Люблю, когда ты краснеешь

Ты — пульс в моих венах, Ты — моя война. Сможешь ли меня исправить? Исправить чудовище, в которое меня превратила?  — Starset — Monster

«Понравилось Уоррену Грэхэму и еще 5 людям». Грэхэм, мать его. Марк думал, что раз и навсегда исключил этого человека из жизни Макс — но как бы не так, Уоррен чертов Грэхэм продолжает маячить на ее странице в Фейсбуке. Макс давала показания в суде в пользу Марка, призналась ему в любви, живет с ним, носит его ребенка — да Марк и мечтать об этом не мог. Но Уоррен ублюдский Грэхэм всё равно лайкает фотографии Макс — подарил свое сердце, сученыш, — и Марк с трудом удерживается, чтобы не подарить ей сердце Грэхэма в самом буквальном смысле. Останавливает лишь опыт — когда Марк провернул нечто подобное с Хлоей Прайс, Макс не оценила. В ее глазах так и читалось «ты чудовище». А ведь он, можно сказать, доброе дело сделал. Хлоя то и дело затаскивала Макс во всякие передряги — например, выманила гулять после комендантского часа, думая, что их никто не видит, — тянула к ней свои загребущие татуированные руки, смотрела на Макс, будто пес на кусок мяса. Разве мог Марк позволить этой грязной девчонке запятнать невинность его музы? Он милостиво освободил Макс от бесконечного присутствия Хлои — и даже благодарности не дождался! Спустя несколько месяцев после того, как Марк на коленях вымаливал прощение, Макс продолжает вспоминать эту синеволосую дрянь и носить ее кулон. Впрочем, какая разница — Хлоя всё равно мертва. А вот Уоррен, мать его, Грэхэм жив, продолжает лезть в жизнь Макс, и она зачем-то поддерживает с ним связь! — Макс! — от голоса Марка она роняет тарелку в раковину. — Это что такое? Он показывает страницу Грэхэма, где под одним из постов стоит предательский лайк от Макс. Та меняется в лице, но быстро натягивает маску беззаботности. — Марк, успокойся, — Макс берет его за руку. — Я просто… Всё, что следует за «просто», Марк уже не слышит. Он сжимает ее пальцы, смотрит на запястье, видит там царапину — свое первое клеймо для Макс, — и чудовище внутри Марка облизывается. Оно хочет покрыть Макс метками с ног до головы, затрахать до потери пульса, чтобы она больше никогда не смотрела ни на кого другого. Марк как мог сдерживал чудовище, дабы не спугнуть Макс, однако чем она ближе, тем чудовище сильнее. Оно поклялось ей в верности и не отпустит Макс до последнего ее вздоха. Эта мысль отзывается утробным рыком где-то в глубине. Макс еще что-то объясняет, Марк же дергает ее руку на себя и затыкает рот поцелуем — таким яростным, будто хочет сожрать заживо. Чудовище ликует. — Марк, послушай… Оно не слушает и впивается зубами в шею Макс. Та вскрикивает, но вырваться не пытается — чудовищу это нравится. Макс, должно быть, думает, будто ее доверие делает из него человека, однако это чушь. Чудовище всего лишь отступает, если бросить ему кусок, а потом возвращается втрое более голодное, как сейчас. Марк целует Макс снова и пьянеет от запаха ее волос, от вкуса ее кожи, от ее близости. Он срывает с Макс шорты вместе с бельем, обнимает сзади и раздвигает ее нижние губы. Такая мокрая, покорная, отзывчивая, и это всё для одного Марка. Он прихватывает зубами ее плечо и слышит частое дыхание. Макс любит, когда из-за спины чудовища выходит нежный заботливый Марк — именно это сейчас случится. — Никто с тобой такого не сделает, — шепчет он и ласкает ее пальцем. — Никто. Макс дышит громче, трется об Марка — и этого он выдержать не может. Можно было бы заставить ее наклониться и пристроиться сзади, но чудовище так не хочет, ему надо видеть каждую эмоцию на этом бесстыжем личике. Наблюдать, как Макс Сама-невинность Колфилд приоткрывает ротик, когда Марк засовывает ей особенно глубоко, любоваться, как удивление в глазах Макс сменяется желанием, не пропустить ничего. Он разворачивает ее лицом и толкает на кухонную стойку. Восхитительно беззащитная Макс теперь вся в распоряжении Марка, но эта дурацкая футболка мешает. Он рвет ее, сжимает грудь Макс гораздо сильнее, чем обычно, видит в ее глазах свою любимую смесь обожания и страха, однако чудовищу и этого мало. Марк хватает Макс за шею и чувствует сумасшедший пульс. Ее сердце так сильно бьется из-за него, достаточно нажать посильнее, чтобы оно остановилось — от этой мысли штаны становятся ужасно тесны. Марк отпускает Макс на секунду, чтобы их снять — она так и лежит, громко дыша, глядя на него так, как никто никогда не смотрел. Будто заглянула вовнутрь, увидела чудовище, но не убежала, а протянула руку навстречу, и теперь оно больше не усидит в клетке. — Нравится? — Марк снова стискивает ее шею. Макс хрипло выдыхает, он воспринимает это как согласие и резко входит в нее. Отпускает шею, хватает Макс за бёдра обеими руками и насаживает на себя. — Только я… могу так делать с тобой, — шепчет он между толчками; Макс охает, но не препятствует. — Ты… только моя. «Моя», — вторит чудовище, облизываясь. Пока Макс добровольно отдает себя ему на растерзание, чудовище всегда будет побеждать. Марк ускоряется, с каждым движением погружаясь в нее всё глубже. Макс болезненно стонет и сжимается, но он не может остановиться — уж очень хорошо внутри нее. В глазах Марка темнеет, он впивается ногтями в кожу Макс, кончает и едва не заваливается на нее, лишь в последний момент успев схватиться за стойку. Марк не сразу понимает, на каком свете находится. Перед глазами туман, однако чудовища больше не видно. Марк долго выравнивает дыхание, а потом смотрит на Макс — она так и лежит распластавшись, очень внимательно наблюдая за ним. И Марк понимает: в этот раз чудовище настолько разошлось, что Макс не кончила. Но он обязательно это исправит. — Больно? Макс кивает, он целует ее в губы, скользит языком по животу и видит белые потеки между ног. Его сперма побывала внутри Макс, смешалась с ее влагой — от осознания этого Марка захватывает совершенно безумная идея. Он опускается на колени, чувствует запах Макс и собирает языком следы своего обладания ею. Скажи Марку, что он будет слизывать с кого-нибудь свою же сперму, Марк бы посмеялся. Однако Макс не кто-нибудь, а его безраздельная собственность, и Марк не упустит случая это доказать. Он целует ее бёдра, трется носом, запускает язык вовнутрь и слышит, как Макс задышала громче. Подразнил бы еще, только уж очень хочется увидеть ее оргазм. Поэтому Марк раздвигает складки кожи Макс, посасывает ее клитор и вводит кончик пальца. Макс выдыхает еще громче и запускает руку Марку в волосы — хорошая девочка, думает он, но не всё так просто. — Скажи, что любишь меня, — шепчет Марк в ее бёдра. Макс молчит, но язык тела выдает ее. И Марк вынужден подключить тяжелую артиллерию. — Скажи! — Он вталкивает палец глубже. — Люблю, — выдыхает Макс, но Марку этого недостаточно. — Скажи, что тебе нужен только я. — Только ты… Он обводит ее клитор языком, Макс сжимает Марка ногами, одними губами произносит его имя — и Марк теряет голову. Он отлизывает так усердно, будто без этого умрет, хватает вторую руку Макс и чувствует дрожь ее пальцев, ног, всего тела. И только когда тихий, но явно болезненный стон просит прекратить, Марк останавливается — он же не чудовище. Макс прерывисто выдыхает в его губы между поцелуями. Марк приникает к ее шее и оставляет там последнюю на сегодня метку, а потом несет Макс на кровать. На второй акт сил нет, но сейчас он хочет просто быть с ней и наслаждаться приятной усталостью, одной на двоих. Макс сама поворачивается к Марку и гладит его по лицу — будто ей вовсе не было больно, будто не он рвал на ней одежду и чуть не разорвал саму Макс. Будто она правда… — Ты правда меня любишь? «Даже в комплекте с чудовищем?» — Правда, Марк, — шепчет Макс и нежно перебирает его волосы. — Я люблю тебя и… всё, что ты со мной делаешь. От этих слов в голове Марка взрываются не то что фейерверки — целая бомба. Под рык разбуженного чудовища он целует Макс и ощущает еще более мощный взрыв. — Я тоже тебя люблю и никому не отдам, — выдыхает Марк в ее губы. — Ты только моя. «Только моя», — довольно урчит чудовище. — Только твоя, — кивает Макс и утыкается в его грудь. Так они и засыпают — Макс, Марк и чудовище.