×××
— Ауч, Рейвен, это слегка больно! — возмущённо шипит Кларк, отклоняя голову в сторону, когда горячий прибор слишком туго затягивает локон её волос. — Ты уверена, что это работает так? Или я уйду отсюда лысой? — Гриффин, ты шутишь? — бодро отзывается Рейес, закручивая следующую прядь её волос в незамысловатую причёску. — Ты пережила чёртов Первоогонь, это сущие цветочки по сравнению с ним. — Я всё ещё против этой игры. — Ты будешь танцевать с Мерфи, а не с Блейком, уймись. — Дело не в этом, — еле слышно говорит блондинка, изучая себя в зеркале. От неё так же не укрывается таинственная улыбка Мэди, которая перебирает шкатулку с украшениями в дальнем углу спальни, заполненной солнечным теплом, и отблесками капель, стекающих по окну. Гайя размеренно вдыхает воздух, медитируя, а Октавия и Эмори роются в гардеробной. — Танцевать с Мерфи должна была ты. Мне не нравится, что Кэдоган устраивает званый ужин накануне того, как запустить ракеты. — Он психопат, похлеще Лайтборн и Макрири, вместе взятых, — фыркает брюнетка, заколов блестящей побрякушкой ещё часть светлых волос. — Вы проберетесь туда под видом каких-нибудь богатых детишек, потанцуете, пока мы с Блейками займёмся информацией. Ты не хакер, так что прекрати мотать головой. С проплешиной я могу тебя оставить чисто случайно. В конце концов, расслабишься перед тем, как умереть. Нам ведь не привыкать. Кларк мрачно угукает. — Кажется, мы нашли что-то стоящее! — кричит Блейк из-за груды вечерних платьев и других вещей из шкафа. — Покрутись, — командует Рейес зависшей перед зеркалом Гриффин. Темно-синее платье в пол, с отделкой в виде блестящих пайеток на груди и лямках, струится по ней, мягко заворачивается, когда она выполняет просьбу подруги, и приковывает взгляд. — Я гениальна, — довольно хмыкает Рейвен, одетая в длинную чёрную юбку в пол и красную рубашку. Её фирменный высокий хвост завершает образ. — Идём уже. Мэди обнимает Гриффин и делает комплимент, отпускать друг друга входит в ужасающую привычку, но так надо. Ступеньки под босыми ногами скрипят и посылают табуны мурашек, Кларк не в первой это делать, но на этот раз всё получается хуже, чем в прошлый. Беллами в белой рубашке лихорадочно пытается застегнуть запонки на рукавах, а потом отвлекается на восхищенные вздохи друзей и поднимает на неё взгляд. Они оба замирают, нервно сглатывая. — Ну, что, принцесса, — язвительно подстегивает её Мерфи, предоставляя локоть, и вырывает из иллюзорной дымки, обволакивающей мозг. Беллами дёргает плечами, когда Октавия, в маленьком красном платье, подходит к нему, чтобы помочь с последним штрихом. Она о чем-то шутит, потому что он улыбается ей, — время не ждёт. Кларк смеётся, когда Рейес, такая красивая, эпатажная и опасная, слегка бьёт ладонями по подбородкам парней, Джордана и Миллера: — Мальчики закройте рты. Мне неудобно перед вашими избранными. Хоуп хохочет.×××
— Как мы будем связываться друг с другом? — спрашивает Левитт, оглядываясь по сторонам. У дома Кэдогана, на другом конце города, стоит столько дорогих автомобилей, что ему, честно говоря, всё в новинку. — Наконец-то, правильные вопросы. У нас троих — меня, Кларк и Октавии, будет переносная гарнитура. Волосами прикроете и должно быть не заметно, мне это не надо, если что, спрячу в рукав. Поэтому идём так мальчик-девочка. Мерфи и Кларк, отвлекаете внимание в зале. Беллами и Октавия, страхуете их в зале, если вдруг что-то пойдёт не так. Мы с Левиттом залезаем в кабинет, находим нужные доказательства вины Кэдогана и даём деру отсюда. — На всякий случай, если это абстрактное что-то рядом с ним, то что это может быть? — спрашивает Беллами. — Телефон или диктофон, что-то подобное. Все свои недомолвки на время операции держите при себе, ясно? И сыграйте на славу свои роли, возможно, это последнее, что у нас есть. Время. — У нас даже нет пригласительных, как мы туда пройдём? — хмурится Октавия. — Об этом мероприятии знает ограниченный круг лиц, — поясняет Рейес. — Сделай вид, будто ты всегда была частью высшего света. Веселись, придумывай на ходу легенду и не привлекай к себе особого внимания.×××
— Что во фразе «Не привлекайте к себе особого внимания» им не ясно, — бурчит Рейвен, мысленно моля, чтобы у Октавии получилось в случае чего отвадить охранников от этого крыла. Они были буквально за дверью, и один неосторожный жест или шаг мог испортить всё, — какого чёрта ты оставил их вместе? Мерфи! — Будьте тише, Рейвен, — шепчет Левитт, взламывая дверь в кабинет Кэдогана. — Да, Рей, будь тише, — усмехнулся Джон.×××
мы встретимся. нас вновь сведёт печаль, умело маскируясь под инстинкт; ты стала кем-то вроде палача, что шепчет между пытками «прости».
Его тёплая рука ложится на её талию, стянутую лишь тканью коктейльного платья, но Кларк, вопреки крикам рассудка, подозрительно похожего на голос Рейес («вы двое никогда не были теми, кто не привлекал лишнего внимания»), думает о том, что, сколько бы они с Блейком не были знакомы, его рука никогда не задерживалась здесь так долго. Иррациональное тепло зарождается глубоко внутри, а Беллами, как и в прошлом, тот, кто его осторожно взращивает, сам того не зная. Они так близко. Мерфи не оставил ей выбора: останься она без партнёра на этом заранее запланированном танце у Кэдогана, что находился на лестнице, могли возникнуть вопросы, касаемо её личности. Она бы с радостью обрушила на него потолок, с этой слишком блестящей и громоздкой люстрой, будь у неё хотя бы малейшая возможность. Однако поворот их с Беллами тел, на миг сбитое дыхание и его скользящий шёпот по раковине её уха сбивает поток мстительных, наполненных ядом, мыслей. — Ты слишком напряжена. Расслабься, Гриффин. И подними свой чёртов взгляд на меня. Кларк пару раз моргает, тем самым стараясь стереть красное марево по ту сторону век, и, дозированно выдохнув, кивает, признавая, что он прав. Но встретиться с ним глазами — это всё равно, что пережить локальный катаклизм. — Ты никогда не называл меня так, — поразившись собственной откровенности, шепчет Кларк, поднимает голову, ненароком скользя вмиг напрягшимися пальцами по кромке ворота его белой рубашки. Беллами, если и удивлён, то не показывает этого, фальшиво улыбаясь, чтобы сохранить иллюзию их принадлежности к этому обществу. — По фамилии. — Справедливости ради, — хрипит он, скользнув по её лицу пренебрежительным взглядом, — Апостол Блейк возвращает тебе твою монету. Это маленькая словесная игла сдувает всю напускную браваду. — Что ж, мы квиты. — Только, если я сделаю что-то непоправимое с тобой, — сквозь крепко сцепленные зубы. — Но я не смогу. Почему-то никогда не мог. — Мы оба делали то, что должны были. — Как бы я хотел поспорить, но не стану. — Это глупое веселье перед финалом, — выплевывает Кларк, чтобы заполнить неловкую тишину и вой какой-то части себя, что тянется к нему так безнадежно и сильно. — Нелепо. — Джаспер так не считал, — смотря куда-то на гостей и кружась с ней, говорит Беллами. — Может, он был прав. Стоило ли всё это выживание хоть чего-то? Мы так гнались за тем, чтобы всех спасти, что не заметили, что упустили саму жизнь. — Может, это тот самый шанс, что мы её получим? Блейк не отвечает. — Ты когда-нибудь думала об этом? Предпоследние аккорды звучат громче. Скрипка вновь вступает в игру. — О чем? — О жизни без спасения мира. «Мы не любили друг друга». — Да. Да, я думала. — Кто мы в том мире? Музыка перестаёт играть. И Кларк осознает, что Беллами впервые за долгое время не отводит от неё взгляда. Не буравит. Сам гипнотизирует. Ищет что-то на глубине, где уже не дышат. Находит ли он там что-то, она не знает. Однако едва сдерживает разочарованный вздох, когда его руки перестают ощущаться на теле, и он исчезает в толпе аплодисментов и какого-то нездорового ликования элиты. Кто они в том мире? — Ваш кавалер немногословен, может, я могу составить вам компанию? Голос Билла Кэдогана разрывает приятную атмосферу, словно меч — воздух. Кларк надеется, что у Рейвен и остальных всё получилось. — У меня есть к вам множество вопросов, а ещё больше к вашим друзьям, которые что-то забыли в моём кабинете. Сердце ухает в пятки, стоит ей обернуться. Вышеупомянутые уже проклинают охранников, которых удерживают их за локти и предплечья. Толпа перешептывается.×××
Он ненавидит это. То, что вырывается из горла, немой крик утопающего. Мольба. — Кларк, мне… Гриффин оборачивается, ткань её платья шуршит, и голубые глаза озадаченно смотрят на него. Чувствует это по тому, как появляются подкожные иглы. Пистолет крепко зажат в руке. Он жмурится, пытаясь взять под контроль собственный разум, но тот чудовищен. Посылает предательские картинки, размытые, расфокусированные, быстрым шлейфом летящие перед глазами. Боль заполняет его желудок и становится трудно дышать. Здесь спертый, влажный и плотный воздух. Таким не дышат — задыхаются. Запах пороха смешивается с потом и чувством стыда, жаркой волной поднимающейся вверх по спине, шее и горлу. Царапина на предплечье последнее, что тревожит. Без неё он не справится. Без своего проклятия ему даже не встать на ноги, не сделать вдох. Гребаная ирония. — Что такое? — спокойный вопрос во время перестрелки. — У меня, кажется, паническая атака, — выплевывает жёстко, как обвинение, хотя режущая и кромсающая боль едва не вынуждает его скулить. Беллами стекает по стене, едва не задев картину, баснословно дорогущую наверняка, упирается вспотевшими, слабыми ладонями в пол и поверхностно дышит. Жар обволакивает его, рубашка прилипает к взмокшей спине, а по вискам стекают капли пота. Гриффин присаживается на колени рядом, мягкая и тёплая. Ему даже смотреть на неё не надо, всё равно в голове чётко вырисовывается она, безупречная и прекрасная, привлекательная и убийственная. В этом платье, от которого хочешь — взгляда не отведешь. Пульсация вытаскивает это из недр мозга, решившего сыграть в ящик, по всей видимости. По ладонями фантомно, призрачными вспышками взрывается ощущение её кожи, её чертового тела. Внутри затягивается узел. — Послушай меня, — её пальцы аккуратно приподнимают налитую свинцом голову, пока веки Беллами подрагивают. Он не может переступить через себя. Перебороть это, потому что в чёртовой голове не осталось ни одного места, которое бы так или иначе не относило его к Кларк. Он хочет сбросить их себя, поморщится от отвращения к ней, заявить, что справится, но это неправда. Это нужда. — Дыши через нос. Глубоко. Почувствуй, что твоё тело принадлежит тебе. Ощути мои прикосновения. Мой голос. Ты не на Санктуме. Ты в безопасности. Ты на Земле. — Да, — выдыхает он, — но ты здесь. Со мной. Кларк слёзно выдыхает, но держится стойко. Она сильнее. Всегда была. Вот такой. С твёрдым стержнем внутри. Образцом храбрости. Памятником истинного самообладание. Где-то там из друзья, которые тоже отбиваются от людей Кэдогана. Ситуация вышла из-под контроля ровно в то мгновенье, когда кто-то открыл огонь. А Беллами дёрнул её в сторону прежде, чем пуля вошла в грудь, но успела задеть его плечо. Кровь закапала половину коридора и лестницу, за которой они укрывались. Но из того, что она успела разглядеть, это пуля прошла по касательной, были задеты лишь мягкие ткани, но то, как стремительно бледнел Беллами, выбивала любую устойчивую почву из-под её ног, к слову, чертовски уставших от высоких каблуков. Туфли остались где-то на первом этаже, когда она решила их стянуть. — Мне жаль, что нет другой альтернативы. — Мне жаль, что мы не нашли её в прошлый раз, — стонет Беллами. — Напой тот мотив, что… — жмурится так, если бы здесь были солнечные лучи и они резали глаза, — тот мотив, что пела для Атома. Кларк удивлена, но тихо просит: — Я буду петь, но ты тоже должен помочь себе. Положи одну руку на сердце, а другую на живот и скажи, что чувствуешь. — Мне не нужны касания, чтобы сказать, что я чувствую, — едва слышно, на грани сознания, отвечает Блейк, встретившись с её глазами. — Боль. Злость. Горечь. Тоску. И всё это оставила мне ты. Гриффин застывает. Они наломали дров, и кто знает, сколько им понадобится, чтобы со всем разобраться. Легче крушить, чем восстанавливать. Легче обвинять, чем прощать. Но не о прощении ли была их история? В этом вновь предстоит разобраться. Кларк неосознанно начинает петь. Беллами не отводит от неё взгляда все эти долгие секунды, но смотрит сквозь опять. Постепенно его дыхание выравнивается, и мир больше не похож на вереницу резких черт, причиняющих дискомфорт. Коридор заполняет шум. Кларк видит Мерфи и Рейвен, приближающаяся к ним, и поднимается на ноги, одергивая подол платья, но предпочитает не замечать их немых вопросов и общего замешательства от увиденного. Не из-за себя. Из-за Беллами.…мой враг имеет ласковый прищур; он шепчет мне сегодня: «извини, но я тебя живым не отпущу».
×××
— У тебя ПТСР, да? Рейвен всё такая же, с бравадой, хлесткая и прямолинейная, не потому ли она Рейвен Рейес? Их машина стоит посреди пустыни, растянувшейся на несколько миль, позади остался город, шумный и угнетающий, ещё дальше — их друзья, к которым они не могли вернуться по понятным соображениям: приведут хвост Кэдогана, и им всем конец. — Тебе Кларк сказала? — напряжённо спрашивает он, вглядываясь во тьму небольшого каньона. — Нет. Я это заподозрила ещё, когда мы приехали к нашим. Кларк неосознанно врезалась в тебя из-за Мэди, а ты едва на ногах устоял. Если ты хочешь об этом поговорить, я здесь. Это не значит, что я тебя простила или заберу слова назад. Рейвен садится прямо на песок, упрямая и решительная. Она не уйдёт, пока не заткнет эту дыру необходимой опеки. Их «что-то» с Кольца. Со-лидерное, шестилетнее. — У тебя тоже это было, — догадывается он. — После Алли? Рейвен угукает. — Как ты справилась? — он устало садится рядом, сохраняя какую-то мнимую дистанцию, не зная, поймёт она его или нет. Но если пришла сама, то, наверное, должна быть готова к потрясениям для зоны комфорта. А ведь раньше её не существовало для них. — Ты, разумеется, сильная и всё такое, но… Как?.. — Со стыдом? Никак. Это всё ещё было со мной. Но если в такие моменты рядом оказывается кто-то, кто… — она на миг замолкает, обращая взгляд на звёздное небо, — может столкнуть тебя на землю и сказать: «Здесь ты в безопасности», становится легче. Все ещё отвратительно, но легче. Сначала мне помогала Луна, а потом Мерфи. Кто бы мог подумать, да. — Ты делаешь его лучше. Он это ценит. — Это работает в обе стороны, — признается Рейес, а потом прочищает горло, будто сморозила глупость. Но ведь она — гений, с пороком сердца (у вселенной собственное правило: у всего есть цена), ей не свойственны глупости. Однако, согласно парадоксам, Рейвен совершала их, как и любой другой человек, живущий после апокалипсиса. Как и любой из всех присутствующих. — Он может быть самым огромным мудаком на моей памяти, но на самом деле он хороший парень. Как и ты. Если хочешь знать, твоё предательство… будто бы лишило меня последней семейной фигуры в жизни. Ты не был идеальным братом, другом — о капитане я вообще молчу — но ты был рядом, когда я этого не просила, когда выгоняла и сомневалась в себе. Ты оставался тем, кто верил, что я чего-то стою; что я больше, чем просто девчонка, знавшая всё благодаря компьютерной программе, однажды побывавшей внутри меня. Прости, что не сделала того же. — Рейвен… — Заткнись, иначе я заплачу. Просто заткнись и обними меня уже. Я скучала по тебе, Беллами, — она тянется к нему, цепляется за плечи. — На Кольце ты пообещал, что, если я когда-то выйду замуж, то ты проведёшь меня под венец. Я надеюсь, обещание всё ещё в силе? — Ты собралась замуж? — его удивление разгорается, Беллами пытается заглянуть ей в лицо, но девушка хохочет. — Мерфи, что?.. — Нет, идиот, я просто заполняю неловкую тишину. Ни белый, ни платья мне не идут. А вместе так вообще ужас. Беллами усмехается. Типичная Рейвен. — После того, как ты сказала: «Так много для семьи», я подумал, что, оказывается, у «всегда» тоже есть срок годности. Прости меня. Я тоже виноват. Я так виноват… — Моё «всегда» на твой счёт всё ещё в силе. — Моё обещание отвести тебя под венец тоже.×××
Кларк смахивает пот со лба и рвёт бинт привычным движением, мысленно думая о Левитте и Октавии, которые пытаются завершить их задание. — Наконец-то, это ни какая-то трава, а стерильный бинт, — смеётся Мерфи как-то отстранённо. — Так что, замяли конфликт с Беллами? — Ты это устроил. Специально ушёл из зала, чтобы у нас не осталось выбора, — осознает Гриффин, заматывая его раненую ногу. — О, ты создала новый вариант слова «спасибо, Джон, что сделал всю работу за нас», — кривится парень, шипя. — Что вы все имеете ввиду? Он ненавидит меня. Я не могу простить его. Мы даже поговорить не можем нормально. — Он не раздумывал ни секунды на твой счет, — Мерфи не изображает вселенской усталости, она такая и есть. — Никогда. Может, это чего-то стоит? Не знаю заметила ты или нет, но он боится умереть после того, как ты убила его. Но, когда мишенью вновь стала ты, он подставился. Беллами может делать вид, что тебя нет, но он всегда держит тебя в поле зрения. — Я не просила… — огрызается Кларк, понимая, как это глупо, но все чувства затягиваются в такой узел, что за век не распутать. История их жизни. — Всё усложнять. Джон теряет терпение, но, видимо, вспомнив инцидент с их перепалкой несколькодневной давности, успокаивается и объясняет как маленькому ребёнку. Кларк это задевает: из них двоих он всегда был большим ребёнком. — Это его суть. Защищать семью. Можешь тысячу раз его предать, но Беллами тысячу раз станет мишенью вместо тебя. Засунь свои оправдания куда подальше, самой от них не тошно? Вы оба постарались, чтобы всё разрушить. Чтобы всё восстановить, тоже надо работать вместе. И тогда ты ответишь на вопрос: сила это или слабость. — Что? У Гриффин ворох дежавю крутится в голове. — Связь между вами. Я не буду произносить это слово вслух. Ни за что. — Даже если дело касается Рейвен? — Схватываешь налету, Гриффин. Если он и умело скрывает ложь, Кларк в этот вечер, возможно, видит больше, чем ей показывают.×××
Когда они сидят у костра, а потом Рейвен на танец под хрипы еле живого радио приглашает хромающий Мерфи, чрезмерно манерный, но не теряющий оптимизма, несмотря на скорый конец, Кларк переводит взгляд на милующихся и поднимающихся на ноги Левитта и Октавию. Они с Беллами вновь оказываются на этой границе. Он улыбается, смотря на счастливую сестру, и она готова поклясться, что он сейчас ещё более счастлив, чем сама Блейк, кружащаяся в руках Левитта. Огонь танцует тоже: тенью на песке, жаром на лице мужчины, что всё же смотрит на неё. Так же, как в том треклятом зале. Она отворачивается, встаёт и уходит к каньону, бездумно глядя в небо. Разговор с Мэди через связь по планшету только поднимает тревожность. Их миссия закончена. Доказательства вины Кэдогана подтверждают его задумку уничтожить мир, но они всё равно не решаются вернуться в дом, чтобы случайно не навести его, наверняка разъяренного и требующего крови, их крови, на друзей и семью. Вот они и отсиживаются в какой-то пустыне, ожидая чего-то. Ожидая финального аккорда. Слыша неуверенные шаги за спиной, Кларк уже готовится к очередному разговору, выворачивающему наизнанку и без того вымотанную душу. — У меня есть ответ, — поэтому решает играть на опережение. — На что? — теряется Блейк. — На твой вопрос, — она нервно сглатывает, боясь новой порции боли. — В том мире мы ушли вдвоём после случившегося с Дексом. Мы просто плюнули на всех, стали эгоистами и ушли. Мы путешествуем и ищем себя. Я рисую тебя, когда тебе это совсем не надо, а ты читаешь мне по памяти о Древнем Риме, греческой мифологии и почему Август лучше. — И, что, мы находим себя? — он не хочет разрывать устоявшуюся гармонию, но хочет быть вовлеченным в этот разговор, хочет дать ей знать, что он готов слышать её. — В конечном счёте, да, я думаю. Спустя секунду они синхронно обращаются к друг другу. — Прости меня. — Прости меня. Одновременно. С одинаково горящими глазами. С тревогой, что другой не простит. С боязнью опять всё обратить в прах. В этом они превзошли многих. Два подростка, что когда-то люто не переваривали общество друг друга, в итоге стали мужчиной и женщиной, пережившими вместе что-то пострашнее банального «огня, воды и медных труб» — теми, без кого жить очень и очень тяжело. Они справлялись, конечно, в силу обстоятельств, что всегда их разлучали, но порознь совершали так много ошибок. Одна даже привела к фатальным последствиям.×××
Рейвен плотно стягивает губы, делая вид, что ей всё равно, танцуют они в пустыне под умирающий голос какого-то певца, ей незнакомого, накануне того, как умереть, или разбираются в своих отношениях у каньона. — Мы оба просто безупречные танцоры. Оба хромающие, оба… — Какая же ты зануда, Рейес. Я пригласил тебя на танец, а ты только и думаешь о том, как мы смотримся. Какая разница? — Как у тебя это получается? — она заглядывает в глаза, будто в них все ответы. — Казаться беззаботным за минуту до гибели. Метафорически. Ты ведь всегда так боялся этого. Смерти. — Ну, мы умрём вдвоём. Рядом друг с другом. Это чего-то да стоит. Рейвен даже если бы могла здесь разреветься, всё равно этого бы не сделала, но сердце так ноет. Тоскливо. По неслучившемуся более продолжительному их «вместе». На краю жизни каждый из нас становится сентиментальным. И в этом нет ничего, чего можно было бы стыдиться. — Иначе было бы отстой, помню, — кивает она, утыкаясь носом в его шею. — Рейвен, — Джон вдыхает запах её волос, пропускает их сквозь пальцы, замечая как всё более прозрачной становится кожа, и выдыхает чистосердечное, горькое, но искреннее, — мне с тобой тоже не пусто. И я хочу, чтобы у нас было больше времени. — Я тоже хочу.×××
Кларк сдавленно кивает, а потом делает то, чего боялась слишком долго. Кларк боялась стать его проклятием, лишь прикоснувшись к губам. Так много людей пострадало, так многих не стало из-за того, что её губы говорили: «Я тебя люблю». Она целует сначала несмело, будто замерзая, но как только его рука ложится на её талию, заставив жар разлиться в животе, сильнее прижимается к его горячей коже. Есть только он, его руки и его губы. Есть мышцы, которые перекатываются под её руками, блуждающими то по его плечам, то по спине, сминая футболку. — Мне не в первой целовать твои похолодевшие губы, — он усмехается, жадно вглядываясь в её лицо, словно боится забыть малейшую деталь, Кларк безумно хочется остановить время, но всё, на что её хватает, это клубящаяся внутри безысходность. В тот раз хотя бы умирала она одна, теперь же… — но хотя бы раз хотелось отойти от этой тенденции. — Пообещай мне, что разыщешь меня там. В том мире, куда мы попадём, если это возможно. Пообещай, что, — её голос ломается, она не успевает стереть скатившиеся слезы, застывая при виде стремительно бледнеющей кожи Беллами, своей собственной. Это почти похоже на вознесение, только без тёплого света, этот — холодный, смертельный. — Всё в порядке, Кларк. Я найду тебя. В любой из вселенных. Найду, испорчу первое впечатление и ты, скорее всего, подумаешь: «Что за гребаный мудак». — Я запомню, что отдала этому гребаному мудаку сердце, — хрипит Гриффин, не отнимая взгляда от его лица, которое больше не искажается в гримасе отвращения при взгляде на неё. — Только дай знак, что это ты, и я пойму. Я всё пойму. — Мне придётся найти сигнальную ракетницу для этого? — и как он только находит силы шутить? — Я в деле. — До конца? — До самого конца.