×××
Беллами спрыгивает с кузова и нехотя плетется за Мерфи к остальным выгрузившимся, из дома вылетает Мэди, в каком-то сарафане, кедах и с улыбкой детской до ушей самых, он её замечает раньше Кларк, которая стоит чуть впереди и помогает Октавии с вещами. Девчонка врезается в Гриффин слету, от чего Кларк ведёт назад по инерции — она спиной ударяется об него, выбив весь воздух. Он отступает. Близость, любая, опаляет. Его словно оголенным проводом под напряжением бьёт, настолько это оказывается внезапным и слишком сильным. Будто камень, что запустили в застоявшуюся воду. Рябь мысленно возвращает его назад: к натянутым нервам, к горечи, оседающей на губах, когда его лучший друг наставляет на него пистолет, к жгучей обиде от того, что она отказывается ему верить, а ещё к боли от того, что теперь он не Беллами, а «Апостол Блейк». К расширяющейся дыре в сознании. Пелена перед глазами застилает всё: он не различает их приветствий, не видит ничьих спин, только гулкий стук, и пораженно осознает, что это его сердце стучит так громко, слишком быстро, словно спешит вырваться. — Чувак? — сквозь толщу воды голос Джона. — Белл? — зовёт его голос сестры, тревожный и заботливый. Октавия кладёт на его горячую щеку ладонь и разворачивает его к себе. — Ты совсем бледный, всё нормально? Он отчаянно хватается за этот спасательный круг и выныривает из воды. Моргает, пока размытость не исчезает полностью. А потом кивает, замечая её обеспокоенность. — Да. Я в порядке. Он мельком ловит нечитаемый взгляд Рейес, но девушка, нахмурившись, тут же направляется в дом. На улице уже стоят Джордан, Хоуп и Гайя с Индрой, а за ними топчется какой-то парень, которого Беллами видел среди людей Кэдогана. Он сдвигает брови, когда видит, куда устремлен его взгляд. На О. Но Мэди обнимает его, крепко и нежно, словно скучала — так его обнимала Октавия, так его обнимал Джон. И девочка, со стоящими в глазах слезами, что-то шепчет ему на ухо, что-то про то, что она рада, что он жив, что-то про то, что им нужно будет поговорить наедине, вдали от Кларк. Он запоздало заключает её в ответные объятия, закрываясь, чтобы все, в чьих глазах виделись осуждение, злость и ненависть, исчезли хотя бы на эти жалкие пять секунд. Кларк, наверное, тоже смотрит на них, он не знает — по правде, знать не хочет. Безопасность ли Мэди стала для них яблоком раздора? Может, они никогда всецело не доверяли друг другу? Но Беллами отмахивается от этой мысли: они только и делали, что верили в друг друга. Однозначно. Беспрекословно. Вопреки всему. В прошлом. Ничего хорошего это не предвещает. Исключительно сплошные неоднозначности и нехороший расклад. Каждый второй из них видит в нем врага и предателя. Из-за этого Рейвен готова выкинуть его из машины находу, из-за этого Кларк он чужой, из-за этого Эхо прячет лицо, когда видит его. И лишь Мэди, прижимающаяся к нему в поисках чего-то одного ей известного, заставляет дышать спокойно. Впервые за пару мучительно долгих воссоединений.×××
Дом встречает их накрытым столом, семейными распрями по мелочи и всеобщей радостью. Но нерешенный вопрос о том, что делать дальше, витает в воздухе, как что-то надоевшее, вызывающее раздражение, но, если его не решить, то им будет негде собираться компанией. Просто потому, что они, все до одного, будут мертвы. Эхо находит его у открытого окна мансарды. Собираются тучи, и Беллами находит в этом что-то ироничное: внутри атмосфера под стать. Мало кто с ним вообще общается. Исключение составляют Октавия, Мэди, Джон, Хоуп и Джордан. Ещё Левитт, конечно, с которым Блейк планирует поговорить, но пока что в голове остужающая пустота, и он пользуется моментом побыть наедине с тем, что происходит. Эхо разрывает тишину одним касанием, пускающим кусачий ток по его венам. — Ты вздрогнул, — она разочарованно констатирует это, будто ожидала тёплого приёма, но тут скомкано продолжает. — Беллами, я хотела поговорить. Но, если ты не настроен, я… — Говори, мой график вполне позволяет поговорить с кем-то из этого дома. — Я хочу сказать, что мне жаль. — Оставь это себе, — вздыхает он, стараясь не зацикливаться на бушующем внутри огоньке ярости. — Нет ничего, о чем бы я жалел. Я надеюсь, ты найдёшь кого-то лучше, кого-то, кто достоин тебя. Потому что я никогда не был. — Это конец? Она моргает пораженно, но мастерски держит эмоции в узде. Беллами хотел бы перестать быть для всех открытой книгой — книгой пыток и горечи. — Для нас да. — Ты винишь меня? — Нет. Правда, нет. Вспышка злости отражается в глазах девушки мерцающей на лампой. Буря близка. — Ты предал нас, когда мы больше всего в тебе нуждались. Слова только добавляют воздуха в это чёртово пламя, засевшее в его груди. — Да? — и оно ярким всполохом переходит в стадию пожара из смеси противоречивых чувств. — А как насчёт того, что я нуждался в вас? Хотя бы один спросил, что я чувствую? Через что прошёл? Почему поверил в вознесение? Никто. Даже ты — моя девушка. — Была ли я ей когда-то полноценно? — Что ты несёшь? — Я засыпала десять лет с мыслью, что хочу тебя вернуть. Хочу спасти. Но никогда не углублялась в причины, почему я становлюсь так одержима. Сначала списывала это на любовь, но после… — Эхо поднимает взгляд, сморгнув дымку чего-то неясного. — Поняла, что мы оба так сильно нуждались в тех, кого потеряли на Земле, что вынужденно искали в друг друге поддержку. То, чего лишились. Я служила Роану так долго, что с его смертью потеряла себя. Мне был нужен тот, за кем бы я следовала, и я нашла это место рядом с тобой. Ты же… — Что я? — Беллами не нравится этот оборот. — Тебе понадобилось три года, чтобы простить меня за предательства, и не хватило шести лет, чтобы найти то же, что связывало тебя с Кларк, во мне. Я хочу быть приоритетом для того, кого люблю, — она не задыхается, не плачет, Эхо воин, но это не значит, что её мир не разрушается вновь. — Я был отстойным парнем, — внезапно такая правда остужает прежний запал, и Беллами становится мягким, уставшим и бесконечно эмоционально выжатым. Разговоры за последние дни словно петарды, что запускают в опасной близости от него, не оставляют ни секунды на спокойствие. Но он искренен с ней, и это малая часть того, что она заслуживает. — Прости меня. Я хочу, чтобы ты была счастлива. — Я тоже этого хочу для тебя, — Эхо сухо целует его в щеку и уходит, мягко и тихо, как свойственно обученной шпионке, которой больше не нужен человек, за которым она последует. Отныне она сама себе лидер. Разумеется, Эхо не из тех, кто забывает об обретенной семье, поэтому все они, сидящие в других комнатах, в безопасности.×××
Рейвен ощущает напряжение в пальцах, когда за спиной кто-то застывает, и это далеко не из-за холода, скользящего из-под приоткрытого окна, а из-за дурного предчувствия. — Хей, — Эмори окликает её. Рейес оборачивается, желая, чтобы подруга (если у неё право теперь называть её так?) залепила ей хорошую затрещину, наконец, высказала ей всё в лицо — все претензии, и тогда бы Рейвен стало легче. Не до конца, потому что она виновата, но тогда бы она знала, что испытывает Эмори. — Я разрушила ваши отношения. Прости, я… — Рейвен, эй, — девушка подходит к ней ближе, кладёт руки на предплечья и внимательно заглядывая в глаза, улыбается, говоря, — ты не виновата в этом. Мы с Джоном решили всё мирно. Разошлись полюбовно. Так случается. Люди перестают находить в друг друге то, что находили раньше. И это нормально. Ты по-прежнему моя лучшая подруга. Я люблю тебя, помнишь? — Рей усмехается грустно, вспоминая время, когда они едва не потеряли эту землянку, без которой жизнь уже не будет прежней. — И ни один парень не встанет между нами. Даже если у вас с ним что-то есть, я понимаю. Вы через многое вместе прошли. У вас есть химия, история… — Прекрати… — перебивает её Рейес, это не то, что ей хотелось бы слышать. — Вы оба всё ещё моя семья. Вы дороги мне. И я никогда не отступлюсь от этого. — Но я всё равно чувствую, что виновата. Что разрушила вас. Стала помехой. — Ты никогда не была помехой, лишней или тем, кто всё разрушил, — Эмори долго и пронзительно смотрит ей в глаза, убеждая, изгоняя сомнения и страхи. — Рейвен, послушай, я понимаю, что ты чувствуешь, но кто и виноват, так это мы. Мы с Джоном. И мы всё разрешили. Эмори утыкается подбородком в её напряжённое плечо и обнимает. — Я тоже тебя люблю, — дробяще несмело, но так искренне произносит Рейес, и пузырь отвращения к себе, наконец, лопается.×××
— То есть мир снова в опасности? — Хоуп поджимает губы, яростно и зло, не зная во что перевести комок зарождающегося отчаяния. — Но мы ведь только… Рука Джордана находит её под столом, ободряюще сжимает, и на миг становится проще. — Я понимаю, вы все напуганы, дезориентированы и сбиты с толку, но нам необходимо что-то предпринять, иначе этот мир станет последним. И кто знает, где мы окажемся после. Вступает Кларк запоздало, но тщательно подбирая нужные слова, ни на секунду не отходя от Мэди; девочка, впрочем, не выглядит обремененной этой гиперопекой. Они обе потеряли друг друга, смирились с тем, что больше не встретятся, как вдруг внеземной разум дарит шанс сделать работу над ошибками вместо их предков. А может, просто решает избавиться от них в принципе. — Почему вы считаете, что Кэдоган запустил те ракеты? — интересуется Левитт. — Потому что лишь он один был заинтересован в этом, — отвечает Беллами, подпирающий дверной косяк. Кларк кивает. — Подожди, разве не тот парень из видео? Он потерял контроль над сучкой в красном, а потом вышиб себе мозги на камеру, — встревает Мерфи, не стесняясь в выражениях. Рейвен пихает его ногой под столом, не отлипая от экрана планшета. — Ауч, за что?! — Здесь дети. Мэди вздыхает: ей явно в тягость быть самой младшей здесь. Кларк открывает рот, но Беллами оказывается первее. — Кэдоган запросто мог шантажировать его, заставить любым способом потерять этот контроль, чтобы люди поверили в гениальность Пастыря. В его культ, который всех спасёт. Часть людей погибла в бункерах-пустышках, вторая осталась жива благодаря «Второму рассвету», а третья — Ковчегу. Предлагаю разделиться: одним искать Кэдогана, другим — парня с камеры. — Парня я нашла, не всё, конечно, но часть его биографии известна, — говорит Рейвен, что-то быстро печатая. Чертыхается, сдувает прядь волос, мешающую концентрироваться. — Ассистент небезызвестной нам Бекки Франко, некто Трейс Вильсон. О, а теперь у нас есть адрес. Они вылетают послезавтра. — Ты, что, взломала их систему безопасности? — восторженно, но не веряще вопрошает Джордан, пересев к ней. — Наконец-то, работка под стать размерам мозга, да, Рейес? — усмехается Джон, но не добивается никакой реакции от девушки. — Значит, завтра мы отправляемся на поиски Кэдогана, — заключает Кларк, обводя всех взглядом. — Мы найдём его и что? — Индра хмурится. — Убьём? — Нет, мы не убьём. Хотя он, несомненно, этого заслуживает. — Что помешает ему после нашего исчезновения — или что с нами произойдёт после этой убийственной миссии — найти другого легко внушаемого человека или того, — Миллер сидит на подолкотнике кресла, занятого Джексоном, и явно не особо радуется прыжку в неизвестность, — кого можно запросто вынудить запустить ракеты? — Мы докажем его виновность, — убеждает Гриффин, откидывая волосы назад. — Найдём доказательства, допросим этого парня. — А что случится с нами? — Эффект бабочки, — хрипит Рейвен, закрывая планшет. — Если меняешь что-то в прошлом, то неминуемо меняешь настоящее, а, следовательно, и будущее. Мы остановим сброс бомб, а, значит, никакого Первого Первородного Огня, никакой Алли, никакого Ковчега или бункера. — Никаких нас. — голос Эрика звучит подавлено, и атмосфера мигом накаляется, зарождая в каждом зерно отчаянной безысходности. — Это будет финалом? — Именно об этом я говорил, Гриффин. Джон саркастично улыбается. К этому времени хмельной блеск исчезает из его глаз, и она почти не сердится, но что-то всё равно упорно скребет стенки нервной системы. Назойливо. Постепенно приближая её к отметке, когда закипает гнев. По мере поступления новых язвительных вставок. Ей казалось, они всё решили — ещё там, на берегу, в общей хижине спустя неделю. Когда взлетели искры и, когда терпеть стало невозможно. Он справедливо обвинил её в смерти Беллами, она тоже наговорила гадостей. С тех пор грань между взаимной непереносимостью и сносным дружелюбием, обусловленным общим домом, стала слишком размытой. — Это не наша война, — Кларк встаёт на ноги, привлекая внимания всех, за исключением Беллами Блейка. Он задумчиво и мрачно продолжает стоять посреди дверного проёма, словно чувствуя себя чужим в их компании. Она изо всех сил старается не искать его взгляда и не черпать этой неземной энергии, которая всегда у него имелось. Это Беллами вдохновлял толпу. Не она. — Вы правы. Я уважаю ваш выбор. И если вы отказываетесь бороться, вы безусловно правы. Мы столько пережили, что все, что теперь хочется, это взять отпуск и перестать улетать с планет, которые полыхают в огне. Я тоже устала. Я тоже не хочу делать выбор, который на этот раз уничтожит нас всех. Но это, как бы тупиково не звучало, единственное правильное решение на данный момент. Мы дадим им шанс всё исправить, как дали его нам. — Я всё ещё уверен, что мы жертвы эксперимента, — вмешивается Мерфи, теряя интерес ко всем горячим тирадам, и уходит по-английски. Пикассо, активно виляя хвостом, бежит следом. — Раз это, возможно, наш последний совместный ужин, мы можем провести его все вместе? — напряжённость разряжает благоразумность и мудрость Гайи, которая улыбается всем ним. — К столу. — Я пас, — тушуется Беллами под несколькими парами удивленных глаз. — Пойду прогуляюсь. — Белл? — от Октавии, в ставшей на ноги, это значит: «Что происходит?» — Всё хорошо. Подышу воздухом и вернусь. На лице Рейвен чёрным по-белому написан гнев. — Где-то я уже это слышала. А потом всё закончилось горящим замком. Кларк болезненно хмыкает, возвращаясь к Мэди, но её шаги в сторону выхода будят тревогу. — Мэди, куда ты? — Я пойду с ним. Мне нужно это, Кларк. — Мэди, — с нажимом требует старшая Гриффин. — Послушай, я никуда не денусь, со мной больше ничего не случится. Ты всегда доверяла ему. Самое время вновь начать это делать. Твоя вера в него ни разу не пошатнулась за те шесть лет на Земле, и хотя сейчас у вас не всё хорошо, я всё ещё верю ему. Ты сказала, что уважаешь наш выбор, — Мэди подтягивается на носках кед и легко целует её в щёку. — Сейчас я выбираю прогулку с ним.×××
Беллами сводит челюсти, когда слышит шарканье за спиной. Он, право, не ребёнок. Он справится сам. — Октавия, всё, действительно, нор… — Это не Октавия. Если ты не против, можно я с тобой? Беллами выглядит вымотанным, потерянным, и точно так моргает глазами прежде, чем в голове, наконец, оседает оформленная мысль, что это девчонка устроит ему ещё один мозговой штурм, перекрутит все чувства, взовет к прежним отношениям с Кларк… Помнится, такое уже было. Мэди подхватывает его сбитый шаг, не подаёт вида, что замёрзла, хотя плечи то и дело содрогаются из-за промозглого ветерка, дующего с моря. Он стягивает кофту на автомате и мягко кладёт ей на плечи. — Да, конечно, да. Мимо них на скейтборде пролетает орава молодых парней, и Мэди, немо поблагодарив его за жест заботы, завистливо смотрит им вслед. — Мне жаль, что у тебя не было этого, — неловко дернув плечами, говорит он. — Зато у меня были вы. Неизбежность дерет ему горло когтями, и Блейк решается завязать диалог сейчас. Нужно поскорее избавиться от нужды выговориться с ней. — Мэди, я бы никогда… Никогда не причинил тебе боль. — Я знаю, — она улыбается и шутливо толкает в бок. — Поэтому я здесь. И воздух выходит из его лёгких, как из праздничного шарика, что проткнули иглой. А на лице появляется намёк на дурацкую улыбку.×××
Мерфи мажет по её открытым плечам через зеркало, что висит посреди ванной комнаты, и Рейес чувствует ледяной точечный поток мурашек по спине. Пикассо накручивает круги по ванной и любопытно засматривается на крышку унитаза, которую пыталась поддеть до того, как девушка шикнула ей, намекая, что этого лучше не делать. — Я не голоден, если ты об этом, — ворчит он, широко расставив ладони и уронив голову. — Я не об этом. Рейвен прочищает горло и рискует сократить расстояние. От него пахнет крепким алкоголем, хлестким сарказмом и чёртовым убежищем. Всегда так. Черная рубашка натягивается на плечах и спине, и она проклинает собственный организм за то, что так громко и нервно сглатывает. Жертва физиологии. — Но поесть бы тебе не помешало, иначе та дрянь, что ты выпил, выйдет из тебя раньше, чем ты ещё раз успеешь выговорить слово «томография». Его глаза опасно блестят, а потом переливаются мстительной хитринкой, за которой он умело скрывает то, что Рейвен поймала его на горячем. На- почти-признании. — Как много ты слышала? — Только это, — пожимает плечами девушка, продолжая глазеть в другую сторону комнаты. — Сделай одолжение. Прекрати заливать пустоту алкоголем. Если что… — Я всегда могу залить пустоту с тобой? — интересуется он, меняя угол наклона в её сторону. — Не со мной, — вдруг шепчет Рейвен, желая запретить голове так яростно и предательски подсылать ей все эти утренние ощущения, прямиком из кольца его рук и ног: тепло, разливающееся в груди, щекочущее затылок дыхание, неосознанные касания чужих пальцев сквозь шелковую пижаму и тяжесть вполне знакомого тела — тела, что с завидной постоянностью выводило её на чистые эмоции. Без лжи, сомнений и недосказанностей. Без уловок и увиливаний. С Мерфи она была кристально чиста, в такие моменты она даже не лгала себе, пока не заходила в тупик из-за того клубка оголенных проводов, что они на пару любили путать. — Но я постараюсь что-то придумать. «Прекрати пить, прекрати, — кричит всё естество, когда глазам стоит лишь уловить призрак рюмки или бутылки в его крючковатых пальцах, — я не могу потерять ещё одного дорогого мне человека из-за этого». Она могла ненавидеть мать за всё то, во что она превратила её детство, но эта женщина, с безумным смехом и медовыми глазами, оставалась её мамой до последнего вздоха, спутанной пряди волос и родинки под ключицей. Рейвен привыкла запечатывать чувства, прятать их в углу комнаты собственного подсознания, чтобы те не знали света, не знали как проростать сквозь тернии, без воды и ухода, не обвивали лозами привязанности сердце, бракованное и не умеющее правильно любить. — Пустоту нельзя залатать, — сухо констатирует Мерфи, закрыв глаза. — Знаешь же, что это не то, что подлежит ремонту. Это бесполезно. — Залатать нельзя, но заполнить чем-то иным можно. Утром, когда тебе едва не отгрыз пальцы тот зубастый пёс, мне не было пусто.×××
Мэди уходит к аквариум, с диковинными рыбами, прежде, чем Беллами хочет сказать, чтобы она не блуждала слишком далеко от него, но девочка будто чувствует его немую просьбу и тихо угукает. Он не спрашивает, как она распознала это изменение, и тянется за бутылкой газировки. В горле давно першит, а пара баксов у него есть. Пока Беллами ломает голову над тем, откуда у них деньги, одежда и дом, в перерывах выбирая на какой банке остановиться, кто-то за его спиной насмешливо хмыкает. Насмешливо и откровенно. Он оборачивается, и желудок будто падает. Перед ним стоит Джозефина. В своём первом теле, одетая в тёмные брюки и широкую, явно не со своего плеча, кофту с капюшоном. — Этот вкус самый отвратный, — пока Беллами в оцепенении вспоминает как дышать, девушка ловко обходит его, стаскивает фиолетовую баночку и бесцеремонно пихает ему её в грудь. — Ошибка эксперимента. Возьми эту. Чего ты пялишься так? — Я… — горло обвивает змеёй онеменения. — Кхм. Да ничего. — Если думаешь, что смутил меня, то ни черта подобного. Это я смутила тебя. — Полегче. Мы всего лишь незнакомцы, — как можно спокойнее говорит Беллами, всё ещё немного поражённый внезапностью встречи с ней. Но её лицо меняется с нейтрального на жёсткое. — Почему моё паучье чутье подсказывает мне, что ты меня знаешь? — Ну, может, это проблемы сугубо твоего паучьего чутья? — он пытается её обойти, но блондинка упорно дышит ему в спину. — Оно не лжет. Никогда. У тебя зрачки расширились, когда ты меня увидел. Из-за страха? Узнавания? Одержимости? — Одержимости? Мир не крутится вокруг тебя. — Правильно, — самодовольно хмыкает Лайтборн. — Потому что я кручу его вокруг себя. Но это мелочи. Так в чем твоя проблема, красавчик? — У меня нет проблем. Твоя паранойя раздражительна, — Беллами изо всех сил старается согнать тени, утягивающие его на дно из воспоминаний. В их истории с Джозефиной чересчур много изрезанных язвительностью, желчью и не принятием страниц, там фигурирует Кларк, там… Бездна из осколков, кривых, лживых и ничего не стоящих. — Твоя наигранность выбешивает, — льёт патокой слова девушка. — Приятно познакомиться, я Джозефина. В прошлый раз она возвышалась над ним, пока в груди разрастался гриб осознания, что он потерял. — Беллами. — Миленько, — комментирует она, садясь на лавку рядом, и запрокидывает голову на экран транслирующего какие-то новости телевизора. — Миру недолго осталось греться в лучах солнца. Люди паразитируют на нем… А у всех паразитов один итог. Беллами хмурит брови и удивлённо моргает. Лайтборн, расценив это за существенный диссонанс с её продемонстрированным ранее пофигизмом, продолжает. — Эти голоса², — она стучит двумя пальцами по виску, но встречая его непонимание, кривится. — Что, серьёзно? Не знаешь? Из какой же ты дыры. «Родом из куска металла. Твои слова, знаешь». — Не бери в голову, — устало и несколько разочарованно. Лицо Кэдогана заставляет его встрепенуться и напрячься, это, конечно, не укрывается от её пронзительных глаз, но Джози молчит. — Знаешь его? — опережает Беллами любые её вставки. — Кто не слышал о безумии этого олуха? Фанатик и глупец. А остальные, разинув рты, верят в его приближенность к Богу, что он спасёт их, когда земля под ногами разверзнется. — Что, если он прав? — Но какой окажется цена этого спасения? — задумчиво тянет Лайтборн, а потом разражается смехом. — Бред всё это! А я, очевидно, прекрасна. — Здесь щадящий свет. — Должна отдать тебе должное. Ты хорош. Слушай… Беллами, ты бы поверил мне, если бы я сказала, что завтра улетаю на другую планету? За пределы солнечной системы? — Ты чокнутая, — хмыкает он, их плечи касаются друг друга. — Я сразу это понял. — Что ж, твоё право. Но, я думаю, мы бы смогли стать друзьями, будь у нас больше времени, чем банальное знакомство в супер-маркете и… — её лукавые, дьявольские глаза стреляют за стеллажи, к аквариуму, — если бы не твоя дочка, которая обязательно настучит твоей жене, я бы рискнула, — откровенно признается Джо, подмигнув. А потом, когда намеревается исчезнуть в сумерках за пределами магазина, Беллами, сам от себя не ожидая, хватает её за запястье и просит: — Постарайся построить там что-то новое, а не разрушить. Постарайся быть лучше. Она не сводит с него взгляда долгие пять или шесть секунд, кажется сбитой с толку, всматривается в глаза, прищурившись, будто стремясь выцепить все нити правды, что Беллами тщательно скрывает, а потом расплывается в беззаботной улыбке, морщит нос и, смеясь, обещает: — Я назову в твою честь какое-нибудь еле живое, ядовитое растение, что пытается бороться. Прощай, Беллами. Хотя… Кто знает? Может, мы встретимся вновь? Приторный шлейф духов это всё, что она оставляет после своего ухода.