Салатница

      Пьер нервно закрывает глаза, перебирая пальцами браслет из маленьких чёрных и белых бусин в руках. Он не любит летать. Он ненавидит летать. В замкнутом узком пространстве аэробуса, пусть и самого крупного, Пьер, никогда не испытывавший клаустрофобии, чувствует себя абсолютно некомфортно, не говоря уже о том, что в этом узком пространстве он должен провести несколько часов, находясь в нескольких километрах над землёй. Пьер ненавидит летать. Ненавидит ощущать себя заложником бесконечной технической мощи, которую он не в силах понять и обуздать. Ради всего святого, он профессиональный гонщик, он управляет совершенно немыслимой техникой, доводя её до предела, выжимая из неё три сотни километров в час, сохраняя её под своим контролем. Он не может бояться очевидно более безопасного самолёта, который развивает скорость больше в три раза… Но Пьер старается это игнорировать. Тем более, что он однозначно не собирается пропускать этап гран-при, который может стоить ему чемпионата, только из-за глупого страха полётов.       Самолёт размеренно гудит четырьмя крупными турбовентиляторными двигателями, набрав высоту после взлёта, берёт устойчивый курс среди расцвеченным закатным солнцем розовых и персиковых тяжёлых облаков. Над ним мигает табло «застегните ремни», и где-то рядом проходит сосед с другого ряда, но Пьер не может заставить себя расстегнуть тугую пряжку и расслабиться. Формально, он прекрасно знает, что ему нужно успокоиться, устроиться поудобнее и провести эти десять часов максимально комфортно, раз уж их команда расщедрилась на первый класс для него и его людей. Но это просто… не работает так.       Кто-то осторожно касается его плеча, и Пьер нехотя открывает глаза, поднимая взгляд на потревожившего человека. Над ним склоняется молодой человек в кипенно-белой строгой рубашке, расстёгнутой на две пуговицы, и узких тёмных брюках, выгодно выделяющих его красивые бёдра. На жёстком вороте его рубашки, ослабленном расстёгнутыми пуговицами, серебрятся маленькие запонками-самолёты, нацеленные острыми носами прямо к его светлому горлу. Его волосы странно встрёпаны и очаровательно пушатся, противостоя всей формальности и строгости остального образа, и Пьеру любопытно, стали его волосы такими после недолгой дремоты или от того, что он слишком много зарывался в них пальцами? Или они были такими всегда? Он так увлечён волосами незнакомца, что почти пропускает лёгкое волнение и смущение на его лице и блестящие зеленоватые глаза. — Простите? — Пьер прокашивается, не зная, как начать диалог и что от него хочет мужчина, который сейчас опускает глаза в пол на секунду, прежде чем впиться взглядом в лицо Пьера. — Да, эм, — он улыбается, приковывая всё внимание Пьера к его губам, — прости за беспокойство, но тебе, кажется, не очень комфортно в самолёте? — Пьер уклончиво кивает, не уверенный, что хочет раскрывать свои страхи перед человеком, которого видит первый раз в жизни. — Эй, всё хорошо, — он улыбается ещё шире, но гораздо мягче, успокаивая тревожность Пьера, — я просто подумал, что ты здесь один, и тебе не помешала бы компания, чтобы немного отвлечься. Если ты хочешь. — Знаешь, — Пьер хмурится, на секунду отводя взгляд и взвешивая все «за» и «против». Что он теряет, если соглашается? В конце концов, вся его команда занята собой, а Пири и вовсе уже спит, так что его некому поддержать и отвлечь, а молодой человек, по крайней мере, кажется весьма воспитанным и интересным. — На самом деле, я бы с радостью согласился. Я Пьер. — Шарль, — он довольно щурится и нагло двигает его бедром, падая на свободное кресло рядом. — Так… — Шарль подпирает подбородок рукой, откидываясь на спинку и подлокотник, чтобы сидеть к нему в пол-оборота, — говоришь по-французски, Пьер? — Я француз, — Пьер фыркает, поворачиваясь к Шарлю в ответ, чтобы не видеть угрожающе нависающие над тонким белым фюзеляжем аэробуса громады облаков и пугающую пустоту глубокого синего неба и бездну океана где-то далеко под ними, — было бы странно, если бы я не говорил. — C'est bon, — Шарль легко поддразнивающе урчит на французском с каким-то неуловимым акцентом и продолжает на их, кажется, общем родном языке, — так ты, значит, любишь гонки? — Пьер изгибает бровь, намекая пояснить предположение, и Шарль его не подводит. — На тебе кепка RBR. — А, — Пьер стягивает с головы кепку, о существовании которой совершенно забыл, и проводит пальцами по контурам объёмных букв, — да, знаешь… в некотором роде. — Тебе нравится гонки? — Пьер пристально смотрит на Шарля и вдруг чувствует неловкость от того, как Шарль старается за двоих в этом диалоге, пока Пьер не может связать трёх слов, как будто это всё затеяно не для него самого. — Да, — улыбается Пьер, откладывая кепку и сосредотачиваясь на Шарле, — гонки, скорость, техника, автомобили. Это вся моя жизнь. Ощущение, когда ты выжимаешь из машины всё, что можешь, заставляя её творить чудеса, как будто ты просто… становишься одним целым со своей машиной, и она продолжает тебя, откликается на твои движения, буквально летит над асфальтом, не касаясь шинами… — Шарль смотрит на него заинтересованно и почти зачарованно, наслаждаясь любовью и пылом, с которым Пьер рассказывал о своём увлечении, и он решил продолжить, доведя до конца. — На самом деле, я их запасной пилот, — он постукивает пальцами по козырьку кепки, — Red Bull.       Глаза Шарля комично расширяются, и он толкает смеющегося над этим Пьера кулаком в плечо, как будто они знакомы уже много лет. И, признаться честно, Пьеру это нравится. — Ты врёшь, — он смотрит на него огромными доверчивыми глазами, и Пьер весело качает головой, забавляясь его положительным шоком и восторгом в расширенных чёрных зрачках. — Ты пилот формулы 1! — Пока ещё нет, — Пьер улыбается, надеясь, что не слишком тихие возгласы Шарля не потревожили их соседей по первому классу, но самого Шарля это, кажется, не слишком беспокоит. — Я всего лишь подменяю пилотов РБ, когда они не могут участвовать в гонке, но в основном я пилот Премы. GP2, — Шарль вальяжно откидывается на спинку кресла с улыбкой, тихо посмеиваясь. — Теперь я знаю, где видел твоё лицо. Пьер Гасли, так? — Пьер кивает, и Шарль снова бьёт его в плечо с ухмылкой. — Я думал, мне показалось. Из всех людей в мире я подсел в самолёте к восходящей звезде автогонок, — Шарль дразнит и не скрывает удовольствия, когда Пьер смущённо краснеет, — это правда, не смотри на меня так!       Пьер хочет возразить, но самолёт вдруг вздрагивает, будто сталкиваясь с чем-то плотным, и начинает трястись, заставляя Пьера похолодеть и крепче вцепиться в кресло, чувствуя, как замирает в груди его сердце, обливаясь вязкой тягучей кровью. Он не хочет смотреть на Шарля, он забывает про него вообще, честно говоря, всё, о чём он может думать сейчас — ощущение беспомощности и беззащитности перед неизвестностью. И боже, ему кажется, или самолёт снижается? — Эй-эй-эй, Пьер? — Шарль вдруг берёт его руку, отвлекая внимание, сжимает крепко ладонь в своей, заставляя смотреть на себя. — Это небольшая турбулентность. Потоки ветра вокруг самолёта. Нечего боятся, это безопасно. — Мы снижаемся? — Пьер всё ещё нервничает. Он знает, что, если это и правда турбулентность, ему не о чем беспокоиться, с этим сталкивается чуть ли не каждый рейс в мире, каждый самолёт, когда-либо поднимавшийся в воздух, но он всё ещё не может избавиться от своего липкого страха. — Да, — Шарль беспечно пожимает плечами, осторожно сплетая их пальцы, будто проверяя, не будет ли Пьер против подобного самовольства, — наверняка мы влетели в плотные облака и нас начало трясти, так что капитан попросил сменить эшелон, чтобы их облететь. Или попали в спутный след другого самолёта. Знаешь, как в гонках? Ты попадаешь в воздушный поток машины впереди, и потоки воздуха от неё влияют на тебя. Только мы быстрее не поедем от этого, — Шарль тихо хихикает. — Так что сейчас мы снизимся, чтобы вылететь из облаков, и всё успокоится. — Откуда ты это знаешь? — Пьер хмурится, и на этот раз, кажется, очередь Шарля заливаться ярким румянцем. Пьер не может не думать даже сейчас о том, как отчаянно мило выглядит смущённый Шарль. — Я их запасной пилот, — Пьер смотрит недоверчиво, но Шарль только пожимает плечами снова, указывая куда-то за их спины, и Пьер, обернувшись, видит безразлично отброшенный на подлокотник пустующего кресла форменный тёмный пиджак с погонами и нашивками на рукавах. — Я всего лишь подменяю пилотов в кабине, когда один из них не может продолжать полёт без отдыха.       Пьер несколько раз глупо моргает, глядя на него, но в конце концов смеётся, оценив попытку Шарля разрядить атмосферу. Он ещё не расслаблен, даже близко не готов успокоиться, но присутствие Шарля помогает, и Пьер думает, что Шарль, может быть, сумеет сделать его полёт не таким тяжёлым. — Я подумал, ты заметно успокоился, когда я объяснил, что происходит.       Шарль смотрит на их сцепленные руки секунду, будто боится, что, если обратит на это больше внимания, Пьер расцепит их ладони. Но Пьер вместо этого вдруг осторожно поглаживает его кожу большим пальцем, и Шарль набирается уверенности, что в этот раз они «на одной странице» и оба готовы посмотреть дальше, куда заведёт их эта история. — Может быть, если бы я рассказал тебе больше про самолёты и то, что с нами сейчас происходит, это помогло бы тебе? — Шарль смотрит на него из-под ресниц, проверяя реакцию на предложение. — Ну знаешь, как в гонках. Ты бы почувствовал машину и расслабился. — Ты только что несколько раз сравнил маленький, очаровательный, послушный болид и гигантский самолёт? — Пьер улыбается, показывая, что он просто шутит, и Шарль отвечает ему тем же, привалившись плечом к его плечу. — Да? В конце концов, мы оба пилоты.