Салатница

      Льюису не нравится испанский флаг. Это парадоксально и немного глупо — испытывать негативные чувства к разноцветному куску тканевого полотна, но он ничего не может с собой поделать. Флаг Каталонии Льюису не нравится тоже — золото-красные полотнища напоминают о сером дыму на ярком бирюзовом небе, запахе сожжённой резины и бесконечных спорах, постоянных конфликтах. Льюис не любит напоминания о том, какими они оба (и он в немалой степени, да) были тупыми и слепыми, и не любит испанские флаги во всём их многообразии. Другое дело, что самой Испании это не касается.       Они с Нико в отпуске на Каталонском побережье (Льюис не знает, почему они продолжают приезжать сюда, но это уже становится похоже на традицию), пока весь мир думает, что он отмечает новый титул дома со своей семьёй, и Льюис, конечно, чувствует мимолётный укол вины за то, что уехал от них, но он знает, что они рады за него и Нико. Этот маленькое бунгало на диком пляже почти у самой границы с Францией Нико, кажется, выкупил для них на позапрошлое рождество, чтобы у них было место только для них двоих, куда они могли бы вернуться. Льюис до сих пор думает, что это немного слишком… мило для их отношений, слишком… обычно? Впрочем, потом они обнаруживают в доме стереосистему и с тех пор каждый вечер устраивают локальные войны за право выбрать музыку, поэтому Льюис старается не зацикливаться на странностях, предпочитая убеждать себя, что, в целом, всё в пределах нормы, и они всё ещё те же Нико и Льюис, какими были всю жизнь.       Льюис просыпается около десяти часов, когда яркое испанское солнце слепит его даже сквозь задёрнутые шторы, и это немного удивительно, учитывая его режим. По-хорошему, он должен встать прямо сейчас, чтобы успеть хоть немного уложиться в свой план тренировок, но он чувствует такую умиротворяющую мягкую ленность и расслабленность во всём теле, перекатываясь на живот и пытаясь спрятаться от слишком яркого даже зимой солнца между подушками, что поднять его бренную тушку с кровати не сможет даже Тото с Боно на пару.       Краем уха он слышит какой-то приглушённый шум в доме, возможно, радио или телевизор, Льюис не может разобрать отсюда, кажется, это Нико что-то включил себе тихо, чтобы не будить его, и Льюис не может не любить Нико ещё больше за это. В комнате весьма жарко, и он сбрасывает одеяло, пытаясь хоть немного охладиться, запутываясь в куче тканей обнажёнными ногами. Странно, но от его резких неосторожных движений никто не начинает ворчать, и если отсутствие в кровати Нико, в целом, воспринимается как норма, то отсутствие поблизости Роско, любившего валяться в постели, кажется, круглый день, удивляет и немного настораживает.       Что-то грохочет в кухне, звенит стекло, и Льюис приподнимается на локтях, пытаясь понять, стоит ли ему встать и обеспокоиться происходящим или можно отдохнуть ещё, и улавливает, наконец, запах свежей ароматной выпечки. И если Нико делает его любимые блины, кто Льюис такой, чтобы отказываться от этого.       Он находит в куче одежды на полу, которую они вчера так небрежно сбросили, шорты — возможно, это даже шорты Нико, Льюис не вглядывается, ему всё равно — он идёт на звуки музыки (теперь он ясно различает бодрые ритмы и незнакомые голоса), шумной возни Роско и запах яблочных блинчиков. Льюис отпинывает с дороги валяющийся в коридоре резиновый тапочек, очевидно, принесённый и бессовестно обслюнявленный здесь Роско, зевает во весь рот, не стесняясь того, что не собирается и ради всех приличий мира делать человеческий вид по утрам, даже если это утро начинается ближе к полудню. Льюис останавливается на пороге кухни, прислонившись к дверному косяку, желая сделать очевидно флиртующий и несомненно глупый комментарий относительно завтрака в постель, но захлопывает рот с нелепым шумом. Нико в белье и футболке — на этот раз Льюис абсолютно уверен, что это его футболка, старая и растянутая, с нелепым принтом из маленьких мультяшных бульдогов — танцует в их кухне, плавно качая бёдрами, его тело движется так органично под плавную музыку местного радио, даже если они оба не понимают ни слова, его босые длинные ноги на фоне тёмной мебели и тёплых деревянных полов смотрятся ещё красивее. Нико не танцор — Льюис тихо фыркает, когда тот пытается сделать больше, чем позволяет его тело — но что-то в изгибах его талии, скрытых под тканью футболки, и бёдрах заставляет Льюиса глупо улыбаться, закусывая нижнюю губу, будто это одновременно самое милое, нелепое и соблазнительное из всего, что он когда-либо видел. Нико переворачивает лопаткой очередной пухлый блинчик на сковородке, чуть наклоняется, чтобы потрепать между ушей Роско, поразительно бодро играющего у его ног. Видимо, яблочная долька, мелькнувшая в золотистых от загара пальцах Нико и тут же исчезнувшая в пасти Роско, была далеко не первой. — Доброе утро, — Льюис в несколько тихих шагов пересекает небольшую кухню, залитую солнечным светом, и хрипло урчит на ухо Нико, не скрывая самодовольной улыбки, когда Нико крупно вздрагивает от неожиданности, едва не выронив из пальцев лопатку. Льюис смеётся, кладя одну ладонь на бедро Нико, вынуждая продолжать прерванный танец, а второй утаскивая с тарелки готовый блинчик, едва не обжёгшись. — Не таскай блины! — Нико, кажется, всё ещё в замешательстве, догоняя происходящее, но автоматически бьёт потянувшуюся за следующей жертвой руку Льюиса лопаткой, пресекая попытки воровства. — Жль, — невнятно бормочет Льюис, набив рот блином, — офень вкуфо, — Нико оборачивается в его полуобъятьях, желая высказать ему всё, что о нём думает, но Льюис обезоруживающе улыбается ему, быстро чмокнув в губы, и втягивает в быстрый танец под сменившуюся музыку, покачивая бёдрами вместе с ним, пока под их ногами прыгает Роско, прося внимания и ласки. — Лью, блины сгорят, — Нико вяло сопротивляется, но всё равно улыбается и позволяет Льюису вести, повторяя его дразнящие соблазнительные движения. — Но ты же приготовишь ещё, — нагло заявляет Льюис, прижимая Нико к столу, и широко улыбается, прежде чем крепко поцеловать его, обняв ладонями шею и потираясь бёдрами о его бёдра.