— Мисс Колфилд? — Марк помогает ей снять куртку. — Что вы будете на ужин?
— Я не буду ужинать. — Макс устало отставляет сумку. — Подготовь ванну, пожалуйста.
Марк кивает и уходит. Макс смотрит вслед и думает, что из всей семьи, пожалуй, она больше всех любит именно его, дворецкого.
Макс часто думает, что могла бы появиться на свет совсем в других условиях — как, например, Шон Диас с соседней улицы, живущий без матери, вынужденный нянчиться с младшим братом, делить с ним игрушки и последнюю шоколадку. Так, наверно, было бы сложнее, однако интереснее. Она же родилась с серебряной ложкой во рту, и от этой ложки тошнит подчас не меньше, чем от ледяного врачебного шпателя.
У Макс всегда было всё, что она желала, и немного из того, чего не желала. Куча игрушек, кукольный домик почти до потолка. Брендовые платья и туфли, смотревшиеся прекрасно в витрине, но не так прекрасно — на костлявой Макс. Сладости без ограничений, поощрение любых хобби, пожизненный статус любимого ребенка. Попроси она единорога, запряженного в повозку с мороженым, и на следующее же утро он бы ждал в гараже. Однако кое-чего Макс всё равно не хватало: людей, которые бы выслушали и попытались понять, а не откупались подарками.
Папа всегда был то в офисе, то в разъездах, то на приемах, а мама сопровождала его. Макс оставалась на прислугу, которой так же было на нее плевать. А незадолго до восемнадцатилетия Макс в их доме появился Марк.
Она мало знала о новом дворецком: ему около сорока, раньше был преподавателем, уволился (или его уволили — Марк всё время путался в показаниях), много путешествовал, а потом каким-то ветром его занесло в Сиэтл. И на Макс впервые кому-то стало не плевать.
Она поняла это, когда кассеты на полароид закончились, а родители в очередной раз умотали на край света. Макс робко подошла к Марку, чтобы тот отвез ее в магазин — и получила не только запас расходников, но и множество советов по фотографии. Они гуляли по набережной, а вернулись с кучей снимков и неисчерпаемой темой для бесед. Тогда Макс подумала, что Марк ей даже нравится — не так, конечно, как нравились одноклассники. Те всегда превращались в красивых пустышек, едва случалось познакомиться поближе, даже поболтать было не о чем. Со сверстниками Макс чувствовала себя старухой, но не с Марком.
Он стал для Макс первым и единственным наставником по фотографии: объяснил правила композиции, рассказал, как влияет свет, помогал прямо держать камеру в ее дрожащих руках, даже научил проявлять пленку. Макс сменила платья и туфли на джинсы и кроссовки, чтобы было удобнее лежать в траве и лазить по склонам ради нужного ракурса. Мама с грустью замечала «ты же девочка» и пыталась вернуть ее к заводским настройкам живого аксессуара, однако доселе послушная Макс уперлась, и ее оставили в покое.
Сегодня родители снова в отъезде, а это значит, что Макс ждет очередной вечер наедине с собой. Впрочем, разве их присутствие что-то бы изменило?
Она ложится в ванну и закрывает глаза, позволяя воде забрать тяжесть своего тела. Тянется за бомбочкой, но все закончились. Надо будет послать Марка в магазин, думает Макс и растирает себя рукой.
Сегодня утром в колледже опять ее обсуждали — мол, эта нелюдимая Колфилд так и умрет в одиночестве. Макс пропустила замечание мимо ушей, зато теперь осознает его справедливость. У нее ведь и правда никого нет — ни нормальной семьи, ни друзей (единственная, кого можно было назвать подругой, осталась в родной Аркадии Бэй), ни пары. Никто не попытался даже поцеловать Макс — и это в восемнадцать лет! Всем одинаково плевать на ее душу и тело.
Макс вздыхает, обнимает себя и от этого немного успокаивается. Ну да, она никому не нужна, однако за годы привыкла и научилась довольствоваться самой собой. Зачем допускать чужих до своего единственного и неповторимого тела, когда можно делать приятно самой себе? Этому Макс научилась в совершенстве, и прямо сейчас отточит навык.
Она намыливает руку и поглаживает клитор. Зажмуривается и представляет, что это пальцы… ну, допустим, Марка. Обычно он носит белые форменные перчатки, но, будь на то воля Макс, она выкинула бы их к чертовой матери — зачем прятать такие красивые руки?
Макс выводит из транса покашливание. Она резко убирает руку и смотрит на Марка как можно более непринужденно.
— Я принес чай, мисс Колфилд. — Он ставит чашку на поднос над ванной.
— Спасибо.
В чашке плавает лимон — Марк прекрасно помнит ее вкусы. Когда-то он заварил «чай по-русски», как назвал такое сочетание, и с тех пор Макс стала поклонницей этого напитка. Мама предпочитает травяной чай без ничего, папа пьет только кофе, поэтому Марк покупает лимоны специально для Макс, и ей нравится считать это заботой.
Макс делает глоток, снова закрывает глаза — и чувствует руку Марка на плече.
— Что ты делаешь? — недоумевает она, но руку не сбрасывает.
— Я так понял, у вас был тяжелый день. — Макс кивает. — И вам не помешает массаж.
Макс колеблется. За годы телесного голода она адаптировалась, став неприкосновенной для чужих — «сдохнешь девственницей, Колфилд», — однако и Марк ведь не чужой. Он доказал это, когда поздравил Макс с днем рождения, вручил коробку ее любимых конфет и книгу по фотографии со своим автографом, а Макс бросилась ему на шею и расцеловала в щёки. Марк обнял в ответ и посмотрел очень необычно, но ей это понравилось. Так же он смотрит сейчас, а Макс понимает, что сидит перед Марком голой, в прозрачной воде, и даже не хочет прикрыться.
— А… это не больно?
— Нет, мисс Колфилд. — Макс осознает глупость вопроса, когда Марк нежно поглаживает ее по плечу. — Это очень приятно.
— Тогда приступай.
Макс убирает слегка отросшие волосы со спины и видит, как внимательно Марк смотрит на то место, где у нее должна быть грудь, а по факту две невнятных выпуклости. Но он ничего не говорит по этому поводу, а лишь опускается на колени перед ванной и разминает плечи Макс.
— Так хорошо?
— Да. — Макс жмурится. — Продолжай.
Марк вдруг прекращает, и Макс резко открывает глаза.
— Мне отсюда не очень удобно, — поясняет он. — Вы не будете против, если я сяду рядом?
— Нет… то есть…
Макс не знает, что и думать — никогда не подпускала никого к себе настолько близко. Однако ее плечи до сих пор чувствуют волны безопасности от рук Марка — Макс давно такого не испытывала.
— Я не против, — решается она. — Садись.
Марк спускает часть воды из ванны и расстегивает пиджак. Макс с любопытством разглядывает его подтянутое, по-взрослому красивое тело, отводит глаза, когда тот снимает брюки — и всё равно украдкой косится. Она никогда не видела голых мужчин живьем — даже папа ходит по дому исключительно в халате, — и теперь сравнивает реальное тело с картинками. Реальность выигрывает: Марк хоть и волосатый, но это его только украшает. Темные завитки волос обрамляют член — не такой огромный, как она видела на картинках, и всё же очень заметный, — и Макс краснеет, поняв, что уже не подглядывает, а нагло пялится. Марк ловит ее взгляд и снимает те самые треклятые перчатки — будто нарочно оставил их напоследок, зная, как Макс нравятся его руки, — затем очки. Без них лицо кажется мило-беззащитным, и она ловит себя на мысли, что хочет его потрогать.
Марк садится позади Макс и снова кладет руки на ее плечи. От непривычной близости сердце Макс бьется чаще, но вскоре успокаивается от ласковых прикосновений Марка. А потом он намыливает ее волосы, массирует кожу головы, и Макс тает.
— Марк…
Тот дышит в шею, растирает мыльными пальцами голову, плечи — и Макс забывает, что еще недавно стеснялась. Да и как можно стесняться, когда с тобой творят такое?
Однако смущение возвращается, когда его рука скользит по груди Макс. Никто ее раньше так не трогал.
— Ты чего? — Макс вздрагивает, но не отодвигается.
— Я видел, чем вы занимались, когда я зашел, — отвечает Марк и, не давая ей вступить, продолжает: — Хотите, научу это делать приятнее?
Предложи он такое в любое другое время, Макс раскраснелась бы и убежала. Она и сейчас краснеет, но хочет не бежать, а оставаться в руках Марка — таких теплых, надежных и безумно прекрасных. Он только что делал ими очень хорошо, почему бы не продолжить?
— Я… — Макс внезапно чувствует гири под едва отросшими крыльями. — Дело в том, что я… никогда… не целовалась даже.
Марк смеется. Макс от этого краснеет еще сильнее — ну вот, сейчас он тоже скажет «значит, умрешь в одиночестве» и уйдет. Однако Марк шепчет:
— Попробуем это исправить?
Он гладит ее руки, нежно, почти невесомо прикасается губами к плечам, поднимается к шее — эта непозволительная до сих пор интимность будоражит Макс. Марк целует ее в щеку, совсем не так, как Макс целовала его, а… это сложно охарактеризовать. В ее словаре, лишенном категории «романтика», нет подходящего определения для того, что сейчас творится, поэтому Макс позволяет говорить своему телу — и тянется к Марку.
— Повернись ко мне, — просит он. Макс поворачивается, насколько позволяет пространство ванны.
Теперь она сидит на коленях у Марка, и от этой близости кружится голова. Макс сама подается навстречу его губам, и Марк целует ее — нежно и неторопливо, но Макс хочет большего. Он облизывает ее рот, щекочет бородкой, и Макс пропускает Марка глубже. Его язык бережно изучает ее собственный, Макс горячо дышит и повторяет движения Марка. Чувствует его сердцебиение, как Марк поглаживает ее спину и перебирает волосы, и сама переходит в наступление. Как же, оказывается, много Макс не знала об удовольствии.
Марк кладет руки еще ниже, она больше не стесняется и отдается его ласкам. Макс согласна на всё, что бы ни придумал Марк — и тут он жестом просит ее развернуться. Макс снова садится к нему спиной и чувствует, как ее груди приятно тяжелеют в руках Марка.
— Нравится? — вкрадчиво спрашивает он. — Лучше, чем сама с собой?
Макс громко выдыхает в ответ и ерзает навстречу Марку. Тот всё правильно понимает, обводит пальцами ее грудь и скользит вниз — туда, где Макс себя ласкала. Он раздвигает складки ее кожи одной рукой, намыливает другую, поглаживает клитор — аккуратно, и всё же Макс непроизвольно сжимается.
— Больно?
— Необычно. Не привыкла, что меня… ну, трогают там.
— Ничего. — Марк целует ее в шею. — К хорошему быстро привыкаешь.
И Макс действительно быстро привыкает, расслабляясь в его объятиях. Марк возвращает одну руку ей на грудь, гладит там и здесь мыльными пальцами. Макс громко дышит, трется об Марка, слышит его дыхание и понимает: не только ей нравится. Вода приятно колышет их тела, и когда кажется, что приятнее уже быть не может, Марк ускоряется. Макс стонет, он поглаживает ее шею и легко сжимает.
— А так ты с собой не делала?
— Нет, — выдыхает Макс — она должна сопротивляться или хотя бы бояться, но ни то ни другое не получается. — Продолжай.
И Марк продолжает, массируя пальцами снизу и легко сдавливая шею. Макс растекается по его телу, чувствует их одно на двоих мощнейшее сердцебиение и этот приятный контроль над собой.
Вдруг Марк останавливается — ее настроение едва успевает пошатнуться, — вынимает ложечкой лимонную дольку из чая и протягивает Макс со словами:
— Почувствуешь, что теряешь сознание — кусай лимон.
Она хочет спросить, обязательно ли терять сознание, но любопытство пересиливает опасения. Поэтому Макс открывает рот, сжимает лимон зубами и позволяет Марку снова ласкать. Он гладит ее между ног всё быстрее, Макс громко дышит — и тогда Марк опять ее душит. Впрочем, это больше будоражит, чем пугает, и Макс трется об него, безмолвно умоляя продолжать. Марк ускоряет движения пальцев и всё сильнее сжимает ее шею.
Так уже больно, однако Макс всё больше хочет не сопротивляться этому странному ощущению, а подчиняться. Она чувствует приближение оргазма, дышит настолько часто, насколько может — и Марк сдавливает шею до мушек перед глазами. За секунду до обморока Макс вспоминает про лимон, кусает его — и падает в темноту, обжигающую все рецепторы. Марк отпускает шею, и Макс вдыхает чистейшее, невозможное удовольствие. Она будто сейчас умерла и родилась заново — в объятиях лучшего из мужчин.
— Живая? — шепчет он.
Макс из последних сил кивает и сползает на Марка. Он разворачивает ее к себе, с поцелуем забирает изо рта лимон, и этот жест кажется Макс более интимным, чем всё, что они делали. Рот наполняет кисло-сладкий вкус счастья.
— Ну, что я говорил? — подает голос Марк. — Со мной лучше, чем сама с собой?
Макс согласно выдыхает и еще некоторое время молча слушает его сердцебиение. А потом замечает интересную перемену в теле Марка.
— Твоя штука… в меня упирается, — произносит Макс таким тоном, что не только Марку, но и ей становится смешно.
— Проклятая физиология. — Марк будто нарочно упирается сильнее. — Разве сейчас в школах ее не объясняют?
Макс снова краснеет, однако ей уже не столько стыдно, сколько…
— Любопытно же, как работает эта моя штука? Можешь потрогать, она не кусается.
Макс недолго колеблется, а потом садится так, чтобы видеть член Марка. Он немного возвышается над водой, и Макс поглаживает головку. По ощущениям похожа на желе — мягкая и скользкая.
— Такой большой. — Макс проводит пальцем по всей длине. — Как он вообще помещается… туда?
— Ну, это получается не сразу. Сначала твоя дырочка маленькая и тесная, но я медленно ее растягиваю — а потом ты привыкаешь, уже сама хочешь, чтобы я ускорился, и двигаешься навстречу мне.
Объясняет он так, что в ее голове крутится целый фильм в 3D. Макс не успевает понять, хочет ли сыграть в этом фильме, как Марк обхватывает член ее пальцами и кладет свои поверх.
— Посмотри, до чего ты меня довела. Давай теперь помогай.
— Я не умею! — Макс пытается убрать руку, Марк не позволяет.
— Я тебя научу. — Он проводит ее сжатыми пальцами вверх-вниз. — Вперед, Макс, это не сложно.
Макс повторяет его движения и чувствует, как под рукой становится еще тверже. Это слегка стыдное, но приятное ощущение, и Макс нажимает чуть сильнее.
— Да хватит меня жалеть, — стонет Марк. — Возьми крепче, как ты мороженое держишь.
Она стесняется спросить, что еще надо делать с членом, как с мороженым, однако подчиняется. По примеру Марка Макс намыливает руку, немного ускоряется и слышит, как он задышал громче. Марк в ее руках, млеет от ее ласки — от этой мысли Макс становится смелее.
— Быстрее.
Макс работает рукой так быстро, что едва видит свои движения. Слышит всё учащающееся дыхание Марка, плеск воды, и выпадает из реальности, концентрируясь на ощущениях в кулаке. Марк снова обхватывает ее пальцы своими, задает совершенно безумный темп — а потом в голос выдыхает, и Макс ощущает липкое тепло в руке. От неожиданности она пытается отодвинуться, Марк не отпускает, пока с усталым выдохом не сползает на бортик ванны.
— Вот это да, — произносит он, прикрыв глаза. — Кто бы мог подумать, что у нашей золотой девочки и руки золотые.
Макс хихикает и смотрит, как по воде расплывается сперма, ее же капельки поблескивают на головке Марка. Ощущения Макс противоречивые: с одной стороны, смущение, с другой — вспоминаются видеоролики, где люди делали немало интересного с этой штукой. Макс всегда казалось, что ей не хватит смелости повторить подобное… но сейчас Марк такой счастливый и расслабленный, и она подхватывает его настроение. Они сегодня уже перешли границу, почему бы не перейти еще одну?
Макс собирает пальцем капельку спермы и разглядывает. Сердце бьется чаще — она потрогала это! — а что делать дальше, Макс не знает.
— Оближи, — подсказывает Марк.
Макс осторожно лижет, тут же отдергивает и споласкивает руку. Этот солоновато-горький вкус определенно не для нее.
— Ничего, привыкнешь. — Марк подвигает поднос с чаем. — На, запей.
Макс осушает одним глотком половину чашки — так действительно лучше. А потом опускает голову на грудь Марка, чувствует, как он гладит по голове, и блаженно зажмуривается. Там бы и заснула, но Марк тормошит:
— Пойдем, пока не замерзли.
Он поливает ее из душа, помогает выйти из ванны и заворачивает Макс в халат. Относит в ее спальню, собирается уйти, однако Макс не отпускает.
— Хочешь еще? — по-своему понимает тот ее порыв.
— Просто полежи со мной, пока не засну, — произносит Макс, не поднимая глаз — эта просьба почему-то кажется ей странной. — Послезавтра приедут родители, и я хочу…
— … выжать из меня все соки напоследок, — с усмешкой заканчивает Марк. — Не боишься, что буду приставать?
— Нет. Я с тобой ничего не боюсь.
Марк улыбается и ложится рядом — он выглядит таким большим даже на этой широкой кровати. Вопреки привычке, Макс не разваливается звездой по всей постели. Вместо этого она устраивается на груди Марка и засыпает с мыслью, что без него кровать теперь будет казаться пустой.
Обычно ей снится то ураган, то киты на песке, то часы, идущие вспять. Эту же ночь Макс проводит без кошмаров.
Утром, проснувшись в одиночестве, она уже начинает верить, будто всё приснилось. Макс едва смиряется с мыслью, что этот сон был самым ярким событием ее жизни, и тут Марк приносит чай с лимоном.
***
Дом Колфилдов, по которому еще недавно эхом разносилось одиночество Макс, теперь кажется ей ужасно тесным.
Родители уезжают не так часто, как хотелось бы Макс, и она сама изыскивает способы бывать с Марком наедине. Для этого пришлось содрать с себя личину безрукой золотой девочки и помогать ему в домашних делах, к удивлению родителей.
Макс приходит на кухню якобы учиться готовить, Марк надевает на нее фартук, становится позади и показывает, что делать с тестом, а на самом деле творит руками под фартуком гораздо более интересные вещи. Получаются кривоватые, но вкусные вафли-сердечки — мама их нахваливает.
Макс спускается в прачечную помочь Марку — и вот уже она сидит на работающей стиральной машине, обхватывает его шею ногами и мысленно, зажимая себе рот, умоляет не останавливаться. В то утро Макс впервые признается ему в любви.
Но больше всего ей нравится ездить с Марком по магазинам — ведь каждый раз они сворачивают куда-нибудь не туда и извлекают максимум из украденного времени. Иногда выезжают на природу, а возвращаются усталыми, но бесконечно счастливыми. Даже однокурсники шепчутся, что нездоровый цвет затворнического лица Макс постепенно улучшается.
— Это Марк так хорошо на нее влияет, — уверен папа. — Глядишь, еще пару лет, и наша девочка повзрослеет.
«Девочка» только усмехается на подобные замечания — она действительно взрослеет, однако совсем не в таком ключе, как желали бы родители. Только этого мало — хочется быть с Марком по-настоящему, любить его полноценно, а не урывками по темным углам. Но не получится, пока она живет с родителями. Макс каждую ночь перед сном обдумывает этот вопрос, но большее, на что ее хватает — улучать дни, когда мама с папой покидают дом, и прогуливать занятия. Вот как сегодня.
— Макс! — стучится Марк — судя по фамильярному обращению, родители уже ушли. — Ты опоздаешь.
— Я никуда не пойду, — зевает она. — Ты же можешь позвонить и сказать, что я… ну, приболела?
— И что же у тебя за болезнь? — усмехается Марк, втискиваясь в комнату с подносом. — Острое воспаление хитрости, уже второй раз за месяц?
— Горло болит. — Макс изображает кашель. — Ты же можешь соврать преподавателям?
— Но вечером вернутся твои родители. Не знаю, как тебе, а мне сложно врать в глаза людям, которые так заботятся о единственной дочери.
— Ну, Марк, пожалуйста! — Макс с унылым стоном откидывается на подушку. — Я хочу провести этот день с тобой, а не в дурацком колледже.
— Тогда, — он задумывается, в глазах появляется хитринка, — тебе нужно очень активно лечиться на дому.
— И ты мне поможешь?
— Помогу. — Макс вешается на Марка, тот мягко возвращает ее на кровать. — Лежи, у тебя постельный режим.
Макс рада постельному режиму, что бы под этим ни подразумевалось. Марк ненадолго уходит и возвращается без пиджака, в белой рубашке и таких же медицинских перчатках.
— Сними это! — капризно просит Макс. Ну неужели она недостаточно ясно дала понять, как ей нравятся его руки?
— Это? — Марк расстегивает свои брюки.
— Нет! — выпаливает Макс и запинается — как раз против снятия этой вещи она ничего не имеет. — То есть…
— Перчатки я тоже сниму, — опережает Марк ее мысли. — Как только закончу тебя лечить — ты же назначила меня своим врачом, помнишь?
Медицинская тема никогда не впечатляла Макс, но в исполнении Марка что угодно кажется ей особенным. Поэтому Макс молча смотрит, как Марк вынимает из кармана рубашки какой-то тюбик.
— Что это?
— Твое лекарство. И шанс меня убедить.
Она понимает, какое убеждение он имел в виду, лишь когда Марк намазывает этой штукой из тюбика свой уже немного поднявшийся член. Пахнет карамелью, и Макс догадывается: сейчас в ее рту окажется очень необычный десерт.
— Считай, что это таблетка от кашля, — объясняет Марк и садится в изголовье. — Возьми ее в ротик и как следует пососи.
— Но я… никогда так не делала. — Макс пытается отодвинуться.
— Я тоже никогда не врал твоим родителям о тебе. — «Ага, не врал, только иногда не говорил всей правды». — Поэтому давай сделаем наш первый опыт максимально приятным для обоих.
Делать нечего. Макс садится, опираясь о подушку, аккуратно облизывает головку, однако не чувствует отвращения. Если зажмуриться, похоже на леденец — большой, очень интересный леденец.
— Нравится лекарство?
Она неопределенно мычит, Марк притягивает голову Макс ближе и толкается в нее. Теперь «лекарство» заполняет весь рот — очень увлекательное ощущение. Марк наносит еще смазки, Макс как следует облизывает. Судя по громкому дыханию, ему тоже нравится такое «лечение».
— Ложись. — Марк укладывает ее на подушку и садится Макс на грудь. — Займемся твоим горлом основательно.
Он запускает руку ей в волосы, второй размазывает карамель по всему члену и проводит вдоль своих набухших вен. Макс повторяет движения языком, чувствует себя как никогда развратной, но и как никогда уверенной. Так было, когда она впервые делала Марку приятно — от этого воспоминания внизу живота поднимается теплая волна, и Макс тянется повторить.
— Нет. — Марк блокирует ее плечи. — Руки не распускать.
— Но я хочу сделать тебе хорошо!
— Делай, кто мешает? У тебя, — Марк трется головкой об лицо Макс, — всё для этого есть.
От такого прикосновения ее щёки горят, однако на стыд не похоже. Подобное Макс испытывала на качелях за мгновение до того, как те на полной скорости летели вниз: немного страха и волнующее предвкушение. Подобное она пережила с Марком, когда впервые почувствовала его в себе, и совсем не против повторить.
Макс берет член глубже, почти в горло — и давится. Вот теперь ей точно нужно что-нибудь от кашля.
— Не стоит принимать лекарство такими большими дозами. — Марк гладит ее по голове. — Давай понемногу, хорошо?
Макс кивает, боясь взглянуть на него, тот приподнимает ее подбородок, и этот жест вселяет уверенность: Марк не осуждает, он всему терпеливо научит. Макс вбирает в рот его головку, облизывая уже смелее. Это ощущение скользкой кожи со вкусом карамели очень ей нравится, и Макс берет поглубже.
— Осторожнее с зубами! — Марк несильно дергает ее за волосы.
«Прости», — мысленно отвечает Макс и сжимает губы так, чтобы точно его не ранить. Теперь она осторожна, Марку, кажется, это не нравится.
— Дай руку. — Он освобождает ее плечи. — Покажу тебе, как надо.
Макс протягивает Марку ладонь, и тот со всей силы втягивает два ее пальца в рот. Обхватывает их губами, посасывает и щекочет языком — Макс нравится, она думает, что не прочь сделать так же с Марком, когда тот снимет перчатки. Тут он останавливается.
— Поняла? — Макс кивает. — Приступай.
Макс повторяет то же самое с его членом, Марк дышит чаще и ритмично поглаживает ее голову, всё быстрее и быстрее. Макс пытается держать его темп, но язык быстро устает, губы немеют. Она пытается остановиться, Марк не позволяет:
— Пожалуйста, Макс. Еще немного.
Он добавляет смазки, и Макс старается — так, будто от удовольствия Марка зависит ее жизнь. Со всей любовью облизывает головку, обрисовывает языком вены на члене и выпускает его изо рта только затем, чтобы покрыть поцелуями по всей длине. Марк дышит всё громче, а потом вцепляется в волосы Макс, насаживает ее голову на член — и рот наполняет горьковатый вкус с нотками карамели. Однако Макс не чувствует отвращения, глотает всё и с удовольствием слушает, как дыхание Марка успокаивается.
— Люблю, — выдыхает он, упав на постель.
— Я тоже тебя люблю.
Макс тянется его поцеловать, Марк останавливает и вытирает ей рот ладонью. Макс целует его пальцы через перчатки и не прекращает, даже когда карамельный привкус исчезает, а потом Марк приподнимает ее голову и отвечает настоящим поцелуем.
— Марк, — говорит Макс, уже сидя в кровати с чашкой лимонного чая, — я не хочу больше в колледж. Эта экономика мне поперек горла.
— А чего же ты хочешь? — Марк поглаживает ее волосы. — Сидеть всю жизнь на шее у родителей и искать себя?
— Нет, я хочу заниматься фотографией. Ты же преподавал ее до того, как попасть к нам, да?
— Преподавал, — задумчиво отвечает Марк, — но это долгая и грустная история. После нее меня вряд ли куда возьмут.
— А если? — Макс заглядывает ему в глаза. — Мои родители могли бы за тебя замолвить словечко.
— Дело не только во мне, Макс, — вздыхает Марк. — Ты же понимаешь, что мы не можем скрывать наши отношения вечно? Устроюсь я в твой колледж или еще куда, и о нас прознает весь Сиэтл, в том числе твои родители. Как думаешь, долго после этого они будут меня выгораживать?
— Тогда давай уедем туда, где нас никто не знает. В какой-нибудь городишко вроде… точно! — Макс подскакивает, едва не сбив поднос. — Слышал про Аркадию Бэй? Мы там жили, пока папе не предложили работу здесь.
— Вот ведь совпадение, — задумчиво усмехается Марк, — я тоже там родился. Кажется, даже не все связи растерял.
— Так это же прекрасно! Скажем маме с папой и…
— И? Макс, будем реалистами: ты для своей семьи — несмышленый ребенок. Цветок, который не выживет вне теплицы. Думаешь, они так просто возьмут и отпустят тебя на край света?
— Но… — Еще недавно парившая в облаках Макс с размаху шлепается оземь. — Неужели совсем ничего нельзя сделать?
— Можно, — после паузы отвечает Марк, — только не быстро. Понемногу приучать родителей к мысли, что ты взрослеешь, и доказывать это каждым своим поступком. Не прогуливать учебу, понять, что тебе нужно от жизни, чего-нибудь достичь — например, заслужить стипендию там, где хочешь учиться, а не надеяться на папины связи. Сможешь, Макс?
— Смогу, — она уверенно смотрит Марку в глаза и сама верит в собственные слова. — Если ты мне поможешь.
— Помогу. — Марк гладит по голове. — Но сначала хочу закончить одно дело.
Он разводит ноги Макс, стягивает с нее пижамные шорты, снимает наконец перчатки и снова берет смазку.
— Кажется, мне тоже нужно лекарство от кашля.
***
Янтарный сентябрьский рассвет особенно прекрасен с террасы Колфилдов, где сейчас завтракает вся семья, включая Марка. Он бы сфотографировал утренний Сиэтл на прощание, но будет невежливым вскочить из-за стола, к которому пригласили впервые за год службы в этом доме. Родители Макс уже заканчивают трапезу, сама она медленно откусывает круассан и задумчиво смотрит вдаль — наверно, мысленно прощается с городом, за годы ставшим почти родным.
— Марк, тебе пришли деньги? — нарушает тишину мистер Колфилд; Марк кивает. — Не забудь их снять вовремя, а то, я слышал, в Аркадии Бэй люди до сих пор не привыкли к карточкам. Макс, к тебе это тоже относится.
Она кивает и вылавливает лимонную дольку из своего чая. Марк заблаговременно заварил целый термос, чтобы Макс даже в дороге не была лишена приятных мелочей, и теперь вспоминает, куда его поставил.
— Ты еще скажи, что там расплачиваются рыбой и китовыми шкурами, — хихикает миссис Колфилд. — Не переживай, Райан, они не на край света едут. Всё будет хорошо.
— Надеюсь, — улыбается мистер Колфилд, но в его глазах — легкая грусть. — Марк, я рад, что тебя снова взяли преподавателем. Если ты будешь учить Макс, я за нее больше не волнуюсь.
— Я немного волнуюсь, — вздыхает миссис Колфилд. — Кто знает, как вас примут в Блэквелле…
— Ничего, Ванесса. Марк умеет решать проблемы, а если вдруг нет, я откручу ему голову.
Все смеются, даже Макс наконец улыбается и доедает свой круассан.
Они выходят к машине вместе, Макс обнимается с родителями — это первое их проявление нежности на памяти Марка. Миссис Колфилд что-то говорит ей, отчего Макс утирает слезу, и наконец отпускает дочь, внимательно глядя на Марка. Кажется, хочет поговорить.
— Марк, ты кое-что забыл, — кивает на дверь она. — Иди в машину, Макс, папа сейчас принесет твои вещи.
Марк заходит в прихожую, провожаемый настороженным взглядом Макс. Он закрывает за собой дверь, готовый ко всему.
— Макс тебя очень любит, — выдает миссис Колфилд без предисловий. — У нее такое нежное сердечко, постарайся его не разбить.
Неужели что-то заподозрила? Даже если так, лучше продолжать притворяться.
— Можете на меня положиться, миссис Колфилд. Я буду беречь вашу дочь.
— Кстати, об этом. Не забывай предохраняться, а то Райан еще не готов стать дедушкой.
Марк едва проглатывает сквозь ком в горле. Так и знал, что в этом доме тайны долго не живут.
— Доброго пути, Марк. Сделай мою дочь счастливой.
— Сделаю, — наконец улыбается он. — Я рад, что мне довелось служить в вашем доме, миссис Колфилд.
— И я, — возвращает улыбку она. — Кстати, чуть не забыла.
Она передает Марку термос с лимонным чаем, который он едва не оставил на кухне. Марк благодарит и возвращается в машину, Макс пристально смотрит на него, пока он заводит мотор, и наконец спрашивает:
— Чего хотела мама?
— Пожелать нам счастливого пути.
— Она… — Марк читает вопрос в глазах Макс раньше, чем та его озвучивает. — Знает о нас?
Марк недолго колеблется, а потом кивает:
— Да. Поэтому взяла с меня обещание не давать тебе прохлаждаться на занятиях.
Макс смеется:
— Я не буду прохлаждаться.
— Еще бы, — серьезно отвечает Марк. — Потому что теперь именно ты будешь называть меня на «вы» и делать всё, что я скажу.
— Конечно. — Макс с улыбкой откидывается на спинку сидения. — Как пожелаете, мистер Джефферсон.
— Что-то не очень убедительно звучит, — хмыкает Марк, перебирая плейлист на магнитоле. — Ну ничего, исправим. Кстати, знаешь, что Элла Фицджеральд написала про тебя песню?
— «Будь со мной строг»? — читает Макс название на экране. — Не слышала.
— Слушай.
— Говорят, что я родилась под счастливой звездой, у меня было всё лучшее, — поет Элла; на лице Макс проступает солидарность. — Гувернеры и официанты лебезили передо мной, жизнь была сплошной скукой…
— И правда, про меня.
— Дальше — больше.
Марк барабанит по рулю в такт веселому проигрышу и подпевает Элле:
— Так будь со мной строг! Таскай меня за волосы! — Макс смущенно хихикает. — Я не невинное дитя, милый, не давай мне спуску!
«Невинное дитя» краснеет, как умеет только она, и прячет лицо в ладони. Марк прибавляет громкости, чтобы все на милю вокруг услышали их песню, его негласное обещание — уже не дворецкого Марка, а мистера Джефферсона:
— Меня совсем избаловали, милый,
Так будь со мной строг!
Наподдай мне!
Ну же, будь со мной строг!
