает ее взглядом, однако скорость не сбавляет. — Есть, — отвечает наконец. — Твои родители случайно не собирались купить тебе машину? Марку всегда нравилась осень в этом городе — даже во время проливного дождя, как сейчас. Но девушка на обочине, рыдающая прямо под знаком «Еще один прекрасный день в Аркадии Бэй», определенно не разделяет мнение ни Марка, ни знака. Марк подмечает, что она красиво плачет — и тут же узнает Макс Колфилд. Он дает себе секунду на размышления, затем останавливается. — Заглохла? — Она кивает и грустно косится на свою машину. — Я удивляюсь, как ты вообще смогла на этом выехать. — Выбора не было. — Макс шмыгает носом. — Мы не можем себе позволить новую. В ее глазах — боль нежной натуры, поцарапавшейся об несправедливый мир: грусть из-за заглохшей машины; злость на родителей, которые не смогли купить единственной дочери ничего лучше этой развалюхи; унижение оттого, что однокурсники смеются над финансовым положением ее семьи; страх перед дорогой, где может встретиться кто и что угодно. И Марк никак не может бросить эту прекрасную палитру эмоций на обочине. — Садись. — Он открывает дверь своей машины. — Довезу тебя до кампуса, а завтра вызовешь эвакуатор. Теперь в глазах Макс — борьба. Ее наверняка учили не садиться в машину к незнакомцам, но ведь Марк не незнакомец, а любимый преподаватель Макс. Хотя бояться стоит, учитывая, какие у него планы. Однако ливень и ветер побеждают опасения, и она садится в машину Марка. — Мистер Джефферсон, — начинает понимать Макс спустя некоторое время, — мы, кажется, проскочили поворот на кампус. Марк улыбается одними глазами и прибавляет скорость. Поворот, ведущий к Проявочной, они точно не проскочат. — Ну ты как всегда! — перебивает Макс. — Как мы это расскажем родителям? — Ты тоже как всегда — не дослушиваешь, — парирует Марк. — И очень зря. Проявочная и гостеприимство — совершенно не совместимые понятия. Здесь даже кофеварки нет, только допотопный электрочайник и растворимое нечто, одинаково дерьмовое на цвет и на вкус. — Это что за место? — оглядывается Макс. — Это бункер, который Прескотты построили на случай какого-нибудь апокалипсиса, — объясняет Марк. — Кофе тут тоже… — … апокалиптический, — заканчивает Макс и хихикает. — Ничего, я привыкла. Марк приносит две кружки кофе. Макс сидит на диване, во все глаза разглядывая фотооборудование. Сейчас вот-вот спросит, почему студия именно в этом бункере, но не успевает. Марк передает ей напиток и со всей естественностью, на которую способен, отпускает кружку. — Ай! — вскрикивает Макс и с ужасом смотрит, как по ее свитеру расползается кофейное пятно. — Какая же я… «… красивая. Особенно с этой болью в глазах». — Обожглась? — участливо спрашивает он и приподнимает свитер Макс. — Давай помогу. — Вы врач? — дрожащим голосом спрашивает она, но не отодвигается — Да, — кивает Марк и опускается на колени перед Макс. — Твой личный врач, и тебе очень понравится моя методика. Он целует и облизывает ее покрасневшую кожу, всё сильнее задирая свитер. Макс вся дрожит, но даже не пытается сопротивляться — однако напрягается, когда Марк переходит к груди. — М-мистер Дж-жефферсон… — Слишком быстро? — предвосхищает он ее реплику и поднимается с колен. — А так? Марк садится рядом и гладит Макс по руке, закатывая рукав ее свитера. Когда он доходит до предплечья, Макс дрожит уже совсем иначе, иначе смотрит, иначе дышит, и Марку нравится эта перемена. — Какое у тебя выразительное лицо, — шепчет он. — Из тебя выйдет замечательная модель. — Я так не думаю. — Макс очень привлекательно краснеет. — Проверим? — Марк приобнимает ее и кивком указывает на фон. — Я сфотографирую тебя, и продолжим. — Но… — Макс с грустью смотрит на кофейное пятно. — У меня же свитер грязный. — Значит, снимем его. Позволишь? Его руки медленно скользят по ее талии, приподнимая свитер. Макс смотрит так, что Марку хочется завалить ее на диван и не отпускать — но нельзя, иначе он упустит этот момент невинности. Сначала фото. — Пойдем. — Марк тянет ее за руку в сторону фона. — У нас получится прекрасный портрет в высоком ключе. Портрет получается почти сразу — правда, с небольшим пересветом. «Исправлю при обработке», — обещает себе Марк, садится рядом с Макс и наконец-таки целует ее. Макс горячо отвечает и падает на фон уже без лифчика. — То есть ты нарочно облил меня кофе? — переспрашивает она, когда Марк замолкает. — Какое романтичное начало отношений. — Конечно, настоящая история о том, что случилось между нами в Проявочной, гораздо романтичнее, — с совершенно серьезным лицом отвечает он. — Неспроста же говорят, что реальность бывает интереснее фантазий. — Это не смешно! — хмурится Макс. — Что мы скажем маме с папой? — Ну-у… — Марк ненадолго задумывается. — Наверно, придется импровизировать. Макс грустно вздыхает — импровизировать она не умеет совсем. А еще, возможно, придется сообщить папе о беременности, мама наверняка ему не сказала. Как будто мало в жизни неловкости.

***

Они так и замирают по разные стороны порога: Макс с Марком и ее родители. Папа дружелюбным шкафом стоит в проходе, из-за его спины выглядывает мама, все молчат. Импровизация определенно… — Вот ты, значит, какой, — наконец говорит папа. — Теперь могу быть спокоен — наш внук получится симпатичным. И все смеются. Импровизация — определенно сильная сторона папы. — Райан, — представляется он и протягивает руку Марку. — С Рождеством, ребята! — Марк, — отвечает тот и пожимает папину руку. — И вас с Рождеством! Ужин проходит спокойно. Папа наливает Макс сок вместо вина — значит, про внука он пошутил со знанием дела. Тем лучше, меньше придется объяснять. — И всё же, — спрашивает папа, когда они уже переходят к десерту, — как так получилось? В смысле, ваши с Марком отношения. Макс мысленно закатывает глаза — до последнего надеялась, что этой темы удастся избежать. — Ну… — начинает она, — он был моим преподавателем… Смотрит на Марка в поисках поддержки, тот кивает. — Это я знаю, а дальше что было? Ты не подумай, мы с мамой не против, просто… любопытно. Вот это «просто любопытно» в чьем угодно, особенно в папином, исполнении всегда ставило Макс в тупик. Людям просто любопытно, а отдуваться ей. Сейчас, после сытного ужина, еще сложнее — критическое мышление заснуло и храпит под столом, а способность к импровизации так и не проснулась. — Ну… — снова мямлит Макс, — в тот день был ураган, и… — И Марк тебя спас! — восхищенно подхватывает мама. — Я ведь угадала? Макс нерешительно кивает — если посмотреть под определенным углом, Марк действительно ее спас. — Да, — уверенно отвечает он, — я спас Макс. У меня была фотостудия в бункере, который изначально строили для защиты от ураганов — в Аркадии Бэй, вы же знаете, такое случается. — Папа кивает. — Там мы и переждали непогоду. — Вот оно что, — задумчиво говорит папа. — А как получилось, Марк, что тебя потом арестовали? Если есть что-то более неловкое, чем тема событий в Проявочной, это именно оно. Однако лицо Марка остается непроницаемым — впрочем, как всегда. — У меня был… один знакомый, который в каждом видел потенциального преступника, — после паузы отвечает он. — Возможно, это следствие профессиональной деформации — этот человек работал в охране Блэквелла и, конечно, хотел как лучше. В тот вечер он следил за Макс, — Марк кивает на нее, мама охает, — и почему-то сделал вывод, что я ее похитил. Чуть не убил меня, представляете? Я очнулся уже в наручниках, а если бы Макс не вмешалась, мог и вовсе не очнуться. Мама прикладывает руку ко рту. Макс хватает свой стакан с соком — пить не хочется, но сейчас очень нужно чем-нибудь закрыть предательски правдивое лицо. — Вот это приключения! — присвистывает папа. — И как ты оттуда выбрался? — Всё благодаря Макс, — улыбается Марк и кладет руку ей на плечо. — Весь город считал ее жертвой, но она пришла в суд и дала показания в мою пользу, представляете? Макс чувствует себя в свете софита — такого мощного, что от него горит всё лицо. — Какая ты смелая! — пораженно выдыхает мама. — Я бы не смогла. — Вся в меня! — заключает папа и через стол, едва не снеся бокалы, похлопывает Макс по плечу. — Я же говорила, дорогой, что его не просто так оправдали! Наша Макс не стала бы свидетельствовать в пользу плохого человека, правда, доченька? Она кивает и с огромным усилием сохраняет серьезное выражение лица. Раньше родители рассказывали Макс сказки, теперь ее очередь придумывать сказку для родителей. — А знаешь, — шепчет Марк, когда они с Макс выходят из-за стола, — идея с ураганом даже лучше. Гораздо убедительнее тех историй, что мы придумали по пути. — Не знала, что тебе нравится тема апокалипсиса. — А то! Такой простор для фантазии. Новый год для нее не наступит, не наступит даже Хеллоуин — Макс понимает это, когда мимо пролетает какая-то здоровенная железяка. Затем дверца холодильника проносится прямо над головой — Макс успевает лишь испугаться, и тут же кто-то толкает ее на землю. Макс вскрикивает, зажмуривается, а когда открывает глаза, видит Джефферсона. — Пойдем! — пытается он перекричать ураган. — Я знаю безопасное место. — Где? — Макс едва слышит собственный голос. Вместо ответа Джефферсон хватает ее за руку и тащит к своей машине. Макс не думает, безопасно ли с ним ехать — куда бы она ни попала, это в любом случае лучше апокалипсиса, который сейчас творится. Они выходят из машины в амбаре Прескоттов — том самом, который Макс с Хлоей нашли днем. Джефферсон открывает кодовый замок так легко, будто делал это миллион раз, и протягивает Макс руку. — Это же… — начинает понимать она. — Проявочная, — заканчивает он. — Наша с тобой Проявочная, Макс. Единственное место, где мы спасемся от урагана. Разум подсказывает Макс бежать, но шестое чувство кричит о безопасности, о доверии — странном, совершенно не обоснованном доверии к Марку Джефферсону. Человеку, который увидел в ней талант, человеку, чувства к которому она заталкивала в глубину подсознания. Человеку, которого она вряд ли теперь сможет называть «мистер Джефферсон». — Пойдем, — продолжает он. — Мне нужно многое тебе рассказать. И Макс берет его за руку. Снаружи конец света, но здесь, в их Проявочной, история только начинается — история Марка Джефферсона и Максин Колфилд, которые находили друг друга в любой реальности.